Юлия Резник
8 историй
Лешка родился в канун восьмого марта. Мартовский кот – так его ласково называли в семье. Ох, и намучались они с ним. У ребенка была страшная аллергия. И лет до двух, пока он не перерос эти процессы, Леся просто с ума сходила. Возможно, тогда их отношения с мужем дали трещину. Возможно, именно тогда возникли предпосылки к его измене! А она и не заметила…
– Позняки. Приехали, – ворвался в мысли голос таксистки.
– Ага. Выхожу, – пробормотала Кристина, роясь в сумочке. – В общем, я тебе свое мнение озвучила, а ты решай. Только время-то идет, Леся! Хоть о детях подумай. Ты же даже алименты не берешь, разве так можно!
– Не нужны мне его деньги! И не были никогда нужны. А детям пусть покупает все, что хочет. Он, вон, Лешке лекарства оплатил и вызов врача.
– Глупая ты! Жаль мне тебя, – сокрушенно покачала головой подруга и вышла на обочину.
Вита тронулась и поехала дальше, отмечая, что за ними практически от самой больницы едет большой сверкающий джип.
– Не отвяжется! – пробурчала Леся, отворачиваясь от окна.
– Ваш? – уточнила Вита, кивая в сторону движущегося автомобиля.
– Был мой… А стал чужой, – убито прошептала молодая женщина.
Она как раз заканчивала урок в девятом «а», когда в класс ворвалась Бубновая Дама. Так у них в селе называли владелицу местной забегаловки. Женщина все время бубнила, то на официантов, то на поваров, то на самих клиентов: бу-бу-бу. Народ-то к ней привык, и не обижался, а кличка прилипла, и уже никто вспомнить не мог, как звали женщину на самом деле.
– Леся Васильевна… Скорее! Скорей! Там ваш муж… такое!!!
Леся схватилась за сердце, все внутри опустилось вниз и сжалось в тугой узел. Почему-то в голову полезло самое плохое… Ну, а как ему не лезть, когда такое начало разговора?
– С любовницей прямо в гараже шашни затеял! Вы представляете?! Я приехала, чтоб он мотор в моей лошадке посмотрел, а там… Мама дорогая! Разврат! Да идемте же… Скорее! На горячем подлеца поймаете. Может и шалашовку удастся за волосы оттягать, чтоб неповадно было на чужих мужей вешаться! Да чего же вы стоите?!
А Леся и правда застыла, и пошевелиться не могла. Да нет! Привиделось Бубне… Клевета. Чтоб ее Коля, да с другой? Смех! Леся выпроводила нежданную посетительницу, довела до конца урок, записала на доске домашнее задание. И даже осталась заполнить журнал. Неспешно пошла к дому, забрав по дороге из детского сада Лешку. Так с сыном за руку она и вошла в свой дом. А там он. И ничего бы не было, если бы не глаза его виноватые. Леся захлопнула дверь, опустила бессильно тяжелую сумку с непроверенными тетрадями. Из кухни навстречу выбежал Тимка, который доставал ей уже до плеча. А она стояла, как изваяние. И даже голос куда-то пропал… Просто смотрела в глаза. До рези, до боли, до красных точек…
– Лесь… – прошептал Николай и двинулся было ей навстречу. А она как-то сразу отмерла и выставила руку вперед, останавливая. И головой затрясла из стороны в сторону:
– Нет, Коля… Не подходи.
И он послушно остановился, глядя на нее глазами побитой собаки. Дети непонимающе следили за нетипичным поведением взрослых. Ни тебе поцелуев при встрече, ни вопросов о том, как прошел день… Леся сглотнула, чувствуя, как внутри там, где совсем недавно билось горячее сердце, все каменеет. Обошла мужа по дуге, поднялась на второй этаж. Достала из маленькой гардеробной большие чемоданы, сгрузила первым делом детские вещи, потом свои.
– Лесь… Ты куда? Леся…
Леся не могла с ним разговаривать. Нет, это было совсем не намеренно, не показушно. Она физически не могла! Или боялась… Боялась, что, начав говорить, уже никогда не замолчит, и наговорит сгоряча такого, что детям слышать уж точно не стоит.
– Леся… – без конца повторял Николай. – Лесь…
Под недоуменными взглядами детей женщина застегнула чемоданы, сгребла с полочки ключи от новенького джипа, который они взяли в кредит, и вышла на улицу.
– Не уходи, – отчаянно прошептал Николай.
– Мам, мы, что, в отпуск? – удивленно поинтересовался Тим.
– В отпуск, – кивнула головой Леся. – К бабушке, – зачем-то добавила она, загружая тяжеленный чемодан в большой багажник машины.
У нее еще хватило сил на то, чтобы доехать до родительского дома, на то, чтобы выслушать наставления матери, которая рекомендовала не рубить сгоряча… Она даже сумела отогнать машину и вернуть ключи изменнику. А потом из нее, как будто пар выпустили. Леся легла на кровать в своей старой комнате, закрыла глаза и, наверное, если бы не дети, никогда бы их и не открыла. Она как будто умерла.
Безрадостные дни тянулись бесконечно долго. А может, это наступившая зима была виновата? Серость и холод, грязь, которая то замерзала, то оттаивала опять, превращаясь под ногами в коричневую жижу. И постоянные разговоры за спиной. Ей перемыли кости все. Начиная от коллег, заканчивая учениками. Ее не пожалел только ленивый. Правда, была еще одна категория неравнодушных. Те, которые одобряли поведение Николая. Мол, Коля – мужик хороший, правильный, а если загулял, то, значит, был повод.
Сам Николай регулярно приходил мириться. Только Леся даже слышать его не могла. И не желала знать, как и почему так получилось. А Коля и сам не знал! Вот хоть убейте, не мог понять, как он оказался с другой. Ненастоящей, чужой… Почему? Просто доступная девка, так почему повелся? Кризис среднего возраста?! Что и кому хотел доказать? Николай не знал. Он и не помнил ни лица той… Ни самого процесса. Зато прекрасно помнил больные глаза Леси. Взгляд, который вынул его душу и вывернул наизнанку.
– Дурак ты, Николай, – сплюнул на землю Михалыч – крепкий мужичок, подрабатывающий у него в СТО. – Леська твоя красивая баба. И хозяйственная, и умная. В прошлом году, что тебе сказала? Что шуба ей не нужна, а тебе новая резина не помешает! Вот и где ты еще такую жену найдешь?!
Дурак. Он и сам знает. И места себе не находит, слоняясь вечерами по пустому дому. Еще хоть как-то можно терпеть на выходных, когда дети при нем… А в остальные дни – мрак. Он ни есть не мог без нее, ни спать. А перед лицом все время стояли ее глаза, переполненные болью. А потом они и вовсе стали равнодушными. У него холод по спине пошел от этого пустого взгляда.
– Она-то тебя хоть скалкой отходила? – с надеждой в голосе поинтересовался Михалыч.
– Да ты что, отец… Она же у меня не такая. Это же Леся…
Незаметно наступил Новый год, только на этот раз у него не было сил украшать дом и елку во дворе огнями. И настроения праздничного не было от слова «совсем». Тридцать первого вечером пришел к дому тещи. Потому что не мог по-другому! Потому что ему не давала покоя мысль, что как встретишь Новой год, так его и проведешь. А он не хотел проводить целый год без своей семьи, без своей Леси. Накупил подарков, гостинцев всяких, даже шубу злосчастную купил, на покупке которой они всегда экономили.
– Ну, зачем ты пришел? И праздник нам испортить хочешь? – устало спросила Леся, пока не прибежала детвора.
– Нет… – откашлялся Коля. – Просто, что это за праздник без вас?
Так и просидели за обеденным столом, вымученно улыбаясь. Зато вместе!
Едва пробили куранты, Леся выпроводила его домой. Проводила даже, чтоб закрыть дверь на засов.
– Лисенок… Ну, прости ты меня, дурака. Я ж люблю тебя, сил нет. Сдохну без тебя скоро.
Леся сглотнула. Отвела взгляд, будто бы он чужой!
– Извини, Коля. Не могу я… Прощай.
Он чуть с ума не сошел в эту зиму. Без нее ничего не хотелось. Даже любимая работа не ладилась. Все валилось из рук. А еще на него ополчился Тимка. Видимо, и до него дошли сплетни. Иначе как объяснить, что он напрочь отказался приходить к отцу даже на выходные? И в гараже его больше не видели, хотя до этого десятилетний Тимофей мог пропадать там часами. Увлечение отца передалось и ему.
– Тимка, сынок, привет. Ты чего не приходишь в гараж? У меня там, знаешь, какая тачка сейчас на диагностике!
– Не хочу, – бурчит сын и, огибая отца, идет дальше по улице.
А он стоит, как приклеенный, и поверить не может, что этот хмурый парень и есть его маленький сын. Что же он наделал со своей семьей? Как допустил?!
– Слышал, сынок-то твой младший руку поломал! – сообщил, заходя в гараж, Михалыч.
– Как поломал?
– В саду с качелей пытался выйти в открытый космос.
Николай бросил свое занятие, наспех обтер куском ветоши руки и помчал к машине. Несколько минут, и он уже возле сельской амбулатории. А в ней даже травматолога нет! Зареванный Лешка с опухшей рукой сидит на руках у матери и мужественно пытается бодриться. На Лесе и вовсе лица нет.
– Собирайся. Поехали в город, – скомандовал Николай, сгребая вещи сына с кушетки.
Леся понятливо кивнула и бросилась ему помогать. Они домчали до Киева быстро. Уже через два часа Лешка щеголял с гипсовой повязкой на маленькой ручке и важно заявлял, что он теперь «костяная рука».
– Вот ваш снимок. Через три недели приедете на контрольный. Но осложнений быть не должно, – пояснил уставший врач.
Леся кивнула, забирая документы, и растерянно осмотрелась.
– Ну, что, домой?
– И в аптеку.
– Поехали.
Так и жили. Он пытался вернуть семью, а она всеми силами избегала мужа. И вот сегодня, когда нужно было ехать на контрольный рентген и снятие гипса, Леся поняла, что не может больше терпеть! Даже ради детей она не способна больше выносить его присутствие. Туда они еще как-то доехали. Назад… Она оставила Лешку отцу – с ним надежнее, а сама вызвала такси. Еще Кристина некстати встретилась… Все уши ей прожужжала! Не права она, видите ли! А кто прав? Он?!
Вита свернула с трассы на указателе. Еще три – четыре километра, и Калиновка. Проезжает красивые, добротные дома. Села у столицы – это вам не абы что. Все усадьбы, как на подбор. Одна другой краше. Так что неблагозвучное название «село» с этим коттеджным царством вяжется слабо. Может, когда-то это и было село, в полном понимании этого слова, но за последние десять-пятнадцать лет оно превратилось во что-то большее. Стало престижно жить загородом. И люди толпами ринулись скупать хатки по близлежащим околицам. Потом на месте невзрачных хат, как грибы, стали расти элитные поселки. Вот по одному из таких они и ехали.
– Здесь направо сверните, пожалуйста. Ага. А теперь вон тот, дом с красной черепичной крышей.
Вита припарковалась у нужной усадьбы. Леся поспешно расплатилась и выскочила из машины. Тут же неподалеку припарковался тот самый джип. Из него вышел высокий крепкий мужчина. Не красавец, но был бы очень ничего, если бы не так хмурился. Он открыл дверь, помог выйти маленькому мальчику – по всей видимости, их с Лесей сыну, и устремился вслед за женщиной. Вита пожала плечами и, развернувшись, покатила дальше.
Тем временем события стремительно разворачивались.
– Что это было? – переспросил мужчина, удерживая жену за руку.
– Что именно? – чужим голосом поинтересовалась та, отсылая сынишку к бабушке.
– Почему ты не поехала с нами?
– Не смогла. Извини.
– Леся… Долго еще это будет продолжаться? Я знаю, что виноват. Знаю, но не могу больше так!
– Ах, не можешь? Вот и хорошо, знаешь ли. Поехали!
– Куда?!
– Мне из твоего дома кое-что нужно забрать.
– Нашего дома, Леся! Нашего!
Леся отмахивается от слов мужа и кричит вглубь дома матери:
– Ма-ам, приглянь за мальчишками. Я отлучусь ненадолго.
Они сели в машину и покатили к своему срубу. Всю дорогу Леся молчала, будто бы воды в рот набрав. Молчала и смотрела в окно. Ну, чего она там не видела, спрашивается?
Припарковались. Вышли из машины. Леся стремительно направилась к дому. Николай последовал за ней.
– Что ты хочешь забрать, Лисенок? – осторожно поинтересовался он, глядя, как жена роется в верхнем ящике комода.
– Свидетельство о браке. Не помнишь, где оно есть?
– Зачем тебе? – почему-то насторожился мужчина.
– Чтобы подать на развод.
И это слово взрывает тишину дома! Взрывает что-то в его мозгу!
– Развода не будет! – ревет он. И этот крик все-таки заставляет Лесю обратить на него внимание. Потому что он никогда не кричит! Леся даже не была уверена, что Николай в принципе умеет это делать.
– Ты сам сказал, что не можешь больше так. И я не могу. Значит, надо с этим заканчивать.
– Нет! – Еще один рык.
– Да! – кивает Леся и продолжает поиски.
– Я против!
– Ты утратил право голоса, извини! – отрезает Леся, вытаскивая наконец-то злосчастный документ, и, огибая мужа, направляется к выходу. А он не дает! Выхватывает из ее рук свидетельство о браке и отбрасывает в сторону.
– Ты совсем, что ли?!
– Это ты совсем! Перечеркивать все, что у нас было, есть… из-за одной моей ошибки!
Леся буквально осатанела от этих его слов! Или это просто предел наступил?
– Это ты, ты все перечеркнул, не удержав свой хрен в штанах! – зашипела Леся, а потом осмотрелась кругом совершенно дикими шальными глазами. Схватила почему-то стоящий в углу веник.
– Лесь? – изумился Николай. – Лисенок, да я же уже извинился сто раз…
– Ах, ты извинился?! И теперь я, видимо, должна тебя простить, и сделать вид, что не было ничего? – прошипела женщина, приближаясь к мужу. А потом изо всех сил треснула его веником по голове. – Вот тебе мое прощение, вот тебе мои слезы… Паразит! Кот блудливый! – кричала она, хлестая мужчину. – Вот тебе, вот! Чего тебе не хватало? – сквозь слезы закричала она, продолжая наступать.
Николай, который пребывал в состоянии перманентного шока, мог только отступать, пораженный натиском жены.
– Я же все для тебя… Жила тобой… Скотина! Скотина неблагодарная. На молодых потянуло?!
– Лесенька, милая, успокойся. Ты себе навредишь, девочка… – повторял Николай, отступая. – Я только тебя люблю, милая… Ну, не знаю я, как так получилось! – и себе заорал Николай. – Ну, хочешь – на, бей! Все, что хочешь, делай, хоть иголки под ногти засовывай. Только не уходи больше, Лесь… Я же не могу без тебя.
Коля упал на колени, схватил жену за талию, притянул к себе. Уткнулся носом в живот:
– Прости меня, Лесь. Пожалуйста, милая… Я в жизни никогда больше не заставлю тебя страдать. Я все, что хочешь, для тебя сделаю… Только прости. Нет без тебя жизни.
Леся безвольно отбросила веник. Невольно опустила руки на широкие подрагивающие плечи.
– Я люблю тебя, люблю… – шептал Николай, целуя живот, руки. – Все, что хочешь, Лисенок, все, что хочешь, только не уходи… – Горький шепот в промежутках между поцелуями.
Она всхлипывает громко. Оседает на пол, прямо перед ним. Утыкается в крепкую шею, которая так знакомо пахнет… Вдыхает полной грудью. И плачет, плачет, плачет… До икоты, до изнеможения! Очищается этими слезами, дезинфицирует нарывающие раны.
– Лесенька моя, Лисенок… – шепчет Николай, целуя соленые щеки, губы, скользя руками по спине, попке, сминая одежду.
Снимает куртку с себя, с жены. Стаскивает через голову свитер, чтобы скорее коснуться телом тела. Какой же он дурак! Понимает в очередной раз, разглядывая совершенное женское тело. То, что только ему предназначено. В котором сосредоточены все его представления о красоте! Взвешивает в руках тяжелую грудь, под его большущие руки выкроенную… Заглядывает в родные глаза. Красные от слез, переполненные болью. Дурак! Опускает голову, лижет, прикусывает розовые соски.
– Красавица моя. Единственная… Только тебя люблю, Лисенок. Никогда больше! – клянется, и знает, что так и будет! Только для нее он. Навечно! До конца!
Стаскивает штаны, колготы, разводит в стороны стройные ноги. Раскрывает пальцами, скользит языком по сердцевине, вызывая сладкие хриплые стоны. Не выдерживает, закидывает ноги на плечи, погружается до конца. Он скучал по ней! Очень. Начинает размашистые движения, зная, как она любит. Теребит крупными пальцами напряженный бугорок, подталкивая жену к неизбежному. Она кусает его за шею, и зажимает в себе, ритмично сокращаясь. Он кончает глубоко внутри и падает на любимую:
– Люблю тебя.
Через несколько минут Леся приходит в себя. Садится резко на полу, скрещивая ноги:
– Коль… Я же таблетки больше не принимаю! Без надобности мне, а тут…
– Вот и хорошо! – сыто потягивается мужчина, не в силах поверить в то, что, скорее всего, весь ужас одиночества остался позади. – Дочку-то когда-нибудь нужно будет родить. Ну же, Лесь, иди ко мне…
Леся взвешивает все «за» и «против», вглядывается в глаза мужа… Нелегко простить. Практически невозможно. И забыть вряд ли получится… Только как без него? Зачем? К тому же, он обещал… А обещания Николай выполняет всегда.
– Никогда больше, Коля. Я не прощу.
– Никогда больше, – соглашается Николай, оплетая руками жену, которую практически потерял.
– Я ничего не обещаю. Только то, что мы попробуем.
– Хорошо, – опять соглашается мужчина.
– Нужно детей забрать… – прошептала Леся.
– Ну, уж, нет. Сегодня пусть у бабушки побудут. Завтра заберем. Сегодня – ты только моя. Сейчас теще позвоню. Предупрежу.
Нет, все не стало сразу радужно и безоблачно. Измена не проходит бесследно. Просто в один момент Леся поняла, что уже не думает об этом пятьдесят девять минут из шестидесяти, находящихся в часе. Время двигалось вперед, происходили новые события, вытесняющие плохое из головы. Ну и Николай не давал никаких поводов для нареканий. Он окружил ее еще большей заботой и любовью. А когда оказалось, что ночь их воссоединения не минула даром, и Леся опять забеременела, так он и вовсе чуть с ума не сошел. От счастья. Леся оттаивала постепенно. Наблюдая, как муж возится с детишками, как постоянно гладит ее животик, как стремится помочь по дому, чтоб она не так сильно уставала… И как-то однажды, уже родив Надюшку, женщина поняла, что ее отпустило. Совсем. Она подошла к мужу, который укачивал дочь, обняла его со спины и прошептала:
– Люблю тебя.
А он замер под ее руками. Обернулся резко. И такое облегчение в его взгляде было… Такое облегчение! Прижал жену к себе, зарылся лицом в густые русые волосы и расплакался. Как ребенок совсем.
История 3. Ольга и Бахтияр
Распрощавшись с парочкой, Вита заскочила в торговый центр. В туалет хотелось просто смертельно! Справившись со своими делами, и купив баночку йогурта в находящемся тут же супермаркете, женщина снова вернулась к машине. Адрес нового заказа – церковь. Эко ее сегодня заносит, – думала Вита, осторожно отпивая из баночки. Наверное, следующий пассажир будет скучным. Уж точно никаких геев или изменников. И правда, ее ожидала скромная молодая женщина.
– Здравствуйте. Мне на Виноградарь, – негромко проговорила она. И только тут Вита заметила синяки на лице пассажирки. Та неловко поправила повязанный на голове платок и отвернулась к окну. Вита закусила губу, подавляя порыв ярости, и немного более резко, чем следовало, нажала на педаль газа. Пассажирка дернулась и ухватилась за сидение.
– Извините, – пробормотала Вита, все еще силясь взять эмоции под контроль.
– Ничего, – практически прошептала женщина.
Она была бы красива, если бы хоть как-то стремилась подчеркнуть свою красоту. Но никаких следов косметики на лице пассажирки не было. Если не считать пудры и тонального крема, которыми та пыталась замазать побои. Телефон женщины зазвонил. Она испуганно подпрыгнула.
– Баха! – И такая радость в голосе! – Привет. Да, звонила… Я ушла от Владимира, Баха… Да. Еще в начале недели. Нет… Не могла тебя поймать… Прости… Хорошо, – засмеялась пассажирка. – Не буду извиняться. Приехать?! Нет, Баха, я не могу. Ты же только после рейса… Да?! Ладно…
Женщина положила трубку и тихонько пробормотала:
– Планы изменились. Мы не могли бы поменять маршрут?
– Без проблем, – улыбнулась Вита. – Куда едем?
– Мне на Гарматную…
Вита кивнула, вбивая адрес в навигатор. Пассажирка немного расслабилась и снова уткнулась в окно. Ольге было страшно. Она решилась на то, на что, по собственному убеждению, была совершенно не способна. Оля вообще не понимала, откуда у нее взялась смелость отважиться на такое… Уйти. От мужа, с которым она венчалась пять лет назад. В этой самой церкви, от которой они только что отъехали. Мужества в ней никогда не было. Как и силы духа. Она вообще не умела кому-либо противостоять. Будь то родители, подруги, или муж. Именно из-за своей бесхребетности Ольга вышла за нелюбимого, именно из-за нее она чуть было не лишилась самого важного в жизни. Своего Бахи.
Они познакомились давным-давно. На праздничной линейке, посвященной первому звонку. Тогда маленькая Оленька пришла в школу в первый класс. Ее соседом по парте, несмотря на недовольство Ольгиной матери, стал маленький темноволосый мальчик. Бахтияр. Ольгу с ходу заинтересовало такое редкое и невероятно красивое имя, да только выговорить его ей было совершенно не под силу. Она заикалась. Глядя на ее судорожные попытки, Бахтияр щербато улыбнулся и проговорил:
– Называй меня Баха. Так проще.
Этим он ее покорил. Потому что не стал смеяться, как все другие дети, а просто пришел на помощь. Она влюбилась в него именно тогда, хотя Баха утверждал обратное:
– Нет, Олька… Влюбилась ты в меня, когда я тебе конфеты предложил в неограниченном количестве.
Ольга смущенно смеялась в ладошку, отрицательно качая головой. Да, то щедрое предложение она запомнила навсегда. Как-то раз на переменке Баха угостил ее конфетами. Семья Оли жила бедно, и конфеты она ела редко, поэтому предложение мальчика было таким заманчивым! Особенно, когда он добавил, протягивая горсть шоколадок:
– Бери, сколько хочешь! Мне не жалко. Хочешь… хоть целых две бери!
Целых две – это было так много! Он вообще был очень щедрым, и внимательным, и надежным. Оля бы и вовсе никогда не расставалась со своим Бахтияром, если бы это было возможно. Только ее маме Баха почему-то совсем не нравился. Она называла его странным прозвищем «черный», и каждый раз крестилась при виде мальчишки. Будто бы он был исчадием ада. Только годы спустя Ольга поняла, что ненависть матери была вызвана тем, что Бахтияр был мусульманином. Сама Галина была рьяной христианкой, и в таких же традициях воспитывала дочь. Именно вопрос веры и стал камнем преткновения в их с Бахой жизни.
Они окончили школу ровно десять лет назад. Бахтияр, как и мечтал, поступил в летное училище, Оля – в иняз. Вот тогда-то они и поняли, как невыносимо тяжело порознь. Раньше ребята виделись каждый день, сидели бок о бок, а тут…
– Может, нам пожениться, Оль? – спрашивал Баха, когда им удавалось пересечься в городе.
– Как? Мы не сможем венчаться, Баха…
– А зачем это делать? Распишемся, и все дела. Мои родители нас поддержат.
– И не станут настаивать, чтобы я приняла ислам?
– Не станут. Слушай, Оль, у меня нормальные современные предки… Ты же знаешь…
– Я так не могу, Баха. Отец с матерью не позволят мне жить во грехе. Да мне и самой не хочется.
– Олька, ну, затюкали они тебя совсем. В каком грехе? Мы в двадцать первом веке живем. Ты, что же, и сексом со мной до венчания заниматься не будешь? – улыбнулся он.
Ольга уткнулась ладонями в лицо:
– Нет. Не буду.
– Ты же шутишь, да? – нахмурился Баха. – Нам уже почти восемнадцать.
– Не шучу, – отвернулась Оля. – Я так воспитана. Мой папа – дьякон. Ты себе не представляешь, что начнется, если станет известно, что я…
– Дело ведь не только в вере, да? Я – татарин. Это тоже делает меня недостойным в глазах твоей семьи?
Оля поежилась. Потому что парень был прав.
– Оля, пойми, ты должна научиться им противостоять. Ради нас. Ради нашей любви.
Девушка это понимала. Но только воспитание не позволяло сделать так, как он говорил. Так и жили. Скрывали свои встречи. И не позволяли себе лишнего. Конечно, для возмужавшего Бахтияра такие отношения были неполноценными. Ольга это понимала. Поэтому даже не обиделась, когда поняла, что у Бахи появилась другая… Та, с которой он удовлетворял свои мужские потребности. Не удивилась, но едва не умерла от боли. Оля даже не стала предъявлять никаких претензий. Не имела права. С виду в их отношениях ничего не поменялось, и в то же время изменилось все. Она едва дышала, едва жила… И однажды Ольга поняла, что не может так больше. Не может делить его с кем-то, но в то же время не может заявить на него свои права. Существует тысяча преград, из-за которых они никогда не смогут быть вместе. Зачем продлевать агонию?
– Оленька, пойдем сегодня к нам? Мама беляши твои любимые нажарила…
– Нет, Баха… Уже пост начался. Нельзя мне беляши. Ты лучше свою девушку позови. – Ольга впервые заговорила с Бахтияром об этой стороне его жизни. Он застыл. Отвел неловко глаза:
– У меня одна девушка. Это – ты.
– Нет, Баха. Я давно уже не одна.
– Оль…
– Не нужно, Баха. Нам вместе не быть, разве ты ещё не понял?
– Нет!
– Да, Бахтияр, да… К сожалению. Но мы можем быть друзьями. Самыми лучшими.
– Ты сама в это веришь?
– Верю. Это единственный выход, чтобы не потерять друг друга.
У них ничего не вышло. Потому что сказать легче, чем сделать. Потому что чувства никуда не делись. Потому что мозг бессилен в сердечных вопросах. Им не удалось отстраниться, перебороть себя. Даже когда Баха стал встречаться с другой, даже когда Ольга под давлением родителей вышла замуж. Душа рвалась на части, а сердце обливалось кровавыми слезами. Ведь все было не так! Чужой, незнакомый мужчина. Чужие холодные руки… Она с трудом выносила мужа. Терпела его требовательные касания и ласки, каждый раз ломая себя. Она колени в кровь стёрла в попытке вымолить у господа прощения за своё недостойное поведение. Каждый день умоляла вразумить ее и наставить на путь истинный. Но ничего не помогало. Она любила! Остро, отчаянно, безысходно. Мучилась, страдала, не в силах переломить себя. Больше всего на свете Ольга хотела забыть свою любовь. Но в то же время она так боялась, что это случится! В те дни Оля не свихнулась только потому, что Баха был рядом. Он был везде… В коротких сообщениях: «Доброе утро. Не забудь надеть шапку», в стаканчиках кофе, которые посыльный каждое утро приносил ей на работу, в коротких телефонных разговорах, и ещё более коротких встречах, на которые она приходила тайком. Он был глотком свежего воздуха, светом, счастьем… Он был спасательным кругом, который держал на плаву. Особенно, когда Владимир стал проявлять своё истинное лицо.
Это началось внезапно. Или она, видимо, не замечала предпосылок? Просто в один из дней, спустя полгода после венчания, муж попросил удовлетворить его ртом. Ольга отказалась. Сама мысль об этом ничего, кроме отвращения, не вызывала. Она и без того едва терпела его домогательства. Владимир же после этого как будто взбесился. Оттолкнул её резко, так, что Оля не удержалась на ногах и упала, а потом изнасиловал:
– Вот тебе, рыба замороженная! Учись мужика удовлетворять! – рычал он, вбиваясь сзади.
После этого Ольга стала молиться ещё усерднее, ещё старательнее! Ведь это она и только она во всем виновата! Она не должна любить другого! Не должна!!! Оля прекратила общение с Бахой. Сосредоточилась на семье. Каждый день убирала, готовила, пекла пироги. Вот как приходила с работы, так и начинала… А потом, полумертвая от усталости, удовлетворяла нелюбимого мужа. Но лучше не становилось.
– Ну что… Опять не кончила?! Вот поэтому ты и не беременеешь, рыба замороженная!
Оля действительно не могла зачать, несмотря на то, что с самого начала семейной жизни они не предохранялись. Видимо, это была её кара за нелюбовь. Она и у врача была, но там сказали, что с нею все в порядке, и тревогу бить рано. А ведь ей так хотелось маленького… Чтобы ему всю себя посвятить, отдать всю любовь свою нерастраченную!
Она как раз возвращалась от врача, когда ее подкараулил Бахтияр.
– Оля, объясни мне, что происходит? Ты куда пропала?
Женщина прошла мимо, опустив голову, не в силах посмотреть в любимые глаза.
Баха схватил ее за руку, развернул резко и охнул:
– Что это у тебя? – сипло поинтересовался он, проводя по лиловому синяку на скуле.
– На дверь натолкнулась… – прошептала Оля, отводя глаза. Врать она не умела в принципе. Врать Бахе – тем более.
– Это он, да? Он?! – заорал мужчина.
– Не кричи, – попросила Оля, закрывая лицо ладонями. – Не кричи, пожалуйста… И не ищи меня больше. Никогда… – Развернулась, прошла мимо. Умирая. Не в силах сделать следующий вдох. Не в силах нести свою ношу, и не в силах ее бросить… Бахтияр двинулся следом:
– Он не стоит тебя, Оля! Он ведь даже не любит, так почему?! Ради чего ты это терпишь?!
– Это мой крест.
– Крест?! Так брось его! Оставь на обочине жизни! Разведись… Я же все для тебя… Я ведь жизнь отдам, Оля!
– Я не могу, Баха. Мы венчаны. Это навсегда.
– Да очнись же ты! Жизнь одна… В угоду кому ты ее проживаешь?!
– Тебе не понять.
Она ушла. Развернулась и пошагала вдоль по улице. Как робот, как кукла заведенная, в которой не было жизни. А Баха смотрел ей вслед и ничего не мог сделать. Он так устал… Устал бороться за их любовь. Да и смысла в этой борьбе не было никакого. Он заведомо проиграл.
В следующий раз они встретились только спустя два года. Самолет Бахтияра совершил экстренную посадку в родном аэропорту. Отказало шасси, и им с командиром корабля едва удалось посадить машину. Его первая серьезная внештатная ситуация. И Оля, которая примчалась в аэропорт… Неизвестно, что его подорвало сильнее… Близость смерти, или ее родные, полные слез, глаза.
– Баха… Баха… Живой… – повторяла она, шаря руками по его форме, обхватывая скулы, заглядывая в глаза… – Хороший мой… Живой… Слава тебе, Господи. Баха… Мой Баха…
Олю трясло, как в лихорадке. Сознание уплывало. Она вообще не помнила, как оказалась в зоне прилета. Помнила только, как услышала по радио экстренные новости об аварийной посадке борта Бахтияра, и все… провал. Полная амнезия. И вот уже он… живой и здоровый. Родной. Любимый до боли. До слез… Господи, сколько их было пролито без него? Море… А сколько еще предстоит пролить? Океан… Но сейчас, не в силах остановиться:
– Любимый мой, Баха… Слава тебе, Боже… – Обрывки признаний, вперемешку с бессвязными молитвами. – Матерь Божья, сохрани под покровом своим…
– Оля… Оленька. Ну, не плачь, милая… Все же хорошо.
– А я чувствовала, Баха, чувствовала, что что-то не так! Вот как тогда, когда ты на экзамене провалился… Только во сто крат сильнее тревога… И молитвы мои не уберегли… А я молюсь, знаешь? Все это время молюсь за тебя…
– Уберегли. – Шепот в макушку. – Только они и уберегли, милая.
– Правда?
– Меня любовь твоя уберегла.
А потом они сидели на лавочке возле D-терминала и умывались слезами, захлебывались словами, тонули в любви.
– Я ни на секунду тебя не забывал.
– И я не забывала. Это невозможно, Баха. А я ведь так старалась. Отпустить… Но без тебя ничего не выходит. Понимаешь? Без тебя я как будто сама исчезла, и не осталось ничего. Пустое место.
– Оленька моя… Оля… Уходи от него. Уходи!
И она ушла. Тогда… Два года назад. Баха дал ей возможность пожить в его квартире. А сам перебрался к родителям. На время, конечно. Пока Ольге не удастся оформить развод. А она вроде бы и решилась уже. И в ЗАГС сходила узнать, что к чему. Да только не суждено им тогда было вместе остаться. Вечер… Звонок в дверь. На пороге симпатичная девушка. Удивленная, не меньше самой Ольги:
