Для одесситов, этих веселых, легкомысленных поклонников «золотого тельца», которые смотрят на искусство только как на развлечение, – такой пророк был слишком суров.
Они пришли в театр поразвлечься. Им говорят, что это богослужение.
Отсюда взаимное отчуждение.
Рубинштейн негодовал. Его «не любили».[11]
Словом:
«Он горд был, не ужился с нами!»
Вернее, его не поняли.
Антон Григорьевич уходил «другим ходом» от всяких выражений восторгов. Рубинштейн требовал преклонения пред искусством.
Он мог совершать свое жертвоприношение только пред коленопреклоненной толпой. Добродушный старичок превращался в сурового старца, когда он надевал свое жреческое одеянье.