Юлия Домна
Функция: вы
– Эс-Эйт не выступает с открытыми обвинениями, – поспешно продолжил Мару. – Это было бы расточительством. Вместо этого госпожа-старший-председатель протянула нам руку помощи – и настойчиво, в каком-то смысле ультимативно, рекомендовала принять ее. В распоряжении наблюдательных советов есть комплексная терапия, специализированная исключительно под случаи дрезденской чумы. Это другой уровень медицины, недоступный даже продвинутым системам здравоохранения, если они не сотрудничают с Эс-Эйтом. Три-четыре дня, чтобы Минотавр пришел в сознание. Полторы недели – чтобы вернулся домой. Месяц с небольшим – до первого бокала виски. Звучит как сказка, и, чтобы попасть в нее, необходимо выполнить условие.
Мару посмотрел на Ольгу. Та кивнула и продолжила вместо него:
– Мы должны подтвердить госпоже-старшему-председателю, лично, что искра находится под нашим контролем. Что мы привезем ее, как только все уляжется, и ничто из происходящего не повлияет на прежние договоренности с Обержином. А мы не можем этого сделать. Искры нет. Ее украли сегодня ночью.
Никто не ответил. Даже не вздохнул. Все просто стояли и молчали под ее тяжелым, взвешивающим мотивы и возможности взглядом.
– Ночью, во время нападения, исчезла не только искра. Но также атлас, по которому Минотавр и его преемники могли ее отследить. И его смартфон.
– Смартфон? – Виктор задумался. – У меня есть знакомые, которые смогут отследить его по спутнику, часов за двенадцать. Пока можно запросить детализацию звонков и поковырять веб-привязки, он во всех мессенджерах сидел с ноутбука. Не предполагаю даже, ради чего оставлять такую серьезную лазейку…
– Отличный вопрос, – подхватил Мару. – Проверьте все, что можете: звонки, ноут и…
– Нет, – фыркнула Ольга. – Это проверим все вместе.
Виктор помедлил, кивнул. Ольга поморщилась.
– Может, я не такая умная, как ты. Может, у меня какие-то полузабытые семь классов школы. Но я и не полная дура, чтобы списывать со счетов человека с блистательным послужным списком многоходовочек. И я не о графиках дежурств, Вик, а о том, что было до нас.
В отличие от Куницы, он даже немного удивился – я понял это по затянувшемуся молчанию. На такого рода паузы Виктор обычно не расщедривался.
– Понимаю, – наконец ответил он. – Это… оправданно.
– Мы будем делать только то, что ты скажешь, – поспешно добавила Тамара.
Фиц резко захлопнул окно. Наружность заглохла, и в мансарде стало тихо, плоско, как в чулане.
– Так Хольд… назвал тебя преемником? – спросил Фиц и не обернулся.
– Неважно, – Ольга тоже не взглянула на него. – Это формальность. Минотавр жив. Вернуть его домой с наименьшими ущербом – наша главная задача и ответственность. Нет ничего важнее этого, даже… – Она стиснула зубы, – кроме имени человека, который сделал то, что сделал.
Мару вздохнул. Я догадывался, за даже он боролся до последнего.
– Только ты? – прохрипел Фиц. – Он назвал одну тебя?
– Еще Ариадну, – обронила Ольга.
Все, конечно, очень сильно постарались на нас не смотреть. Мару ловко перехватил эти целенаправленные не-взгляды.
– Таким образом, господа и дамы… Из очевидных, и поправьте, если я что-то упустил, у нас есть два варианта действий. Первый. Можно потянуть время и своими силами разобраться, что случилось ночью. Найти энтропа и его спутницу, вместе с ними, надеюсь, искру и, подтвердив ее сохранность, принять помощь госпожи-старшего-председателя, а там будь что будет. Но до тех пор и на срок, определяемый лишь нашей расторопностью, Минотавр не будет получать чудо-лечение. Это может дорого ему обойтись.
Не в силах думать об этом варианте, я посмотрел на Ариадну. Та не сводила взгляда со Элизы, мучительно разглядывавшей собственные туфли.
– Второй вариант. Мы выступаем с официальным заявлением. Искра пропала, Минотавру требуется помощь, а нам – содействие в поисках основных действующих лиц. Они ставят его на ноги авансом, а нам выставляют счет: за лечение, смерть Обержинов, исчезновение детей, за все то, что случится, пока искра находится не под нашим контролем.
– Он убьет нас за это! – воскликнула Куница.
– Вероятно.
– Будет орать, что лучше бы мы сами задушили его подушкой!
– Очень на него похоже. И все же – обсудим?
Мару еще улыбался. Но уже не потому, что хотел.
– Насколько я понял за все годы, – первым откликнулся Виктор. – Госпоже-старшему-председателю не очень нравится выпрашивать у Дедала атрибуты. Она предпочла бы иметь к ним прямой доступ. Полагаю, суть счета сведется к этому. Трудно сказать, насколько это затронет лично нас.
– Но это явная подстава, – фыркнула Куница. – Минотавр ни в чем не виноват. Она это знает. Тогда какого хрена торги завязаны на его жизни?
– Именно, – кивнул Виктор. – Поэтому мы считаем, что лучше вернуть его и разбираться с понятными последствиями, чем тянуть, рискуя его здоровьем. Мы с Тамарой выступаем за второй вариант.
– Понял, – Мару кивнул. – Дорогая?
На лоб Куницы наползли тяжелые морщины. Они вдруг придали ей не просто возраста, но мрачной, какой-то пророческой старости.
– Если мы дадим ей хоть какой-то повод выставить нас виноватыми, то останемся таковыми навсегда. Если бы Минотавр мог сейчас высказаться, он был бы категорически против. Вы это знаете. Его не проймет наша игра в спасителей. Мы просто пытаемся избавиться от мук совести. Нет уж. Я за первый вариант.
Ольга фыркнула. Рот Куницы неприязненно просел.
– Я тебя понял, – кивнул Мару. – Олья? Ты за второй?
– Конечно! – воскликнула она. – Я не такая храбрая, чтобы торговать чужими жизнями.
Куница поморщилась.
– Именно этим все и обернется, Оль. Бесконечными торгами. Или кто, по-твоему, будет выплачивать счет? Дедалу на все фиолетово!
Мару обернулся в нашу сторону:
– Миш?
Я не ожидал, что он спросит меня так быстро, но все же взял себя в руки. В конце концов, нам было нужно лишь выиграть немного времени, чтобы я прочитал амальгаму, а Ариадна поняла, кому можно доверять.
– Первый.
Ольга вздыбилась. Я сцепил руки за спиной.
– Сдурел?!
– Первый, – я вывернул себе палец, чтобы перетерпеть ее взгляд. – Куница права. Он не простит нас за это.
– Тебе так нужно его прощение?!
– Ну… вообще-то…
Ариадна не дала мне закончить:
– Второй.
Я уставился на нее, напрочь забыв, о чем мы с Ольгой только что разговаривали.
– Второй, – повторила Ариадна и обернулась на Фица у окна. – Они боятся второго варианта. Они что-то скрывают.
Ариадна не умела лгать, и чаще мне это нравилось. Но на деле у ее опресненной, внеконтекстной прямоты была совсем не безобидная изнанка.
– Стоп, – я метнул на Ольгу встревоженный взгляд. – Погодите. Вы же знаете, Ариадна не понимает, когда…
– О чем она? – обернулась та к застывшему Фицу.
Я быстро посмотрел на Мару. Тот, хмурясь, снова выискивал что-то в планшете.
– Нет, правда, постойте… – Я вернулся к Ариадне: – Не надо так резко. Давай по порядку. Что именно…
– О чем она?! – рявкнула Ольга, и годами буксующее кресло грохотнуло об стол.
– Олья! – вскрикнула Куница.
– Не трогай его!!! – завопила Элиза, проносясь мимо нас.
Ариаднин взгляд ей вслед был пуст и нем, как у случайного прохожего. Равнодушие этого лица иногда разрывало мне сердце.
– Не делай так больше, – выдавил я.
– Я сказала правду, – ответила Ариадна.
– Ты сказала то, что увидела. От правды это, дай бог чтобы треть.
У окна, сцепившись в объятиях, мертвели от ужаса близнецы. Ольга кренилась над ними, как пизанская башня.
– Это была ваша перевозка, верно? – вдруг спросил Мару, да так просто, будто мы час обсуждали только это. – Вы должны были вчера отвезти Обержину искру. Но в последний момент что-то пошло не так.
Он примирительно поднял руки, вместе с ними планшет, и я увидел два столбика слов, черным по белому, с размашистыми росписями понизу.
– Это было бы не впервой, – продолжил он. – Я поднял акты – искру возили в Эс-Эйт минимум девять раз. Много где стоит подпись Минотавра, но есть и твоя, Фиц. Предполагаю, как и восемь лет назад, они ставят проект на рельсы до договора, чтобы согласовать все условия.
– Чудненько, – вздохнула Куница. – Только вот с чего вы, птенчики, вчера остались не у дел?
Мару вздохнул:
– Извините, ребят… выбор у вас невелик.
– Тут ты прав, – горько ответил Фиц.
– Вы даже не представляете, сколько документов о рисках и неразглашении мы подписали, попав туда… – прохрипела Элиза. – Да даже… если бы…
– Если бы дело было только в них…
Ольга резко отвернулась и вышла из-за стола. Я полагал, она совсем уйдет, как всегда, когда ее срывало на физические угрозы, – она считала их своим абсолютным поражением, и даже Минотавр этим не пользовался. Но, проходя мимо Куницы, она замедлила шаг, и та, минуя объяснения, примирительно протянула бутылку вина. Предложение Ольга, конечно, не приняла, но, поколебавшись, устало облокотилась на стену рядом.
– Я видел некоторые из этих соглашений, – заметил Виктор. – Так, по знакомству, чужими глазами. Речь о действительно серьезных санкциях. С поправкой на Дедала, вероятно, мы отдадим ей половину всего, что принадлежит лабиринту.
– Но вам необязательно говорить то, что не можете, – продолжила Тамара. – Мы лишь поспрашиваем друг друга в вашем присутствии… а вы же, вы можете кивнуть, правда? Или покачать головой… Даже если вы промолчите, нас тут много… кто-нибудь обязательно что-нибудь поймет.
Близнецы ответили им взглядом детей, услышавших одновремнно визг зубного сверла и фразу «это не больно».
– Хольд с Обержином… – наконец, просипел Фиц. – Они поссорились. Кажется… это был понедельник, – он поглядел на сестру. – Он сказал, что все. Никакой им искры. Он очень сильно кричал…
– Вчерашней встречи не должно было быть, – выдавила Элиза. – Он… обещал…
– Что случилось? – спросил Виктор. – Что стало причиной ссоры?
В том, как близнецы посмотрели друг на друга – будто завтра один из них умрет, – было столько шекспировского трагизма, что недавняя сцена с расставанием за фетучини показалась мне не такой уж надуманной.
– Он не знал… всех условий, – выдавил Фиц.
– Они действительно возобновили «Эгиду»?
Близнецы одинаково кивнули.
– Мы знаем, что тех… предыдущих… выбрал человек, который стоял за всем. Пройсс. Но сейчас нас выбрала она… Она сама…
– Смерть Обержина не помешает проекту? – спросил Мару.
– Смерть Пройсса же не помешала, – заметил Виктор.
Мару вздохнул.
– Другое… – Фиц откашлялся. – Другое помешает.
– Исчезнувшая искра, да… – Мару задумчиво сложил перед лицом ладони. – Это понятно, но…
– Нет. В смысле… без искры «Эгиду» не масштабировать, но… прямо сейчас… Им нужно показать результаты наблюдательным советам как можно скорее… но есть обстоятельство, которое все испортило…
Элиза жалобно оттянула его рукав. Глядя на сестру, Фиц выдавил:
– Ты уже… говорил сегодня об этом.
Мару не удержался от смешка:
– Ну, народ, – обвел он взглядом мансарду, – настало время проверить, как хорошо вы меня слушаете. Не буду скрывать – всегда интересовался этим!
– Ты рассказывал о лечении Минотавра, – вздохнула Тамара.
– И бросил нас в мутные воды демократии, – хохотнула Куница.
– Ты говорил об Охре-Дей, – добавил я. – О том, что исчезли дети.
Элиза отвернулась и шепотом попросила Фица закурить. Он вытащил из кармана жилетки настоящие сигареты. Я отвел взгляд, не желая узнавать их ни по пачке, ни по запаху, и вдруг заметил, что Ариадна кивнула. Быстро оглядевшись, я зацепился за Мару, но он уже перевел взгляд на Виктора. Тот поглядел на Тамару. Та снова обратилась к близнецам:
– Возможно, вчера погибла целая семья. Но, наверное, госпожу-старшего-председателя это волнует по другим причинам…
Фиц чиркнул зажигалкой. Кремень сработал вхолостую. Сигарету в пальцах Элизы затрясло.
– Охра-Дей? – спросил Виктор. – Или дети?
Свободной рукой Элиза стиснула собственное запястье. Фиц снова чиркнул.
– Охра-Дей, – сказала Ариадна.
Элиза выхватила зажигалку, отвернулась от брата и прикурила сама. Фиц так и остался стоять, устремив взгляд перед собой на уровне ее сошедшихся в затяжке лопаток.
– Обержин назначил встречу в ее галерее, – продолжила Ариадна. – Если в Эс-Эйте согласились на передачу атрибута в публичном месте, значит, оно находится в зоне их наблюдения. Не думаю, что из-за картин. Они бессмысленные.
– В этом есть здравое зерно, – помолчав, признался Мару. – Помнишь, Оль, что она сказала, когда вошла? Охра-Дей была работой для Обержина. Я еще подумал: какая невиданная для синтропа метафоричность. А теперь вот думаю, речь шла о буквальном участии Охры-Дей в его работе. Возможно, даже в «Эгиде».
– Возможно, – Ольга с трудом оттолкнулась от стены. – Но Обержины – не наши люди, и я не могу, не хочу думать о них, пока Минотавр в опасности. Он стал жертвой предателя, атра-каотики, а теперь и политики, да? Клятых правовых бумажек? После всего, что он сделал для вас… а ведь вы живы и вместе только благодаря ему… омерзительно смотреть, как вас трясет над обетами молчания, данными не тому, кто их заслужил.
– У них нет выбора, – возразил Виктор. – Эти «правовые бумажки» – буквально минное поле. За каждым абзацем стоят санкции, которые могут уничтожить наши банковские счета. Я напоминаю, Дедалу все равно, но нас с вами здесь десятки, и всем надо есть, пить, одеваться, на что-то жить. Согласен, иногда «Палладиум» перегибает, демонизируя человеческую ненадежность, но унифицированный язык формальностей защищает, в первую очередь, нас. Договоры эффективнее доверия.
– Ты знаешь, что это правильно, – вздохнул Мару. – И что́ случится, если какой-нибудь обиженный акционер вдруг посчитает, что люди готовы к правде.
Но Ольга не слушала. Ни его – никого. Ее тяжелый взгляд вскрывал близнецам череп.
– Если мы попросим лечения сейчас… – процедила она. – Что она затребует в качестве платы? Искру? Распоряжаться атрибутами? Что ей от нас нужно?!
Сигарета Элизы осыпалась.
– Он.
Фиц измученно прикрыл глаза и добавил:
– Она заберет его.
Мару недоуменно покачал головой:
– Исключено. Он Минотавр.
– Но у него нет контрфункции, – хрипло напомнил Фиц. – Он не принадлежит Дедалу так, как принадлежим мы. Признаться ей, что искры нет… позволить спасти Хольда на ее собственных условиях… все равно что продать его душу. Она не отпустит его. Он нужен лично ей.
– Не отпустит… – бездумно повторила Элиза. – Не отпустит, и тогда… он… и мы… без него…
Она вдруг согнулась, обхватывая себя за живот, будто в приступе острой боли. Фиц тут же закрыл сестру спиной. Я услышал ее протяжный стон. Почти сразу он разлился в полноводное рыдание.
Она плакала. Он тоже. Это выкручивало мои последние винтики. Отвернувшись, я снова уставился в комод.
– Решение принято, – безжизненно сказала Ольга. – Единогласно.
– Дорогая… – выдохнула Куница.
– Чтобы спасти Минотавра, надо вернуть искру. Чтобы вернуть искру, надо найти того, кто провел симбионта и девушку. Чтобы найти того, кто провел симбионта и девушку, надо…
– Ох… да что же… Все, хватит! Объявляю перерыв! Послоняйтесь пятнадцать минут на свежем воздухе! Нам всем нужно перевести дух!
Кто-то судорожно вздохнул. Неуверенно шаркнула обувь. Щелкнуло металлом о металл – вероятно, Виктор сверился со старомодными на длинной цепочке часами, на которых, по словам Минотавра, времени всегда было больше, чем у остальных.
– Вик, – позвал Мару.
– Тэм, – позвал Виктор.
– К вам это тоже относится! – рявкнула Куница. – Кыш отсюда! Отстаньте от ребят и поскролльте за чайком ленту!
Я медленно выдохнул и оглядел умытую поверхность комода. Без пыли и «Генриха Восьмого», без медово-бурых отсветов торшера – это был не его комод. Не его чистый стол. Не его пустые сувенирные полки. Кто-то вторгся в наш мир, обобрал его, но, черт возьми…
Я еще не знал, что с этим делать.
– Миш, – осторожно позвал Мару.
– Все нормально, – сказал я и обернулся. – Я в порядке, правда. Только очень хочу кофе.
– Я сварю, – ответила Ариадна. – Идем.
Судя по выражению их лиц, я даже улыбнулся.
* * *
Наверное, я задремал, убаюканный вибрирующим теплом салона, потому что вдруг хлопнула водительская дверь – а я не заметил, чтобы кто-то проходил мимо.
Ариадна протянула мне термос и спросила:
– Спишь?
– Кажется, – я закрыл книгу и протер лицо.
Дождь прекратился. Утро стало тихим и белым, от его заоконной яркости болели глаза. Мы молчали. Я пил кофе. Ариадна смотрела вперед, на череду одинаковых, забликованных небом лобовых стекол.
– Надо возвращаться, – наконец молвила она.
– Иди одна. Я должен разобраться с амальгамой.
Ариадна повернулась, склонив голову, с одной из тех пауз, в которых пристальный взгляд заменял вопросительную интонацию.
– Какой смысл быть там обоим? – вздохнул я. – Ольга меня даже не подозревает. И она права. Я такой безобидный, что тошно.
– Когда она смотрит на тебя, то видит не тебя. Разве ты этого не знаешь?
Я пожал плечами, опуская термос в подставку между креслами.
– Если хочешь что-то спросить – спрашивай, – продолжила Ариадна
– У меня опять такой взгляд?
– Ты всегда задаешь вопросы, на которые не хочешь знать ответа.
– Неправда, – я снова вздохнул. – Ладно. Правда. Когда мы расскажем про книжку и вторую искру? Хотя бы Мару. Он не может быть причастен. Ты же знаешь, как он относится к Минотавру.
– Феба с Константином… – начала Ариадна.
Я отвернулся, не дослушивая. Я был беспомощен перед ними. Не только потому, что они ее убили.
В крупных, застывших на стекле каплях мир искажался. Все казалось немного выпуклым и сияло брызгами, как ртутью. Свет мой, зеркальце, обратился я к боковому, с круглым для слепых зон глазком. Оно молчало, отражая то, что отражало. В этом был весь смысл. Каким бы способом амальгама ни переносила информацию с одной вещи на другую, читать ее должно быть очень легко. Только так миф о говорящем зеркале мог сохраниться, переложиться и обрести десятки новых прочтений, но все равно остаться собой. Мифы – это просто.
– Ариадна… Какие у предыдущего Минотавра были часы?
– Что конкретно тебя интересует?
Я повернулся на ее профиль, сглаженный светом прояснившихся окон.
– Циферблат, наверное. Он же на циферблат поставил метку? Это кажется логичнее всего.
Ариадна по-прежнему смотрела сквозь лобовое стекло, но зрачок ее сместился на звук моего голоса. Неподвижный, скованный льдами, его можно было принять за стеклянный, если бы не дрожащий всплеск света глубоко на дне, и ресницы, вдруг покачнувшиеся, когда Ариадна сказала:
– Под.
Я не понял. Она посмотрела на меня, но по правде – за меня. Копируя ее, я уставился в свое боковое окно.
– Минотавр поставил метку изнутри, – сказала Ариадна. – Под стекло.
– Под, – до меня стало доходить. – Погоди. А как вообще делают зеркала?
Ответом мне стала ее захлопнувшаяся дверь.
Ариадна обошла пассату и встала с моей стороны. Я приоткрыл окно. Наружная промозглость мгновенно перебила суховей обогревателя.
– Книгу, – молвила Ариадна.
Я молча протянул ее.
– Подними стекло.
За мной не заржавело.
Сквозь оставленную щель я слышал, как на ветру свистели страницы. Долистав до амальгамы, Ариадна разогнула корешок и сделала то, от чего любой человек, учившийся жизни по книгам, испытал бы острую фантомную боль. Она прижала разворот к воде на стекле.
Следом за тем произошли две вещи.
Пятнышко в углу страницы разрослось. Оно заволокло прилегающие строчки, перекинулось на разворот. Секунды не прошло, как амальгама, выплеснувшись из книги, затянула стекло целиком. Из нее тут же проступили символы – цифры и буквы, их сложносочиненные комбинации пересыпались друг в друга, как значки на барабане игрового автомата. Я мгновенно активировал уджат.
– Что там? – спросила Ариадна.
– Не знаю, – пробормотал я, выискивал знакомые сочетания. – Какие-то параметры… Химические формулы… Да тут вообще все…
– Ищи координаты.
Затем зазвонил априкот.
Я услышал его не сразу, по остаточному принципу, так что не понял, почему Ариадна отняла книгу от стекла. Оно снова стало пустым и прозрачным. Я заморгал.
– Ольга? – склонилась Ариадна.
Я рассеянно нашарил смартфон.
– Мару. Последний предупредительный.
Ариадна схлопнула книгу и отступила, позволяя мне открыть дверь.
– Иди, – я выбрался наружу. – Я знаю, как сделать это одному.
Забрав у Ариадны книгу, я подошел к лобовому стеклу и осторожно отогнул ближайший дворник. Их двубортные щетки всегда напоминали мне смычки.
– Если выяснишь что-то конкретное, не требующее доказательств, приходи, – обошла меня она. – Если нет, оставайся здесь. Обсудим, когда вернусь.
– Ага, – пробормотал я, протискивая книгу в образовавшийся зазор. – О. Нет. Погоди!
По правде, я вспомнил об этом еще в мансарде – фамилия Обержина звучала так часто, что прогнала по кругу мои скромные знания о нем раз пять. Столько же раз, глядя на Фица с Элизой, утопающих в своем засекреченном горе, я думал сказать:
– Мерит Кречет.
Ариадна поглядела на меня уже с разворота.
– Это преемница Обержина, – пояснил я. – Минотавр рассказал о ней вчера. Мы должны были встретиться насчет тебя, но, вероятно, она также теперь и главная в этой… «Эгиде». Скажи о ней Мару и Виктору, хорошо? Даже если я сейчас узнаю, где, кхм… – я инстинктивно оглядел пустой двор, – в общем, надо спасать его по всем фронтам.
Ариадна кивнула, но не отвернулась.
– Как вы поссорились с Минотавром? – спросила наконец.
Я удивился:
– Мы не ссорились.
– Не вчера.
Я помолчал. Обычно с ней это работало. Отвернулся, проверяя, хорошо ли прижат уголок с амальгамой.
– У тебя его фамилия.
– У близнецов тоже.
– Вы одинаково пытаетесь оправдать ее.
Я подвигал книжку, чтоб наверняка: чуть-чуть влево, настолько же вправо.
– Ты был с ним несколько лет, а потом вдруг оказался у Мару. Зная характер Минотавра, причину понять несложно. Дети требуют внимания. Это трудно. Но тогда неясно, за что тебе извиняться.
Я вздохнул, выпрямляясь. Я знал, что поступал так себе. Многострадальная, распятая под щеткой стеклоочистителя книга не заслужила подобного обращения даже от ярых противников любовных романов.
– Он меня достал. Я молча ушел. Все просто.
– Это ожидаемо.
– Это неправильно. Мне следовало объясниться. Сказать все лично. Мару говорит, кто-то всегда должен быть умнее.
– Так не работает в асимметричных отношениях.
Я окинул Ариадну взглядом – такую безвозрастную в плаще на три размера больше нужного и без следа эмоций на лице.
– Иногда мне хочется принять твое беспокойство на свой счет, – я устало улыбнулся. – Но увы.
– Увы, – ответило мне эхо колодезного двора.
Ариадна отвернулась.
– Будь осторожен.
– Не думаю, что здесь мне что-то угрожает.
– С тем, что узнаешь, – пояснила она и ушла.
Я проводил ее взглядом, вернулся в салон. Трюк с дворниками сработал. На заболоченном амальгамой лобовом стекле проступили знакомые нагромождения. Я активировал уджат. Ртуть смешалась с золотом. Продублированные им символы стягивались в комбинации, и я спросил у них как, и я спросил у них где. Они ответили координатами. Уджат перевел.
Южный вокзал.
Я судорожно выдохнул. В кармане снова зазвонил априкот. Я полез за ним, потому что все равно собирался записывать. Потому что думал: Мару. Думал: Ариадне осталась пара дверей. И только машинально приняв вызов, я заметил незнакомый номер. Впрочем, меня это не смутило. Я был находкой для телефонных соцопросов.
– Предположим, мы друг друга не знаем, – услышал я мужской голос, мягкий и вкрадчивый, как на ночном радио. – Предположим, я говорю: «Согласно ежегодной статистике, тридцать два процента жителей нашего города начинают готовиться к новогодним праздникам с последней недели октября». Если кто-то слышит наш разговор, ты отвечаешь…
– Нет.
Я выпрямился, заметавшись взглядом по салону.
– Меня никто не слышит, – хрипло пояснил. – Кто вы? Откуда у вас этот номер?
Динамик замолчал. Но тихо в нем не стало. Я слышал поток людей, дребезжание железных колесиков и интуитивно знакомую, запрограммированную певучесть объявлений.
Я слышал Южный вокзал.
– Ты пацан с гетерохромией? – уточнил априкот. – Отсюда не видно.
– А вы… – Я судорожно перебирал взглядом цифры, буквы перед собой. – Вы энтроп, который ночью проник в лабиринт? Вы заразили Минотавра дрезденской чумой?
Голос усмехнулся:
– Дурную славу не перегнать. Только мне не нравятся глаголы, которые ты используешь. Активный залог подразумевает ответственность. Как будто я имею выбор – делать что-то или нет.
– Тогда зачем вы звоните? Если у вас нет выбора?
Энтроп посмеялся, и голос его стал теплым, как летняя заводь, и опасным, как русалки в ее глубине.
– Чего нет, того нет. – Смех резко, остро заглох, и симбионт продолжил: – С кашемира не отстирывается кровь. А это все меняет.
Я нашарил число. Уджат перевел его: тридцать восемь градусов Цельсия. Искры находились там, где было тридцать восемь градусов. Только я понятия не имел, что на вокзале могло иметь такую температуру.
– Почему вы звоните мне? Чего вы хотите?
– Я отвечу только на один вопрос. Выбирай с умом.
Я вцепился в чехол, будто без него улетел бы в космос.
– Искры у вас?
– Бинго.
Я сглотнул.
– А та женщина?
– Это следующий вопрос. Но так и быть…
Он отстранился, впуская в мою голову чужие голоса. На фоне играла какая-то игрушечная песенка, смеялись дети. Но их вдруг перекрыло – близкое, ласковое:
– Привет.
Спину окатило.
– Привет, не просто курьер, – прошелестела смотрительница.
– Здравствуйте, – вымучил я, – не сотрудница галереи.
Она посмеялась, но почти сразу закашлялась, и это был тяжелый кашель, ниже бронхов. Я не слышал его вчера.
– Ты думал обо мне? Ну, знаешь… Когда понял, что всего этого не произошло бы, если бы ты не спас меня.
Симбионт хохотнул, но где-то на фоне. В том дивном, сейчас едва реальном мире, где я думал об этом больше, чем обо всем остальном.
– Вы плохо звучите. Вам больно?
В динамике всколыхнулось, зашуршало, и симбионт, вернувшись, сказал:
– Самую малость.
Я только прикрыл глаза.
– И кстати, насчет вчерашнего. Я не дал бы ей умереть. Хотя, не спорю, твоя самоотверженность добавила красок. А теперь… ребенок, верно? Если не хочешь, чтобы я сломал ей шею и бросил трижды сложенную в мусоровоз, а ваши цацки утопил в открытом море – кое к чему, поверь, я уже приступил – кати один, без кавалерии, на Южку и садись на пригородный поезд.
– Какой? – выдавил я.
– Такой, – ответил энтроп. – На который опоздаешь, если не побежишь.
И когда динамик замолчал, вместе с голосами Южного вокзала, даже цифры на лобовом стекле не оставили мне выбора кроме.
И я побежал.