Юрий Францевич Курц
Золотая Грива
Боль первой потери
Все отправляются на поиски Баюна. Встреченная папой Славика женщина говорит, что видела недавно, как стая бродячих псов гоняла у реки какую-то кошку. И указывает направление. Горка и папа Славика бегут по берегу. Под кустом черёмухи Горка видит что-то белое. Это Баюн. Он лежит на боку, вытянувшись, с закрытыми глазами.
– Баюнчик! Родненький! Что с тобой? – всхлипывает Горка.
Кот открывает глаза, пытается поднять голову, но у него нет сил. На морде, спине и лапах запекшиеся сгустки крови.
Папа Славика снимает с себя пиджак. Завёртывает в него Баюна и, прижав к груди, быстрым шагом возвращается в дом. Горка семенит за ним. Баба Лина, дед Аким и Славик встречают их у ворот.
– Собаки порвали! – выпаливает Горка.
– Ах, горе-то какое! – всплескивает она руками, – Баюнчик, миленький мой. Надо его вести в ветлечебницу.
– Баба, он такой слабый, а вдруг не довезём?
– Твоя правда, Горушка.
Отец Славика достаёт из кармана мобильный телефон. Звонит в ветлечебницу города. Обещает любую плату за услугу.
Приезжает ветеринарный врач, молодой парень. Он делает несколько уколов. Внимательно осматривает раны. И выносит приговор: лечить нет смысла. Раны очень тяжёлые, несовместимые с жизнью.
Но все ещё не теряют надежды. По очереди держат Баюна на руках. Гладят по головке и спинке. Кот часто и тяжело дышит. Открытые глаза его постепенно стекленеют. Он глубоко вздыхает последний раз и вытягивается во весь рост, как обычно делал это после пробуждения. Обнявшись, баба Лина и Горка, плачут навзрыд.
Уже на другой день по дачному посёлку разносится слух: ночью в нелюбимом всеми особняке полиция арестовала группу парней, среди которых был водитель автомобиля хозяина особняка. Он оказался руководителем шайки преступников, промышлявших похищением людей и требующих за них выкуп. Жертв они скрывали в подвале. Кто же будет искать в доме большого областного чиновника?
Приезжает следователь, который вручает Горке благодарственное письмо в рамке под стеклом за помощь полиции в раскрытии преступления. О нём выходит статья в местной газете. Но Горке нет от этого никакой радости: он тяжело переживает смерть Баюна и очень горюет.
Через несколько дней к нему в гости приезжает Славик. Он хочет поддержать нового друга и привозит потрясающий подарок, от которого у Горки перехватывается от восторга дыхание. Это трёхмачтовый парусник – барк «Крузенштерн» – метровая копия легендарного русского судна, совершившего некогда кругосветное плавание. Он снабжён электронным двигателем и управляется пультом.
До самого вечера дети пропадают на реке, гоняя по её поверхности дивную плавающую игрушку. А по берегу, не оставляя следов, прогуливается кот Баюн и улыбается своей скрытой кошачьей улыбкой.
Тихая радость
Баба Лина прибирается в избе. Горка ещё спит. На его письменном столе – листочки исписанной бумаги – муки вечернего творчества. Баба Лина надевает очки.
«Подползла к тайге снеговая туча. Увидел её белый заяц:
– Давай! Давай, туча! Поскорее сыпь снегу. А то у меня шубка белая. Меня на чёрной земле хорошо видно, не спрячешься от врагов.
– Не надо снегу! – кричит серая куропатка. – Засыпешь землю, как я себе еду добывать стану? У меня ножки слабые.
– Не слушай её, туча, – ворчит Мишка-медведь, – я уже в берлогу залёг. Наметай сугроб сверху – теплее будет!
Дружным воем запротестовали волки.
– Нас, волков, ноги кормят. Как мы будем в глубоком снегу ходить?
Остановилась туча, раздумывает, что делать? Из тайги разные голоса летят:
– Не надо снега!
– Давай снега!
– Приходи, туча!
– Уходи, туча!
Думала, думала туча, да и посыпалась снегом: так природа велит, нельзя по-другому.
Читает баба Лина. Ошибки легонько исправляет, знаки препинания расставляет.
А вот и поэзия.
Берёзка зимой
Возле дома берёзка седая
Снег под нею – пушистым ковром,
Голубые снежинки порхают
И в огромный сбиваются ком.
Спят на веточках нежные почки,
И тайга задремала вдали.
И, нахохлившись, словно комочки,
Под берёзой сидят воробьи.
В моей комнате лёд на окошке,
Спит под снежной подушкой река,
И большая луна, словно кошка,
Прячет нос свой в густых облаках.
Баба Лина нежно улыбнулась. Конечно, о своём открытии она ему не скажет. Будет ждать, когда он сам не вытерпит и поделится творчеством. А пока в сердце бабушки загорается огонёчек, который зовётся тихой радостью.
У Горки есть заветная мечта – стать морским капитаном. Но часто бывает так, что сделанное или увиденное внуком, на какое-то время затмевает мечту и вызывает горячее заявление – буду художником, лесничим, врачом, строителем, хоккеистом, космонавтом.
Баба Лина воспринимает мечты внука спокойно. Важно, чтобы он вырос добрым и отзывчивым на людскую беду. А с любимым делом Горка определится сам.
Волшебный огонь
На Золотую Гриву наползают вечерние тёмно-серые облака, по крышам домов и кронам деревьев шлёпает ласковыми ладошками мелкий дождик. Монотонные звуки навеивают сон, и Горка засыпает раньше обычного. Встаёт с постели он тоже рано – на восходе солнца. На вершине сопки вздымается над всеми деревьями высокая сосна. И в самой середине её кроны Горка видит белый огонь. Он дрожит, переливается разными цветами и сыплет во все стороны радужные искры. Спустя какое-то время исчезает. Потом появляется снова после очередного дождя или густого тумана, поднимающегося от реки над сопкой. Какая-то тайна прячется на её вершине.
– Баба Лина, – интересуется Горка, – а может быть вон за той горой сказочный город?
– Не знаю, Горушка. Я там никогда не была. Но всё возможно. Сказка никому не подчиняется и живёт там, где захочет, в самых неожиданных местах.
– А можем мы сходить туда и посмотреть?
– Конечно, – не хочется бабушке огорчать внука, – вот поднаберусь силёнок. В гору-то я ходок тяжёлый.
Время идёт. Сил у бабы Лины не прибавляется. А лето уже давно перешагнуло свою макушку. И Горка решается.
Ранним утром, пока ещё бабушка спит, он видит на сопке белый огонь и идёт к нему. Переходит речку с водой по грудь. Потом прыгает по шатким замшелым кочкам болотца. Продирается сквозь сплошную заросль ерника.
В траве мелькает красное пятнышко. Это божья коровка. Горка выуживает её и кладёт себе на ладонь. Она поджимает лапки и, замерев, походит на небольшую круглую пуговицу в чёрных точечках. Успокоившись, ползёт по ладони.
– Хорошо тебе, – говорит Горка, – ты можешь летать, не надо преодолевать завалы и чащобы … Лети уж, дурёха! – он дует ей под крылышки и завистливо наблюдает, как она преодолевает воздушное пространство.
С расцарапанным коленом Горка выходит к подножию сопки. Из-под большого валуна выбивается ручеёк. Горка жадно припадает к нему губами. Он уже испытывал эту радость, когда ходил с дедом Акимом в поход.
– Этот родник источается из самого сердца земли, – пояснял он, – потому он такой чистый и сильный. Попьёшь из него – и сам наполнишься силой. Вот, попробуй!
Горка пил тогда из дедовых ладоней. Грудь обжигало холодным огнём. Но по желудку и всему телу разливалась приятная теплота.
– Ну как? Прибавилось сил?
– Ещё как!
– Но пить надо в меру, чтобы не застудить горлышко.
– Дед Аким, а разве у земли есть сердце?
– А как же, она ведь живая. Только оно не такое, как у людей. И большое-пребольшое. Огромное-преогромное. Сколько воды-то надо на свою поверхность перекачать. Всех напоить: и травы, и деревья, и животных, и людей. Вот выйди на еланьку, приложись к земле ухом, и ты услышишь, как работает её сердце.
Горка утоляет жажду, благодарит ручей, как это делал дед Аким, и лезет на сопку. Склон довольно крутой, ноги в кедах скользят. Горка цепляется руками за каждый кустик и каждый камень. Расцарапывает и второе колено, но не замечает этого. Вершина сопки приближается. Ещё несколько метров, и он увидит волшебный город. Сердце его учащённо стучит. Вот, наконец, и сосна. Но что это? За ней – другая сопка, а за той – следующая. А потом ещё и ещё, и они, удаляясь, пропадают в синей дымке.
У Горки перехватывает во рту от волнения и досады. Перед ним открывается голубой океан простора, пронизанного солнечным светом. Вокруг ощущается необыкновенная лёгкость безграничного счастья. Между землёй и небом мечутся радостные птичьи крики. Над вершинами деревьев, чуть подрагивая мощными крыльями, кружит коршун.
Горка осматривает сосну. Она растёт среди больших серых камней, лобастых, крепких с глубокими трещинами на поверхности. Часть корней дерева выступают из-под земли, цепко охватывая один из камней. Корни походят на загорелую руку бабы Лины с синеватыми жилками на тыльной стороне ладони, набухшие от долгой жизни и работы. Горка нежно гладит корневые свивы ладошкой. Обходит ствол сосны, пристально вглядываясь в её крону. Никакого огня не видно. Он снова окидывает взором таёжную даль и на одной из сопок замечает его. «Значит, тайна переместилась туда, – Горка огорчённого вздыхает, – я испугал её».
С высоты сопки виднеется автомобильная дорога. На краю деревни строится новый дом. По берегу реки движется группа людей с рюкзаками за плечами. Едва различимый в небесной синеве летит самолёт, оставляя за собой белый ломкий след. Но внезапно над тайгой чернеет: надвигается туча. Надо где-то укрыться от непогоды. Горка обегает глазами пространство вокруг себя. Подходящего укрывища нет. А прятаться в грозу под деревом опасно – в него может ударить молния.
С одной стороны сопка совершенно безлесая, покрытая невысоким разнотравьем и мелким кустарником. Можно спуститься вниз, к подошве. А там совсем рядом речка. А от неё до посёлка рукой подать. Раскинув руки в стороны, словно птица крылья, Горка бежит по склону, шустро перебирая ногами. Туча настигает его на берегу речки. Он видит рыбацкий шалаш и стремглав юркает в него.
Внутри тепло и сухо. Горка зарывается в ворох душистого сена, приготовленного, видимо, кем-то из рыбаков для ночлега. Кто-то сердито ударяет тяжёлой палкой по железной бочке. Потом ещё и ещё. Над шалашом шумит. Сладко пахнет берёзовым веником, как в бане. Входной проём шалаша заполняется белесой струистой мглой. Гроза кончается быстро. Горка пригрелся в своём убежище до приятной дрёмы. Покидать тёплое место ему не хочется. Но он вспоминает о бабушке: она, конечно же, ждёт и ищет его.
Горка вылазит из шалаша. Трава вокруг, освещённая дождём, зелёная-презелёная, вдруг начинает желтеть, потом голубеть, затем краснеть и далее чередоваться всеми существующими на свете цветами. Горка смотрит в небо. А там – дуга цветная. Радуга! Это она движется к Горке по траве. Вот уже возле его головы. Горка осторожно поднимает руки вверх и двигает ими в воздухе вверх-вниз, вперёд-назад, влево-вправо. На руках Горки – цветные полоски. Искрятся, как снежинки на снегу в солнечный день.
«А может это опасно – трогать радугу? – спохватывается Горка, – вдруг полоски навсегда на руках останутся?» Убрал руки – никаких следов. «Может радуга влажная?» Но руки-то сухие.
Смотрит Горка в небо. А радуга поднимается всё выше и выше. А ей навстречу с восточной стороны – другая радуга движется. Раз – и соединяются. И такими становятся яркими!
Горка перебредает реку на мелководье. Глупые маленькие гольяны щекотливо тычутся ему в ноги.
Во дворе дома бабушки толпятся соседи. Баба Лина сидит на крыльце и плачет.
– Баба Лина, я вернулся! – Горка бросается к ней. – Всё хорошо, не плачь!
– Где же ты пропадал, Горушка? – ласково говорит баба Лина, обнимая и целуя его. – Я уж и не знала, что делать, куда бежать, где тебя искать.
– Баба Лина, – волнуясь, Горка с трудом проталкивает слова через сухое горло, – баба Лина, я виноват, прости меня, пожалуйста. Я не нарочно. Я ходил смотреть сказку.
– Это куда же, милый мой стригунок? – бабушка вытирает на своём лице уже счастливые слёзы.
– А вон туда, – и Горка показывает рукой на сопку.
И все находившиеся во дворе люди смотрят в ту сторону. На вершине сосны весело и призывно подрагивает овал белого огня.
– Она вернулась! – восклицает Горка.
– Кто она? – спрашивает бабушка.
– Сказка.
Сутки в тайге
Созревает голубика. Дед Аким предлагает Горке сходить на сборы на один из недалёких ягодных куреней с ночёвкой. Баба Лина хоть и волнуется – мало ли что может ночью случиться, вон сколько лихого люда шастает ныне по тайге, – но внешне не выдаёт своего опасения. Однако дед Аким догадывается:
– Вы, Алина Агаповна, не беспокойтесь! Место там тихое. Окружено болотами. Если не знаешь тропы, то и не пройдёшь. Вот там никого и не бывает. Я с собой ружьецо возьму, да и Лаки с нами. Утречком уйдём и следующим утречком вернёмся. Да и связь по мобильникам в том местечке не пропадает. А первую ночь в тайге Егор Данилович на всю жизнь запомнит. Это как первая любовь, – смеётся дед Аким.
Баба Лина провожает ягодников в тайгу, как на фронт, и вздыхает, и обнимает, и след крестит.
Горка и дед Аким идут по окраине болота. Мох под ногами мягко проседает, чавкает жижа, пружинят кочки. То тут, то там попадаются на глаза приземистые, как горбуны, чахлые деревья.
Горка несколько раз не попадает ногами по центру кочек и чуть не по колено ухает в холодное блюдце воды.
Дед Аким слышит его недовольное пыхтение за спиной и понимает, в чём дело. Он сворачивает с тропы в сторону сопки. Вскоре они выходят на сухую поляну.
– Давайте, Егор Данилович, тут ненадолго отаборимся, разведём костерок и обсушимся.
– И зачем они нужны, эти болота? – Горка недовольно стягивает резиновые сапоги, чтобы снять их для просушки.
– Нужны, Егор Данилович, очень нужны. Вот болотце доставило вам некоторую неприятность, а вы уже на него рассердились.
Дед Аким обдирает кору со старой высохшей берёзы, обламывает ветки.
– Запомните, Егор Данилович, в природе нет ничего ненужного, ничего лишнего. Природа – величайший и самый рачительный хозяин.
Дед Аким разводит костёр. Втыкает неподалёку две палки. На них надевает сапоги Горки.
Появляется Лаки, мокрый с лап до головы. Он прыгает вокруг хозяев. Отряхивается. Алмазным веером летят во все стороны брызги. Глаза его светятся счастьем.
– Вот видите, Егор Данилович, как радуется болоту Лаки. Кого-то гонял там или играл.
– С кем там играть? – хмурится Горка.
– О-о-о! Болото – родной дом для многих живых существ. Там гнездятся лягушки, журавли, цапли, волчки, выпь, чибисы, ондатры, бобры. Это вообще на всех болотах. На наших таёжных – поскромнее. У нас они небольшие, выпуклые. Учёные их называют сфагновыми, верховыми. А знаете, каково главное назначение болот?
– Не знаю, – продолжает хмуриться недовольный Горка.
– Они являются хранителем огромных запасов воды. Вот вам известен такой предмет, как губка?
– Конечно! Это такая очень мягкая штука с дырками. Баба Лина моет ею посуду.
– Правильно. Губка хорошо всасывает и удерживает воду. Вот так же ведут себя болота. Во влажную погоду – дожди, снегопады, туманы, – они, как губки, впитывают в себя воду из воздуха и окружающих земель и хранят её. Если случается сухое время года, то щедро отдают влагу обратно. Многие великие реки на земле берут начало в болотистых местах, а по пути движения пополняются ручьями, которые тоже рождаются в болотах. Они являются аккумуляторами воды в природе. Вот так-то, мой юный друг!
Солнце в облачной пелене поднимается к полудню. Сапоги просыхают. Костёр догорает. Дед Аким тщательно затаптывает угли.
– Ну-с, мой юный друг, вперёд! Ещё метров сто – и курень голубики. Она, кстати, тоже растёт на слегка заболоченных местах, как и клюква, и морошка, и моховка. И люди придумали каждому месту своё название: зыбун, ходун, топь, кочкарник.
– А мы на какое идём? – интересуется Горка. Он уже забыл о своей обиде на болото. Ему не терпится встретиться с голубикой.
– Думаю, на кочкарник. Воды там открытой нет, но влажно.
Вскоре ощущается запах болотного багульника. С ним Горка знаком. Если долго находиться в его зарослях, то начинает болеть голова, зато прекрасно очищается носоглотка. Багульник всегда соседствует с голубикой.
Появляется, наконец, и она. Ягоды крупные, сочные, ядрёные, похожие размером на виноград.
– Ну, Егор Данилович, ведерко мы с вами наберём махом. Отменный курень. Давно такого не встречал.
Дед Аким обвязывает колени полиэтиленовой плёнкой от голеней до самого паха, помогает Горке. Это для того, чтобы можно было обеими руками собирать ягоду, стоя на коленях. Земля влажная. На корточках – быстро затекают ноги, а в рост – вниз головой – появляется боль в темени.
Горка приглядывается, как сноровисто обирает дед Аким хрупкие веточки. Приноравливается и постепенно набирает скорость сам. И, оказывается, это совсем не трудно. По началу ягоды попадают в Горкин рот, вяжут и наполняют желудок чуть горьковатой сладостью. А вскоре идут горсточками только в кружку, а из неё – в ведро.
Через пару часов оно наполняется, по выражению деда Акима, «с опупком». Он разгибает спину, потягивается.
– Кончил дело – гуляй смело. Тут неподалёку есть местечко с родником. Там мы и устроимся на отдых.
Скала уходит прямолинейно ввысь. Частично её лицевая сторона голится гранитом, но на других растут, вцепившись в камни, сосны, лиственницы, берёзки, осинки и мелкий разнообразный кустарниковый чапыжник. В давние времена ветер занёс в расщелины скалы семена разных деревьев, они дали ростки, и так появилось дружное и стойкое семейство.
Из-под скалы выбивается ручей. Вода тонким слоем растекается по ровной поверхности гранитной плиты, устремляется в естественный каменный желобок, блестящим свивом падает с метровой высоты в образовавшееся небольшое озерко и уже из него продолжает дальнейший путь.
– Вот тут, Егор Данилович, и устроимся на ночлег.
Дед Аким достаёт из вещмешка компактный свёрток плёночной двухместной палатки. Вырубает топориком колышки из тонкой сухостоины – для её крепления и с помощью Горки ставит под скалой. Потом рубит лиственничный лапник и густо устилает им землю под пологом. Горка собирает для костра сушняк. Лаки, переполненный счастьем, прыгает рядом, поочерёдно выказывая свою любовь хозяевам.
Дед Аким сооружает таганок из двух вбитых в землю рогулек и поперечной толстой палки. Вешает на него котелок с родниковой водой. Когда она закипает, заливает корейскую лапшу, крошит в неё колбасу, а в оставшийся в котелке кипяток сыпет заварку собственного производства из восьми трав, важной из которых является кипрей.
– Знаете, Егор Данилович, – говорит он, приступая к чаепитию, – есть какая-то магия в еде, приготовленной на костре. Вот дома употребляешь те же компоненты – один к одному, а вкус не тот. Конечно, корейская лапша в пакетах – это утоление голода, не более того. Какая от неё польза? Вот если бы русский супец. Да-а-а! Но вот нет, к сожалению, у меня для него того, чего нужно, а главное – свежего мясца. А оно бывает только у охотников. А я, увы, уже давно оставил этот промысел, хотя мясо употребляю. Большинство населения любит мясо, только не желает знать, как оно добывается. Не очень, надо сказать, это занятие приятно.
– Деда Аким, а ты был охотником? – вдруг спрашивает Горка.
Дед Аким тупится в лёгком раздумье.
– Наверное, был. На любительском уровне.
– Что значит «на любительском»?
– Охотники подразделяются на два вида: промысловики и любители. Те, что добывают зверя профессионально, для получения мяса и шкур и заработка денег, называются промысловыми охотниками, а если ради спортивного интереса, то охотниками-любителями. Пожалуй, я и отношусь ко вторым. Я же, Егор Данилович, занимался научной работой и порой просто вынужден был добывать зверя. Случалось, что ездил в тайгу с компанией. Но, – дед Аким сконфуженно кхекает, – до поры до времени.
– До какой поры? – не отстаёт Горка.
– Можно сказать до той, когда вышел на пенсию. Уговорили меня как-то ребята съездить в тайгу на загонную охоту косуль.
– На загонную?
– Ну, вот обнаруживают охотники стадо косуль и разделяются на две группы. Одна криками да выстрелами пугает животных, гонит их в специальное место, где на номерах их поджидают стрелки. Вот я и стоял на одном номере в распадке. И выскочила на меня косуля, как-то неожиданно. Я из двух стволов картечью – наугад. И попал в ноги. Упала она.
– Картечью?
– Это такие шарики из свинца. Убойная сила! Подбегаю к косуле, а она подняться пытается, голову кверху вздымает, а из глаз слёзы бегут. Вот такие светлые горошины. Никогда в жизни не видел! И у самого – слёзы из глаз. От чужой боли. Вот тогда я и дал себе клятву никогда в жизни больше не убивать никаких зверей, никаких животных.
Замолкает дед Аким. Смотрит в одну точку и моргает, моргает глазами, точно вновь переживает те горькие минуты своей последней охоты.
– Знаете, Егор Данилович, ведь и настоящий охотник-промысловик, тоже испытывает порой это чувство… Ну, как попонятнее выразиться, неловкости, что ли. Убийство не может доставлять удовольствие ни одному нормальному человеку. И у охотника чувство милосердия всегда лежит где-то на донышке сердца.
Вот Филипп Матвеевич – егерь наш, охотник, как говорят, от Бога, мне рассказывал. Встретилась ему как-то в тайге молодая лосиха. Взял он её на прицел, а курок спустить у ружья не может. Стоит лосиха, тёмненькая такая, ножки беленькие, голова точёная; смотрит по сторонам, точно сама себя стесняется. А кругом – ёлочки, кустарничек кудрявый, небо голубое-преголубое. А она стоит и егеря разглядывает. Ну, прямо картина писаная! Как в такую красоту пулю-то пускать? И опустил, Филипп Матвеевич, ружьецо.
Дед Аким выгребает из золы клубни картофеля и подбрасывает в костёр сосновые сучья. Огонь быстро набирает силу. Светлые полосы отсветов дрожат на водной ряби озерка, словно кривые мечи утыкаются в бережка. Серые сумерки опускаются на землю, точно распахивается и раздвигается на несколько метров водная гладь, высвечиваемая лёгким трепетом пламени.
– Осуждаю ли я то время, когда ходил по тайге, брал на прицел ружья и кончик ножа чью-то звериную жизнь? Скорее всего, нет. Так сложилось: миллионы лет человек жил и развивался за счёт охоты, то есть обеспечивал свою жизнь, отнимая её у других. Правильно ли это? Вот эта мысль заставила меня на склоне лет повесить ружьё на стенку. Многое пересмотрел, от многого отказался, ко многому изменил отношение, о многом передумал, но ответить на этот вопрос не мог. И не могу.
– А с медведем ты встречался?
– Да, два раза сподобился.
– Стрелял?
– Стрелял.
– И убил? – в глазах Горки просверкивает страх.
– Не в него стрелял, а в воздух, чтобы отпугнуть. Мишка – зверь мирный. Он злой, когда шибко голодный. Это случается, если что-то ему помешает залечь на зиму спать в берлогу, вот он и шатается по зимней тайге в поисках пропитания. Его так и кличут – шатуном. Он может в голодном ослеплении и на человека напасть. И если его ранят.
– Ну, а когда ты стрелял, это как было?
– Ягоду мы компанией на одной еланьке собирали. Голубику. Мишка её тоже обожает. Вот и появился на куренях. А сборщики-то в основном женщины да подростки. Вот и стали мы кричать да в вёдра стучать, а я – из ружья вверх бухать. Косолапый такого шума не переносит. Удрал в тайгу, пятки смазал.
Смеётся дед Аким. Смеётся Горка.
– В таких случаях говорят: счастлив человек, что не попал в лапы медведя, да и медведь счастлив, что избежал пули человека.
– Значит, клятву ты не нарушаешь? – с подвохом в голосе спрашивает Горка.
– Держу. Считай, уже более трёх десятков лет.
– А зачем ружьё с собой берёшь?
– На всякий непредвиденный случай, Егор. Тайга есть тайга. Она разгильдяев и ротозеев не любит.
Небо за вершинами деревьев ещё слегка светится. На его фоне особенно чёткими выглядят чёрные кружева ветвей. Звёзды незаметно тускнеют и вяло помигивают, словно на них время от времени набегают какие-то небесные незримые тени.
– Деда, мне надо отойти, – говорит Горка.
– Вас проводить?
– Не надо, – хорохорится Горка, – я не маленький.
– Возьмите фонарик. Он висит у входа в палатку.
Когда костёр скрывается за гущей чапыжника, Горку обступает такая темень, что он не видит собственных ног. Затягивая ремешок на джинсах, Горка слышит какое-то движение в глубине деревьев. Проявляются какие-то невнятные звуки, похожие на человеческий шёпот. Где-то вверху с треском обламывается сухая ветка и шумно шлёпается на землю. Скрипит и словно постанывает какое-то дерево. Вдалеке кто-то ухает. Проносится по вершинам сосен ветер. Горка напрягает внимание и даже перестаёт дышать. Слышатся чьи-то шаги. Кто-то медленно и осторожно обходит место расположения палатки. В этих шагах и едва уловимый шелест травы, и тихое потрескивание мелких веточек и сучков, и мягкое проседание влажной земли. При мысли о том, что деда Аким сидит у костра, ничего не видит вокруг, а сейчас к нему присоединится и он сам, и освещённые пламенем костра они будут видны как на ладони, всё тело Горки слегка холодеет. Освещая фонариком пространство перед собой, словно ожидая нападения, Горка пятится назад, натыкается на кусты и деревья, и спиной вперёд выходит к костру.
– Вы это чего, Егор Данилович? Что-то увидели? – интересуется дед Аким.
– Кто-то ходит поблизости и наблюдает за нами, – голос у Горки растерянно дрожит.
– Не пугайтесь, Егор Данилович, – спокойно говорит дед Аким, – там никто не ходит. Если бы кто-то был, то Лаки уже бы давно услышал и забеспокоился. А он, видите, полёживает себе у огня, бока греет.
– Но я слышал шаги, – Горка ещё не может отойти от напряжения.
– В тайге так бывает. Земля за день нагревается, а потом остывает. То есть дышит. И возникает ощущение чьих-то шагов. Дай волю воображению – и явится страх. А у него, как известно, глаза велики. Успокойтесь!
Горка присаживается к костру. Теперь все смотрят в его синюю дрожащую середину. В огне возникают и рушатся розовые, рубиновые и жёлтые замки и призраки. Сухой жар исходит от них, проникает через глаза и кожу в грудь и голову. Взбудораживает кровь, и она начинает гудеть в ушах.
Лаки поднимает морду, принюхивается, слушает, как шумят над головой сосны, снова кладёт голову на лапы и закрывает глаза.
– Деда Аким, о чём сейчас думает Лаки?
– Кто же это знает? Наверное, о прошедшей короткой жизни. Вспоминает какой-нибудь случай.
– На охоте?
– Вряд ли… Он никогда не был на охоте, как промысловая собака. Это полностью сугубо домашнее животное. Я взял его трёхмесячным щенком и вырастил здесь, в дачных условиях. Не натаскивал ни на какие промысловые дела. Его ум, сообразительность, находчивость достались ему по наследству от природы его предков – русских борзых собак, хотя он породистой собакой не считается. Ну и что? Он добрый, смелый и очень умный пёс.
Лаки понимает настрой хозяина, начинает лизаться.
– Окстись, – отворачивает лицо дед Аким.
– А я тоже так хочу, – завидует Горка.
– Лаки, – приказывает дед Аким, – ступай к Егору Даниловичу.
Лаки тотчас подходит к Горке и утыкается ему носом в шею.
– Ну, я же говорил, какой он умница!
Дед Аким смотрит в небо.
– Звёзд не видно. Облачность. И комарьё появилось. Явные признаки завтрашнего ненастья.
Давайте, Егор Данилович, устраиваться на ночлег.
В палатке они ложатся спинами друг к другу и укрываются шерстяным пледом. Немного тесновато, но зато тепло. Лаки ложится в ногах у самого входа в палатку. Горка быстро погружается в сон.
Утром он просыпается от страшного шума. Вокруг палатки всё двигается: прогибаются под ветром стенки палатки, скрепят и стонут деревья, трещат ветки. Деда Акима и Лаки рядом нет. Это пугает Горку. Но вдруг клапан открывается и со смехом в неё вползает дед Аким.
В одной руке он держит котелок.
– Вот, успел кипяточку заполучить.
Тучка подходит. Хлестанёт сейчас.
Пока они пьют чай, обрушивается ливневый дождь, сильный, шумный, но короткий. В небе появляется солнце.
Ягодники свёртывают палатку. Пахнет мохом и мокрой землёй.
– Надо нам поспешить, Егор Данилович, скоро опять задождит.
– Так на небе солнце и ни облачка! Вот только над тайгой белые клочья поднимаются.
– Это зайцы варят обед.
У Горки в который раз за сутки округляются глаза:
– Какой обед? Как варят?
– Так в шутку таёжный народ называет приметы скорого ненастья. Белые клочья облаков – это признаки насыщения воздуха влагой, а значит скоро … – дед Аким вопросительно смотрит на Горку.
– Пойдёт дождь, – бодро отвечает тот.
– Совершенно верно.
Они собирают рюкзаки. Дед Аким перекидывает ружьё через плечо и берёт в одну руку ведро с ягодой.
– Ну, спасибо вам, хозяева тайги за приют и ласку.
