Зинаида Майорова
Герой утраченного времени
Снова понедельник, 23 августа 190. года
После исчезновения Маши ошеломлённый Джон несколько раз поднялся на 14 этаж и спустился на первый – и по лестнице, и на лифте. Лили и Федя сначала ходили вместе с ним, но потом ушли в квартиру продумывать дальнейший план действий.
Джон постоянно звал Мэри, но никто не откликался. Лишь один раз, когда он поднимался вверх по лестнице и остановился на седьмом этаже, чтобы заглянуть в шахту и снова окликнуть Мэри, он услышал в ответ её голос. Хотя он не был уверен, что глагол «услышать» правильно описывает его ощущения. Таинственным образом он понял, что Мэри позвала его – ощущение было такое, словно она стоит рядом и произносит его имя. Но её не было рядом.
Он медленно поднялся на 14 этаж и рассказал остальным о своей слуховой галлюцинации – никак иначе он не мог охарактеризовать свой опыт.
– Это очень важно, – передала ему Лили мнение Феди. – Вы уверены, что это на самом деле был голос Мэри?
– Как может быть на самом деле то, что происходит только у меня в голове? – возмутился Джон. – Я уверен, что слышал голос Мэри, но я также уверен в том, что не мог её услышать.
Лицо Феди просветлело, когда Лили перевела ему слова Джона.
– Тедди разобрался, как работает эта штука, – сказала Лили доктору. – Следственный эксперимент и ваш опыт подтверждают его теорию.
После этих слов Джон чуть не набросился на Тедди с кулаками. Его родная сестра пропала, а для него это лишь замечательное подтверждение смелой гипотезы. Доктор с трудом сдержался и спокойно сказал:
– Теперь я сам проведу следственный эксперимент. Не думаю, что знание древнеегипетского и разрешение профессора так уж важны для его успеха.
– Тедди тоже так не думает, – сказала Лили.
– Зачем тогда он послал туда Мэри? – в ярости закричал Джон, не в силах больше изображать невозмутимость.
– Разве это он посылал Мэри? – удивилась Лили. – Она сама вызвалась и хитростью дисквалифицировала вас и меня.
Доктор встал и стал ходить по номеру, чтобы немного успокоиться. Лили такая же сумасшедшая, как и Тедди. Брат должен защищать свою сестру от всех опасностей, а эти двое явно так не считали. И он, Джон, хорош – развесил уши, как последний дурак, действуя по указке Тедди. Надо было настоять на своей кандидатуре и не подпускать Мэри к папирусу.
Лили и Федя, не обращая на Джона никакого внимания, ожесточённо спорили друг с другом, сидя на диване. Однако Федя, замечавший всё вокруг, немедленно вскочил, как только Джон направился к чайному столику с папирусом. Через секунду он уже держал доктора за руку, как карманного воришку, не давая ему дотронуться до письма. Джон осторожно попытался высвободить руку, отодвигая Федю с дороги – ему было крайне неловко бороться с мальчишкой, который был фунтов на сорок его легче и лет на десять моложе. В следующий миг он обнаружил, что лежит на полу, а Федя виновато смотрит на него, стоя на карауле у чайного столика.
Лили бросила на Федю возмущённый взгляд и подбежала к доктору, помогая ему подняться на ноги.
– Вы с ним не справитесь, – сказала она ему. – Он не хочет меня пускать, а если пойдёте вы, то только испортите всё дело. Идти нужно или мне, или Тедди. Но я не смогу отнять у него письмо.
– Хватит с меня этих фокусов, – свирепо ответил ей доктор. – Второй раз вы меня не дисквалифицируете. Давайте разыграем всё по-честному между мной и Тедди – бросим жребий в конце концов.
Лили окинула его колючим взглядом.
– Между мной, Тедди и вами, вы хотели сказать, – произнесла она ледяным тоном.
«Я попал в сумасшедший дом, – подумал доктор, – поэтому и сам схожу с ума. Мы совершенно точно установили, что эксперимент опасен. И эта девушка хочет, чтобы я дал ей возможность в нём участвовать?»
Лили перевела Феде их разговор, и тот немедленно отправился на кухню. Он принёс оттуда три спички – одна из них была наполовину обломана – и протянул их Джону. Перемешав спички, доктор так зажал их в кулаке, что наружу торчали только три совершенно одинаковые на вид головки.
Лили тянула спичку первой. Она долго выбирала, пытаясь угадать короткую спичку, но ей досталась длинная. Вторым был Федя. Он, ни секунды не раздумывая, вытянул короткую спичку.
Конечно, он их прекрасно различает, запоздало догадалась Лили, он же успел изучить их, пока был на кухне. Но она не стала жаловаться. Если бы они тянули жребий честно, короткая спичка могла бы достаться Джону, а на этом этапе его ни в коем случае нельзя было допускать до эксперимента.
Федя подошёл к чайному столику и проделал все те же самые действия с запиской и папирусом, что и Маша до него. Однако этим он не ограничился – из кармана он достал бумажку, исписанную иероглифами, но при этом вполне современную.
– Это мы с Тедди написали, – шепнула Лили Джону. – Что-то вроде противоядия от этого проклятого папируса.
Джон поморщился от её лексики – похоже юных леди больше не учат хорошим манерам. Такими темпами девушки уже через пару десятилетий начнут изъясняться как портовые грузчики.
Прочитав их совместный с Лили текст, Федя положил бумажку на столик и пошёл к дверям. Лили и Джон шли за ним. Стены коридора в электрическом свете казались лимонными, а двери – салатовыми. Лифт стоял на их этаже – они видели его из коридора сквозь сетку, окружавшую шахту. Прежде чем зайти в лифт, Федя обернулся к Лили.
– Лилу, – сказал он.
Джон вздрогнул от неожиданности – он никогда раньше не слышал голоса Тедди. Похоже Лили тоже удивилась, что он может выговорить её имя, пусть даже в его исполнении оно звучало не совсем правильно.
Когда Федя попросил Машу научить его произносить имя Лили, она долго объясняла ему, что нет ничего проще – нужно лишь дважды повторить один и тот же слог. Причём от перестановки слогов их сумма не изменится. Но он и здесь проявил свою самобытность – дескать, если имя пишется по-английски как Lily, то это два разных слога, и произносить их нужно по-разному. Маша махнула рукой на его упрямство и не стала спорить.
Лили испытующе смотрела на Федю, ожидая от него продолжения речи. Но остальное Федя сказал на жестовом французском, так что Джон ничего не понял. А дальше он увидел невообразимое – Лили обняла Тедди и поцеловала его. Пару секунд Джон смотрел на них в оцепенении, а потом отвернулся. Должен же хоть кто-то соблюдать приличия!
Он услышал, как Тедди закрыл за собой дверь лифта, и только после этого вполоборота развернулся к шахте. Боковым зрением он видел Лили – её ярко-рыжие волосы горели огнём на фоне тёмного окна. Пока они ставили свои следственные эксперименты, наступил вечер.
Вдруг над головой Лили что-то вспыхнуло, как будто волосы её и правда запылали. Изумлённый Джон повернулся к ней лицом и увидел в окне зарницу – на Лондон наконец опустилась гроза, о которой так долго говорили синоптики. Через секунду загремел гром – эпицентр грозы был совсем рядом с гостиницей. Следующая молния ударила прямо в здание.
Свет в коридоре замигал и погас, шум лифта смолк. Через мгновение свет снова зажёгся, но лифт так и остался стоять точно посередине между 14 и 12 этажами. И тут Джон услышал голоса – по-настоящему услышал, совсем не так, как он слышал голос Мэри полчаса назад. Голоса доносились из лифта. Лили сразу узнала их, заулыбалась и побежала к двери в шахту.
– Ты не ушиблась, моя дорогая? – сказал мужской голос. – Похоже мы застряли в лифте – какое интересное приключение!
– Я в полном порядке, дорогой, не беспокойся! – ответил женский голос. – Мэри, Тедди, а как вы здесь очутились?
– Давайте поскорее выбираться отсюда, – Джон с облегчением узнал голос Мэри – настоящий её голос, а не призрачный, – потом мы вам всё объясним.
Лили уже открыла дверь в шахту – первым из лифта, ухватившись за дверь, ловко выбрался Федя. Вдвоём с Джоном они осторожно подняли на свой этаж миссис Гэндрил. Племянница тут же горячо обняла её. Как будто они не виделись друг с другом несколько дней, подумала Эвелин, а ведь ещё пару-тройку часов назад они вместе с Лили обедали в их лондонском доме.
Дальше в эвакуации пассажиров лифта наступила заминка. Профессор Гэндрил всё порывался пропустить вперёд Машу, пока миссис Гэндрил не объяснила ему, что при столь нестандартной конфигурации лифта это будет не совсем прилично. Доктор прямо весь извёлся, слушая её урок хороших манер – он хотел как можно скорее вытащить из лифта Мэри.
Наконец профессор подошёл к дверям лифта, и Джон с Федей помогли ему выбраться наружу. Федя в восхищении смотрел на профессора, как будто уже не чаял снова увидеть его.
Доктор не стал дожидаться, пока Тедди налюбуется на своего учителя. Он протянул к Мэри руки и поднял её из лифта на этаж. На всякий случай он сначала отнёс её футов на десять от шахты, и только тогда опустил на пол – как будто лифт мог затянуть её обратно, если не соблюсти безопасную дистанцию. Мэри смотрела на него, и под её взглядом он совершенно забыл, что теперь можно разжать руки. Она тоже продолжала держаться за него, не ощущая ни малейшей неловкости. Ему очень многое нужно было ей сказать, но этого никак нельзя было говорить при посторонних. Они с Мэри – не современная молодёжь, у них сохранились понятия о том, как надо вести себя в обществе.
– Можно я зайду к тебе завтра с утра? – наконец спросил он.
Мэри улыбнулась и кивнула ему.
Эвелин и профессор долго не могли поверить, что за то время, которое они провели в лифте – им казалось, что прошло всего несколько секунд – в Лондоне вместо вечера пятницы наступил вечер понедельника. Гроза стала для них самым убедительным доводом. Вторым по значимости аргументом была невыносимая духота в гостинице. Они помнили, какая в пятницу стояла прекрасная погода – кроме метеорологических прогнозов ничто не предвещало ни жары, ни грозы.
После долгих уговоров профессор согласился последовать совету Феди – прямо в квартире у Сумароковых он сжёг папирус, вместе с запиской от Сауэрмана и его фирменным конвертом. От письма остался обычный серый пепел, а папирус долго горел синим пламенем и распался на пять частей, каждая из которых обуглилась до твёрдого чёрного уголька размером с апельсиновое зёрнышко.
Профессор счёл своим долгом – и в этом Федя его полностью поддержал – предупредить Сауэрмана о странных свойствах папируса. Вдруг у Чарли целый боезапас таких подарков, и он, чего доброго, начнёт рассылать их друзьям и коллегам, с которыми у него вышла минутная размолвка. Федя предложил положить в конверт с предостережением пять угольков, оставшихся от сгоревшего артефакта. Профессор не стал спорить – Чарли неплохо разбирался в химии, возможно он захочет изучить их состав. Федя также настоял, чтобы письмо было отправлено немедленно – в вестибюле гостиной стоял почтовый ящик, а у дежурного за стойкой регистрации можно было купить марки.
Торжественной процессией все шестеро – профессор с женой и племянницей, доктор, Маша и Федя – спустились вниз по лестнице на первый этаж. Лифт не работал, да и не было ни у кого из них желания снова испытывать судьбу.
Внизу в ресторане в это самое время ужинал известный писатель вместе со своей музой. Музу звали Амбер, но он придумал ей другое имя. За чёрные змеящиеся по плечам волосы и огненный взгляд он называл её Дузой. Посмотришь на неё – и остолбенеешь.
Писатель сидел спиной к дверям в холл, не желая компрометировать Амбер. Его многие узнавали в лицо, а через вестибюль громадной гостиницы то и дело сновали гости.
– Представляешь, Эйчджи, мой папа не одобряет наш роман, а знаешь, почему? – смеясь, спросила его Амбер.
– Потому что я женат, – мрачно ответил писатель.
– Не угадал, дурачок, – сказала Амбер и поцеловала его. – Папа надеялся, что я стану любовницей Бертрана Рассела.
– Он абсолютно прав, Дуза, я не такой умный, как Берти, – писатель стал ещё мрачнее.
– Ты пророк, Эйчджи! Ты видишь то, чего не видят другие. Если не ты, то кто покажет нам будущее? Лучше один такой, как ты, чем десять таких, как Рассел.
Писатель просиял – Амбер никогда не говорила ему комплименты, только голую правду. Когда-то он хотел стать учёным – его первой опубликованной книгой стал учебник по биологии – но быстро понял, что ему не хватает дедуктивных способностей и абстрактного мышления. Своими искренними словами она словно освободила его от комплекса неполноценности. У самой Амбер дедуктивные способности были на высоте, так что её мнение по этому вопросу много для него значило.
Амбер тем временем оттачивала свои способности на интересной компании, показавшейся в холле. Лысеватый и толстоватый пожилой джентльмен с конвертом в руке стоял около почтового ящика. Лицо его, несмотря на добродушное выражение, чем-то напоминало мордочку мангуста, готового вцепиться в горло змее. Наверняка профессор из Оксфорда. Рядом с ним стояла симпатичная немолодая леди – когда-то она явно была огненно-рыжей, а сейчас в волосах струились серебряные пряди. Она оживлённо беседовала с двумя девушками: одна, тоже рыжая, была скорее ровесницей Амбер, а другая выглядела гораздо старше – ей было на вид лет двадцать пять, не меньше. У неё были красивые русые волосы и зелёные, как у русалки, глаза. Рядом с ней стоял загорелый джентльмен лет тридцати. Военврач, сразу определила Амбер, недавно вернулся в Англию из Южной Африки. Слегка в стороне от остальных стоял юноша тоже примерно её возраста. Увидев, что Амбер смотрит на него, он так обаятельно улыбнулся ей, как будто они были хорошо знакомы.
– Эйчджи, обернись и посмотри на почтовый ящик в вестибюле, – Амбер тронула писателя за руку. – Вокруг него стоит готовый набор персонажей для твоего нового романа.
Писатель украдкой оглянулся. Вжав голову в плечи, он тут же снова спрятал лицо от публики.
– Это египтологи, – прошептал он испуганно, как будто его могли услышать в холле.
– Как скверно, – надулась Амбер, – неужели и тот мужчина с военной выправкой тоже египтолог, а не доктор?
– Его я не знаю, – утешил её писатель, – я знаком только с Эвелин и её мужем.
– Та девушка с рыжими волосами очень похожа на Эвелин, – задумчиво проговорила Амбер, – дочь и мать? Вряд ли, слишком большая разница в возрасте.
– Племянница и тётя.
– Эйчджи, ты овладел дедуктивным методом!
– Нет, я просто слышал, что у Эвелин с мужем нет своих детей, и они удочерили племянницу.
Амбер засмеялась. Скоро она заметила ещё одно несомненное фамильное сходство – между девушкой, похожей на русалку, и юношей. Сестра и брат, надо полагать. Юноша теперь стоял спиной к ресторану, но периодически оглядывался на Амбер, будто чувствовал затылком её изучающий взгляд. Дождавшись, когда он отвернётся от неё, Амбер уронила на пол тяжёлое металлическое блюдо для хлеба – оно покатилось по мраморному полу, звеня и громыхая. Люди в холле испуганно оборачивались, но юноша даже не вздрогнул. Он больше ни разу не посмотрел в сторону Амбер, словно обидевшись на её трюк.
