Элтэнно. Хранимая Звездой
Герой из героев. Дело привычки
Кто ты, Эветта?!
Да. Хорошие вопросы приходят, когда на них уже не найти ответа. Когда нет в них уже никакого смысла. Так что я, осознавая тщетность дум, плавно и неторопливо вытащил меч из ножен. Увидев это, женщина подтолкнула детей в дом и, плотно прикрыв за ними дверь, застыла на террасе, продолжая улыбаться.
Время словно остановилось. Минуты две или больше мы так и стояли друг напротив друга, а затем я, предполагая, что сделал бы на её месте сам, снова начал идти вперёд. В моей голове была простенькая задумка, заставившая тело напрячься и привести разум в состояние готовности отразить атаку в любой момент. Действовать стремительно у меня всегда получалось очень хорошо, а опыт лишь добавлял уверенности, что я справлюсь. Что смогу вовремя поставить защиту, а после одним махом сотру с лица земли не только свою бывшую подругу, но и дом, и озеро, и скалу! Всё здесь! Пусть всё здесь умрёт и исчезнет!
Мне хотелось покончить с заданием быстро… И ещё скорее покинуть пределы этого паршивого мира, чтобы познать забвение и покой среди неизведанных тайн вселенных. Мне нужно уйти отсюда. Мне нужно вернуть себе себя самого!
Рукоять меча следовало взять иначе, ибо ладонь вспотела. Кроме того, он был ещё и тяжёлым, а нёс я его вычурно напоказ, надеясь подействовать Эветте на нервы. Мне всего‑то нужно было, чтобы она напала на меня. Это сняло бы с меня запрет Хозяев. Исчезни ограничение и всё произойдёт быстро. Очень быстро. Так что, давай, помоги мне, Эветта. Давай уже. Ты же можешь! Попытайся сжечь меня. Создай молнию у меня над головой! Сотряси почву под ногами!
Хотя бы собственный щит создай!!!
Однако Эветта ничего не предпринимала. Не знаю, о чём ей думалось! Я лишь осознавал, что если остановлюсь спросить её об этом, то уже не смогу решиться на убийство. А потому пристально смотрел ей в глаза, не уменьшая собственной угрозы.
… Ну, почему ты так со мной, Эветта? Ну, попроси меня хотя бы уйти!
Треклятье Тьмы! Да попроси она меня об этом, то я бы действительно ушёл!
Но Эветта только мягко дружески улыбалась. Может, хотя от меня уже и не исходила столь мощная аура, предполагала мои возможности и понимала тщетность сопротивления? Может, желала подобной горделивой покорностью защитить жизни детей? Не знаю. Но из‑за этого, когда я подошёл совсем близко, то сделал то, что должен. Вот только то ли дрогнула рука, то ли виной послужила потная ладонь, но лезвие соскользнуло, оставляя сердце нетронутым. Эветта упала, кровь обильно потекла на доски террасы, но она не умерла сразу. Была ещё жива.
Мысль о том, что мне снова придётся занести над ней свой меч, заставила мои волосы встать дыбом. А ведь оставались ещё и дети. Дети! Приказ звучал определённо чётко – убить её и всех, кто будет в доме.
Редко у кого-то получается остановить поток мыслей, но мне пришлось заглушить их. Иначе я бы просто не смог сделать то, ради чего пришёл. Мир сосредоточился на кромке лезвия, покрытом алой кровью. Я с силой дёрнул ручку двери. Оказалось заперто. Эветта стонала, но мозг уже не воспринимал подобные звуки. Разум отключился, а подсознание знало, что рана всё равно смертельна. Отвлекаться на женщину не стоило. Кроме того, инстинкты, получив полный контроль над телом, приняли моё острое желание как можно скорее открыть врата в междумирье и сосредоточились на иных целях – на девочках. Так что я сделал то, что у меня не получилось в доме мастера Гастона – с наскока вышиб дверь с первой попытки. В голове тут же помутилось от ощущаемой боли, но, вернув ясность зрения, глаза первым делом углядели мою новую жертву. Светловолосую девчушку. Её нельзя было не заметить. Она глупо сидела под столом в дальнем углу единственной комнаты дома. И я, на ходу занося меч для нового удара, уверенным шагом направился туда. К ней. И рука моя не дрогнула.
Любой ребёнок умирает иначе нежели старик. Детям ещё верится в собственную беспрекословную неуязвимость. Они до последнего надеются на чудо. Поэтому девочка широко раскрыла свои серо-зелёные глаза и замерла в ожидании мистического избавления от смерти, протягивающей к ней холодную жадную длань. Даже когда клинок проткнул её насквозь, пусть сердце уже никогда не смогло бы забиться вновь, а сделанный вздох стал последним, все черты лица её по-прежнему выражали полное недоверие, что мрачный король уже пришёл за ней.
… Так же выглядела и Катрин.
Воспоминание о внучке мастера Гастона принесло мне некоторое облегчение. Как хорошо, что этой девочке тоже не пришлось испытывать долгий ужас и боль! Всё хотя бы не так, как с теми несчастными детьми в разрушенном мною мире. Спасибо, вселенная, что приказ звучал «убить всех», а не «замучить до смерти»! Неужели хоть какую-то милость я смог совершить по отношению к Эветте?
За моей спиной послышался топоток детских ножек. Они не остановились за дверью, помчались дальше, и я тут же испытал некое довольство – мне опротивел мой меч. Так что я повернулся к выходу значительнее медленнее, чем должен был и мог. Затем неторопливо вышел на крыльцо. Невысокая светловолосая фигурка неуклюже бежала по поляне напрямик к тропе, уходящей в сторону скалы. Высокие травы мешали маленьким ножкам, а потому момент для выстрела из миниатюрного арбалета, который крепился к моему левому запястью, оказался идеален. Цель была относительно близко и двигалась по прямой.
Резким движением я закатал мешающий рукав и вытянул руку, радуясь, что мне не видно лица девочки. Я не хотел в четвёртый раз за сутки смотреть в глаза той, в чьей гибели для меня нет ни радости, ни смысла. Однако короткий болт пролетел в считанной пяди от мишени. Это всё Эветта. Из последних сил она дотянулась до моей щиколотки окровавленными пальцами и заставила тем вздрогнуть.
… И тут всё происходящее окончательно вывело меня из себя!
Я пришёл в неистовство, когда абсолютно невозможно контролировать свои поступки. Мне было даже не сделать вдоха от слепой ярости. Вот насколько меня разозлило порученное задание! Вот насколько меня раздражило, что второго болта механизм арбалета не предполагал! Меня до одури взбесили дрожащие губы Эветты, которые несмотря на все старания не могли произнести ни единого слова и в особенное остервенение меня привели отпечатки крови на сапоге! В такую, какую я не испытывал даже тогда, когда имел кличку Бешеный. Глаза заволокло алой дымкой. Меч совершил движение словно сам собой, неровно отсекая часть женских пальцев. Но этого было мало. Мало, ибо розовые глаза на столь въевшемся в память лице жили! Новый взмах лишил Эветту зрения… Мало! Словно выживший из ума мясник я отсёк ей нос и челюсть, а в оставшееся от головы с криком воткнул меч так, что он пробил доски террасы и даже коснулся земли.
Только тогда я смог немного прийти в себя.
… Увы, но вместе с разумом ко мне вернулись мерзкие мысли.
Вытерев лезвие пучком осоки, я медленно пошёл в сторону, куда убежала девочка. Ноги словно сковала тяжесть. Руки дрожали. Через силу делая шаг за шагом, глаза неотрывно смотрели только вниз. На носки сапог.
Как я мог сделать то, что сделал?
Нет, не надо думать об этом. Я должен был. Дороги междумирья важнее нынешней боли. Меня ждёт вечность исключительного могущества. Я стану властелином над богами. Я добьюсь невероятной власти, а боль… боль уйдёт также, как уже уходила. Нужно найти эту последнюю. Надо убить! Я служу Тьме. Таков приказ.
…Приказ? Ещё одна смерть, когда я так не хочу убивать?!
О каком господстве над вселенными я мечтаю, если меня аж тошнит, но я действую вопреки собственным желаниям? Смешно. Такой властелин сущая нелепость!
Отвращение к самому себе переполнило меня. Я ощутил себя жалким рабом, а не служителем, которому оказано наивысшее доверие и дозволено прикоснуться к святыне.
Великая Тьма, больше всего на свете я хочу уйти из этого мира и хотя бы ненадолго остаться в покое! Мне требуется хоть немного побыть в полной тишине, где нет звуков и даже мысли кажутся ненастоящими!
Почему ноги делают шаг за шагом? Почему я плетусь куда-то по этой тропе?
Я хочу иначе. Иначе, я сказал!
Ко мне вдруг пришла глупая надежда, что каменная крошка в конце концов возобладает над мягкой после дождя почвой и скроет отпечатки детских ног. А что моим Хозяевам с того, что одна из дочек Эветты сумеет скрыться? Это бы означало небольшую халатность в выполнении моей миссии. И всё. Да и ведь если рассуждать дотошно (а кто мог заявить, что я не щепетилен?), то они требовали убить отступницу и тех, кто будет в её доме. Разве не слышится в этом выражении последовательность? Убить отступницу и только затем заняться другими. А на момент смерти моей подруги дом, вот те на, был пуст! Так что я, проявляя намного большее усердие нежели должно, конечно же пошёл за девчонкой, но… вот досада! Совершенно потерял из виду!
Подобные натянутые измышления, как и то, что стало ясно – ребёнок решил скрыться в пещере, приподняли моё отвратительное настроение. И не жалость и милосердие жили во мне, а лишь необходимость, потребность сделать хоть что‑то вопреки. Мне жизненно необходима была хотя бы такая мелочная победа. Хотя бы такое доказательство, что мои желания и устремления не ровное место. Я способен властвовать над судьбой. По крайней мере, над своей. И мысли, почувствовав моё подсознательное желание, принялись коварно нашёптывать: «Уже основательно стемнело, да и мрак грота не даст различить никаких следов. Кое-кто сам же запретил магию использовать, так ведь? Магический светлячок из-за кого не зажечь, а? Это они виноваты в упущении. Они. Не ты».
В новоиспечённом плане было как можно скорее развернуться, воротиться к Опалу и, удостоверяясь, что его не сковывает привязь, связаться с Хозяевами, чтобы сообщить им о выполнении задания. Собственно, так бы оно и вышло, но… ох, уж это «но»! Я улыбнулся и для очистки совести принял решение пройти несколько метров вперёд. Туда, в кромешную мглу. Конечно, ничего я там не увидел! А потому двинулся обратно, но, подходя к выходу, услышал шорох каменной крошки и испуганный вздох откуда-то снизу. Проигнорировать подобное было просто-напросто нельзя, а потому мне пришлось нагнуться и наугад резко вытянуть руку. Пальцы тут же наткнулись на что-то мягкое и тёплое. Раздался визг, но я сжал кисть и сумел вытащить девчонку, прятавшуюся в глубокой выемке, расположенной у самого пола пещеры. Оказавшись снаружи, негодница начала царапаться и кусаться словно дикий зверь. Предоставить в сей «битве» победу за пятилетним ребёнком стало бы позором, так что я, выдав увесистый пинок, легко, но непрочно скрутил своей жертве запястья верёвкой и, дополнив указание хорошим подзатыльником, приказал идти обратно к дому.
Зачем я это сделал? Почему не убил? Наверное, потому что моя ярость остыла. Потому что нашлось наивное оправдание для собственного намерения оставить хоть кого‑то в живых. И самое главное – потому что приказ Тьмы сделал мне больно, ударил по самолюбию, и я хотел хоть немного «насолить». А для этого всего‑то нужно было, чтобы девочка сбежала вновь. Уж, наверное, она не такая дура, воспользуется шансом?
Придя на место и дав ребёнку идиотский наказ стоять и не двигаться, я развёл огонь и, соорудив при помощи всё той же настойки Брианны факел, приступил к неспешному поджигательству. Малышка рыдала навзрыд, во весь голос звала то мать, то сестру, однако и не думала использовать ситуацию в свою пользу. Я даже намеренно задержался за домом на минут десять, прежде чем всё же поджёг его со всех сторон. А там, глупо встав к малолетней пленнице спиной, стал предельно внимательно наблюдать за языками пламени.
Долго изображать притворную увлечённость мне не пришлось. Зрелище и правда заворожило. Оно выглядело жутко и красиво одновременно. Брёвна вспыхнули, как будто ждали своего часа годами. Искры отражались от глади воды и снопом взвивались вверх. Последние слабые лучи алого солнца, уступающие место слезинкам серебряных звёзд, казались порталом в другой мир. Тот самый, недосягаемый и волшебный, где, согласно глупым поверьям, существует место для избранных умерших – счастливое и беззаботное.
… Я вдруг осознал, что больше не слышу детского плача. Мне даже довелось довольно улыбнуться, прежде чем обернуться и понять, что кроха так никуда и не сбежала, а, как это и бывает с маленькими детьми, от усталости и переизбытка эмоций заснула, сидя на траве.
По-тихому вытащив меч из ножен, я подошёл ближе. Что поделать? Раз уж задумка не вышла, то стоит убить девочку. Во сне это даже хорошо. Быстрая и лёгкая смерть… Такая, какую заслуживала Эветта.
Непроизвольно мой взгляд устремился к незатронутому пламенем крыльцу. Большей частью от дома ничего не осталось, но этот пятачок, где осталось лежать изуродованное тело, остался. И всё же мне было не разглядеть подруги. Мешала и ночная темнота, и гаснущий огонь, утративший свою силу. Поэтому я снова посмотрел на ребёнка. На головку девочки как раз сел не желающий смиряться с уходом дня шершень и закопошился в её светлых волосах своими лапками. Я дотронулся до него кончиком лезвия, и тот, сердито жужжа, полетел на меня в атаку. Пришлось основательно постараться, чтобы избавиться от его преследования. Только что в озеро не забраться!
– Вот же защитничек нашёлся! – сердито проворчал я ему вослед и замер, кисло морщась от очередного воспоминания. Взгляд мой невольно вернулся в сторону крыльца.
– Зачем тебе это? – сморщил я нос, увидев, что Эветта шагает мне навстречу, прижимая к груди поскуливающего щенка-сосунка.
– Какие-то мерзкие мальчишки швырнули его в сточную канаву. Я выловила.
Теперь мне стало заметно, что с её подола платья капает грязная вода. Да и вблизи «аромат» хорошо ощущался…
– Зачем?
– А что было бы, если бы я не вмешалась?
– Наиболее вероятен вариант, когда щенок тонет.
– Да. Он бы умер.
– И что? – не особо понимал я. Все когда-либо умирали. – Живой он нам мешает более нежели мёртвый.
– Живой он мешал матери, которая наверняка едва сводит концы с концами в поисках отбросов. Живой он своим писком мешал играющим детям. Живой он мешает нам… Такой крохотный, а не нужен никому!
– Снова бросим его в канаву?
– Это лёгкий выход. Вот только смерть не решение всего. Однажды щенок вырастет в огромного пса, хорошо запомнившего, что значит добро и зло. Я уверена, когда его оскала станут страшиться все вокруг, мои руки он ласково оближет. И будет ли у меня более верный друг, чем тот, чья жизнь мне однажды показалась важнее такой неурядицы, как мокрое платье?
– А разве меня тебе недостаточно?
– О, Арьнен! Если ты такой прагматик, то считай, что я всего лишь пытаюсь сказать, что, помогая жизни вот так, ни с того ни с сего, ты можешь в будущем извлечь намного больше пользы. Но и эта вероятность ничего не стоит по сравнению с тем, что получаешь в настоящем.
– И что же это? – скептически поинтересовался я. По мне, так этим чем-то оставались всё те же явные проблемы по пристройству щенка.
– Давай, так. Пообещай мне, что если однажды будешь знать, что можешь спасти кого‑либо незнакомого и испытаешь хотя бы лёгкие сомнения в необходимости остаться безучастным, то даже ценой будущих неудобств встанешь на пути мрачного короля. Потому что только так ты поймёшь меня. И никак иначе! Пойми, это надо почувствовать самому.
– Хм. Я подумаю над этим… А куда ты денешь это сейчас?
Вряд ли наш хозяин обрадовался бы подобному возвращению Эветты. На днях в лавку заходила стайка детворы, пытающейся раздать котят, и мастер Гастон чётко дал понять, что не позволит никакой живности находиться в стенах своего дома.
– Возьму с собой. Ему нужен хороший уход, а мне не верится, что Арнео справится с таким малышом.
– С собой? С мастером Гастоном сама разговаривать будешь!
– Да. Конечно.
Согласие меня удовлетворило, и мы наконец-то выдвинулись. Я ждал подругу со свидания на одном месте так долго, что патрулирующий улицу стражник начал с подозрением присматриваться ко мне. Наконец-то он выдохнул спокойно. Идти же было надо не так близко. Поэтому я, основательно размыслив над тем, что мне было сказано, поинтересовался:
– А в чём разница между спасением знакомого и незнакомого?
– Что? – спросила девушка, отвлекаясь от поглаживания мордашки, пригревшегося у неё на руках бело-рыжего щенка.
– Ты просила обещания спасти именно незнакомца.
– Я так и сказала? – прозвучало удивление в её голосе. – Хотя, может и так. Всё‑таки когда ты не ведаешь кому протягиваешь руку, то это в разы значимее. Потому что тогда вот уж точно не ожидаешь благодарности взамен.
– Да я и от знакомого бы не ждал, – пожал я плечами, но почти сразу переменил своё мнение. – Но это бы определённо говорило бы о том, что этот знакомый для меня важен, а, значит, и нужен. То есть, выгода подразумевается.
– Хватит заумничать! Ерунду в настоящую научную дискуссию превращаешь.
– А это ерунда? Мне показалось, что ты говоришь о том, что считаешь важным.
– Арьнен. Я действительно считаю важным всё, кроме того, с каким выражением на лице ты сейчас по пунктикам разбираешь каждое моё слово… Всё! Пришли.
Рассудительность заставила меня зайти внутрь первым. Тогда у меня вышло бы устремиться на кухню и стать только косвенным свидетелем последующего неприятного разговора. Однако, снедаемый любопытством, я всё же остался стоять возле лестницы.
– Мастер Гастон, – без промедления обратилась Эветта к хозяину дома, занятого протиранием пыли с полок.
– Да?
– Мальчишки хотели утопить этого щенка. Я не могла пройти мимо, но мне больше некуда его нести, кроме как сюда, – с неким упрямством, гордо приподнимая подбородок, отчеканила моя подруга.
– Так-так, – откладывая тряпку в сторону, нехорошо протянул мастер Гастон, и оглядел свою малолетнюю постоялицу, останавливаясь взглядом на местах, куда к её платью прилип мусор сточной канавы. – И что?
– Если вы не разрешите, то я попробую найти для нас другой дом. Но мне не хотелось бы уходить отсюда.
– Во даёшь! – вместо всех предполагаемых мною грозных слов рассмеялся мастер Гастон. – Я ж не нелюдь какой из-за доброго дела серчать. Молодец, Эветта! Действительно молодец! Не оставила немощного в беде.
После этого он подошёл ближе и, взяв щенка на руки, приподнял его, чтобы рассмотреть.
– У! Мордастик какой!
– Да-да! – тут же оживилась девушка. – И пока я несла его, он меня не один раз лизнул и даже сосал пальцы! Представляете? Принял за мамку!
– Конечно, представляю. Он же маленький совсем и очень голодный… Арьнен, иди‑ка сюда.
Я послушно подошёл ближе, продолжая хмуриться. Мне не была ясна такая реакция. Вроде же самым логичным стало бы другое, и я старался понять в каком именно моменте своих размышлений ошибся. Что стало упущено? Почему Эветту никто не ругает?
Мастер же выдал мне монетку и сказал:
– Дойди до Варвады. Она по нашей улице через четыре дома живёт и для внука постоянно молоко свежее покупает. Объясни для чего тебе это молоко нужно. Она не откажет и за так отольёт немного, но ты её всё равно поблагодари и деньги отдай.
Я сделал всё, как он сказал. А когда вернулся, Эветта уже переоделась и, рассказывая что-то весёлое, с энтузиазмом протирала полки в лавке. Мастер Гастон внимательно слушал её, отдыхая в кресле. Бело-рыжий щенок, пытаясь тявкать, вилял крошечным хвостиком и, играя, рвал зубами тряпку, на которой ему полагалось спать. Моему приходу обрадовались. Эветта, прекратив прежнее занятие, бросилась на кухню за миской, а потом мы дружно тыкали малыша мордочкой в молоко, пока он всё же не начал хлебать его, смешно захлёбываясь и фыркая. Под конец трапезы щенок превратился в самого настоящего колобка и, едва переваливаясь на коротеньких лапках, даже стал падать из-за мешающего надувшегося животика! Мне понравилось его гладить. Шерсть была очень мягкой. Хотя язык, которым он в какой-то момент стал лизать мои руки, оказался совсем не нежным.
– У него язык очень шершавый, – заметил я, и Эветта тут же горделиво сказала:
– Это потому, что он вырастет в большого и свирепого пса.
– Так уж и большого? – усмехнулся Гастон. – Судя по лапкам, выше табуретки рост ему не светит.
– Самого пребольшого, – уверенно заявила подруга. – Будет выделяться как шершень среди остальных ос.
– Шершень и шершавый язык, – высказал я вслух, наслаждаясь сходством двух таких разных слов.
– А давайте и назовём его Шершень?
Кличка понравилась всем единогласно.
– Кстати, Арьнен, – словно бы опомнился Гастон. – Сегодня в лавку заходил Эвард Кодей – это очень известный купец. Среди его клиентов только благородные и важные персоны, а потому он тщательно подбирает для них товары. Я удивился, когда он назвал своё имя и попросил показать лучшее, что у меня есть, но выставил на прилавок то, что он просил. И, подумав, достал также сервиз, который ты почти закончил оформлять.
– И что? – с придыханием спросила Эветта вместо меня.
– Он привлёк его внимание больше, чем всё остальное! – усмехнулся мастер. – Он его долго вертел в руках и сказал, что это очень хорошая работа. Будь она закончена, то он бы приобрёл её.
– Очень хорошая? – недовольно переспросил я и высказал собственное мнение, которое считал единственно возможным. – Она совершенная! Он недооценил мои способности.
– Ты, несомненно, талантлив, Арьнен, но нет ничего такого в том, чтобы кто-то мог делать что-то лучше тебя, – рассердился ремесленник.
– В вас говорит посредственность, потому что очевидно обратное.
– Очевидно обратное? Самоуверенность умаляет все твои достоинства, малец! Подобное тянет назад и однажды отбросит тебя на самое дно!
– Как тянет назад? Разве не мои уникальные умения открывают людям глаза и показывают путь вперёд?
– Эветта, я понимаю, что он твой брат, – обратился мастер Гастон к моей подруге. – Но как ты не рассорилась с ним за эти годы? Он же как блаженный свято верит в свои слова.
– Не знаю. Меня это тоже порой раздражает, но я привыкла.
– Так что там с моей работой? – постарался перевести я их внимание на более важный аспект. – Почему её посчитали только хорошей?
– Гордись этим, Арьнен, – с неким ехидством произнёс мастер. – В конце концов, тебе это больше всех на руку. Проявляя хоть какие-то недостатки в делах, ты оставляешь миру надежду, что однажды заставишь людей поверить, что ты один из них.
– А зачем мне это?
– Затем, что тебя всё-таки угораздило родиться человеком!
В этом я увидел логику, а потому успокоился и вернулся к игре с Шершнем, покуда Эветта не взяла его к себе в комнату, заявив, что пора спать. Я предложил ей оставить щенка со мной на кухне, потому что она по ночам постоянно сбегает к Арнео. Но подруга наотрез отказала мне и сказала, что сегодня из дома никуда не выйдет. Так что я лёг спать один, но всё равно испытывал невнятный для себя сильный восторг. Вместо размышлений об исследовании, отчего-то думал, что надо бы помочь мастеру Гастону с посудой, совершенствуясь в мастерстве, а на вырученные деньги стоит купить хороший ошейник. Кожаный. С заклёпками… И с этими мыслями заснул.
Проснуться мне довелось от некоего ощущения тревоги. Вокруг стояла тишина, но мне было как-то не по себе, а потому, терзаемый предчувствием, я открыл глаза. В щель двери проникал неяркий свет. Кто-то тоже не спал. И я, осторожно выглянув за дверь, увидел Эветту. Она сидела на нижней ступеньке лестницы, немного покачиваясь всем телом, и крепко прижимала что-то к себе. Рядом с ней стоял подсвечник с зажжённой свечой.
– Ты чего здесь?
Подруга посмотрела на меня глазами, в которых вместе с отблеском пламени отражалась невероятная грусть. Что-то случилось. Произошло что-то гадкое.
– Шершень умер, Арьнен, – тихо прошептала она, показывая тельце, которое держала в руках. – И это я виновата. Оставила открытым окно, чтобы не проспать приход Арнео. Сквозняк, видимо, приоткрыл дверь, вот Шершень и решил исследовать коридор. Но он упал меж балясин и разбился насмерть.
Я присел возле девушки и посмотрел на мордашку щенка. Казалось, что он просто спит, но так только казалось. Дыхания не было, и трупик начинал коченеть.
Внутри меня вдруг образовалась некая тоскливая пустота, и я остро почувствовал, что такая же тягучая боль сидит и в Эветте. Лицо моё сморщилось. Свершившееся выглядело чем-то крайне неправильным. Неверным! И от него мне стало так плохо, что я едва не стал задыхаться. Чувства душили меня, не давая сделать нового глотка воздуха. Всё, что мне оставалось, так это сидеть на ступени и словно безумцу смотреть в одну точку.
Очень, очень нескоро я смог вымолвить:
– Ладно. Я тебе обещаю.
– Ты о чём? – едва слышно прошептала Эветта.
– Если у меня однажды будет шанс спасти кого-то, и я вспомню об этом обещании, то непременно сдержу его, чего бы оно мне ни стоило.
Девушка недоумённо поглядела на меня. Она и думать забыла про наш разговор. Пожалуй, если бы не смерть щенка, я бы тоже о нём не вспомнил.
– Почему ты так решил Арьнен?
– Потому что сейчас мне понятно, как глупо было желать избавиться от Шершня. Я зря советовал выбросить его в канаву.
Эветта пристально смотрела на меня и молчала. Я думал, что уже ничего и не услышу от неё, как она вдруг положила свою ладонь на мою и всхлипнула, словно бы вот‑вот расплакалась:
– Тогда позаботься об этом ком-то получше, нежели смогла позаботиться о Шершне я. Хорошо?
– Хорошо. Я сделаю всё возможное и невозможное, – поклялся я, тихонечко убирая свою руку с её руки.
Вновь подойдя к спящему ребёнку, мне стало предельно ясно, что можно убирать меч в ножны. Оружие уже не понадобится, ведь я чувствовал себя куда как более обязанным сохранить жизнь этой девочке нежели забрать. А потому взял лёгкое детское тельце на руки и побрёл вдоль озера к месту, где привязал коня. Можно было бы оставить ребёнка здесь, уйти тайком и в безлюдном месте доложить о выполнении задания, но… В округе было много нежити и нечисти. В одиночку такая кроха вряд ли доберётся до ближайшего селения. Да и что там может ожидать ничейное дитя? Продадут в тот же цирк уродов, где её искалечат, вывернув кости наизнанку или срезав кожу с лица. Всё ради того, чтобы толпа смогла насладиться зрелищем очередного калеки.
Разве это можно считать заботой?
Нет.
Оставалось только пристроить её к кому-то и, с надеждой что приказа избавиться всё же не последует, наконец-то вернуться туда, где мне самое место. Разрушить ещё один мир да, купаясь в потоках высвобожденной из него энергии, забыть до конца времён мироздания эти мерзкие дни словно чужой сон.
Конь никуда не забрёл. По-прежнему находился там, где я его оставил. Только довольно фыркнул, радуясь встрече с наездником.
– Скучал по мне? – полюбопытствовал я у животного, но Опал, естественно, не ответил, а только скосил на мою ношу любопытный взгляд. – Да. Завтра тебе потяжелее придётся, но не так как мне сейчас. Руки просто отваливаются!
Сказав так, я осторожно положил девочку на мох и, размяв затёкшие конечности, прикрыл её своим плащом. Она тут же согрелась, свернулась клубочком и беспокойно засопела.
Начинающейся ночи предстояло стать на удивление ясной. Обе луны старательно освещали всё вокруг, но я решил никуда не выдвигаться до утра. Просто обрызгал всё вокруг, наконец-то используя настойку Брианны по назначению, да вырезал на ближайших деревьях защитные и предупреждающие руны. Силы в них не имелось без вложения энергии, но кое какая грамотная нечисть или нежить могла бы благоразумно обойти мою стоянку стороной.
Понаблюдав за причиняемым природе ущербом, Опал опустил голову и заснул, не собираясь разделять со мной все прелести ночного дежурства. Я не возражал. Мне стоило обдумать как по возвращении в Юдоль пристроить девочку к единственному человеку в этом мире, на которого я действительно мог положиться – мастеру Гастону Лекруа.
Была тут сложность. Наверняка бы его заинтересовала судьба её матери.
Глава 12
Я не спал всю ночь из-за того, что надо было караулить. Нечисть могла напасть в любой момент. Я даже слышал, как некто подкрался достаточно близко. Однако настойка Брианны и охранные руны сделали своё дело. Желающий полакомиться моей плотью не стал проверять сколько силы вложено в руны и ушёл восвояси. Дальше вокруг было относительно тихо. Но не скажу, что спокойно. Внешняя безмятежность ночи не шла ни в какое сравнение с тем, что горело у меня внутри. Всё во мне кипело и клокотало! Я раз за разом прокручивал в своей голове то детские воспоминания об Эветте, то как убил её. После этого мои мысли возвращались к Хозяевам. Меня тревожило – не сочтут ли они отсутствие сигнала от меня за дерзость? Но постепенно я расслабился. В конце концов, о смерти Эветты знали лишь двое – я и эта девочка. Малявка, что мирно спит под моим плащом и знать не знает, какая она для меня проблема.
Нет, ну серьёзно, что с того, что я задержу сообщение о выполнении задания на день или два? На поиск отступницы у меня ведь могли уйти даже месяцы. Так что ничего страшного. Я довезу дочку Эветты до Юдоли, а затем свяжусь с Тьмой. Потерпят Хозяева. Я вот до сих пор на них обижен и ничего. Слова поперёк не говорю.
О том, что такие слова они могли мне в глотку вместе с раскалённым железом обратно затолкать, я старательно не думал. В таком ключе мне мыслить как-то не нравилось.
Опал проснулся едва забрезжил рассвет и тут же возвестил об этом тихим ржанием. Я, позёвывая, поднялся с поваленного дерева, отвязал коня и, пока тот жадно пил озёрную воду, потрогал развешенную на ветках одежду – это мне посреди ночи довелось вспомнить, что в сумке так и остались валяться мокрые рубашка и брюки. Ничего ещё не высохло, но, так как всё же основательно подсохло, то я, морщась от неприятных ощущений, переоделся в одежду попроще да нырнул в заросли за кустом, где вроде как видел дикий мак. Время для его сбора было совсем неподходящим, но по пути мне ничего подобного больше могло не попасться. Так что, делая по два надреза на каждой коробочке, я приступил к добыванию сока – соскребал ножом вязкую жидкость в крышечку глиняного горшочка. Не так уж много мне и требовалось, чтобы искать ёмкость большего размера.
Достаточно быстро покончив с задуманным, я вернулся обратно, но не успел отогнать от ребёнка расшалившегося Опала. Конь лизнул детское лицо, и малявка, испуганно взвизгнув, проснулась. Затем, прижимая к себе по-прежнему связанные ручонки, вновь начала рыдать, попутно стараясь отползти куда-либо подальше.
– А ну тихо! – пригрозил я, для большей свирепости хмуря брови. – И не смей двигаться со своего места.
Удостоверившись, что меня услышали, я отложил будущий опий в сторонку. Белоснежная масса постепенно бурела, медленно затвердевая. Я тем временем распустил узел на бечёвке, давая рукам хнычущей девочки свободу, и вновь сел на поваленное дерево, чувствуя невероятную усталость. Физическое и эмоциональное напряжение измотали меня.
