Юлиан Климович
Странная история Федьки Грехова, случившаяся с ним, когда он пробрался в заколоченный подвал своей родной школы
По радио опять передавали сводки про собранный урожай, перевыполнение плана двенадцатой пятилетки.
– Я поскакал, – бросив грязную вилку в сковородку с остатками яичницы, объявил Федька и встал из-за стола.
– Беги, беги. Мне тоже надо бежать уже, – покивала мать, убирая посуду со стола.
За ночь выпал снег. Сразу посветлело. Настроение улучшилось. Федька покурил за углом дома, выпуская густые струи дыма в прозрачный утренний воздух. Через месяц снег потемнеет, а к концу зимы почернеет от угольной сажи, которая обильно сыплется на город из труб трех городских ТЭС. Но пока снег белее его простыни, он искрится на солнце, заставляя глаза жмуриться.
Субботние занятия начались с пятнадцати минутной политинформации. К доске вышел заместитель комсорга класса, кудрявый хорошист Вилор, чем-то напоминающий юного Владимира Ильича.
– Вот передовица последнего номера газеты “Пионерская правда”, – начал он свою работу по доведению до комсомольцев и пионеров класса последних известий. – Наш форпост на границе с миром тьмы и капитала – Куба, просит братской помощи. Наша страна готовит к отправке из Ленинграда теплоход с продуктами питания для детских домов и интернатов Острова Свободы. Несколько тысяч тонн отборной белорусской картошки, свеклы, смоленской говядины, краснодарской пшеницы станут большим подспорьем для детей кубинских героев-революционеров. Свои теплоходы с помощью формируют коммунисты Франции, Германии, Дании, Швеции.
Еще он зачитал сводку по выполнению плана двенадцатой пятилетки, про которую рассказывали утром по радио.
– Теперь, товарищи, давайте помолимся о бессмертной душе Булата Намсараева, именем которого названа наша дружина, коммунистического святого героически павшего на поле сражения Первой Дальневосточной войны, и попросим помощи в наших комсомольских и пионерских делах.
Все встали и обратили взгляды на красный уголок, устроенный слева от доски. Федька чуть замешкавшись тоже встал. Под триптихом с лампадой, висел портрет человека восточной внешности в военной форме. Вокруг его головы белел нарисованный нимб. Заученно-одновременно класс начал шепотом просить: “Святой Булат, помоги нам жить по-коммунистически. Помоги, не убоявшись и не сворачивая, идти единственно правильным путем навстречу победе коммунизма. До скорой встречи, герой. Мы обязательно встретимся”.
Ребята стояли с серьезными лицами. Во всем этом действе не было и капли лицемерия. “Они, б…ядь, взаправду верят. У нас они не так себя ведут. Тот же Вилор, первый всегда на переменах анекдоты травит про Чапаева с Петькой, а тут они все как будто по-настоящему верующие. Нет, х…йней занимаются, прикидываются”. Федька так решил для себя, и ему сразу стало легче. Он посмотрел на стоящего рядом Серого и опять засомневался.
– Серый, пошли, похаваем, – размахивая портфелем, с чувством освобождения от непонятной математической зануднятины скомандовал Федька после четвертого урока.
– Пошли, – кивнул Серега.
– У тебя деньги есть? – Федька рассматривал такой до боли знакомый, но такой чужой школьный буфет.
– Зачем?
– Ну, вот пару коржиков хочу купить, а то что-то обеда маловато.
– Нет у меня денег. Родители не дают.
– Короче, если ты без денег, значит тебе и брать коржики. – Заключил Федька.
– Я без спросу брать не могу, это воровство получается, – заупрямился Серега.
– Да какое это воровство, садовая голова? – беря под локоть друга, и отводя его в сторону, чтобы никто не услышал их разговор, проникновенно проговорил Федька.
– Я знаю, что брать чужое без спросу, это грех.
– Да какое чужое-то? Сам посуди, мы же живем в коммунистическом обществе. Так?
– Так, – согласился Серега.
– А в коммунистическом обществе все общее. Так?
– Так, – снова согласился Серега. – Но у нас же еще не на всей земле коммунизм, деньги вот есть.
Федьке сильно хотелось жрать и курить. Если бы он покурил, то голод не так бы донимал его, но сейчас это невозможно было сделать. “Пустые” щи из свежей капусты, котлетка, наполовину состоящая из хлеба, на гарнир слипшиеся макароны, слегка подслащенный компот из сухофруктов не смогли насытить молодой растущий организм. Нет, в его мире в столовке кормили лучше. Не бесплатно, конечно, но сытнее. На переменах они ходили с Серым воровать коржики с подноса буфетчицы тети Люды. Иногда, чтобы не вызывать подозрения, покупали когда Федьке удавалось “занять” денег у младшаков. Сейчас, собственно, других вариантов не прослеживалось, он решил действовать проверенным способом.
– Серый, кончай мозги компосировать, – начал заводиться Федька. – Я в натуре базарю, эти голимые коржики наши. Если мы даже возьмем парочку от тети Люды не убудет, смотри сколько у нее, – он показал на прилавок, где лежала горка коржиков на подносе и стояли стаканы с желтым напитком, по всей видимости облепиховым, а позади в белом фартуке бледная худая буфетчица, сильно отличавшаяся от своего дородного прототипа из другого мира.
– Ладно, раз ты говоришь, что так можно, – согласился наконец Серега, – я возьму.
– Да, только ты незаметно бери, чтобы тетю Люду не отвлекать от работы.
Серега своей деревянной походкой подошел к прилавку. Встал, неуместно елозя глазами по потолку над головой буфетчицы. Затем осторожно вынул руку из кармана, и прошагав вверх пальцами по вертикали прилавка до подноса, аккуратно взял за краешек два ближайших к нему коржика. Попытался незаметно положить добычу во внутренний карман школьного пиджака. Все это время буфетчица внимательно наблюдала за странными телодвижениями Серёги. Когда он решил, что все прошло хорошо и начал отходить, тощая тетя Люда отреагировала совершенно неожиданно. Она закричала, перекинулась через прилавок, пытаясь схватить Сёрегу, но он рванулся из столовки как на стометровку. В дверях он сходу как в стену врезался в Эдика-Душмана.
– Что он натворил, тетя Люда? – спросил Эдик, схватив Сёрегу за шкирку.
– Он, он, – задохнулась от возмущения буфетчица, – он своровал!
– Что сделал? – как бы не веря собственным ушам, переспросил Эдик.
– Своровал! – прокричала тощая тетя Люда, указывая пальцем без привычного Федьке золотого перстня и маникюра на дико смотрящего по сторонам Сёрегу.
– Вот они с Федором вместе стояли, – она перевела указующий палец на вжавшего голову Федьку, – а потом Серёжка подошёл и своровал два коржика.
Эдик посмотрел на Серёгу и кивнул, приказывая показать карманы. В ответ Серёга протянул ему два злополучных уже слегка потрёпанных коржика. Эдик взял коржики, осмотрел и положил их на прилавок между подносом и стаканами, брезгливо стряхнул руку от налипших крошек. Вокруг собралась толпа ребятишек, подошли повара, прибежали учителки, завучихи, парни и девчонки из средних старших классов. Через толпу пробилась директриса. На ней лица не было. Она схватила Серегу за плечи и начала трясти. Серега виновато улыбался.
– Зачем ты это сделал?! – почти кричала директриса. – Как ты мог? Это же первый случай за тридцать лет в нашей школе. Неужели ты не знаешь, что за воровство бывает? А, Думнов? Ты опозорил всю школу, весь района, весь город. – Она чуть не плакала.
Подошла Надежда Михайловна. Бледность ее говорила о сильнейшем внутреннем волнении. Глаза сузились. Она встала в метре от Сереги и спросила:
– Думнов, тебя кто-то заставил это сделать? Ты ведь никогда не совершал аморальных поступков и свято соблюдал заповеди пионера. Кто тебя подговорил совершить грех против нашего общества?
Серега растерянно улыбался, не понимая отчего его поступок вызвал такую реакцию. Конечно с детства он знал, что воровать грешно и за это карают смертью, но Федька же сказал, что это не воровство, он же все объяснил, правда Серега сейчас не мог вспомнить объяснения.
– Я не воровал. Вот Федор скажет, что я не воровал, – Серега показал на друга, стоявшего среди толпы, которая тут же расступилась вокруг него.
Федька не понимал всего, что сейчас происходило. Подумаешь, взяли два коржика, и что с того? Какие-то истерики, б…ядские разговоры про казнь, смерть. Вообще ничего не понятно. Серый отмолчится, какой с него спрос? Все как-нибудь рассосется. Покричат, поохаут, поахают и разойдутся. Он не мог отнестись серьезно к этому спектаклю. Да, здесь и сейчас что-то пошло не так, как обычно проходило в его жизни в подобных случаях. Серьезные хорошо знакомые лица окружающих, которые в “той” его жизни вели себя совершенно по-другому, сейчас строго и требовательно смотрели на него. У Федьки, когда он увидел, как все молча ждут от него ответа, “заиграло” очко. Он струсил. “Ну вас нах…й с вашими нездоровыми заморочками”, – подумал он.
– Да нет, я не знаю, – смотря в пол, начал Федька. – Я ничего не видел. Сергей сам пошел к буфету, пока я искал в портфеле дневник. Не знаю что на него нашло. Ну вы же знаете, что он немного “того”, – Федька покрутил пальцем у виска. – Мало ли. Бывает…, – он развел руками.
– Значит ты ничего не видел и не знаешь? – спросила директриса.
– Нет, клянусь! – Федька теперь прижал руки к груди и проникновенно посмотрел на ее лоб.
Серега смотрел на него непонимающим взглядом. Он не мог взять в толк, как это Федор, который все ему объяснил про коржики, про коммунизм, теперь не помнит своих слов. Видимо что-то у Федора с памятью. У него самого такое часто бывает, он вообще плохо запоминает то, что рассказывают на уроках.
– Понятно, – деловито заключила директриса. – Надежда Михайловна, – обратилась она к грозно смотрящей на Федьку завучихе, – через полчаса соберите в актовом зале совет дружины. Вы знаете, что до заката солнца надо вынести приговор по преступлению Думнова. – Все идите в актовый зал. Эдуард, отконвоируй Думнова туда.
Все потянулись к выходу из столовки. Ребята шли в актовый зал и тихо переговаривались: “Теперь расстреляют”, “Конечно”, “А кого в расстрельную команду отберут?”, “Не знаю. Возможно одноклассников”, “Это какое же теперь пятно на школе?”, “Да, такое только кровью можно смыть”, “Я слышал в тридцать шестой школе лет пять назад тоже врага народа расстреляли. Но тот десятиклассник был”.
Федька шел в толпе. Слушал. Ему не верилось, что все это по-настоящему. Нет, ну сейчас попи…дят с трибуны, осудят, возьмут на поруки и через два дня дружно забудут. Не может быть, чтобы до заката расстрелять человека, школьника. Полный порожняк, х…йня.
Но вопреки ожиданиям все случилось именно так, как предполагали ребята, и причем довольно быстро. Сначала прочитали общую молитву о победе коммунизма и попросили благословения на справедливый суд у души покровителя школы – Булата Намсараева, потом допросили и единогласно постановили: за совершение преступления против коммунистической веры, за грехопадение воровства, назначить высшую меру наказания – расстрел. Приговор привести в исполнение немедленно силами школьников восьмых классов. Надежда Михайловна настояла, чтобы в казни участвовал Федька. Командовать расстрелом назначили Эдика. Клепу постановили уволить из школы, как потерявшую коммунистическую бдительность.
На допросе Серега уже совсем перестал реагировать. Он впал в ступор от такого назойливого внимания к себе и не отвечал на вопросы. Федька сначала сел на самом последнем ряду, но его заставили присоединиться к классу, который рассадили в первом ряду вместе с буфетчицей тетей Людой и Клепой. В высоком президиуме за длинным накрытым зеленым сукном столом, сидели директриса и завучихи. Им хорошо был виден Мавзолей и весь актовый зал. Слева от президиума возле окна находился Красный уголок с горящей лампадой, справа рядом с высокими двустворчатыми входными дверями, понурив голову, стоял Серега. По бокам его охраняли Эдик и еще один здоровый парень из 10А. У них в руках воронёно блестели ак-47 с примкнутыми штык-ножами.
Сторожиха Ляксеевна из-за распахнутой настежь двери испуганно смотрела, как Серега Думнов, его конвоиры, расстрельная команда, военрук, Надежда Михайловна заходят в школьный подвал. Когда последний человек скрылся в проеме, она закрыла дверь и встала, перегораживая вход. “Хосподи Боже, апостолы Владимир, Иосиф и Лаврентий, помогите освободить мир от капиталистов проклятых, слуг дьявола, а также от врагов народа – мерзких иуд”, – она подняла правую руку согнутую в локте, салютуя.
