Элина Градова
Медведь
Быстро смеркалось, девушка вымоталась окончательно. Дальнейшее движение не имело никакого смысла, Марина плюхнулась на поваленный ствол и горько зарыдала. Соленые слезы лились сами собой, в горле стоял ком, было страшно и больно, от безысходности случившегося…
Стемнело, а она, наревевшись, сидела в полном оцепенении на том же стволе, не имея ни сил, ни желания хоть как-то устроиться на ночлег. Все её предыдущие неприятности на фоне нынешней ужасающей реальности выглядели глупыми детскими проблемами. А вот сейчас столкнувшись лицом к лицу с тем, что не имеет решения, Марина всё отчётливей понимала свою беспомощность и безвыходность ситуации… Вот такой бесславный конец! Мама, как всегда была права! Куда черти понесли!..
Вдруг, Марине показалось, что кто-то коснулся ее плеча, девушку сковал леденящий ужас, и она не смела даже оглянуться, чтобы посмотреть, кто это…
Глава 11.
– Пойдем домой, – это был Петр.
– Я с тобой не пойду никуда, и к тебе домой мне не надо. Мне надо к себе домой, – проговорила она, почти шепотом, боясь оглянуться и опять увидеть чудовище.
– Теперь к тебе домой не успеть за ночь, ты слишком далеко ушла. Сначала придется дойти до моего дома. Да на большее у тебя и сил не хватит.
– Как ты меня нашел?
– По запаху, у меня нюх хороший, – шутка удалась.
– Я повторяю, никуда с тобой не пойду! – закричала Марина в отчаянии, – какая мне разница, кто меня сожрет: незнакомая зверюга или медведь, с которым я успела познакомиться, или я вообще подохну от голода!
– Зачем, мне тебя жрать, ты тощая, грязная. Я лучше кабанчика завалю, – рассмеялся Петр, а потом, уже серьезно добавил, – я – человек, Марина, и мне это известно наверняка, а тебе придется просто поверить моим словам, сама все равно не выберешься.
После этого, Петр взял ее за руку и лёгким рывком поднял на ноги, рюкзак, словно пушинку закинул себе на плечо, и они пошли, девушка уже не сопротивлялась, будь, что будет. Они шли достаточно долго, Марина ничего не разбирая, двигалась на автопилоте. Ноги не слушались, и она то и дело запиналась и падала. После очередного падения, Петр не выдержал, поднял ее на руки и понес сам. Марина так устала, что ей было уже все равно, она обхватила его шею руками и, прижавшись к широкой груди, пригрелась и задремала. Он двигался ровно и уверенно, как будто шел не по лесу, а по дороге, и мерное покачивание от его шагов, убаюкивало ее еще больше. Ей даже приснился сон: она маленькая качается на качелях, а рядом родители, светит солнышко, и все хорошо. Потом, будто бы она уже взрослая, в белом платье и фате выходит замуж, рядом жених, но его лица не видно, мешает фата. Марина все пытается ее поднять, но путается в душных складках, и у нее ничего не получается. Ей приходит на помощь жених, он откидывает фату и говорит: «Марина, это – я, Петр!» В этот момент она проснулась на своей лежанке, над ней и в самом деле склонился Петр:
– Марина, мы пришли. Ты спи, я скоро опять уйду, только хотел предупредить, чтобы ты никуда больше не убегала. Я вернусь ночью и отведу тебя в деревню.
– Ты опять станешь медведем? – Марина окончательно проснулась, – это повторяется каждый день?
– Да, но ты не бойся, на самом деле, я – человек, и тебе ничего не грозит.
– Еще есть время, поговори со мной, – девушка взяла его за руку, она была большой, немного шершавой и горячей, – почему это происходит?
– Не знаю, – ответил Петр, – только помню, что в детстве я таким не был. Мы с родителями жили в поселке, я ходил в детский сад, мама работала в школе, а отец был охотником. Он подолгу не бывал дома, пропадал на охоте. За его трофеи, наверное, хорошо платили, потому, что мы ни в чем не нуждались. Я жил обычной счастливой жизнью деревенского мальчишки: ходил в детский сад, играл в песочнице в машинки со своими ровесниками, зимой катался с горки на санках. Мы ездили в область на карусели, в цирк. На юг ездили, когда подрос. Таких игрушек, как у меня, в поселке больше ни у кого не было. И, вдруг, я заболел, почти умер, я этого не помню, мать рассказывала, но потом, поправился и стал таким. Из поселка пришлось уехать. Ну, где такое чудо спрячешь, только в лесу. Вот и спрятались, построили эту избушку, отец охотился, но как-то уже без азарта. Дичь и шкуры продавал в районе, на вырученные деньги покупал все необходимое. А мама посвятила себя моему воспитанию, это она не дала мне озвереть, в прямом смысле слова. Днем я бегал по лесу в облике медвежонка, а ночью начиналась интенсивная человеческая жизнь. Мама старалась вложить в меня максимум знаний, и всегда напоминала мне, что я – человек. Отец, в конце концов, не выдержал, хотел меня пристрелить, чтобы я не ломал им жизнь, но мать не дала – закрыла собой. Тогда он начал пить. Потом ушел, мы думали, бросил нас и подался к людям, но вскоре я его нашел. Когда я – медведь, у меня очень хорошее чутье, и я его обнаружил по запаху, он висел на осине, на собственном ремне. Мы с мамой его похоронили. Я сам уже мог охотиться, научился плести корзины, резать по дереву, в общем, всему, чему можно. А мама ездила продавать и покупала все, что нужно, но вот уже два года, как ее не стало…
– Прости меня, – Марина почувствовала жгучий стыд за свои вчерашние суждения, которые она выговаривала Петру, теперь-то понятно на что он так разозлился. И ещё, ей стало безумно жаль этого человека. Ведь совсем недавно, несколько часов тому назад, она ненавидела его и боялась. А теперь, сердце сжималось от душевной боли. Она, не отдавая себе отчета, вдруг, протянула руку и погладила его волосы, лоб. Он поймал ее пальцы своей большой рукой и, поднеся к губам, начал целовать один за другим, медленно продвигаясь к ладони и запястью. Марина не сводила с него глаз, ей хотелось плакать и смеяться одновременно, она не осознавая, что с ней творится, села и, обвив руками его шею, стала целовать в каком-то страстном порыве. Петр на мгновение ошеломлённо замер, но потом откликнулся на ласки, и дальнейшее происходило, не поддаваясь никакому контролю, ни с той, ни, с другой стороны.
Оленья шкура свалилась на пол, и они переместились вслед за ней, одежда была сброшена и закинута неизвестно куда. «Я, наверное, схожу с ума!» – пронеслось у неё в голове. Такого с ней не бывало еще никогда. Такой ласки, такой пронзительной нежности, какую дарил ей этот получеловек – полу зверь, она никогда не получала ни от одного мужчины. Свои поцелуи, словно горячие красные угли, он так щедро рассыпал по всему её телу, что оно горело огнём. Все было похоже на сон, прекрасный и нереальный: красивый и сильный мужчина любил ее страстно и отчаянно, как приговоренный перед казнью, знающий, что это в последний раз. Её тело плавилось от его ласк, отзывалось на них, и готово было раствориться в них без остатка, голова кружилась от новых, ни разу не испытанных ощущений, а душа была не на месте, и от этого щемящего чувства, ощущения обострялись ещё сильней…
…Близился рассвет, Петр склонился над ней и нежно поцеловал в плечо:
– Мое время истекло, пора уходить, а ты поспи.
– Мне так жаль отпускать тебя, побудь еще, хотя бы минутку, – и она прижалась к нему всем телом.
– Не могу, уже скоро, – он обнял ее напоследок и, не одеваясь, голый, как был стремительно вышел. В следующую секунду Марина услышала знакомый стон, потом, еще, но уже тише, видимо, Петр уходил подальше, не желая ее тревожить. А сердце сжималось от нежности, боли и любви.
«Я не могу его потерять, и я очень хочу ему помочь. Должен же быть какой-то выход!»
Глава 12.
День тянулся безумно медленно, Марина скучала по Петру, она больше его не боялась. Опять листала альбом с фотографиями, теперь она знала этих людей. И кто этот удачливый охотник, и кто эта женщина со светлыми глазами, и кто этот смеющийся малыш…
Наконец, сумерки сменились ночью, и она услышала шаги в сенях. Вошел Петр, бодрый и мокрый, опять с реки, из одежды на нём был лишь какой-то лоскут, прикрывавший бёдра:
– Как я соскучился по тебе, день был бесконечным! Может, ты останешься хотя бы еще на одну ночь? – помедлив, спросил он и ждал с надеждой ответа.
– Я бы с удовольствием, – искренне сожалела она, не в силах отвести взгляд от такого первобытного, дикого и безумно манящего чужого, и такого теперь близкого ей мужчины, – но у меня бабуля там с ума сходит.
– Да, конечно, я как-то забыл об этом. Сейчас поедим быстренько и пойдем.
Он оделся во вчерашнюю футболку и штаны, развел в печке огонь и когда угли немного прогорели, выложил на лист две большие рыбины, принесенные с реки:
– Сутки голодный пробегал, и тебе на весь день ничего не оставил.
– Петр, я, кажется, люблю тебя, – проговорила Марина, и сама не поняла, как это у нее вырвалось. Он замер, не решаясь поверить в услышанное, потом, повернулся к ней, взглянул печально и замотал головой:
– Не надо, Марина, мне уже двадцать восемь лет, из них я двадцать три года живу здесь вот так, ничего невозможно изменить, я – существо без будущего. И у тебя со мной нет никаких шансов на счастье. Мы, сейчас перекусим и пойдем. Ты вернешься в нормальную жизнь, и через некоторое время, все, что здесь произошло, будешь воспринимать как сказку или сон.
– А ты, как будешь воспринимать все, что здесь произошло?
– У меня ничего подобного не было и, уж точно, никогда не будет. Я не забуду тебя никогда, – ответил он тихо. Больше, ни говоря, ни слова, он достал из печки зарумяненную рыбу, разломал ее на куски, и наскоро поев, они отправились в путь…
Шли молча. Марина совершенно не понимала, как Петр в полной темноте движется нужным маршрутом, но была твердо уверена, что он выведет ее в Калиновку. Путь оказался неблизким, двигались уже несколько часов, девушка устала, но Петр не хотел делать привал, боялся, что не успеет до рассвета, вывести ее к людям. Когда она, вконец измучившись, уже еле переставляла ноги, он остановился:
– Все, Марина, мы пришли. За этим оврагом кусты, а дальше дорога, сразу за поворотом спуск к мосту, и Калиновка.
– Я поняла. Меня этой дорогой дед Матвей вез, когда я к бабуле приехала.
– Скоро рассветет, нам пора прощаться, – сказал Петр, в темноте Марине было не видно его лица, но она почувствовала горечь и невысказанную боль в его голосе. Она не могла долее его удерживать, но и отпустить была не в силах:
– Я не могу расстаться с тобой! Это неправильно! Невозможно! – к горлу подступил ком, она держалась из последних сил.
– Это необходимо, к сожалению. Я хочу сказать тебе напоследок, что никогда не мечтал о таком счастье: в моей жизни на миг появилась девушка, удивительная и прекрасная! Красивая, как сказочная фея! Я благодарен матери за то, что она не дала мне опуститься до звериного состояния, тогда я никогда не узнал бы, что такое нормальное человеческое счастье, что такое любовь! Значит, все было не напрасно, я буду помнить тебя всю свою бестолковую жизнь! – он крепко прижал ее к себе, нетерпеливо нашел своими горячими губами ее губы. Поцелуй был долгим и отчаянным…
Неминуемо надвигался ненавистный рассвет, небо едва заметно начало сереть. Пётр, вдруг резко замер, потом, по его телу пробежала судорожная волна – предвестница последующего превращения, и он, поцеловав Марину в последний раз, прошептал:
– Прощай, не ходи за мной, – и, не оглядываясь, пошел в чащу. Она, не
взирая на его слова, побежала следом. Пётр ушел не далеко, ломка уже всецело завладела им, и Марина ничего не могла поправить, только стояла и с ужасом понимала весь трагизм сложившейся ситуации. Когда всё было кончено, и медведь направился вглубь леса, она все же крикнула ему вслед, нисколько не надеясь, на то, что он её поймет:
– Пётр! Я приду сюда ночью, каждую ночь буду приходить, и ждать тебя!
Потом, собрала его одежду, бережно свернула, и хотела было, убрать в свой рюкзак, но передумала и оставила здесь же, под деревом. Устало опустилась на траву, и, привалившись спиной к толстому стволу сосны, сидела абсолютно опустошенная. Она устала от ночного перехода, и отчаяние давило на плечи тяжёлым грузом. Наконец, она поднялась, поплелась к дороге, добрела до поворота, и её глазам предстала картина, которую она уже видела: речка, мосток, и Калиновка на пригорке. Ничего не изменилось, такой же волшебный рассвет, лёгкое покрывало тумана поднимается из низин, воздух прозрачен до звона, блестит роса в изумрудной траве, пробуждается деревня, но Марину ничего не радовало. Как она хотела ещё сутки тому назад, вернуться в эту идиллию, всё бы отдала, а теперь плелась равнодушно к дому бабки Матрены. Одно только радовало, что успокоит её, и родителей, если они уже в курсе. О Петре Марина решила никому не говорить, все равно не поверят, подумают, рехнулась в лесу со страху.
Кроме того, ей ни с кем не хотелось обсуждать его тайну, и бередить душу себе.
Глава 13.
Марина вошла во двор, Матрена сидела на ступеньках крыльца в длинной ночной рубахе, больше похожей на рубище, да на плечах была накинута косынка.
– Бабуленька, ты, что тут сидишь? – опешила Марина.
– Жду тебя, – просто ответила та.
– Так ведь, я могла и не сейчас прийти, а завтра, ты бы так все и сидела?
– Я так три дня сижу, и дольше сидела бы. – И тут подойдя поближе, Марина заметила, как осунулось ее лицо, заострились черты, а руки старушки дрожат.
– Прости меня, пожалуйста, за то, что не послушалась тебя, не надо мне было с девчонками в лес идти, – и Марина, обняв бабушку за плечи, села рядом и горько заплакала.
– Может не надо, а может, и надо. Нам не ведомо, – сказала бабка Матрёна, непонятную фразу. – Ну, да ладно, сделанного, не воротишь, пошли в избу. Ты, небось, вымоталась совсем, оголодала? Мы, тебя всей деревней, как пропала, так и ищем. Все леса вокруг прочесали. Верка третий день ревёт. Как же ты выйти-то сумела?
– Наткнулась на избушку в лесу, в ней оказались охотники, они и помогли выйти, – уклончиво ответила Марина.
Бабка хлопотливо накрывала на стол, а внучка, скинув с себя грязную одежду баландалась у рукомойника.
– Баньку истопим, напарю, намою тебя, как следует, – ворковала Матрёна, – вся лесная грязь смоется.
– Бабуленька, ты родителям уже сообщила о моей пропаже? – спросила Марина, не сомневаясь в положительном ответе.
– Нет, Маринушка, не стала их тревожить, знала, что ты жива и вернешься обязательно.
– Откуда? – опешила девушка.
– Сердцем чувствовала, – просто ответила бабка. – Сейчас, Пеструху подою, молочка парного попьешь, и силы восстановятся. Молочко парное, оно завсегда полезное, – щебетала Матрена уже в сенях.
Марина решила прилечь на минутку, пока бабка возится с коровой. Легла на кровать и мгновенно провалилась в глубокий долгий сон, без сновидений.
Проснулась уже под вечер. Бабка Матрена, суетилась вокруг:
– Выспалась, Маринушка, а я как раз баньку истопила, пойдем, попаримся.
– Пойдем, бабуля, я с удовольствием! – и они с бабкой пошли в баню
на дальнем конце огорода. Баня у бабки Матрены была не простая, а целебная. В предбаннике на стенах развешаны веники и пучки сушеных трав. В зависимости от потребности, Матрена зашпаривала определенные из них и использовала в лечебных целях. Так и тут, у нее стояли две деревянные шайки, а в них плавали пучки и букетики. По всем правилам банного искусства, бабка то гоняла внучку в парную и хлестала веником, то окунала в огромную бочку с холодной водой, стоявшую у входа. Проведя эту процедуру троекратно, пересыпая её все время какими-то замысловатыми приговорами, она напоследок, окатила ее сначала настоем из одной шайки, а потом из другой.
– Ну, вот, внученька, и попарилась, и помылась. И от неприятных мыслей, забылась! – приговаривала старушка.
– А если, мысли разные, бабуля? – весело спросила Марина. После Матрёниной баньки, у неё как будто выросли крылья, упал тяжкий груз с души, и она успокоилась, в твердой уверенности, что Пётр обязательно придёт на условленное место.
– Если, мысли хорошие, добрые, то они не забываются, – обстоятельно объясняла бабка. – Потому, как русская баня, на хорошие мысли настраивает, а плохие, мы все веником выбили, вот так-то…
Потом, прибежали девчонки, рвавшиеся ещё с утра, начали её тискать и обнимать, поздравляя с возвращением. Верка валялась в ногах, вымаливая прощение за то, что не доглядела. Марина зла на подругу не держала, сама виновата, слишком увлеклась грибной охотой. На вопросы девчат, о том, как выбралась из леса, рассказывала ту же версию с охотниками, что и бабке Матрёне. А сама ждала темноты и мечтала, чтобы старушка уснула покрепче…
Вот и наступила долгожданная ночь, бабка Матрена, прочитала как обычно, перед сном, все нужные молитвы и в придачу благодарственный молебен за Маринино благополучное возвращение и, пожелав внучке спокойной ночи, угомонилась на печи. Марина выждала для верности еще полчаса, и когда бабка тихонько захрапела, осторожно, на цыпочках выскользнула в сени. Там прихватила куртку и приготовленную корзинку, в которую заранее сложила нехитрый провиант: бутыль молока, да краюху ржаного хлеба. И, стараясь не скрипеть дверью, вышла на улицу…
Деревенский народ засыпает рано, и сейчас ни в одном окне не горел свет. «В Москве в это время, только настоящая жизнь начинается», – подумалось ей без сожаления, потому, что здесь, в Калиновке, у Марины, как раз и начиналась самая настоящая жизнь. Могла ли она представить ещё неделю назад, какие чудеса с ней здесь приключатся? Если бы даже заранее знала, что предстоят скитания по лесу, поехала бы всё равно, конечно из-за Петра. Он теперь занимал все её мысли. Пройдя по сонной деревне, девушка спустилась к мостику, а когда миновала его, стало как-то страшновато. Впереди чернел безмолвный таинственный лес, но она все-таки пошла дальше. «Хоть бы пришел! Если его нет, сколько ждать? Вдруг он меня не услышал? А, может, услышал, но не придет, сказал же: «Прощай!» Только бы найти это место!» – такие мысли роились в голове, когда она услышала неприятный сиплый голос:
– Витёк, глянь-ка! К нам Красная Шапочка пожаловала! – и из темных кустов, Марине навстречу выдвинулись две мощные фигуры, явно неместные жители.
– Да у неё, и корзинка с собой, наверное, нам пирожки принесла, – ответил второй голос, ничуть не лучше первого.
– А я, как раз серый волк, давайте познакомимся поближе! – глумливо
рассмеялся первый. Марина разглядела в темноте их одежду, незнакомцы были одеты в черные тюремные робы. Она стояла в полном смятении, не зная, что предпринять. Бежать было поздно, до деревни далеко, а эти двое вышли так близко от неё, и были совсем рядом. Кричать? В деревне, вряд ли кто услышит, да и не дадут ей даже пикнуть. Вон один встал перед ней, как скала, а второй пытается обойти и загородить путь к отступлению. «Надо же, как глупо получилось, – думала Марина, – в лесу не пропала, а тут около деревни, ни за что, пропадаю! "
– Ребята, – начала она, как можно тверже, – вы бы шли своей дорогой, а я – своей пойду!
– А, может, у нас дорога общая? Пойдем вместе, с нами не соскучишься! – зэки просто так её отпускать, конечно, не собирались.
– Нет, молодые люди, у нас с вами разные дороги, – она старалась не
– выдать своего волнения, ни голосом, ни поведением, но в это время, тот, что зашел сзади, крепко схватил её за локоть, а второй прошипел злобно:
– Хватит болтать, а если пикнешь, то вот, – в руке у него блеснул выкидной нож, и он сделал им довольно недвусмысленный жест. -
Тащи ее с дороги, – сказал тот, что с ножом, – я видел тут одно уютное
местечко, там и позабавимся…
Глава 14.
И Марину поволокли в лес, за кусты, через овраг, как раз туда, куда она и собиралась, но совершенно с другой целью и в другой компании. «Петра там нет. Никто мне не поможет. Сама виновата! Теперь уж, точно конец!» – выхода не было, Марина мысленно начала прощаться с жизнью, а подонки, уверенные в своей безнаказанности, глумливо рассказывали, как они с ней сейчас развлекутся…
И, вдруг, что-то произошло, она не успела сообразить, что, но её обидчики, почти одновременно повалились на землю, один согнулся пополам и зажимал живот, а другой закрыл руками лицо, и оба отчаянно матерились. «Он всё-таки пришел! И спас меня опять!» – пела душа. Но радоваться долго не пришлось, обиженные товарищи сдаваться не собирались, и, поднявшись с земли, наступали на Марининого спасителя, явно, не входившего в их планы, с обеих сторон. У того и у другого в руке блестело по ножу. Манёвр первого был не точен, и Пётр ловко выбил нож из его руки, но второй, в это время всё-таки успел нанести удар, хотя тоже после этого полетел на землю. Дальнейшее понять было невозможно, все трое сплелись в один клубок и катались с хрипами и воплями по земле. Марина ничего не могла поделать, лишь молила Бога, чтобы всё обошлось.
Наконец, битва была закончена полной победой Петра, и безоговорочной капитуляцией бандитов: один волочил, сломанную ногу, а второй, размазывая кровь по лицу, помогал ему идти, посылая проклятия в адрес обидчика. Марина кинулась к своему спасителю:
– Прости, от меня одни проблемы!
– Всё нормально. Я соскучился по тебе, – он обнял её и поцеловал в макушку, но Марине показалось, что с Петром, что-то не так и, приглядевшись в темноте, она увидела, как на серой футболке справа, увеличиваясь на глазах, растёт чёрное пятно.
– Что это? Кровь! Ты ранен! – ужаснулась девушка, – надо что-то делать!
– Спустимся к реке, промыть рану, – сказал он, зажимая бок. Кое
как они добрались до реки, Пётр бодрился, но это явно давалось ему с трудом. С Марининой помощью, он кое-как стянул с себя окровавленную футболку, и девушка, макнув ее в воду, стала смывать кровь вокруг раны. В ночной темноте порез не выглядел опасным, он был небольшим, но видно, достаточно глубоким, кровотечение не останавливалось. Вскоре вся футболка стала черной и липкой. Марину охватила паника:
– Давай, я отведу тебя к бабуле, она поможет!
– Нет, не нужно! Что я скажу ей? Кто я такой? А, потом, вдруг, я потеряю сознание, и утром превращусь в зверя у нее дома?
– Ничего ей говорить не нужно, я все сама скажу! Она поймет! И руки у нее золотые, к утру, ты уже будешь молодцом! – Марина уговаривала
Петра, как могла, а он начинал потихоньку слабеть, и ей удалось сломить его сопротивление. Подставив плечо, она обхватила его за талию, насколько позволяла рука, и потихоньку они направились в деревню. С великим трудом, преодолев отрезок пути до Матрениного дома, Марина распахнула калитку, и втащила за собой Петра. Бабка Матрена сидела на крыльце. Удивляться этому было некогда, и Марина даже обрадовалась:
– Бабуленька! Объясню все потом, а сейчас, человека спасать надо!
– Конечно, надо! – и, подхватив, уже теряющего сознание Петра, с другой стороны, бабка Матрена помогла Марине дотащить его до кухни. Там, на ярком свету, она осмотрела его рану, и осталась, очень недовольна:
– Плохи дела, рана слишком глубокая, и крови потерял много. Все, что могу, сделаю, но не знаю, оклемается ли, – и, не теряя понапрасну времени, принялась колдовать над раненым.
Марина, как зачарованная, смотрела на Матренины манипуляции, машинально повторяла приговоры, которыми, та сопровождала свое священнодействие, и все ожидала, что Петр сейчас очнется. А он лежал на широкой длинной скамье и не подавал никаких признаков жизни. Впервые ей удалось разглядеть его при ярком свете. Даже сейчас, бледный, словно полотно, с резко заострившимися чертами лица и черной, особенно контрастной на фоне бледного лица бородой, он был необычайно привлекателен. Могучее тело с трудом умещалось на скамье, широкие плечи держались на весу, руки безвольно свисая, лежали кистями на полу, мускулистая грудная клетка еле заметно вздымалась при редких вдохах. «Только бы не умер!»
Кровь постепенно остановилась:
– Неужели, вся вытекла? – испугалась Марина.
– Не бойся, девка, у такого бугая сил много и крови много, вся не вытечет, – успокоила бабка Матрена, вдевая вымоченную в какой-то настойке льняную нитку, в обыкновенную портновскую иглу. И принялась зашивать рану. – Где же ты этого лешего-то выискала?
– В лесу. Как сказала подружкам, что еду в Сибирь за снежным человеком, так и вышло. И Марина рассказала бабке Матрене все, как на духу.
– Да, внученька, – задумчиво проговорила Матрена, дослушав ее рассказ до конца, – пути Господни неисповедимы. Но скоро рассветет, и будет у нас в горнице на лавке лежать медведь.
– А, может, он очнется до утра?
– Сегодня, точно не очнется, чтобы такую кровопотерю восстановить несколько дней нужно. Давай-ка, его в баню перетащим, он конечно, тяжелый, сущий медведь и есть. Но надо поторопиться, а то на утрянке, на общем обозрении будем тягать медведя.
Делать нечего, кое-как перекувырнули неподъемное тело на половик и поволокли между гряд по огороду в баню. По дороге Марина сказала:
– А я боялась, бабуля, что ты мне не поверишь!
– А чего ж не верить-то, в жизни всякое бывает, девонька. Это вы там, в Москве живете ненастоящей придуманной жизнью, потому многого не знаете, а здесь у нас и не такое возможно. Парня вот жалко, проклятье на нем, как видно сильное, только, за что?
– Не знаю, он не говорил, – размышляла Марина над сказанным бабкой.
Наконец, они дотащили свою тяжелую ношу до бани и устроили раненого на нижнем полке в парной, там, где не было окна, чтоб, не дай Бог, никто не увидел.
– Бабуля, надо ещё штаны с него как-то снять, а то, боюсь, порвутся, он
раздевался, когда в медведя превращался, – Марине было неловко, но что делать, кое-как стянули штаны. Успели вовремя, по телу Петра начали периодически пробегать все учащающиеся судороги, потом он начал покрываться шерстью и вскоре перед женщинами лежал медведь. Марина, наблюдала этот процесс уже в третий раз, но ей по-прежнему становилось не по себе от увиденного. Особенно рвали душу мучительные стоны, которыми сопровождалось превращение, не обошлось без этого и сейчас, хотя Петр был без сознания.
– А ты, как думала! – отвечала бабка Матрена, на незаданный вопрос, – легко ли сущность изменить? Мучительный процесс. На то оно и проклятье!
– Так, что же делать-то, бабуленька, неужели нельзя помочь ничем?
– Ты что так о нем печешься? Уж не влюбилась ли в оборотня? – попала бабка в самую точку, увидев, как Марина опустила глаза, – вижу, угадала. – Марина лишь молча, кивнула. – Дура я старая, недоглядела, прозевала девку! Он – красавец, конечно, всё при нём, трудно устоять, понимаю… – сокрушалась Матрена по пути из бани.
– Не ругайся, бабуля, так уж вышло, но никто мне больше не нужен, кроме этого человека.
– Да кабы человека, так кто бы спорил, а то ведь человек-то он всего наполовину, а наполовину зверь лесной! И поверь мне, такое проклятье запросто, на человека не нашлют. Значит, вина на нем немалая! А много ли ты о нем знаешь?
– Может, я чего и не знаю, а сердцем чувствую – он хороший!
– Ладно, как очнется, я сама его расспрошу, когда в человеческом облике будет. А вот, если твой хороший человек днем придет в сознание, он нам всю баню разнесет!
– Скорей бы ночь, – вздохнула Марина…
Глава 15.
Весь день она ходила сама не своя, дважды заглядывала в баню, медведь по-прежнему лежал, как его оставили. Стемнело, и она засобиралась туда. Бабка Матрена пошла с ней. Взяли с собой керосиновую лампу, Матрена припасла каких-то снадобий, да полоску чистой ткани, сменить повязку, если понадобится. Пока шли по огороду, бабка крестилась и приговаривала какие-то молитвы, а перед входом в баню, повесила иконку. Войдя в предбанник, она зажгла лампу и дала ее Марине:
– Осторожней, смотри, керосин не разлей, да не обожгись об стекло. Как там наш раненый поживает? – спросила она, нарочно погромче, чтобы Петр ее услышал. Поскольку в ответ не раздалось ни звука, пошли смотреть. На полке лежал Петр все так же без сознания, но живой. – Маришка, возьми-ка простыню в предбаннике, дай прикрою ему наготу-то, а то мы с тобой замучаемся штаны на него обратно надевать. Марина послушно выполнила ее распоряжение:
– Бабуля, почему он не приходит в себя? Он не умрет? – спросила она дрожащим голосом.
– Если бы собирался умереть, то уже бы преставился, а раз до сих пор дышит, и жара нет, значит, выживет, – успокоила Матрена. За разговорами она осмотрела рану, и осталась довольна результатом. – Сейчас мазью смажем, и зарастет все, как будто и не было ничего, – комментировала она, открывая склянку, с чем-то темным и пахучим. Толстым слоем покрыла кожу вокруг шва, засомневалась, но, всё-таки, наложила повязку, – что толку, днем все сдерет! – Но, пока, лучше рану прикрыть.
– А ты думаешь, он до завтра очнется? – оживилась Марина.
– Надо его привести в себя, иначе завтра, не знаю, что из этого выйдет. –
И Матрена занялась непонятным действом, внучке оставалось лишь смотреть. Бабка взяла пучок какой-то сухой травы, зажгла его, немного подождала, а потом притушила и оставила тлеть. В тесном помещении быстро распространился сладковатый, пряный запах. У Марины закружилась голова, и она, пошатываясь, вышла на воздух. Потоптавшись немного в темноте, вдохнув кислорода, она прислушалась к звукам, доносившимся из бани, и вернулась обратно. С дымовухой было покончено, но пахучее облако еще витало под потолком.
– Бабуля, можно проветрить? – спросила девушка.
– Теперь, можно, – удовлетворенно ответила Матрена, – просыпается наш спящий красавец. Взяла кувшин с каким-то настоем, умыла раненого. И произошло чудо, его лицо порозовело, он сделал глубокий вдох и закашлялся. Марина смотрела и не верила своим глазам:
– Да ты – волшебница! – прошептала девушка. В это время Петр открыл глаза, непонимающе осмотрелся и хотел, было, сесть, но схватился за бок.
– Ты бы, парень, прыгать-то погодил, – остановила его Матрена, – вон какая дырка в боку, не зажила еще, потому лежи и не вскакивай!
Когда в поле зрения Петра появилась Марина, он немного успокоился.
– Не бойся, это бабуля моя, она тебя спасла, ее надо слушаться, – Марина подошла к нему и присела рядом. Он смотрел в ее светящиеся радостью и любовью глаза, и молчал.
– Ну, молодежь, я оставлю вас ненадолго, милуйтесь, а я пойду нашему молодцу поесть принесу, – она отозвала Марину в сторонку и вполголоса предупредила, – ты сильно-то его не тревожь, не дай Бог, шов разойдется, – и ушла в темноту.
Марина осталась. Керосиновая лампа горела неверным светом, то вспыхивала, то почти тухла. Девушка подкрутила фитиль, как это делала бабка Матрена и повернулась к Петру. Он лежал и улыбался.
– Чему ты улыбаешься? – спросила она.
– Тебе, – просто ответил он, – не могу поверить, что мне, зверю лесному, судьба сделала такой подарок: красивая сказочная принцесса с золотыми волосами или, может, нимфа нашла меня сама, вдохнула смысл в мою жизнь, и, несмотря ни на что, готова быть рядом. Я рад, что ещё одну ночь могу провести с тобой. Если бы я превращался, хотя бы в собаку или в кота, что ли, мог бы и днем ходить за тобой следом, – вздохнул он.
