Элина Градова
Медведь
Пойдемте в дом, я все теперь сама знаю…
Глава 22.
Бабка Матрена медлила с рассказом. Громко кряхтя, устроилась за столом, смахнула с него какие-то невидимые соринки. Молодые люди с нетерпением ждали ее откровения, а она мужественно выдерживала паузу. Марина, чтобы чем-то заняться, начала накрывать на стол, а Петр, молча, рассматривал узор на скатерти, прислонившись к дверному косяку. Наконец, бабка Матрена подала голос:
– Ты присядь, Петруша, в ногах правды нет. Вот Маришка нам сейчас стол накроет, а то я, что-то подустала. С таким гостем разговаривать непросто, много сил уходит.
По всему видно было, что Матрена никак не могла собраться с духом и поведать услышанное. Принялись за ужин, но аппетита, ни у кого не было, Петр не выдержал и, резко отодвинув тарелку в сторону, обратился к Матрене:
– Все, бабуля, хватит темнить, я хочу знать все, что меня касается!
– Тут все тебя касается, мне скрывать нечего.
– Бабуленька, а кто это тебя посетил? – задала наводящий вопрос Марина, чтобы подтолкнуть Матрену к разговору. Бабка отхлебнула горячего чаю из блюдца и буднично обронила:
– Так Бог Медвежий был, сама его вызвала, вот он и пришел.
– Бабушка, ты что? Такого Бога не бывает, шаманство какое-то! – возмутилась внучка.
– Вот он тебя услышит и обидится, тогда узнаешь, какой бывает, а какой нет! У людей и то Бог разный, а у зверей, думаешь, нет никакого? Ошибаешься. Вот, Петруша, папа твой, все пределы жестокости перешагнул, медведицу убил, просто так для потехи, а малых деток ее в лесу на погибель бросил. Тогда лопнуло терпение у Медвежьего Бога, и учинил он над ним свой суд. Я считаю, справедливый. Один медвежонок погиб, а другой, поздоровее, выжил. И тогда, Бог этот взял самое дорогое, что может быть у человека – его ребенка, да и превратил его в вечное напоминание о проступке, совершенном этим человеком. Он соединил судьбу ребенка и выжившего медвежонка, и сделал их неразрывными. Ты, Петруша, днем живешь жизнью того самого медведя, которого осиротил, когда-то твой отец, а медведь в свою очередь живет твоей жизнью. Только ночью вы оба становитесь самими собой. Ты неправильный оборотень. Обычно человек становиться зверем ночью, а ты наоборот, днем. Это для того, чтобы отец твой лучше видел дело рук своих.
У Марины от этого рассказа по телу побежали мурашки от услышанного кошмара, казалось бы, чему можно удивляться, если ты уже неоднократно видела превращение этого оборотня своими глазами? Однако, поражала жестокая, справедливая правда, от которой никуда не убежать. Она так и представляла себе маленького мальчика, который страдая и ничего не понимая, превращался в дикого медвежонка на глазах своих родителей каждую ночь. Слёзы, сами наворачивались на глаза от переполнявшей её жалости и любви к Петру.
– Бабуля, я понял, но отца давно нет в живых, а я по-прежнему днем в медвежьей шкуре. Есть ли у меня шанс искупить вину отца, или я должен мучиться так до конца дней? – нетерпеливо перебил Матренино повествование Петр.
– Шанс-то у тебя есть, да уж больно призрачный, слабенький шансик.
– А почему Петру нельзя иметь детей? – не утерпела Марина.
– Уши у тебя длинные, а толку мало, – усмехнулась Матрена, – детей никто не запрещал. Вот если, у медведя родится ребенок, то Петр безвозвратно примет медвежью сущность, а медведь наоборот, станет абсолютным человеком.
– Если я до сих пор, еще не медведь, стало быть, ребенка нет. Ну и как, каждому из нас стать самим собой?
– С медведем встретиться нужно, и предложить ему жить своей жизнью, если он согласиться, то Медвежий Бог все вернет на свои места.
– Так дело плевое, я встречусь с ним и поговорю! – обрадовалась Марина, – одна проблема – где его искать?
– Это-то, как раз не проблема, он живет в родительском доме Петра со своей женой Полиной. Я, когда в Макаровском была, разговаривала с ней, но мужа не видела, на работе был. Вот он, оказывается и есть тот самый медведь. Только чувствую, не захочет он стать медведем, у него в семье полный лад, а Полина кстати, беременна. Она поди-ка ещё никому и не говорила, срок не большой, а я сразу вижу, мне рентген не нужен.
– Вот, значит, какой шутник, этот Медвежий Бог! Шансик, значит, дал! Это не шансик даже, а жестокая насмешка! – расстроилась девушка.
– Да я, просто убью этого медведя, вот и все! Пусть попробует не согласиться! – вскипел Петр.
– Просто убить его не получиться, он не слабее тебя, – охладила его Матрена, – а вот на честный поединок вызвать можешь. Для этого нужно его предупредить и выбрать подходящее время. Потому что, если ты победишь, будучи медведем, то им и останешься. Поединок должен состояться, когда каждый из вас будет самим собой.
– Но медведь-то, тоже не дурак, если он хочет оставаться человеком, то ему нужен поединок днем! Да и вообще может не шевелиться, станет отцом и победит, – дошло до Марины, и она совсем сникла.
– Хватит нюни распускать, будет горе, тогда и горевать, будем, – отрезала Матрена, – надо в Макаровское ехать, с медведем поговорить. Время позднее, точнее раннее, надо отдохнуть немного, а когда рассветет, я и поеду.
– Бабуленька, я с тобой, пожалуйста, – взмолилась внучка, – хочу его увидеть.
– А я в лес пойду, загостился тут у вас, ночью вернусь, – начал собираться Петр. Марине не хотелось его отпускать, но Матрена поддержала:
– Иди, Петруша, рана зажила, тебе скоро силы понадобятся, с нашим банным режимом ты только раскиснешь.
Марина проводила его до калитки, хотела хоть немного задержать, но все мысли Петра занимали новости, услышанные от Матрёны. Мыслимое ли дело, чтобы какой-то медведь жил в его родном доме, имел семью и всё, как у людей, а он – человек, вынужден был прятаться всю жизнь от людских глаз, будто Чудище Поганое! Поэтому поцеловав любимую на прощание, он ушёл в темноту, а Марина очень быстро вернулась домой.
– Ты Петрушу не держи, ему одному побыть надо, переварить такую информацию. Шутка ли, какой-то медведь проживает его жизнь, а виноват отец, – как в воду глядела бабка Матрёна. – Давай-ка, поспим немного, завтра будет трудный день. Еще Михеич не знает.
– А вдруг откажет, как добираться будем?
– Ни разу пока такого не случалось. Понимает, что без дела не попрошу…
Глава 23.
Замечательный человек – бабулин сосед, лишних вопросов не задает, а выручить готов всегда. Не отказал и в этот раз, запряг свою Милку, и подкатил к калитке.
– Слышь-ко, Васильевна, ночью русалки на реке резвились, сам слыхал, вот те крест! – дед Матвей размашисто перекрестился, – так и хохочут, так и плещутся!
– Так полнолуние, чего же удивляться, – равнодушно произнесла бабка Матрена, лукаво подмигнув внучке.
Дорога в Макаровское, была неблизкой, Марину, как обычно убаюкивал мерный скрип колес, и плавное покачивание телеги, и она не сопротивляясь, уснула, тем более ночь была по обыкновению последнего времени бессонной. В село прибыли к полудню, Марина как раз проснулась и с любопытством рассматривала местные достопримечательности. Собственно, рассматривать было нечего, село как село, но только большое, значительно больше Калиновки. По пути попались школа, клуб, пара магазинов и здание местной администрации, аж в два этажа.
– Тпрууу, – неожиданно крикнул дед Матвей, – все, девчата, приехали!
Марина рассматривала дом Петра и представляла, как двадцать с лишним лет тому назад, в нем жила вполне благополучная счастливая семья. Из палисадника навстречу им вышла молодая женщина и приветливо улыбнулась:
– Здравствуйте, Матрена Васильевна, вы к нам?
– Да, Полиночка, к вам, здравствуй, родная, – начала проникновенно Матрена, – к тебе и мужу твоему. А это – внучка моя, Марина.
– Я рада гостям, проходите в дом. А вот Мишенька на работе, но думаю, скоро придет на обед.
– Мы дождемся, – решительно заявила Матрена. Хозяйка встревожилась, но виду старалась не подавать:
– А дядечка с вами, может, его тоже позвать? – заглянула она в глаза бабке Матрене.
– Нет, Михеич подождет здесь, это дело его не касается.
После этих слов, Полина, совсем разнервничалась и, войдя в дом, приступила к Матрене с расспросами. Бабуля темнить не стала и вылепила все, одним залпом:
– Я, Полиночка, интриги плести не умею и не люблю. Потому, сразу говорю, как есть: я знаю – твой муж оборотень. Медведь. Может, он и хороший, но не человек. А есть человек, и твой Миша живет его жизнью. Как мне не жаль твоего мужа, но пришло время становиться самим собой. Медведь должен стать медведем, а человек – человеком.
Полина молчала, по ее лицу тихо потекли слезы, она не старалась их скрыть, только вытирала краем передника. Марине было искренне жаль эту молодую женщину, не хотелось быть причиной ее горя, но по-другому, не получалось. Она подсела к ней на диван, обняла за плечи, а та не оттолкнула, и неожиданно для себя, Марина тоже разревелась. Всю эту картину и застал пришедший на обед Михаил:
– Что за горе случилось в этом доме, пока я отсутствовал? – попытался он шутить, но в глазах застыла тревога. Полина, шмыгнув носом, попыталась успокоиться:
– Это – Матрена Васильевна, помнишь, я говорила тебе, она на прошлой неделе была здесь, а это – ее внучка Марина. Они к тебе приехали, – и она опять залилась слезами.
А Марина замерла от неожиданности, перед ней стоял ее Петр, вернее, точная копия. Он глядел внимательно его чёрными глазами, разговаривал его голосом, носил такие же длинные волосы до плеч, такая же ямочка на подбородке была едва скрыта такой же трёхдневной щетиной. Он улыбался улыбкой Петра и хмурился, как Петр. Только, одет был, как полагается…
Полина продолжала реветь, на Марину напал столбняк. Ничему не удивлялась и сохраняла холодность рассудка только бабка Матрена:
– Здравствуй, Михаил, как тебя по батюшке-то?
– Будьте и вы здоровы, бабуля. Михалыч – я, только рано меня пока по батюшке величать, еще тридцати не минуло. Какими судьбами к нам пожаловали? Что это жена моя на слезе?
– Пусть они тут ревут, а нам с тобой поговорить нужно, пойдем на крылечко, – увлекла его за собой Матрена. – Ты кем-работаешь-то?
– Я – кузнец, – это последнее, что слышала Марина. Полина тревожно взглянула на нее, в глазах читался вопрос, который она и задала:
– Мариночка, милая, что же теперь будет? – и ее, как прорвало, видимо, давно хотелось поделиться, но приходилось скрывать подробности семейной жизни, – я его люблю. Знаю, что он другой, не такой, как все. Днем это – нормальный человек, добрый, ласковый, заботливый. А ночью он уходит в лес, и я его не вижу. Сначала, когда только поженились, расстраивалась, плакала. Как же, муж с первой ночи дома не ночует. Чего только не передумала, подозревала измену. А он одно твердит: «Полина, я тебя люблю, но сказать ничего не могу». Ну, я и проследила за ним, когда он в сумерках к лесу побежал. Потихоньку следом поспешила. Что за дела у человека могут быть в лесу по ночам? Только хотела его окликнуть, а он как начал стонать, а потом его совсем закрутило. И вижу, уже не Мишенька мой стоит, а настоящий медведь. Еще рявкнул на меня, думала с ума сойду. Утром вернулся, как ни в чем не бывало. Я, конечно, глаз не сомкнула, проревела всю ноченьку, все думала, что делать дальше? Как жить со зверем? Скрывать, что все знаю, не стала, вижу, и у него гора с плеч свалилась. Но жизнь наша семейная пошла под откос, долго не получалось смириться с мыслью, что муж – медведь. А претензий других, кроме этой, у меня к нему не было. Бабы все обзавидовались: и работящий, и непьющий, и красавец какой. А главное, при всём при этом, любит меня и на других не заглядывается. Вот я потихоньку и свыклась с его недостатком. Даже ребеночка решилась родить. Хотя, страшновато, конечно, вдруг, получится медвежонок?
Жалко было вторгаться в чужую, с таким трудом налаженную семейную жизнь, невольно рушить ее. Этот бесхитростный рассказ, убил в Марине остатки решительности, с которой она хотела подступиться к медведю и требовать отдать Петру его законную половину жизни. Но другого выхода не находилось, и Марине было нечем утешить эту женщину.
Матрена с Михаилом вернулись в дом. Он был хмур и молчалив. Полина попыталась усадить его обедать, но он отказался, взял зачем-то старый охотничий нож, и злой и голодный ушел в свою кузницу.
– Что же теперь будет-то? – повторила свой вопрос Полина. Теперь он был адресован бабке Матрене.
– Теперь все зависит от того, кому больше повезет, – изрекла философски бабуля, – ни тот, ни другой не уступит. А чем все это закончится, одному Богу известно. Полина смотрела на Матрену непонимающим взглядом. И бабка смилостивилась, растолковала все подробно, – придется им силушкой померяться, за то, чтоб человеческую судьбу себе отвоевать. Кто победит, тот человеком и останется.
– А побежденный, кем останется? Медведем, навсегда? – не унималась Полина.
– Я думаю, мертвым медведем, – уточнила Матрена, – потому, что никто из них друг другу не уступит, пока жив.
– Когда это случиться? – у Полины опять задрожал голос, – и где?
– Завтра приезжайте на старый кордон к Федору Гаврилычу, лучше места не найти, да в случае чего там и заночуем, не известно, каков итог этой драмы.
Простились до завтра и двинулись в обратный путь. Дед Матвей, видя задумчивость обеих дам, лишних вопросов задавать не стал. Покинув Макаровское, сделали привал, шло время обеда. Развернули припасы и принялись за трапезу. У Марины не было никакого аппетита…
Глава 24.
Воротились в Калиновку под вечер и стали дожидаться Петра.
Время тянулось медленно, стемнело и, казалось, пора бы ему уже и прийти, но он все не шел и не шел.
– Маришка, хватит по окнам прыгать, придет он, – успокаивала Матрена, – хотя, может, лучше бы и не приходил.
– Почему, бабуля? – Марине ответ был известен и самой, но хотелось услышать, что скажет Матрена.
– Так, хотя бы оба живы. Каждый кому-то дорог, а после схватки, одного из них не будет. Одним словом, кто бы ни победил, получиться плохо.
Их рассуждения прервал Петр. Он пришел довольный и возбужденный, обнял Марину, от него пахло лесом, малиной и еще, чем-то таежным:
– Здравствуйте, девушки. Я там кабанчика освежевал, может, пожарим. Вы, как? Есть не хотите?
Марина рассматривала его, как будто видела вновь. Ну, Михаил в точности! Как в игре «Найди десять отличий» пыталась увидеть хоть какую-то разницу между этими двумя. Матрена откликнулась на призыв пожарить мясо и разожгла огонь в печи.
– Эй, вы что, обидел кто, что ли?
– Никто нас не обижал. Мы сегодня, вернее уже вчера в Макаровском были. Медведя видели, точнее Михаила, – очнулась Марина, смотревшая, не отрывая глаз, как легко Петр орудует огромным ножом над кабаньей тушей.
– И, какой он?
– Хороший мужик, в общем, это – ты, только днем, – поделилась впечатлениями бабка Матрена, – жена его любит, живут хорошо.
– Он согласился встретиться со мной? – оторвался Петр от разделки мяса.
– Завтра вы должны встретиться на старом кордоне, правда, лесничего мы предупредить не успели. Утром туда поедем. Михаил, ясное дело, и слышать не захотел, чтобы отказаться от человеческой жизни. Придется побороться, – вздохнула Матрена, – ты бы, Петруша, подумал хорошенько, сейчас хоть так живешь, а может получиться, что и этой жизни лишишься.
– Мне, бабуля, терять нечего, если родится ребенок, то я и так ее лишусь. Медведь в собственную шкуру лезть не хочет, а я в его и подавно.
– Раз уж ты все для себя решил, то надо тебе к следующей ночи быть у старого кордона. Михаил там будет еще днем. Чтобы поединок мог считаться справедливым, он должен состояться на закате или рассвете. Тогда каждый из вас может вступить в борьбу и как человек, и как медведь. Но победитель останется в том виде, в каком одержит победу.
– Стало быть, мне нужно добраться туда до заката, не раньше. Хотя, может, мы друг за дружкой не одни сутки пробегаем, тогда уж, как получиться…
Глава 25.
Марина удивлялась его хладнокровию и спокойствию. Как будто он просто хотел прогуляться к старому кордону, а не собирался туда, возможно, на свою погибель. Бабуля жарила мясо, а они с Петром вышли на крыльцо. Очень может быть, что это их последнее свидание, Марине хотелось сказать, как сильно она его любит, что верит в него. Что будет ждать его возвращения. Но нужные слова как-то не шли, а молчание говорило само за себя. Он тоже, не говоря ни слова, обнял ее сзади, и так они и стояли, тесно прижавшись, друг к другу и молчали, глядя на ночное звёздное небо, как будто силясь прочесть на нём ответы на вопросы о будущем. Но звёзды светили холодным равнодушным блеском, им было всё равно, что происходит на Земле. Немой диалог с небом был понятен обоим, и ни один не хотел его прерывать. Потом, Матрена позвала их ужинать. Когда с ужином было покончено, Марина собралась проводить Петра и побыть с ним еще немного перед прощанием, но он ее остановил:
– Погоди, Мариш, я еще не ухожу. Мне с бабулей поговорить нужно, – и они с Матреной вышли в сени. А Марина осталась в комнате, не ведая, какие секреты могут быть между Петром и ее бабушкой. Через некоторое время бабка Матрена вернулась, в руках у нее был какой-то увесистый сверток:
– Иди, внученька, проводи Петрушу, ему уже пора.
Марина вышла на крыльцо, он ждал ее, сидя на ступеньках. Она присела рядом, Петр, по обычаю обнял ее за плечи и притянул к себе, целуя в макушку. Как всегда, от него исходила мощная энергетическая волна, а Марина улавливала ее, словно антенна, настроенная именно на его частоту. Она всхлипнула, представив, что это их прощание навсегда, а дальше тревога, неизвестность и, если все случится не в его пользу, то – целая вечность одиночества, без него.
– А, может, не надо? Или хотя бы через неделю? – ей казалось, что она придумала, как оттянуть неизбежность. Он понял её с полуслова:
– Зачем откладывать? Я не могу так больше, понимаешь! – он развернул её лицом к себе. И Марина увидела полные отчаянной решимости глаза.
– Ну, ты же жил так целых двадцать три года, а теперь неделю не можешь? – она не теряла надежды выторговать у него хотя бы несколько дней.
– Жил, пока ты не зашла в мою берлогу. Я так жил бы и дальше, и стал бы медведем в один прекрасный момент, не потому что Полина родила, а потому что озверел бы окончательно, ведь человек во мне медленно слаб и умирал постепенно. Ты думаешь, моё одиночество не располагало меня к этому? Ты во мне человека разбудила, расшевелила всю мою душу. И я больше не смогу жить, как раньше. Лучше никак не жить!
– Прости меня за бестолковость, просто, я боюсь, – она даже не скрывала своих сомнений.
– Не грусти, Мариш, все будет хорошо. Я уверен, у меня все получится.
Это не конец, все только начинается, – он взял в ладони ее лицо и принялся целовать ее глаза, мокрые от слез, лоб, губы. Она откликнулась на этот молчаливый и страстный призыв и, увлекая его за собой, повела на сеновал, возможно, это было их последнее свидание. Всё было, как всегда ошеломляюще прекрасно. Петр не подавал виду, но и он обнимал и целовал Марину с таким отчаянием, и страстью, что у неё просто разрывалось сердце. А когда она, целуя его лицо, ощутила на губах солёный вкус, то просто разрыдалась. Эта ночь получилась особенной: они оба словно хотели напоследок вобрать друг друга по-максимуму, чтобы хватило навсегда, раствориться в телах друг друга так, чтобы никакая сила не смогла их разлучить, чтобы частица каждого из них осталась в любимом и помогала жить и помнить, даже если его не будет рядом, возможно, никогда…
Но время минута за минутой неумолимо приближало утро. В положенный час Петр ушел, и девушка осталась одна. На душе было тревожно, щемящее предчувствие непоправимой беды только усиливалось, как она не старалась гнать его от себя. Забрезжил рассвет, в деревне во всю мочь надрывались петухи, приветствуя зарю, и Марина пошла домой.
Бабка Матрена суетилась, собирая поклажу:
– Мариночка, собирайся, возьми необходимое дня на два – три. Не знаю, как сложится. Сейчас, Михеич подъедет. Я уже с соседкой договорилась, чтобы за хозяйством присмотрела. Огород совсем зарос, все не до него. Ну, да ладно, авось в ближайшие дни все разрешится, – бормотала Матрена, уговаривая себя и внучку. Марина машинально побросала кое-что в сумку, выпила кружку молока, и была готова в путь.
На этот раз, хоть ночью девушка не сомкнула глаз, дорога не усыпляла. Бабка Матрена завела с соседом разговор о погоде нынешним летом и видах на урожай. Потом, они с Михеичем припомнили, как в старые времена в период сенокоса почти не отдыхали, косили, сушили, убирали сено – все вручную. Уставали страшно, но были счастливы, молоды, а потому вместо того, чтобы поспать те немногие часы, что выделялись на отдых, шли гулять с гармошкой, пели песни, спешили на свидания. А с утра, как ни в чем не бывало опять на сенокос.
Марина, хотела возмутиться, как же они могут болтать о пустяках, когда решается судьба человека, но поняла, что, таким образом, бабка Матрена и дед Матвей хотят отвлечь ее от тяжелых, тревожных дум. И стала стараться вникнуть в их беседу. Постепенно разговор стал от нее отдаляться, и она забылась коротким тревожным сном…
Глава 26.
Пробуждение застало ее почти в конце пути. Сосны расступились, и показалась изба лесничего. Невдалеке от дома, под березой стоял чёрный мотоцикл, рядом нервно прогуливался Михаил. Увидев прибывших, он что-то крикнул, и из дома вышел Федор Гаврилович, а следом за ним Полина.
– Ну, ребята, вы даете! – возмущался он, размахивая руками, и рыжая борода как живая двигалась в такт его возмущённым возгласам, – решили побоище у меня здесь устроить! Матрена Васильевна, хоть ты то, можешь объяснить, что все это значит?
– Здравствуй, Федор Гаврилыч, не кипятись. Сейчас все объясню, вот еще Михеич не совсем в курсе, а не возмущается, знает, всему свой черед. Вот время, как раз и подошло.
– Давай, Васильевна, рассказывай, я уж признаться, тоже истомился весь, – вставил свое слово дед Матвей.
Бабка Матрена увела обоих дедов в дом и, не вдаваясь в подробности, посвятила в каверзу, сотворенную Медвежьим Богом с Петром и Михаилом. После чего, тот и другой высунулись в окно и стали придирчиво рассматривать Михаила, пытаясь выискать в нем черты медведя. Но так, ничего подозрительного и не заметили, кроме того, что парень обладает могучим телосложением.
– Хватит дурака-то валять, не медведь он сейчас, ничего и не найдете. Я вам не для того сказала, чтобы вы в гляделки играли. Ты, Федор Гаврилыч, эти места, как никто другой знаешь. Боюсь, как бы они друг дружку не покалечили так, что и до нас ни один не сумеет добраться, потому присмотреть за ними надо, если что, помощь оказать. Думаю, и без твоего участия не обойдемся, Михеич.
– А я, что? Я завсегда, ты ж, Васильевна, меня знаешь, – стыдливо отходя от окна, промолвил дед Матвей.
– Я тоже, Матрена, свою задачу понял, – ошеломлённый всеми этими новостями, поддержал лесничий.
Марина, удивилась, что оба деда, как школьники слушались бабку Матрену и не в чем ей не перечили.
– Вот и молодцы, – похвалила их Матрена.
– Я вот, что уразуметь никак не могу, – удивлялся дед Матвей, – как это Михаил в Макаровском с детства жил, а никто не замечал, что он – медведь?
– Приемные родители у него были, Медвежий Бог назначил, исполняли сами повинность за какой-то грех. Болтать лишнего им было не велено, вот и скрывали, как могли. Хорошо скрывали, невеста и та узнала только после замужества. За хорошую службу грех им простился, и когда Михаил вырос, их с миром отпустили, мне Бог Медвежий сам сказывал.
В это время в избу лесничего ворвался Михаил:
– Хватит болтать! Я так понимаю: мне надо найти медведя и пристрелить его!
С этими словами он сдернул со стены охотничье ружье Федора Гавриловича и направился к выходу. Он заметно нервничал, но волнение пытался скрыть за решительными действиями.
– Нет, Миша, так дело не пойдет, – остановил его у дверей лесничий, – во-первых, я свое ружье никому не даю, во-вторых, ты в таком нервическом состоянии мне всех медведей перебьешь, которые на пути попадутся. А в-третьих, я слышал, поединок должен быть честным, а какая уж тут честь, когда вооруженный убьет безоружного.
– Ничего, дяденька, его папаша не особенно церемонился о таких пустяках, и я не буду! – упирался Михаил, и сколько Гаврилыч не отдирал его пальцы от ружья, кузнец был сильней.
– Ты, Миша, сейчас действительно сможешь убить только невинную тварь, – спокойно заговорила Матрена, – а вот, когда к ночи станешь медведем, тогда Петру твое ружье может очень пригодится.
– Я найду его раньше, – прорычал Михаил и, вырвав ружье из рук лесничего, вышел вон.
Марина видела в окошко, как за ним увязалась Полина, она что-то пыталась втолковать своему супругу, но он держал курс к лесу и не оглядывался. Женщина заплакала, тогда Михаил резко остановился, сгрёб жену в свои медвежьи объятья и прижал к себе. Что-то горячо ей объяснял, шептал на ушко, лицо его в этот момент светилось такой нежной теплотой и любовью, что у Марины навернулись слёзы на глаза, потом, поцеловал в губы и, не оглядываясь, направился в лес. Полина тяжело опустилась на траву, закрыла руками лицо и, наверное, плакала.
– Теперь будем ждать, – вздохнула Матрена.
– Только бы он его не нашел до темноты, – думала вслух Марина…
Глава 27.
Наступил вечер, смеркалось. Марина хорошо знала это время, еще немного, и пришел бы Петр, как всегда бодрый, свежий, пахнущий лесом и рекой. Но не сегодня. Эту ночь он проведет там, в лесу, и возможно, она станет для него последней. Полина заметно волновалась, если Михаил не вернулся до сумерек, значит, его черед быть добычей…
В мучительном ожидании прошло два дня. Гости, да и сам лесничий уже истомились вынужденным бездельем. Каждую смену дня и ночи, то Марина, то Полина не находили себе места, обходя угодья вокруг дома, а Гаврилыч, да и дед Матвей уже несколько раз порывались кинуться в лес на поиски поединщиков, но Матрена их каждый раз останавливала, говоря, что еще не время…
К исходу третьего дня, когда все уже не знали, что и думать, собака лесничего словно взбесилась, схватила хозяина за штанину и с лаем и визгом потащила к лесу.
– Жулька, я понял, понял! – повторял Гаврилыч, еле поспевая за ней.
Следом припустили все. Пробежав с полкилометра, Жулька вывела народ на небольшую полянку, и все остановились. На траве лежало подобие человеческого тела, от запекшейся крови, налипшей на неё травы и грязи, ничего нельзя было разобрать. Все понимали, что это кто-то из них. Марина кинулась к нему, надеясь, что человек жив, и что это ее Петр. Матрена нагнулась, нащупала на шее артерию и, по-видимому, пыталась поймать пульс. Все вокруг замерли и старались не дышать, даже умная Жулька замолчала и больше не лаяла. Только счастливые птицы продолжали разноголосый концерт.
– Ребята, а ведь он, кажется, жив! – наконец, изрекла Матрена, оттянув верхнее веко и заглянув для верности раненому в глаз.
Лесничий и дед Матвей побежали к дому и, соорудив подобие носилок из всего, что нашлось под руками, вернулись на полянку. Всем миром аккуратно переместили раненого на самодельные носилки и понесли в избу.
Федор Гаврилович предоставил свою кровать ради такого случая, но Матрена попросила освободить стол и застелить на нем клеенку. Полина только охала и утирала слезы. Она не сомневалась, что это ее Михаил и всей душой желала, чтобы он выжил. Марина, если бы не знала, что оба мужчины похожи, как две капли воды, не сомневалась бы, что перед ними Петр. Но в любом случае, хотела помочь оставшемуся в живых.
– Хватит причитать, Полина, – строго приказала Матрена, – помогайте. Тело надо обмыть, тогда будут видны раны, а то, я не знаю, за что хвататься.
Лесничий достал из печи котел горячей воды. Приготовил два таза и разорвал на тряпки чистую простыню. Дед Матвей принес ведро воды из колодца, и женщины принялись за дело. От Полины толку было мало, ее тошнило, и она постоянно выбегала на воздух.
– В ее положении не удивительно, – посетовала бабка Матрена и освободила бедную женщину от тяжкой повинности. Но та не уходила, бестолково топталась рядом, то и дело, спрашивая Матрену, как он.
А он был никак, вроде и не мертв, но не скажешь, что и очень жив. Постепенно смывая запекшуюся кровь, женщины открывали все новые и новые раны и царапины, оставшиеся от медвежьих когтей и клыков. Марина ничего не спрашивала, только обмакивала тряпку в таз с теплой, тут же становившейся красной жидкостью. Ещё совсем недавно этот человек был здоров и крепок, обнимал и целовал её. Энергетика такой мощи исходила от этого тела, что хватило бы на нескольких человек. Третьего дня, вернее ночи она таяла в его горячих крепких объятьях. А теперь в этом теле едва теплиться жизнь, и неизвестно не потухнет ли окончательно. «Да и он ли это? Ну, конечно, это должен быть он! Иначе и быть не может, Пётр так хотел расставить все точки над i в своей жизни, так уверен был в победе. Иначе и невозможно, несправедливо, должен же он получить хоть капельку своего счастья, не всю же жизнь расплачиваться за отцовский грех. А, вдруг, несколько дней их любви и были той самой капелькой, а теперь всё!» – девушка гнала от себя эти сомнения, а Полина и не сомневалась, только причитала: «Миша, Миша…».
Дед Матвей менял воду, но она снова и снова становилась красной от крови. Матрена сосредоточенно оглядывала раны. Наконец, вся кровь была смыта, и они увидели во всей красе изувеченное тело. «Что он с ним сделал?! – думала Марина. Казалось, на теле раненого не было живого места, но обнадеживало то, что бабка Матрена активно взялась за работу. Она распаковала свою корзинку и начала доставать из нее какие-то баночки и кулёчки. Потом, выпроводила всех на улицу и колдовала дальше одна, без чужих глаз.
Деды, выйдя на воздух, принялись курить самосад, утопая в облаках табачного дыма. Полина все охала и ахала. А Марина без сил опустилась на завалинку и так сидела, мучаясь вопросом: «Кто же из них выжил?» Как бы она хотела, чтобы там, у бабки Матрены на столе лежал Петр.
Прошло много времени, все устали от томительного ожидания, а Матрена не спешила их позвать.
– Видно, плохи у парня дела, – тоном знатока изрек дед Матвей, – Васильевна никогда так долго не задерживалась.
– А ты почем знаешь? – спросил Гаврилыч, чтобы поддержать беседу.
– Так ведь, я при ней завсегда, когда на такие дела выезжаем. Всякого навидался. Ну, Матрена, скажу я тебе, попусту так долго возиться не стала бы, значит дело серьезное.
Время потеряло счёт, а все продолжали оставаться в гнетущем неведении, не зная, что и думать, но наконец-то дверь отворилась, и бабка Матрена разрешила войти. Раненый все так же лежал без сознания, но раны были зашиты и перевязаны, а тело приобрело живой оттенок.
