bannerbannerbanner
Апостол Смерти

Юлия Валерьевна Щербинина
Апостол Смерти

Полная версия

Глава 4 «Взгляд с керамической фотографии»

Лера жила в уютной трёхкомнатной квартире. В длинном коридоре было довольно темно, только сероватый свет тянулся из окон открытой кухни и зала.

Пока Лера снимала верхнюю одежду и сапоги в гардеробной, я собрался изучить место своего пребывания, но тут из спальни вышла женщина. Довольно симпатичная и ухоженная, она была очень похожа на Леру, только ниже, с короткими светлыми волосами и уставшим выражением на пылающем лице.

– Ты не скажешь, где шлялась больше суток? Что с телефоном?

Она старалась произнести это тоном строгой матери, но вышло еле внятно и жалко.

Лера захлопнула двери гардеробной и прошла по коридору в ванную.

– Лера, я с тобой разговариваю! Хватит меня игнорировать. Почему у тебя выключен телефон? Ты хоть в училище на консультации была? У тебя экзамены!

Лера помыла руки, размашисто отряхнула над ванной и двинулась обратно. Если бы мать не отшатнулась от дверного проёма, дочурка бы спокойно попёрла на таран.

На кухне Лера со стуком переставила с плиты на стол чугунную сковородку и воззрилась на мать.

– Консультация? Нет, ещё не залетела! Телефон – пропила. Шлялась – по всем желающим взрослым мужикам. Подробности интересуют?

И начала есть плов прямо из сковородки, с вызовом глядя на мать.

Я встал у кухонного гарнитура и, честно, ещё не совсем понимал, что происходит. А вот её мать отреагировала почти смиренно, более того – выглядела так, будто виновата она, а не загулявшая и нагло огрызающаяся дочь. Я невольно задумался.

Леру действительно настолько обидели, что терпят подобное обращение, или она типичный трудный подросток, кошмар родителей, которые уже боятся сказать лишнего слова своему чаду? За сутки нашего знакомства она производила двойственное впечатление о себе, и найти ответ я пока не мог.

Мать устало опустилась на стул. Я заметил, что корни её волос были безжалостно тронуты сединой, хотя на вид женщине не исполнилось и сорока.

– За что ты так со мной, Лера? Почему ты не хочешь понять, что мне ещё сложнее, чем тебе, и я заслуживаю простого женско…

– Я не требую от тебя всю оставшуюся жизнь быть одной, однако этого… – напустилась на неё Лера, но умолкла, в изумлении уставившись в коридор.

Я услышал, как открылась входная дверь и занял наблюдательный пост за Лериной спиной. В квартиру, как к себе домой, вошёл… тот самый следователь, офицер, который только что вытащил нас из моей квартиры. В одной руке он держал новенький портфель-дипломат, в другой связку ключей. На мать и дочь он посмотрел так, как будто бы обеих увидел первый раз за сегодняшний день.

Постепенно до меня начала доходить вся суть происходящего.

Лера бросила ложку в сковородку.

– Вот такой ты сделала выбор, да?! Уже и ключи ему папины дала?

Мать не шелохнулась. Вина, стыд, эгоизм, предательство – казалось, она бы приняла любое обвинение и любой удар, настолько была подавлена и разбита. Я замечал всё больше морщин на достаточно молодом ещё лице, мешки под утомлёнными глазами, а в них желание избавиться от мучений любой ценой. Пусть даже цена тому будет её смерть.

Я не знал всех обстоятельств ситуации этой семьи, но просто глядя со стороны, уже понимал весь масштаб боли и отчаяния этой женщины.

Майор как ни в чём не бывало закрыл дверь, аккуратно поставил дипломат на трюмо и зашёл в гардеробную.

– Рома, ты голодный? – как можно бодрее произнесла мать. Перед Лерой словно бы помахали красной тряпкой.

– Конечно голодный! – рявкнула она. – Крови напился на своей службе, надо бы и закусить. Располагайся, Рома, поужинаем в семейном кругу! – И чуть-чуть не скинула со стола сковородку.

– Лера, прекрати.

– Что прекратить?! Я вчера вполне внятно тебе сформулировала твой выбор – или я, или он! Под одной крышей я с этим…

– Вполне внятно формулирую, что выборы отменяются. – Роман возник на кухне в кителе с майорскими погонами и нашивками МВД. – Да, Кать, положи, пожалуйста, – коснулся он плеча женщины и смерил Леру типично хладнокровным офицерским взглядом. – Переоденься и позови Вадима к столу. Будем ужинать.

Лера настолько опешила, что потеряла дар речи. Обрадованная просьбой Катерина стала накрывать на стол, а майор, удовлетворившись вмиг воссозданной дисциплиной, вышел из кухни.

Лера стала перевоплощаться из непоколебимой девушки в несправедливо наказанного ребёнка, и в какой-то степени я её даже понимал.

– Да ты!.. Да какое право ты имеешь здесь командовать?! – крикнула она офицеру в спину со слезой в голосе, которую отчаянно и тщетно пыталась подавить. – Мы тебе не сержанты в твоём отделе!

На кухню вбежал мальчик лет восьми и с задиристым криком «Лерка-злючка, Лерка-злючка!» уселся за стол.

– Ма-ам! – требовательно, но дружелюбно, воскликнул он. – Дядя Рома пришёл. Давай ужинать!

– Да, Вадик, сейчас будем. Ты руки помыл?

– Да-а-а! Дядя Рома уже спросил, и я ему показал! – Мальчик вскинул маленькие ладони, так и светясь от собственной ответственности.

Лера стремительно сатанела, прямо-таки буквально обращалась в разъярённое исчадие ада. Я хотел что-нибудь ей сказать, поддержать или успокоить, но пока не стал. Попробуй, отвлеки шипящую на чужака кошку – бросится и на хозяина.

– Дядя Рома?! – прорычала Лера.

Катерина продолжала заниматься подготовкой к ужину, а Вадик напевать несвязные песенки и стучать ногами по ножкам стола. Все были слишком заняты своими делами, чтобы реагировать на Лерины недовольства, и этим буквально брызнули водой в раскалённое масло.

– Да к чему эти стадии?! Может, сразу будем называть его папой?! Знаете, что? Подавитесь своим дядей Ромой, но без меня! Пусть ещё и сынка своего приведёт на моё место. Или лучше я к нему перееду? А что? Давно пора познакомиться. Создадим целых две семьи! И вам будет спокойно, и нам приятно!

Катерина отложила ложку и укоризненно воззрилась на дочь. Я не мог не заметить, что присутствие в квартире офицера добавило ей уверенности в себе.

– Не позорь меня, – тихо попросила и продолжила накладывать плов в переполненную тарелку.

– Лерка-злючка! – закривлялся Вадик.

Чувствуя, что сейчас разразится смертоносная буря с неблагоприятным исходом, я предпринял попытку:

– Лер, не надо. Пойдём в твою комнату?

– Лерка опять злючка!

– Да заткнись ты! – рявкнула Лера, то ли мне, то ли брату, и вылетела из кухни в гардеробную.

Я прошёл по коридору и увидел, что она облачается обратно в пальто, и попробовал ещё:

– Плохая идея! Может лучше…

Но появление майора заставило меня умолкнуть. Роман снял с крючка на двери все связки ключей, и Лера, услышав их звон, выскочила из гардеробной.

– Отдай мои ключи, – ледяным тоном потребовала она.

Майор молча запер дверь, сжал связки в огромном кулаке и беспристрастно заговорил:

– Я, кажется, ясно изъяснился о побегах из дома. Раз просьба «по-хорошему» так трудно тебе запоминается, придётся объяснить в более доступной форме.

– Знаешь!..

– А теперь, будь так добра, уйди в свою комнату, успокойся и переоденься. Форма одежды домашняя, светлая.

– Как хочу, так и…

– Сегодня я останусь здесь на ночь. Хочешь ты или нет, тебе придётся к этому привыкнуть, ибо завтра я перевезу сюда свои вещи. Можешь не переживать, все ключи к тебе вернутся. Себе я сделал дубликаты, так что отцовские заберёшь в наследство. Разумеется, не сегодня. Вопросы имеются?

Никогда раньше я не видел настолько бледных людей, какой сейчас стала Лера. При виде таких обычно бросаются за нашатырём или вызывают скорую помощь. Онемевшая от шока, она застыла на месте, обморочно шатнулась и совсем тихо прошептала:

– Предательница!

Бросилась в свою комнату и громко хлопнула дверью.

Майор, позвякивая ключами, неприхотливо пошёл следом за ней, и меня это сильно напрягло. Он добился своего, чего ещё он от неё хочет? Отчим есть отчим, офицер есть офицер, а сочетание два в одном и вовсе взрывоопасно и местами токсично. Однако, к моему облегчению, он скрылся в противоположной спальне, и теперь мы могли спокойно поговорить.

Я прошёл в комнату сквозь закрытую дверь и оказался в полном мраке.

Лера швырнула на кровать пальто, зажгла спичкой длинную свечу на письменном столе, и передо мной предстала большая фотография мужчины в деревянной раме. Мне сразу бросилась в глаза натянутая сбоку чёрная лента.

– Если ты сейчас собрался учить меня моралям, – предупреждающе начала Лера, – говорю сразу – подавись своими наставлениями и иди с ними…

В общем, послала она меня далеко.

Ничему учить её я не собирался. В комнату я вошёл с намерением немного успокоить её и постараться как-то поддержать, но траурная фотография остудила мой порыв.

Я смотрел на изображённого мужчину. Мёртвый на мёртвого. Его добродушные глаза заворожили меня, очистили голову от мыслей, и на какой-то момент я забыл обо всём на свете, как забыл, приближаясь к месту своей гибели.

Отец Леры был уже лысеющим, но сохранившим привлекательность мужчиной в пляжной рубашке. Улыбаясь в камеру на фоне моря, он не мог и подумать, что этот жаркий светлый день запечатлеет его в светлой памяти его дочери и будет возвращать её в те времена, когда ещё ничего не предвещало беды.

Лера сидела за столом на низко опущенном компьютерном кресле, вся объятая мраком, и огонёк свечи освещал её лицо. Окно было задрапировано тёмным пледом, и оценить комнату я мог лишь визуально. Застеленная кровать, на тумбочке небольшой ламповый телевизор, ‒ или как он правильно называется ‒ на кресло брошена какая-то чёрная вещь, полки мебельного гарнитура заставлены книгами и разным хламом, а вот на письменном столе ничего лишнего. Хороший по функционалу и стоимости компьютер и фотография со свечой.

Лера провела пальцами по раме.

– Он из-за них умер, – сумрачно произнесла она.

 

– Из-за кого?

– Из-за матери и её мента. В частности, из-за него. Он убил его!

– У тебя есть основания для такого серьёзного обвинения?

Лера обернулась и полным злобы тихим голосом прошипела:

– Ты специально говоришь, как этот вампир в погонах? Издеваешься?!

– Я даже и не думал! – со всей искренностью заверил я её. – Извини, случайно вышло. Так что случилось?

Она опять отвернулась к фотографии и перевела дух.

– Ещё и полугода не прошло, как папы нет с нами, а они… Как хорошо мы тогда жили! У нас была дружная, если не сказать, примерная семья. Папа хорошо зарабатывал в шахте, маме почти никогда не приходилось работать, жила себе в своё удовольствие! Салоны красоты, дорогие шмотки, золото. Мы часто ездили на море, за границу, путешествовали по России, выбирались по выходным в тундру на шашлыки. Гармония и идиллия. Чего ей не хватало?! Этот Рома свалился, как снег на голову. В школьные годы они с мамой были в одной компании, и вот, совершенно случайно, по её словам, они встретились, после стольких лет. Он пришёл в наш гостеприимный дом под видом старого друга, а сам рыскал глазами, как шакал, выискивал лазейку, всё пудрил мозги отцу и подбивал клинья к матери. Я-то прекрасно это видела! Как дура, надеялась, что пересмотрела сериалов и не так поняла. Ну, увидела их раз в его машине за нашим домом – да ерунда, подумаешь! Всё случилось в конце года. Я возвращалась домой, а там… Во дворе милицейская машина, из подъезда выходит Рома в окружении своих цепных псов и тащит папу, заломив ему руки за спину. Я просила отпустить его, спрашивала, что случилось, за что его скрутили. На что Рома мне ответил: «За нападение на сотрудника милиции», бросил отца в машину… и они уехали. А мать дома ревела в разгромленной в хлам спальне. Я всё поняла.

– Ты думаешь, что они…

– Тут и думать нечего! Повелась, растаяла, вот и наплевала на семью. Что ей трудоголик-шахтёр, если вокруг так и вьётся такой представительный и импозантный офицер! Папа застал их дома и отреагировал, как нормальный мужик – надавал ему по морде.

– Такому чтоб зарядить, ещё постараться надо, – задумался я, вспоминая могучую комплекцию майора. – И что было дальше?

– А дальше самое паскудное! Он скрутил отца и вызвал наряд, они повязали его и увезли в отдел. Нападение на сотрудника милиции, понимаешь?!

– Тише ты, не кричи! – осадил я её пыл. Лера поникла и снова отвернулась к фотографии. – А мать-то что сказала?

– Ты думаешь, после такого я её слушать стала? Заикалась, пыталась придумать оправдания на ходу, но я не идиотка! Ехать в милицию не рискнула, меня бы всё равно не пустили. Телефон папа дома оставил. Он должен был заступить в ночную смену, и я решила во что бы то ни стало его увидеть. Сбежала ночью из дома и пришла на остановку, где обычно он садился на заказной автобус. Он пришёл сам не свой, замученный, избитый! У него трясся голос, путались мысли, и он ничего не смог мне внятно объяснить. Я пыталась его расспросить, а он вдруг стал как сам не свой. Несколько раз попросил у меня прощения за что-то, обнял так, как будто прощался, поймал такси и отправил домой. А сам ушёл на смену.

Постепенно до меня доходило, что могло произойти дальше.

– А работал он, говоришь, в шахте.

Глубоко вздохнув, Лера спрятала руки под стол.

– Да. Этой же ночью… Не успел среагировать. Несчастный случай на производстве… Там, на остановке, я видела его в последний раз. Хоронили в закрытом гробу.

И только сейчас, наблюдая её со спины, я заметил, как сильно трясутся спрятанные под столом руки, как вздымаются плечи, а голова очень медленно опускается всё ниже.

– Уйди, – приказала Лера. Именно приказала, тоном грозной, но тоже умеющей страдать королевы. – Уйди, Никита, оставь меня в покое!

И я ушёл. Встал у двери и попытался переварить всё, о чём узнал. А потом услышал шаги, вышел из-за угла и встретился лицом к лицу с Романом. Не было сомнений, что он шёл в комнату Леры.

Майор, переодетый в домашнюю рубашку, остановился прямо напротив меня и задумался.

– Уйди, – сказал я ему. – Уйди, Рома. Не ходи туда, оставь ты её в покое, Христа ради!

Офицер не двигался, но было похоже, что он обдумывает мой искренний совет и взвешивает все за и против. Его хмурый взгляд пробежался по тому углу, за которым располагалась Лерина комната, скользнул обратно, переполз прямо на моё лицо и пробежал по нему несколько быстротечных мгновений.

И Роман нехотя вернулся на кухню. Я вдруг встрепенулся, будто придя в себя после гипноза, почесал затылок и пробормотал:

– Да, всё это, конечно же, драматично, грустно и трагично, но… но мне-то к чему вся эта информация?!

* * *

Сегодня в центральном районе Норильска небо было затянуто рваными облаками и тяжёлыми столпами газа, солнце выглядывало редко, по кладбищу разгуливал ветер. Серость, уныние и мёртвая энергетика. Аж сдохнуть хочется.

По дороге к месту погребения усопших некромант расспрашивал меня, какие сладости я любил при жизни, каким цветам отдавал предпочтение и чем бы хотел украсить свою могилу. Ничему из предложенного я отдавать предпочтение не хотел. Эта тема вообще казалась для меня малоприятной и начинала раздражать. Я отмахивался, безрезультатно пытался сделать погромче музыку на магнитоле, – всю дорогу нас развлекал советский и постсоветский рок – но Демид же, отмалчивался я, намекал или просил прямым текстом, отставать не желал. Он буквально вытянул из меня информацию, какие последний раз я ел сладости, после чего заехал в магазин и вернулся с упаковкой конфет и букетом из четырёх красных роз.

Свою ячейку я нашёл сразу. Ноги привели сами. При виде своего имени и двух судьбоносных дат на чёрной надгробной плите я грустно улыбнулся. Теперь стены моей жилплощади сжались до размера коробки. Кому просторные хоромы, а кому место для полёта души.

Демид шёл вдоль колумбарных стоек, то и дело останавливаясь, чтобы поправить цветы или смахнуть грязь с чьей-то фотографии. Когда он всё-таки соизволил присоединиться ко мне, место моего погребения подверглось тщательному изучению.

В отголосках умиротворяющей тишины мне мерещилось отдалённое эхо голосов всех, кто покоился вокруг меня. Их неразличимые слова действовали, как расслабляющая музыка, и мне даже хотелось закрыть глаза и уснуть.

– Ну что ж, Баланецкий Никита Андреевич, приступим к делу.

Сумрак аккуратно поставил в подставку розы, положил на полку два батончика конфет старой-доброй советской марки, мой складной перочинный ножик – единственную дорогую вещь, что была у меня при жизни – и поставил на край полки свечу в зелёной лампадке.

Смысл этой милостыни был мне непонятен. Я здесь, а подарки там. Меня так и распирало желание сообщить Демиду, что розами и конфетами он отправит в рай Леру, но никак не меня. Пришлось даже сжать пальцами губы, настолько был велик соблазн отпустить хоть какую-нибудь шутку.

– Ты курил при жизни?

– Ну так. Баловался.

Демид достал дорогую пачку и возложил мне сигарету.

Ветер затеребил все красочные цветы на чёрных колумбариях, и подаренная мне сигарета отправилась в свободный полёт. Я рефлекторно рванулся, хапнул летящую отраву и вспомнил, кем теперь являюсь. И что вдруг меня дёрнуло?

Однако, вернувшись в прежнее положение и раскрыв ладонь, я оторопел и долго не мог поверить глазам. А когда очухался, увидел, как Демид кладёт на полку упавшую сигарету, которая одновременно была и в моей руке.

– Это… Это как это? – просипел я.

– В чём дело?

– В чём дело?! Да я сигарету на лету поймал! Вот она смотри!

От изумления и восторга я и забыл, что невидим для некроманта, а тот с невозмутимым видом продолжал поправлять мои дары, чтобы они не занимали слишком много места.

– И чему ты удивляешься? Для чего ещё на могилы приносят гостинцы? – Демид щёлкнул противоветровой зажигалкой и поджог свечу в лампадке.

– Я что, серьёзно могу брать всё, что лежит на могиле?

– Именно на твоей могиле. Всё, что тебе приносят.

– Охренеть!

Я схватил с полки конфету, развернул обёртку, как малое дитя, затолкал в рот батончик и замычал от удовольствия, как будто никогда раньше не ел сладкого. Я чувствовал её вкус!

Может, это и логично, но конфет на могиле меньше не стало. Я поддел пальцами фантик, приподнял вторую конфету и увидел, что та осталась на месте, а я держал как будто бы её фантомную копию. А вот та, что уже была съедена, пойти ко мне в руки не пожелала. Понятно. Мой лимит ограничен, и бесконечно потреблять одно и то же угощение мне не удастся. Даже у предметов есть одна-единственная «душа».

Съев вторую конфету, я увлечённо поподбрасывал перочинный ножик и спрятал в карман. После всего испытанного мной удовольствия мне просто необходимо было закурить, вот только нужна зажигалка, и я попросил её у Демида.

– Разве у тебя нет своей? – равнодушно спросил он.

– Так у меня вообще ничего нет.

– Ты перед смертью всё выкладывал из карманов? Ты вроде говорил, что до сих пор носишь куртку, в которой умер.

И в правду. Сколько времени я разгуливал по городу без единой возможности подержать что-то в руках и даже не додумался порыться в собственных карманах!

В куртке, кроме ножа, ничего не было. Будь там что-то ещё, я бы давно уже это нашёл, благодаря привычке ходить со спрятанными в карманы руками. Во внутреннем тоже оказалось пусто, а вот в джинсах я отыскал старую, но ещё рабочую зажигалку.

Демид поставил на полку рамку с моей фотографией, сел на корточки и стал раскладывать из сумки свой некромантический арсенал. Удобно, что моя ячейка оказалась в одном из нижних ярусов.

Скоро напротив колумбария был изображён круг из рассыпанной кладбищенской земли, рядом лежал уже знакомый мне человеческий палец, а некромант читал про себя свой старинный дневник. Иногда он тихо проговаривал непонятные слова, точно пытаясь их запомнить, несколько раз повторял их шёпотом, приплетая некие полуразличимые фразы, и снова углублялся в чтение.

Через несколько минут он поднял с земли блестящий кинжал, закатал левый рукав куртки, лёгким движением сделал надрез у своего локтевого сгиба, и на кладбищенскую землю покапала кровь.

Я был настолько ошарашен этим неожиданным действием, что первое пришедшее на ум многогранное слово застряло в глотке. На руке Сумрака оказалось ещё несколько старых шрамов.

Когда кровь почти перестала капать, некромант поднял человеческую кость, выпрямился во весь рост и приказал:

– Баланецкий Никита Андреевич, пришедший в мир двадцать второго ноября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года от Рождества Христова, и покинувший его тринадцатого апреля две тысячи девятого года от Рождества Христова, – услышь меня и войди в магический круг.

Официально властный тон произвёл невыразимое впечатление, и я почувствовал себя виновником некоего торжества, предметом загробного таинства. Как на сцену перед публикой, покорно переступил границу круга, потоптался и развёл руками.

– Ну… вошёл.

Некромант поднял выше раскрытую книгу одной рукой, а той, что продолжала истекать кровью, вознёс человеческую кость и стал зачитывать непонятные потусторонние слова.

И опять это произошло. Снова будто бы один за другим меня стали оглушать голоса одного человека. Его шёпот, бормотание, властный глас, монотонный ропот, отдалённый нарастающий крик – всё одновременно звучало в моей голове и норовило разорвать меня изнутри на молекулы.

Я вцепился руками в голову. Сколько ещё это будет продолжаться?! Я пытался закричать, потребовать остановить это, но не мог воспроизвести ни единого звука. Хор одного некроманта крепнул и множился, становился всё оглушительнее, слова неестественно ускорялись и вот, обратились в нечленораздельный гул, а мои муки уже достигли предела.

– ТАК ИСПОЛНИ ЖЕ МОЮ ВОЛЮ! – с внезапной чёткостью прокричали все голоса, и в этот миг мне на грудь будто бы свалилось что-то большое и тяжёлое, и в полной тьме зазвенела тишина.

Ни единого проблеска в непроглядном мраке, ни одного звука. Я не смел пошевелиться, боясь понять, что от меня ничего не осталось, что шевелить уже нечем, и меня самого больше нет. Опять, и теперь окончательно. Мне страшно это осознавать.

Но вот я понимаю, что всё ещё чувствую себя. Подо мной твёрдая поверхность. Кажется, лежу на спине. По крайней мере, у меня ещё есть спина! Набираюсь смелости, делаю одно движение, второе, третье, и понимаю, что у меня есть ещё и руки, ноги и голова. Вот что значит счастье!

Смех вырывается из моей груди.

– Никита? – слышу неподалёку. – Где ты?

Голос Сумрака напряжён и взволнован.

– Где-то здесь! – всё ещё нервно посмеиваясь, отвечаю я.

– Где – здесь? Что с тобой?

Я встал на четвереньки и пополз на его голос.

Темнота резко рассеялась, и я понял причину её внезапного нападения. Оказывается, я упал прямо на колумбарий, а как дух бестелесный, не врезался в него, а пролетел насквозь и оказался внутри.

 

Поднявшись на ноги, осмотрел фотографии своих «соседей» и мысленно извинился за невольное вторжение в их обители.

– Нормально всё со мной, – сказал молча негодующему Сумраку. – Упал вдруг прямо в колумбарий, а там темно, вот и не понял, где я. Так что с ритуалом? Ты закончил? Что дальше?

Некромант был в неистовстве. Книга тряслась в руке, а кость едва не выскользнула между пальцами.

– Почему ты упал? – выпалил он. – Ты не должен был выходить из круга! Как так вышло, что ты всё время стоял спокойно, а в самый важный момент вдруг упал?!

– Да не знаю я! Как будто валуном огрело, я сам ничего не понял! – кинулся я на свою защиту, так как Сумрак грозился сорваться на крик. – Что ты на меня-то орёшь? Сам-то всё сделал правильно в этом своём ритуале?

Он уже открыл рот, чтобы текстануть в ответ, стиснул зубы и сдержался. С видом человека крупно облажавшегося кинул дневник на сумку, шлёпнул по надрезу ватой, закатал рукав, поднял шкатулку и почти уже спокойно проговорил, убирая в неё кость:

– Мало подготовки. Всего одна ночь, этого очень мало! Ритуал сложный, заклинания нужно произносить строго определённой интонацией и в определённой громкости. Определённые мысли, определённое состояние души и даже эмоций. Одно слово, одна неверно произнесённая буква, лишняя мысль, случайное движение и… и ничего.

Неудача сильно подкосила его. Как ни пытался он казаться невозмутимым и вполне готовым к нулевому результату, уязвлённое самолюбие оставляло явственные следы на его лице и в каждом движении. По старой памяти я хотел было мысленно позлорадствовать провалу заносчивого «чёрного мага», но тут вдруг ощутил необъяснимое желание уйти.

Меня тянуло куда-то вдаль, к соседнему ряду колумбариев и почему-то обязательно к другой их стороне. Не понимая и не пытаясь понять этой тяги, я оставил некроманта собирать свои пожитки, доверился манящему зову и через минуту встретился лицом к лицу с тем, кто звал меня.

Абраменко Глеб Васильевич, ушедший в декабре минувшего года. Отец Леры.

С лёгкой улыбкой он смотрел на меня с керамической фотографии, живой, полный сил и… обеспокоенный. Не знаю, отчего вдруг на меня нашла мысль о его тревоге, возможно, последствие моей внезапной суеверности, но… но я отчётливо видел в его добродушных глазах отчаянную скорбь и мольбу.

Обжигающей волной на меня нахлынул поток образов. Я увидел страдания Леры и Катерины. За секунду их сегодняшняя перепалка пронеслась в моей голове ускоренной съёмкой, а под конец до боли в глазах замерцали двое. Суровый Роман и Глеб Абраменко, разражающийся немым криком.

Я бросился прочь и подлетел к Демиду.

– Ты должен упокоить дух Лериного отца! – выпалил я.

Некромант удивился, но продолжил складывать в сумку свой арсенал.

– С чего ты взял, что ему нужна помощь?

– Я нашёл его могилу и почувствовал, что… Короче, он не может обрести покой, пока его семья страдает из-за Лериного отчима, Романа.

Закрыв сумку, Демид расправил плечи и устремил вдаль холодный взор.

– Это их семейное дело, и ни мне, ни тебе в это вмешиваться не нужно, – холодно отрезал он. – Её семья страдает от её же упрямства, и помочь надо не мёртвому, а ей это упрямство обуздать.

– А ты помочь не можешь?

– Здесь поможет психолог, а не некромант. Максимум, медиум, через которого её отец сам вправит ей мозги.

– А… – опешил я. – А поддержку неравнодушного друга кто-то отменил?

Говорил это я уже в его спину. Демид закончил свои дела и направился к кладбищенским воротам.

– Что ж ты за друг такой? – догнал я его. – В чужой квартире её с ментами бросил, и пальцем не повёл, её мёртвый отец просит помощи, а ты!.. Зачем ты вообще с ней водишься, если тебе так на неё наплевать?!

– Тот сержант понял, с кем имеет дело, и падчерицу следователя оформлять бы не стал…

– Тебя надо было оформить!

– А если мёртвые не могут найти покоя, они сами обращаются за помощью к медиумам или некромантам.

Его безразличие напустило на меня неподдельное бешенство. Последний вопрос он проигнорировал так спокойно, будто бы он и не был задан.

– Я вот не обращался. Даже не знал, что вы существуете.

– Я уже говорил, что твой случай особенный, а в силу своего статуса я только такими и занимаюсь.

– Статуса?!

– Пока я не разберусь в твоей ситуации и не проведу успешный ритуал, остальным мёртвым лучше подождать или обратиться к другому магу. Даже обитателям загробного мира приходится становиться в очередь. Это в твоих же интересах, Никита!

Он был непреклонен. Уговорить его помочь или хотя бы выслушать меня до конца я уже не пытался. В этом не было никакого смысла. Усопший обратился не к профессионалу загробных дел, а ко мне, неизвестной ошибке природы или тайного замысла Господа. Стало быть, мне необходимо разобраться. Для начала в том, что же я такое.

С этими угнетающими мыслями я и вернулся не солоно хлебавши в дом страдающих душ.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru