Залидара Романова
Ростки под гнётом
Солнце стояло в зените. Значит, вскоре должен был появиться генерал.
Мальчик уселся поудобнее, лениво прислушиваясь к часовым. Но те, как и всегда, даже не подозревали, что у них над головами, словно маленький дух-хранитель, восседал сын кухарки, зорко следивший за дорогой. Он и сам не замечал, что с его внимательностью мог бы заменить двух взрослых стражников в чёрных доспехах и вовремя заметить опасность, если бы такая появилась.
Но в этот день угрозы не предвещалось. В этот день возвращалась легенда.
Первый силуэт возник на горизонте, словно сотканный из дорожной пыли. Потом второй. Третий. Байек замер, вцепившись в черепицу крыши, как если бы от этого зависела его жизнь. Глаза мальчика расширились, сердце застучало быстрее. Когда же из пыльного марева, клубящегося над дорогой, начали проступать фигуры, он едва не вскрикнул от восторга. В последний миг сунул себе в рот кулак, заглушая радостный возглас, но его тело уже лихорадочно дрожало от нетерпения.
Три колесницы, запряжённые смоляными, как сама ночь, жеребцами, приближались к замку. Их массивные деревянные колёса с грохотом врезались в каменистую дорогу, разбрасывая гальку и песок в стороны. Они неслись вперёд с той холодной, методичной мощью, которая принадлежала только тем, кто не знал поражений.
Над центральной колесницей развевалось знамя. Гигантская жар-птица, вышитая золотыми нитями на угольно-чёрной ткани, полыхала в лучах солнца, её крылья, казалось, то вздымались, то опадали, будто она и впрямь готовилась вспорхнуть в небо. Байек на мгновение забыл дышать.
Внизу, у ворот, словно пробуждаясь от дремоты, засуетились часовые. Один из них, осознав происходящее, метнулся к сигнальному рогу. Его пальцы дрогнули, когда он поднёс инструмент к губам, и мгновение спустя воздух разорвал гулкий, торжественный звук.
Где-то в стенах дворца, в самом его сердце, сейчас зазвенят кубки, женщины прикроют рты ладонями, а княгиня Елена, быть может, слегка приподнимет уголки губ, услышав долгожданный сигнал. Чёрный легион вернулся.
Но Байека интересовало совсем другое. Он искал глазами одного-единственного всадника. И вот, наконец, увидел.
В голове у процессии, возвышаясь над всеми, на своём чёрном, как сама тьма, коне, ехал Хейдрал. Он был одет в броню, тёмную, выкованную самой ночью, и только на нагрудной пластине, виднелось золотое изображение Жар-Птицы, что трепетала и на знамени. В руке он держал меч – длинный, массивный, и даже с такого расстояния Байек мог разглядеть, как солнце отражалось на его безупречно наточенном лезвии.
Мальчишка перевёл свой взгляд на Призрака. Конь, чей образ снился ему в самых отчаянных мечтах, двигался так плавно, что казалось, он не мчался по земле, а скользил над ней, как тень, как само предвестие победы. Грива его, чёрная, как воронье крыло, отливала синевой в лучах солнца и развевалась на ветру. Казалось, будто она испускала слабое свечение. Остальные кони, сильные, выносливые боевые скакуны, выглядели рядом с ним жалкими. Призрак был больше, мощнее. Он был легендой.
Байек не раз воображал, как этот зверь нёсся сквозь бойню, разбрасывая врагов в стороны, как сухие листья. Как Хейдрал, стоя в стременах, с пронзительным боевым кличем рассекал лезвием воздух, нанося удары, от которых не было спасения.
Мальчишка сглотнул. Всё его тело горело от нетерпения. Он должен был увидеть генерала ближе. Он должен был увидеть Призрака.
Внизу с протяжным громким скрипом отворились створы, украшенные сложными резными узорами, изображавшими битвы прошлого. Крестьяне могли с легкостью взглянуть на небольшой внутренний двор замка, что по обыкновению скрывался от их глаз. И теперь они могли воочию узреть стены княжеской обители, выложенные из тёмного базальта, и посмотреть вблизи на венчавшие башни высокие шпили, что остриём устремлялись в небо, словно намереваясь проткнуть редкие облака.
Круглая площадь перед главными воротами напоминала огромный котёл, в котором кипели эмоции, шум, запахи и краски. В её центре находился каменный постамент, на котором расположился алтарь Отцу и Матери. Их высеченные из дерева фигуры украшались во время празднеств, но сейчас к ногам двух главных и единственных божеств Меридиана княгиня Елена возложила венок из белоснежных цветов, как символ освобождения и победы. Затем помещица сделала несколько шагов к краю возвышения и поравнялась вместе князем Еферием и супругой генерала, Лизой, в чьих хрупких руках оказалась сосредоточена казна западных земель.
Крестьяне, собравшиеся чтобы поприветствовать вернувшихся победителей, представляли собой пёструю и шумную толпу. Мужчины в выгоревших холщовых рубахах и шерстяных штанах стояли вперемешку с женщинами в простых, но аккуратных платьях, украшенных лишь скромной вышивкой. У многих детей лицо было испачкано землёй, а волосы растрёпаны от бега и игр. Женщины, старики и оставшиеся мужчины расступались перед своими защитниками, образуя для них проход, и рукоплескали «Чёрному легиону», отдавая дань мужеству. К ногам солдат они бросали белоснежные венки, похожие на тот, что возложила на алтарь помещица. Но радость праздника омрачилась: в этот раз легион вернулся не в полном составе.
Князь спустился по ступеням и направился к спешившемуся генералу. Помещик, поравнявшись с воином, положил свою руку ему на плечо:
– Этот солнечный день воистину светлый. Из похода к северным границам вернулись наши солдаты, мужественно защитив от неприятеля Западные земли. Да будет этот день объявлен днем радости! Жертвы солдат не напрасны, поэтому не тужите о почивших! Ведь благодаря генералу Хейдралу и его «Черному легиону» мы с вами находимся под защитой, друзья!
На площади наступила напряжённая тишина. Одна из крестьянок кинула резкий и гневный взгляд в сторону Владыки. Речь князя была полной витиеватых оборотов и патетических восклицаний, но в ней отсутствовала душевность, способная тронуть простых людей. Елена едва заметно скривила губы в усмешке, подмечая это. Закатывать глаза она намеревалась после того, как отвернётся в сторону, чтобы никто из придворных не увидел этого. Его Высочество никогда не блистал в искусстве красноречия, особенно когда дело касалось обращений к простому народу. И всё же, спустя несколько мгновений, толпа одобрительно закричала, подняв руки к солнцу, празднуя победу. Но хозяйка Запада ясно понимала, что эти возгласы предназначались вовсе не князю, а стоявшему рядом с ним Хейдралу, чья фигура вызывала у народа подлинный восторг.
Генерал слегка прищурился, осматривая своего Владыку, и едва заметно улыбнулся уголком губ. Этот жест, казавшийся многим дружелюбным, для княгини был слишком знаком: маска одобрения, которую Хейдрал надевал всякий раз, когда не хотел выдать истинное чувство пренебрежения и разочарования. Лишь глаза цвета бескрайней водной глади выдавали внутренние переживания. Его светлое лицо – с острыми чертами, напоминавшими лезвие клинка, – сохраняло невозмутимость, хотя на коже ещё виднелись следы запёкшейся крови. Но на нём не было ни единой царапины.
Елена не могла не восхищаться генералом. Как только меч попадал в его руку, он становился непобедимым. Неуязвимость и ярость военачальника были пугающими и очаровывающими одновременно. Однако, княгиня знала, что это был результат долгих лет упорного труда, начиная с тех времён, когда он, еще будучи сыном простого кузнеца, ковал себе первые клинки в сарае. Тогда-то его и заметила мать Елены, княгиня Рейна. Будучи помещицей, она успела сделать из простого мальчишки гордого молодого воина, проводя с ним время и тренируя. Елена ощутила странную горечь, вспоминая об этом. Именно Рейна увидела в нём будущего легионера и определила судьбу пылкого юноши, который еще тогда был готов броситься на врагов с наспех выкованным, незаточенным и неровным клинком.
– Добро пожаловать домой, солдаты, – голос Елены разорвал шум толпы. Она спустилась с постамента, обводя взглядом вернувшихся с войны мужчин. Её слова прозвучали тепло, но с ноткой твёрдости.
Толпа в тихом благоговении наблюдала за нею, ожидая продолжения речи.
– Сегодня мы помолимся Отцу и Матери за тех, кто не вернулся. Только после этого мы приступим к празднеству. Да обнимут Отец и Матерь их души в солнечных садах! А мы, пока бьются наши сердца и течёт кровь в жилах, будем помнить их и любить.
Толпа отозвалась на её слова многоголосым шумом. Кто-то выкрикнул: «Слава генералу!», и этот клич подхватили остальные. Женщины, несмотря на общую радость, плакали – не только от счастья, но и от горя. Среди вернувшихся солдат не хватало десятков лиц, а многие кони остались без своих наездников. Около ворот стояла молодая женщина, прижимая к груди белый платок. Её глаза, покрасневшие от слёз, неотрывно смотрели на пустое седло, в котором ещё недавно сидел её муж.
– Не будем ждать. Пойдёмте внутрь, – наконец, произнесла княгиня.
Главная площадь постепенно оживала. От замка никто не отходил далеко. Взрослые шептались, обсуждая героизм генерала, а дети, подхваченные общим возбуждением, бегали вокруг, размахивая ветками, словно мечами. Среди всего этого мельтешения Хейдрал, казалось, не замечал ничего. Он стоял, пропуская своих солдат в замок, погружённый в свои мысли. Его манера держаться была уверенной, но в ней чувствовалась тяжесть, как у человека, который нес на себе больше, чем просто меч и доспехи.
Женщина, что еще мгновение назад готова была сжечь помещика дотла своим взглядом, теперь скрывала лицо в плече старика, очевидно её отца. Светлые глаза её были полны слёз – не только горечи, но и благодарности. Этот взгляд, отражавший столько эмоций, остался незамеченным Его Высочеством. Впрочем, князь никогда не обращал особого внимания на своих подданных, считая это ниже своего достоинства. Его лицо, как всегда, казалось непроницаемым, а глаза смотрели куда-то мимо людей, будто тех и вовсе не существовало.
Елена, стоявшая рядом с алтарем вместе с женой генерала, Лизой, сделала несколько шагов в сторону, открывая путь для направлявшихся во внутренний двор Замка солдат. Те, в чёрных, исцарапанных доспехах, один за другим начали входить в ворота, обходя круглый каменный постамент. Янка, кухарка, вместе с другими слугами уже накрыла праздничные столы в Приёмном зале. Но первым внутрь прошел, конечно же, князь. Его движения были плавны и величественны, но лишены искренности, как будто он просто исполнял заранее отрепетированную роль.
Каждый из проходящих мимо Елены солдат счёл необходимым встать перед ней на одно колено и коснуться губами её перстня, отдавая дань уважения. Она же каждого из них поднимала, осторожно касаясь плеча, и направляла внутрь замка, шепча слова благодарности.
– Отдохните, мои защитники, – говорила она с теплотой в голосе, от которой их суровые лица смягчались. – Ваши страдания не напрасны. Вы герои этих земель. Проходите, отдохните.
Солдаты, уставшие и перемазанные кровью, едва заметно кивали. Их глаза, полные усталости, сияли благодарностью. В этот момент было очевидно, что, несмотря на все почести князю, настоящим правителем среди этих людей была именно Елена.
Наконец, проводив последнего вернувшегося солдата Черного легиона, Елена повернулась к Генералу. Хейдрал смотрел на нее тепло улыбаясь, с легким прищуром. Словно встретился с подругой, которую не видел уже слишком давно. И совсем не обращал внимания на свою законную спутницу, Лизу, стоявшую рядом с Княгиней.
– Генерал, Ваша супруга, – учтиво поприветствовав Хейдрала, Елена жестом пригласила тёмнокудрую деву выйти вперед. И та тотчас бросилась в объятия мужчины, обвив руками его шею и дрожа от слез радости.
– Я знала! – её голос дрожал, лицо озаряла радость. – Я знала, что ты вернёшься, свет мой! Я каждый день молилась за тебя Отцу и Матери!
Хейдрал ответил ей сдержанным жестом: его ладонь, мягко коснулась её спины. Но движения мужчины были почти механическими, и взгляд, которым он обжигал её, не содержал той нежности, которую искала супруга. Елена заметила, как генерал словно задержал дыхание, когда влажные от слёз щеки женщины коснулись его шеи. Он неуклюже похлопал её по спине и испачкал ткань ее нового платья небесного цвета, что привезла Помещица прямиком из столицы и подарила деве перед приёмом. За столь пышный и богатый наряд княгине пришлось как следует поторговаться с купцами, чтобы сбить баснословную цену – на Западе одежды стоили в три раза дешевле. Лиза, конечно, ничего не заметила, а вот Елена – да. Она быстро отвела глаза, чтобы не выдать улыбку, и продолжила запускать в замок собравшихся крестьян, пока на площади не осталась небольшая толпа.
Лиза, несмотря на свою радость, была женщиной непостоянной. Даже не будучи её хорошей подругой, которой можно было доверить тайны, Елена знала о её ночных визитах к придворным князя. Хейдрал, разумеется, тоже знал, но молчал. Не из страха или равнодушия, а из чего-то более сложного. Образ Лизы который давно потерял для мужчины свою очаровательность и манящую его красоту. Тем не менее, военачальник хранил к ней остатки своего уважения, как к женщине, чья роль в его жизни была когда-то значимой. Хотя бы потому, что Генералу Чёрного легиона было по статусу положено иметь жену. Одиноким людям, без семьи, при княжеском дворе не было места, и Хейдрал не заполучил бы желанного звания, не будь он в брачном союзе
Площадь перед замком, вымощенная грубыми каменными плитами, постепенно пустела. На её краях ещё оставались небольшие группы крестьян. Их домики, скромные, но ухоженные, стояли неподалёку от замка. Большинство построек были деревянными, со стенами, покрытыми слоем штукатурки, которая уже начала местами осыпаться. Крыши из глиняной черепицы и соломы, покрытые мхом, создавали видимость живых, дышащих существ. Между домами виднелись небольшие огороды с кустами ягод, грядками капусты и колючими изгородями, которые больше напоминали естественную преграду, чем тщательно возведённые заборы. Некоторые постройки выделялись своей ветхостью, с покосившимися стенами и прогнившими ставнями, едва державшимися на ржавых петлях. Но встречались и заметно ухоженные жилища: яркие занавески, глиняные горшки с цветами на подоконниках и даже свежевыкрашенные двери говорили о заботе своих владельцев.
Дети, босоногие, с обветренными щеками, выбегали из-за углов домов и с любопытством заглядывали в сторону замка. Одни с восторгом смотрели на вышедшую к ним в честь важного события княжескую знать, другие с ужасом шептались, обсуждая рассказы о битвах и потере близких. Женщины стояли у своих порогов, сжимая в руках кувшины или корзины. Некоторые из них держали за руки детей, словно боялись, что те бросятся к вратам и потеряются в толпе.
Одну из крестьянок, что горько плакала на площади, обнял старик. Она была сгорбленной от горя, её руки дрожали от тяжести потери. Когда Елена подошла к ней, разговоры на площади стихли.
– Кто у вас погиб, хорошая? – тихо спросила княгиня, встав рядом с ней и коснувшись её руки. Её голос был мягким, как шелк, но в нём звучала такая глубина, что женщины не смогли сдержать новых слёз.
– Сын… – прошептала крестьянка, глотая рыдания. Её соломенного цвета волосы были спутаны, лицо побледнело, а губы дрожали. – Адис. Его звали Адис. Он был лучшим из нас.
Всхлипы женщины полоснули сердце Княгини. Ей прекрасно было известно, какова по силе боль родителя, что потерял своё дитя. Насколько сильной она была. Ни один лекарь, ни один ведающий не смог бы излечить эту боль, раздиравшую изнутри на тысячи лоскутов и без того почти умершее сердце. Она никогда не притуплялась. Никогда не исчезала. Она следовала неотступно тенью за каждым шагом матери, что однажды потеряла своё дитя, и обхватывала своими шипастыми цепями грудь, не давая вдохнуть по ночам. Елена обняла ее и прижала лицом к своему платью, поглаживая пальцами по волосам.
– Я чувствую вашу боль. И знаю, что нет таких слов, что могли бы её унять. Но давайте пройдём внутрь. Мы вместе помолимся за него. За всех наших павших героев. Он будет помянут, клянусь вам, – её голос звучал твёрдо, как обещание, которое она выполнит любой ценой.
Прижав женщину к своему плечу и жестом попросив её отца проследовать за ними, княгиня не торопясь направилась в сторону главных ворот. Её шаги были тихими, почти плавными, но в каждом движении ощущалась сила и достоинство. Окружающие невольно расступались перед ней, словно понимали, что сейчас помещица – единственный маяк надежды и сострадания для тех, кто понёс потерю. Каменные плиты под ногами отзывались глухим эхом, а воздух, несмотря на разгар лета, казался тяжёлым от запахов влажного камня и копоти.
Миновав широкие входные ступени и раскрытые массивные двери, просторный вестибюль, а затем центральную и боковую лестницы, они оказались на втором этаже, прямо перед большой аркой, ведущей в приёмный зал. Внутри уже заполнили столы с угощениями. Под потолком, высоко в сумрачной высоте, качались огромные канделябры, сделанные из грубо кованого железа. Их свечи горели ровным, хотя и тусклым светом, отбрасывая пляшущие тени на своды. Огонь отражался в массивных витражах, изображавших героические сцены из истории Черного замка. Каждый витраж, каждая деталь покрытых пылью времени стекол говорили о прошлом, полном битв, триумфов и трагедий. На столах же громоздились блюда, явно собранные из того, что смогли предоставить крестьяне и ближайшие поместья. Простые яства: запечённые в золе корнеплоды, хлеб грубого помола, скудные куски вяленого мяса и немного засахаренных фруктов. Среди этого туши кабанов, зажаренные Янкой, выглядели как изысканные деликатесы. Вино разливали из массивных кувшинов, которые выглядели как драгоценности на фоне общей бедности.
Солдаты Черного Легиона, закованные в тяжелые доспехи, занимали свои места прямо перед троном, на котором уже восседал князь Еферий. Его тёмный плащ, расшитый серебряными нитями, был перекинут через левое плечо и ниспадал на пол, словно чёрная река. Он сидел, склонившись вперёд, опираясь локтями на массивные подлокотники трона, и напряжённо смотрел в зал. Но пришествие солдат его, похоже, мало интересовало. В его взгляде сквозило что-то большее, чем просто усталость: это было равнодушие, порождённое высокомерием и привычкой смотреть на всё свысока.
Елена смерила супруга взглядом, в котором читалось откровенное отвращение. Это было почти незаметно для тех, кто не знал её хорошо, но Борос, темновласый шаман, занявший своё место на скамье неподалеку, уловил этот момент. Он слегка склонил голову в знак понимания, и княгиня ответила ему кивком. Старец всегда предпочитал находиться среди простого народа, оставаясь близким к земле, откуда черпал свои знания и силу. Даже сейчас, несмотря на свой высокий статус, он сидел среди крестьян, и его глубокие, спокойные глаза блестели в полумраке зала.
Сама помещица, усадив мать одного из погибших воинов на свободную скамью за ближайшим столом, аккуратно поправила ворот своего чёрного платья. Её наряд был строго сшит, но изыскан. Тонкая вышивка на манжетах и воротнике изображала сцены звёздного неба, что символизировало защиту и покровительство. Голову её украшала простая, но элегантная диадема.
С гордо поднятой головой княгиня направилась к своему месту. На манер капитолия, на широком возвышении находились два трона, принадлежавшие князю и его супруге. И по обе стороны от них уже располагались другие представители власти в княжестве: военачальник, хранитель казны и зодчий. Генерал вместе со своей супругой расположились на своих стульях рядом с Еферием, а мастер строительства всегда восседал со стороны помещицы. Лиза пыталась поддерживать светскую беседу, но было видно, что её внимание сосредоточено не на своём супруге. Она то и дело кокетливо поглядывала в сторону князя, пытаясь снискать к себе его расположение, уловить хоть немного взора владыки в свою сторону. Генерал же сидел молчаливым, погружённый в свои мысли. Его взгляд был тяжёлым, но твёрдым, а зажившие шрамы на его лице, казалось, светились в свете факелов.
Когда Елена проходила вдоль рядов расположившихся гостей, в зале постепенно воцарялась тишина. Люди, сначала шептавшиеся между собой, замолкали один за другим. Никто не хотел упустить момент, когда княгиня скажет своё слово. Её фигура, стройная и грациозная, притягивала взгляды. Даже солдаты вставали со своих мест и вытягивались в струнку, когда она проходила мимо. Шаги помещицы разносились эхом по залу, как и шелест её юбки, шаркающей по каменным плитам, вместе с чётким стуком каблуков. Она наконец добралась до своего трона и, не усаживаясь, сложила руки в замок, словно готовясь к молитве. Все присутствующие, от крестьянина до солдата, повторили за ней этот жест.
– Мы собрались здесь, – начала она мягким голосом, от которого по спинам многих пробежал холодок, – чтобы отметить возвращение наших воинов и почтить память тех, кто не вернулся. Их нет с нами, но их души останутся в наших сердцах.
Её слова наполнили зал, отскакивая от стен эхом.
– Они отдали самое дорогое – свои жизни. И мы будем помнить их до тех пор, пока дышим.
Помещица сделала паузу, обводя взглядом собравшихся. Солдаты стояли, склонив головы, а некоторые крестьяне шёпотом произносили имена тех, кого они потеряли.
Затем, слова молитвы слетели с уст присутствовавших в зале и пронеслись вдоль стен, словно мягкий ветер, наполняя сердца надеждой и горечью одновременно.
«К Отцу и Матери взываем,
Детьми их себя нарекаем.
И просим о том, что нам
Является в мечтах дневных.
Лучше в любви жить своих родных,
Чем пропитанным злобой тьму в мир носить.
Луши любимых сегодня мы хотим проводить.
Родители, осветите им путь.
Не дайте детям с дороги к вам свернуть.
Примите в объятия Ваши Адиса, и его братьев.
Успокойте их любовью своей.
Да будет так.»
Единственным, кто воздержался от участия в общей молитве, оказался Князь Еферий. Он внимательно и многозначительно смотрел на свою супругу. Закончив, Елена подняла бокал вина и посмотрела в его сторону. Мягкие черты лица княгини ужесточились. Между ними завязался безмолвный разговор, понятный лишь им двоим, в то время как солдаты вместе со слугами и приглашенными крестьянами приступили к угощениям.
Предвестие огня
Алые лучи закатного солнца напоследок обдали своим огненным свечением зеленую листву. Птицы щебетали свои песни. По лесу прогуливались двое, знатно перед этим отобедав и выпив несколько бокалов вина в честь победы над неприятелем. Воин, облаченный в черные блестящие доспехи, и светловолосая княгиня в длинном чёрном платье.
Два давних друга, два товарища, что не виделись несколько декад. Им было что обсудить, и чем поделиться. И все же, с новостями они не спешили, наслаждаясь обществом друг друга в неспешной прогулке. Ведь во всей Западной части Меридиана не было никого ближе для Елены, чем тот-самый мальчишка, что взял ее за руку во время осады Черного замка, и поклялся княгине Рейне защищать ее. С тех пор минуло много лет. Маленькая княжна превратилась в статную княгиню, долговязый юноша, сын кузнеца – в знаменитого на весь Меридиан военачальника. Но внутри они оставались теми же детьми, однажды застигнутыми врасплох врагами и старавшимися держаться вместе, во что бы то ни стало.
Они молча миновали стволы деревьев, мысленно предаваясь каждый своим воспоминаниям. Одно объединяло их мысли: они погрузились в те беззаботные, казалось, времена, когда над головами обоих еще не нависло бремя ответственности и власти. Времена до осады Черного замка. Времена до всех последующих в их жизнях опасностей, невзгод и боли. Времена, когда они были мальчишкой и девчонкой, звонко смеющимися и копающимися в корнях деревьев, желая откопать заветный клад.
– Лиза очень за тебя переживала. Она всегда волнуется за тебя, – прервала молчание Елена, пнув ногой сухую деревяшку, словно ей вновь было шесть лет.
– Знаю я, как она волнуется, пока с другими ложе делит. Очень волнуется, бедняжка. Я бы с удовольствием отправился еще в один поход. Знаешь, прежде чем убить кого-то, я представляю, что у бедолаги ее лицо. Мне так легче, – Хейдрал сухо ответил на слова спутницы и слегка прищурился, осматривая зеленую листву, утопавшую в огниве заката. Упоминания о его супруге, ровно как и само ее присутствие в его жизни, ничуть не радовало мужчину.
– Думаю, вскоре тебе придется возглавить еще один поход, – задумчиво и безо всякой радости произнесла княгиня.
– Есть вести? Как прошел пир в столице? – Хейдрал сложил ладони в замок за спиной и внимательно посмотрел на княгиню, словно ожидая от нее дальнейших указаний.
– Ничего, что вызвало бы твой интерес. Чванливые помещики указывали мне место и угрожали. Мясо было сухим.
– Даже мясо не искупило перед тобой вины, – усмехнулся генерал.
– Больше всего меня беспокоит новый Царь. Боюсь, что он в открытую поддерживает стравливание Помещиков между собой. Что-то темное происходит в царском замке, – произнесла Елена, остановившись и поджав нижнюю губу. Она в смятении и тревоге воззрилась на своего спутника.
– Все куда серьезнее, Елена. У меня есть свои источники в Столице, и они говорят, что Эгрон не только стравливает между собой помещиков, но и собирается поставить своих людей во главе четырех земель. Останутся только те, кто готов будет перед ним выслуживаться, – Хейдрал остановился. Его лицо не выражало ни единой эмоции. Лишь по легкому прищуру и слегка выгнувшейся нижней челюсти княгиня поняла, что генерал напряжен.
– Это очень плохо. Нам нужно нарастить силы. Какая численность столичных Шепчущих?
– Превосходит нашу, безусловно. К слову, о Шепчущих. Одного я не досчитался в походе. И ты знаешь, о ком я говорю, – многозначительно подметил Генерал, выгнув бровь и пронзительно посмотрев на свою спутницу. Княгиня тут же поняла, о ком шла речь. Это происходило уже не впервые. И порядком начинало помещице надоедать.
Елена шумно выдохнула и, покачав головой, опустила взгляд на сочную траву, в которой ютились лиловые лепестки ириса. Затем подняла на мужчину взгляд и едва заметно кивнула, тихо проговорив:
– Вот Темень. Я поговорю с ним, Хейдрал.
– Будь добра. Подобные игры до хорошего не доводят. Если ты не заметила его присутствия, то это не значит, что не заметили и остальные. Ты знаешь, чем грозит присутствие нашего Шепчущего на территории Столицы без важных на то оснований, – серьезным, не терпящим отлагательств тоном заметил Хейдрал.
Помещица собралась было ответить ему, но вдруг послышался треск – резкий, пугающий, словно старое дерево, изогнувшись, сломалось под собственной тяжестью. Затем ещё, и ещё. Лес, до того тихий, словно дышал одним ритмом с вечерним ветром и внезапно ожил. Деревья озарились ярким свечением, будто где-то внутри их стволов вспыхнуло пламя. Воздух вокруг разорвался звуком, похожим на раскат грома.
Невидимая волна ударила по спутникам. Она была ощутима как удар огромного молота, отбросив их назад к грубым, шершавым стволам деревьев. Генерал громко выругался, когда его плечи врезались в грубую кору. Княгиня, издав короткий вскрик, упала на землю, прижавшись к ней всем телом. Её дыхание сбилось, а руки дрожали, стараясь найти хоть какую-то опору. Но последующие пульсирующие волны, исходившие от столба света, прибивали её к земле, как тяжёлые оковы. Лицо утонуло в влажной траве, а по коже ползла жгучая прохлада, будто сама земля не могла вынести внезапно пробудившейся странной силы.
Поток энергии не просто раскатывался по лесу. Он ожил, мерцал белоснежным сиянием, обволакивая всё вокруг. Звуки стали громче, сильнее, они наполняли воздух, будто хор тысячи голосов разрывал тишину. Эти крики, вопли и шёпоты сливались в одну дикую симфонию, заполнившую головы путников. Они не могли понять, кому принадлежали эти голоса: мужчине, женщине или чему-то иному, не подвластному человеческому разуму.
Наконец, свет ослаб, но воздух перед помещицей задрожал, словно тонкая ткань, разрываемая на глазах. Лес исчез. Прямо у неё на глазах деревья растворились в пепельно-сером тумане, уступив место холодному пустому пространству.
Елена оказалась в Приёмном зале. Но перед её глазами всё выглядело не так, как раньше. Свет факелов, обычно освещавших стены, исчез, и вместо привычного полумрака помещение погрузилось в ледяную тьму. Морозный воздух окутывал её тонкой сетью холода, пробираясь сквозь ткань её плаща. Трон, всегда возвышавшийся в центре зала, тоже исчез. Вокруг неё были лишь голые каменные стены, покрытые инеем.
Помещица огляделась, стараясь понять, что происходит, но вдруг заметила движение. Чей-то длинный подол изумрудного платья скользнул по полу. Ткань мелькнула всего на мгновение, но её мягкое сияние в холодном свете мраморных плит казалось почти неестественным. Пол под ногами, сделанный из мрамора, был изрезан трещинами, словно ледяной узор, оставленный зимой.
Неизвестная фигура торопилась куда-то, едва касаясь каблуками каменной кладки. Белокурые волосы незнакомки развевались на холодном ветру, что неожиданно пронёсся по залу. Первый снег проникал в замок, сквозь разбитые окна и щели в ставнях, кружа снежинки в таинственном танце. Пол был покрыт тонким слоем инея, а углы зала затянулись ледяной коркой. Даже камин, в котором ещё недавно пылал огонь, теперь лежал мёртвым – обугленные поленья спрятались под толстым слоем пепла.
Княгиня без колебаний последовала за таинственной незнакомкой. Подол её собственного платья, глубокого чёрного цвета с серебряной вышивкой, касался пола, оставляя за собой слабый след в пыли инея.
Белокурая дева выбежала в внутренний двор, где остановилась, глубоко вдохнув морозный воздух. Елена застыла в тени, наблюдая за нею. Когда незнакомка подняла голову, помещица с трудом сдержала крик: под капюшоном изумрудного плаща скрывалось её собственное лицо. Мягкие черты, проницательные зелёные глаза – это была она, но не такая, какой она знала себя.
Призрачная фигура, похожая на неё, дышала тяжело, словно борясь с чем-то внутри себя. В этот момент из теней начали выходить три фигуры. Их доспехи, сделанные из серебра, казались выкованными из самого лунного света. На их металлических пластинах играли блики луны, а глаза, спрятанные за забралами шлемов, светились янтарным, зловещим пламенем.
Они двигались медленно, словно просчитывая каждый шаг. Их мечи, вынутые из ножен, звенели в морозной тишине. Металл лезвий был странным: от него исходило слабое мерцание, а каждая снежинка, что касалась клинка, мгновенно таяла, оставляя крохотные капли.
Призрачная помещица медленно повернула голову, обводя взглядом всех троих. Она не выглядела испуганной. В её глазах читалась готовность. Елена, прячась в тени, чувствовала, как что-то внутри неё просыпалось, словно узоры времени начали сплетаться перед глазами в единую картину.