Алек Янц
Хвост
– Это дача Доктора, – Соперница достала чашки. А они чьи-то? Или тоже общие? – у него родители были детьми девяностых. Еще и помешанные.
– Эй, – Повариха выглянула из-за холодильника с веничком, – мой батя тоже из девяностых – и ниче. Мыша, ты как по лапше? Буш?
– Но я не скидывалась на еду, – занервничала та, – надо было скинуться, да?
– Скинемся мы только на асфальт. Сорян. Тупая шутка. Но я согласна, кста. Предки Дока совсем конченные. Зато войну предсказали.
– Не ядерную же, – Соперница достала из навесных ящиков конфеты, печенье, вафли, сушки, мармелад, завалила этим добросовестно половину стола, будто рассчитывала не на двоих, а на весь… на все… Джунгли, – они это место создали по примеру каких-то своих игрушек про постапокалипсис. Всю жизнь трудились, все деньги в это вложили. А в итоге обоих чума унесла.
Можно было не пояснять: историю Мышь знала, а об одержимостях взрослых слышала не раз, когда к родителям приходили друзья, и они, напиваясь, с тоской вспоминали былые времена. Мечтавшие быть эльфами стали грузчиками. Мечтавшие путешествовать во времени и пространстве – тоже грузчиками. Или на заводы ушли, если повезло. Мышь сидела с ними за столом, чувствуя себя лишней, и слушала, как здорово было бороздить просторы космоса, «а не вот это вот всё». Слушала – и не понимала, как эти фантазеры могли жениться, заводить детей, искать работу, брать кредиты, сражаться на войне… сами ведь не выросли еще, не поверили еще до конца, что мир – он другой, его невозможно перестроить под себя, как хочется. Если только ты, похоже, не одержим этой идеей, как родители Доктора.
Поверить в существование этого места было по-прежнему слишком сложно, как, наверное, трудно было поверить в существование и самого Доктора. Такого замечательного. Такого потрясающего. Самого лучшего на свете. Мышь не могла представить, что он когда-то был ребёнком. Наверное, он сразу родился идеальным. И она хотела, бы, чтобы он вдруг сейчас был здесь, сам рассказал ей о родителях, о даче, о том, что чувствует, о том, что чувствует Мышь. И что чувствует Ян, хотя благодаря мыслям о Докторе даже Ян уже волновал ее в меньшей степени.
Она безумно хотела увидеть его – и увидела, от чего сердце наполнилось радостью, настоящей радостью, что мечты сбываются. Доктор пришел на ужин, когда все уже стянулись на ку… в едальню. Никакого расписания, кажется, не было: люди приходили, брали тарелку и уходили, другие садились за стол, некоторые не брали еду, но все равно сидели с ними, пили чай, ели сладкое. Доктор присоединился к ним за столом, но сел не во главе, как ожидала Мышь, а с краю, будто просто еще один жилец, а не полноправный хозяин бункера-джунглей-дачи… или так, будто они все здесь были хозяевами тоже. Рядом с ним оказались девчонка с единственной котлетой на тарелке, и Доктор заговорил с ней, улыбнулся, погладил хвост, лежащий на столе, что-то шепнул, показав на тарелку. А когда поймал взгляд Мыши, улыбнулся и ей так, что она тут же смутилась, опустив глаза. Ян был прав, Авокадо явно устал: у него запали глаза, рука, держащая вилку, иногда подрагивала, и взгляд постоянно терял фокус. Но менее прекрасным Авокадо от этого не становился. После ужина он выслушал ее сбивчивую речь о том, как ей все нравится и как она благодарна. И даже за руку подержал! И сказал приходить к нему завтра в кабинет поболтать. Лично! Наедине! И Мышь потом, вдохновленная, мыла тарелки. Ей сказали, что графика дежурства нет, и убираются те, у кого есть силы – а у нее их сейчас быть хоть отбавляй. Потом она искала туалет и наткнулась сначала на тусильню, где под громкую музыку Актриска упоенно читала монолог восторженной толпе – и Доктор уже был там. Мышь попыталась вернуться той же дорогой, но оказалась в совершенно другом месте, шумном и ярком, с большим телевизором на стене – и Доктор уже был там, говорил с Костюмчиком и Обнимателем, которые гоняли настольный футбол. Потом Мышь наткнулась на Яна и сказала, что потерялась. Но он ухмыльнулся и ответил, что потеряться здесь невозможно, ведь тропы Джунглей всегда выводят туда, где ты должен быть. Можно было бы засомневаться, но в это чудо Мышь поверила легко – ведь куда бы она ни пошла, всюду встречала Доктора. Разве это не знак? Она была здесь, потому что Доктор, она была в порядке, потому что Доктор, она хотела хотеть, потому что Доктор – разве это не судьба? Разве это место, его дом – не чудо?
Здесь не было расписаний. Об этом Мышь узнала, когда ее нашла Лена и предложила показать спальни, сказав, что можно ложиться и просыпаться в любое время, пока не мешаешь другим. Для особо чутких сновидцев есть наушники и беруши, а если совсем плохо, можно перебраться в любую комнату в Джунглях – в читальне, например, всегда тихо. Если хочешь поесть – поешь. Погулять – вся территория твоя. Даже помыться можно в любое время, и не придется полчаса ждать нагрева бойлера – горячая вода всегда и сколько хочешь!
Здесь повсюду были хвосты. Еще тогда, на квартире у Авокадо, Мышь заметила, что к этим отросткам относятся, как к части семьи, на них реагируют, их берегут и стараются не наступить на чужие – дико и непонятно, зачем беречь то, что причиняет боль? Но об этом мнения Мыши никто не спрашивал, а они, кажется, здесь и не были опасны. Здесь внешний мир не провоцировал их, а внутренний все оберегали. Здесь будто даже и не было того мира, и Мышь вспоминала, сколько сейчас времени, только когда смотрела на часы телефона. Вскоре она перестала делать и это – без того было много занятий.
Здесь повсюду висели чек-листы. В каждой комнате был хотя бы один, общий, с рисунками, наклейками и даже фотографиями, и из разговоров Мышь поняла, что все относятся к этому очень серьезно. Если Доктор сказал, что тебе нужно общение – общайся. Сказал побыть наедине с собой – значит, сейчас это важнее общения. Сказал, что хвост нужно расчесывать два раза в день – не забудь, один – не переусердствуй. Доктору здесь верили даже больше, чем «тропам Джунглей». Доктора здесь боготворили. Мышь сначала думала, что он один из тех… ну, как гуру, который появляется раз в год, говорит одну умную вещь и снова надолго исчезает. А все переваривают, проживают, осознают. Но он постоянно был с ними, охотно делился энергией и словами поддержки, дарил тепло и улыбки, и даже когда ушёл спать раньше всех, в комнате сохранилось ощущение его присутствия. И во всех остальных комнатах тоже.
Ложиться не хотелось, но Мышь чувствовала, что еще немного и начнёт нести неразборчивый бред. А еще она знала, что следующий день будет еще лучше этого – так чего бояться? Она написала Мамочке, что все хорошо, достала тетрадь для записи хороших поступков, который зачем-то при сборах сунула с собой, открыла новую страницу и написала:
И еще:
И еще:
– А где Доктор спит? – спальня была длинной и широкой, с кучей матрасов и ширм, сложенных в углу. Можно было взять любую, выбрать понравившееся место и обставить всё, как хочешь: закрыться ширмами, сдвинуть матрасы, сделать домик… Мышь долго не могла определиться, чего хочет, и уже решила лечь в углу, одна, но Соперница вдруг предложила место рядом с собой и это… это порадовало. Было так странно радоваться близости с тем, кого недавно считал чуть ли не врагом, и Мышь написала под четвёртым пунктом:
И тут же вычеркнула его с удовлетворением.
– У него своя комната. Рядом с кабинетом.
– Удобно, наверное?..
В спальне их было пока что трое – они с Толстушкой и отвернувшийся к стене, забившийся в самый дальний угол Цыган. Но вещи хранили следы, и у каждого матраса Мышь видела следы чего-то присутствия – а некоторых владельцев даже уже могла узнать.
– Должен же он когда-то от нас отдыхать, – Толстушка села на матрас, вытянула полные ноги и спросила, – тебе ничего, если я прямо здесь?
Сначала Мышь не поняла, о чем она и почему обращается к ее хвосту, но потом увидела в руках девушки небольшую расчёску.
– Точно! Чуть не забыла…
– Надо сказать Доктору, чтобы занес это в твой чек-лист, – Толстушка улыбнулась, – хочешь вместе?
– А можно?
– Почему нет?
Мышь полезла в рюкзак. Они с Толстушкой даже помогли друг другу: Мышь осторожно вычесала неудобный колтун, а Толстушка с улыбкой показала ей еще одну отпавшую чешуйку. Внешне разницы по-прежнему не было никакой, но Мышь уже знала – рано или поздно сдадутся даже самые старые и крепкие.
– Убери эту гадость.
Толстушка убрала. И когда они легли, Мышь кое-что почувствовала. Запах. Кажется, с всепоедальни. Там что-то пекли.
ТОЛСТУШКА: спокойной ночи, друзья.
Она написала в общий чат, и тут же посыпались ответы: «спокойной ночи, спокойной ночи, сладких снов…» И только Ян, как всегда, выделился.
ЯН: если Мышь с тобой, передай, чтобы завтра после завтрака пришла в кабинет Дока.
– А сам передать не может? – фыркнула Мышь, – все равно ведь сюда придет.
– Не, – Толстушка подбила подушку и легла, – он здесь не спит.
– Тоже отдельная комната? Не слишком ли много чести?
– Не совсем, – Толстушка повернулась к ней своим грузным телом и улыбнулась. Такая мягкая на вид. Такая тёплая. И домашняя. Мышь вдруг вспомнила, как она принесла в их первую встречу вкусняшки к чаю, еще не зная тогда, что Мышь устроит истерику… но даже если бы знала, разве это что-нибудь изменило бы? От этих мыслей стало так тепло-тепло! Их матрасы были в нескольких сантиметрах друг от друга, но сейчас Мышь, наверное, придвинулась бы и ближе. Толстушка подобрала хвост, прижала его к груди и тот только немного хлестнул ее по щеке. А может…и погладил? Будто не враги.
Полежали.
– Слушай…
Лена открыла глаза и посмотрела на нее без раздражения:
– М?
– А что Яну вообще нравится?
– Ты о чем?
Мышь понизила голос до шепота, хотя их по-прежнему не мог услышать никто, кроме Цыгана. А тому вроде было все равно.
– Я его просто не совсем… ладно, совсем не понимаю. Он говорит странные вещи, делает всякое… не понятно, чего хочет.
– Ты спрашиваешь меня, как ему понравиться? – Толстушка перевернулась на бок и придавила хвост круглым локтем.
– Да нет. То есть… блин, ладно. Да. Точнее, не совсем, я уже забила. На самом деле, чисто из интереса спрашиваю. Вы ведь вроде бы?.. Ну, ты его?..
– Думаешь, он мне нравится?
– Ну… да?
Толстушка улыбнулась снова. Иногда Мыши казалось, что улыбка вовсе не сходит с ее лица, как ухмылка – с губ Сыра.
– Точно из интереса?
– Точно-точно.
– Это хорошо. Потому что он занят.
– Правда? Почему он тогда..?! Нда…
– Ага. Он такой. Любит смущать.
– Но… не с тобой, да?
– Я его обожаю. Он замечательный друг. Но, по правде говоря, я без понятия, что его там возбуждает, Мышка. Я вообще в отношениях плохой советчик. Меня все это мало интересует.
– Как так?
– Ну… просто. Не мое всё это. Такая вот я. И не стыжусь. Давай спать, хорошо?
Мышь закрыла глаза, сунула нос в складки подушки – со свежей наволочкой, между прочим – и мысленно перечеркнула последнее желание о Сопернице еще одной чертой, категоричной и окончательной, подумав, что за сегодня у нее из бусин уже может собраться целый браслет.
Утро началось так, как и должно начинаться любое утро – радостно. Мышь, вставшая одной из первых, сначала ответственно и сосредоточенно попилила чешую, потом прокралась мимо спящих тел, поплутала в поисках умывальни, но с первого раза смогла попасть в едальню – по истине, магия или божественный промысел! Там она застала только Яна с Цыганом, которые сидели на тумбе под вытяжкой и говорили о чем-то тихо, но, судя по жестикуляции, достаточно резко. Увидев Мышь, они поспешили спрятать сигареты, но та только фыркнула и отвернулась к кухонному чек-листу.
1.Съесть столько, сколько нужно.
2.Не голодать!
3.Не винить себя ни за один кусок
4.Помыть посуду, если есть силы
5.Написать в беседу, если ешь последнее
6.Наслаждаться каждым мгновением:)
Мышь посмотрела: грязной посуды не было. В холодильнике тоже остался не последний кусок, а целая кастрюля вчерашних макарон. Значит, еще четыре пункта, и Мышь собиралась выполнить их с радостью – еда больше не пугала ее, ведь хвост не хлестал теперь по жирным ляхам и не лез в рот, заставляя блевать. Еще и Доктор в пять утра скинул личные чек-листы – бедняжка что, совсем не спит? – и Мышь не могла не заметить, что теперь мышка намного больше похожа на нее. Присмотрелся. Подобрал картинку. Хитрец!
К желаниям, отдыху и хорошему общению добавились четыре новых пункта: «смазать хвост перед сном, подпилить чешую утром» «посетить Доктора:))» и «позвонить Мамочке».
Хм, Последнее спорно, конечно.
– Нет! Мы с ним сто раз это уже обсуждали, – повысил голос Ян. Не особо заинтересованная, Мышь всё равно прислушалась. Редко от Сыра услышишь настоящее шипение, – он говорит, что все обойдётся.
– А если нет? – взвился Цыган.
– Просто не лезь к нему с этим.
– Да-а-а, пусть будет ни при чем! Ведь их поколение так многого достигло!
– Они сделали все, что могли.
– А сейчас по норам забились, как крысы. Чувствуют, что скоро все снова станет очень плохо.
– Ты параноик.
Тонкий полосатый хвост хлестнул по пушистому.
– Не называй меня так.
– Может, нормально всё будет.
– Для них! А нас либо спрячут, либо за Забор выкинут. Вот увидишь. Гребанная Сансара.
– Тагар. Вдох.
Он вдохнул сквозь зубы.
– Выдох. Не порти карму.
– Пойду к Доктору.
– С этим? Не пойдешь.
– МЫША!!!
Крикунья ворвалась в комнату, тряся над головой звенящим телефоном.
– Мама!!!
– А? – Мышь чуть тарелку на себя не опрокинула. Сердце упало в пятки, подскочило к горлу и вывалилось на макароны. Хвост сделал дугу и треснул по щеке, – чего «мама»?!
Она схватила телефон, но тот уже перестал звонить.
– Прости, ты его просто оставила в спальне, а он зазвонил, я посмотрела, там она, и помню, как мы тебя тогда отмазывали и подумала, что нельзя пропускать ее звонки!!
– Ага, – Мышь подавила желание поморщиться от звонкого голоса. Расстроится ведь, – спасибо?
Взглянула на экран. Три пропущенных. Ладно. Ничего. Переживет.
– Она думает, что я на Мучильне.
– Ого.
– Наверное, хочет узнать, как дела. Готовлюсь ли, всё такое…
– И ты будешь ее обманывать?!
Мышь шлепнула хвост ладонью, прибив к столу, хотя он двигаться вроде и не собирался.
– Уже обманываю.
– У! Давай тогда обманывать хорошо.
– Что?
– Я с вами, – Ян спрыгнул с тумбы и вытер руки бумажным полотенцем, – пошли.
– Куда?!
Ее потащили через комнаты: в одну дверь, вторую, третью, через чистящих зубы в умывальне, через сонно клюющих носом в лежальне, и в игральне обнаружили Доктора, который, разлегшись перед телевизором, закинув ноги на пуфик, щурясь и зевая, щелкал игровым пультом, гоняя по экрану нарисованный персонажей. Такой милый, такой домашний, в футболке с динозавриком и спортивных штанах – Господи, Мышь сейчас либо распищится, либо умрет.
– А я думаю, куда ты так рано встал, – сказал Ян.
Авокадо улыбнулся всем сонно.
– Доброе утро, ребята.
– Доктор, пойдемте с нами! – Крикунья встала, перегородив экран. Не специально, конечно, просто жесты у нее были такие же громкие, как и слова, – будете учителя играть!
– Да ладно вам, ребят… слушайте… – Мышь хотела уже сопротивляться, но Крикунья оказалась громче и быстрее, уже наспех объяснив Доктору ситуацию. Тот выслушал внимательно, покивал, отложил игру, встал. Подергал протертый шнурок на спортивках.
– Здорово, конечно, но я немного в непотребстве.
– Это ты еще нормально, – хмыкнул Сыр.
– Ян.
– Да мы вас по пояс снимем, – Крикунью было не остановить. Чем больше возникало препятствий перед ее гениальной идеей, тем сильнее она расходилась, – и Актриску позовем! Она нам всех расставит, прям как на сцене! И музыка – для настроения!
Было ли это весело? Очень. И абсолютно безумно. Они спрятали лица, раздали книги, Актриска помогла выбрать позы, на Авокадо напялили очки и сделали вот точь-в-точь как профессора какого-нибудь. А Мышь поставили так, будто она совершенно случайно оказалась в кадре, и вся такая занятая-занятая… потом вместе выбирали самую правдоподобную фотку, а самые лучшие отправились в общую беседу, где уже висели фотографии со вчерашнего дня. Каждый присутствующий включился в проблему, как в свою личную, каждому было важно высказаться – но никто не осуждал Мышь…кроме разве что Толстушки, но у нее это, похоже, больная тема. Они поговорили о матерях, о семьях, о воспитании, точно зная, какие темы не стоит поднимать, порассказывали забавные истории из жизни, а их хвосты обвивались вокруг друг друга и дергали – но не больно. И даже если кто-то оказался бы задет, ничего страшного не случилось бы: здесь был Доктор. И задетый легко мог бы повернуть беседу в противоположное от больной темы русло, сказав, что не хочет об этом.
Через час этот разговор перенеся в кабинет Доктора, и там уже Мышь лично с ним говорила непосредственно о ее семье. А когда она понимала, что больше не может, и нужно прерваться, то под надзором Доктора начинала нанизывать на свою нить новые бусины, озвучивая воспоминания. Сначала стеснялась, но он не смеялся даже над самыми наивными моментами, и когда, увлекшись, она в подробностях начала описывать вкус Поварихиных пирожных, он разулыбался так, будто она ему душу свою открыла.
Материала хватило бы на все воспоминания в жизни Мыши: у Доктора оказался целый набор для рукоделия, куча бусин самых разных форм и цветов, и он позволял ей долго сидеть и выбирать каждую. Чтобы идеально подошла. Чтобы никогда не забылось.
Кабинет был одной из немногих комнат над землей, и в окно заливается утренний свет. Мышь не помнила, как давно разучилась радоваться утру, и сказав: «день сегодня хороший», добавила еще одну бусинку.
– Значит, злость?
У Доктора был стол, но стоял он не как в кабинете врача, а у окна, чтобы за ним мог сидеть только один человек – и никаких ассоциаций с чувством, будто ты отчитываешься перед директором. Еще у Доктора были два кресла, книжный шкаф и разноцветный плед, который он дал Мыши со словами, что сегодня прохладно. Так что она сидела укрытая, забравшись на кресло с ногами, пила чай и говорила – и это было так приятно, знать, что точно слушают. Как в переписке, только лучше.
– А почему злишься?
– Не знаю. Наверное, потому что сколько бы я не делала, они хотят больше.
– А сама ты чего хочешь?
– Так-то до позавчера я вообще не думала, что могу чего-то хотеть.
– Да. Понимаю.
Он спросил, будет ли ей комфортно, если он будет ходить, и после согласия сначала посидел на подлокотнике кресла, потом на столе, потом походил, постоял у окна, посмотрел на грядки. Так было даже лучше. Так он был вообще везде.
– А сейчас ты как?
– Легче. Намного.
Доктор пересел на ее подлокотник и (спросив, разумеется, разрешения) взял хвост. Осмотрел. Ощупал. Постучал по чешуе. Погладил. Вернулся к своему креслу и что-то записал в блокноте. В ее блокноте, который он, по его словам, завёл специально именно для их сеансов еще тогда, когда только начали переписываться. С обложки радостно улыбался Мышонок – ну еще бы.
Трудно было поверить, что такое чудо существует.
– Значит, Мамочка много требует. А Папа?
– А можно мы не будем говорить о нем?
– Конечно. Может, тогда о ребятах в Клетке? Или о ребятах здесь?
– А что я должна о них говорить?
– Что приходит в голову, милая Мышка. Важно проговаривать и осознавать свои чувства. Осознавать, проговаривая. Так ты приближаешься к его приручению.
– Что? Зачем мне его приручать?
В идеале, она планировала от него избавиться. Или хотя бы добиться полнейшей капитуляции.
– Потому что, как ни прискорбно, но он часть тебя и никуда от него не денешься. Можно только научиться жить в мире.
–Я не хочу с ним мира. Хочу, чтобы он отстал.
– Я понимаю. Ты видишь в нем врага, и это естественно, ведь он причиняет боль. Но на самом деле он не хочет этого, Мышь. Просто не умеет по-другому. Он реагирует так, как научился, и использует то, чем должен защищать, как оружие.
– Защищать. Меня.
– Представь зверя. Сильного, свободного, дикого. Он занимается своими звериными делами – охотится, размножается, выживает. Он эволюционировал таким, каким должен был. Всё в нем совершенно. Представь, как трудно было бы ему, если бы вместо помощи (баланса там, скорости, защиты) хвост добавлял проблем. Лез гепарду под лапы. Говорил лисичке, что она недостаточно хороша.
– Хм.
– Его нынешнее состояние мучает тебя. Наша цель – это исправить. Потихоньку избавиться от старой, острой, больной чешуи и заменить ее новой, надёжной. Которую не придётся пилить, и которая не будет пилить тебя.
Он снова прошёлся по кабинету, мимолётно коснулся головы Мыши, и та растаяла. Ой, ладно, пусть говорит, что хочет. Она даже готова сделать вид, что весь этот монолог хвост не пытался протереть в ее ноге дыру спиленной чешуей. Помириться с ним, ага. Да она скорее его заживо сожрет.
– Расскажи мне о вас с Яном.
– А? – рука дрогнула, и Мышь поставила кружку с чаем на пол. Укуталась плотнее – прошибло дрожью. Зачем так внезапно-то?
– Он сказал, что нравится тебе.
– Вот трепло.
Об этом с Доктором точно не хотелось говорить – не с Доктором… ни с кем уже вообще. Да. ДА, И ЧТО? Да, Ян красавчик. Да, в него легко было влюбиться – легче, чем проигнорировать. В нем привлекало внимание всё: его лицо, его ухмылка, его вечно неоднозначные знаки, будто он постоянно флиртует… но в Доктора можно было влюбиться за одни лишь слова. За то, как он говорит. За то, что он говорит, и кем ты себя чувствуешь рядом с ним. И это, как Мыши казалось на ее скромный взгляд, было намного важнее.
– Он вам рассказал, да? О том разговоре. Когда я у вас в гостях была.
– Да.
– А что сам мне сказал, вам не рассказывал?!
– Рассказывал, – кажется, Доктор вздрогнул от ее не к месту взвившегося голоса. Хотя почему это не к месту?! – не вини его. Пожалуйста.
Ага, конечно, ладно. Щас. Доктор сел в кресло напротив и наклонился к ней, сложив перед собой сцепленные руки. Посмотрел прямо в глаза, но Мышь отвела взгляд.
– Он часто не думает прежде, чем что-нибудь сказать.
– Мне казалось, в этом суть лечения. Думать.
– О. Я тоже часто говорю ему об этом. Но ты знаешь этих парней. Оно всегда считают, что уже всё поняли, и готовы учить других.
Мышь тихо хмыкнула.
– Тупые парни…
– И пока Яна не слишком заботит, что его – как он думает – умные слова заденут другого, – Доктор улыбнулся осторожно, – ему кажется, что остальным можно помочь также, как я помог ему. Прости, пожалуйста, что он тебя расстроил. Я поговорил с ним, как только пришел домой, и посоветовал на время прекратить общение. Подумал, так он нанесёт меньше вреда.
Мышь взглянула исподлобья. Доктор выглядел очень виноватым.
– Зря?
Она снова опустила глаза, и он наклонился ближе осторожно коснувшись ее рук своими, мужскими, сильными. Такие руки могли бы взять все ее проблемы и решить за раз. В таких руках спокойно. На них даже смотреть хорошо, они не нервируют в отличие от длинных беспокойных пальцев Яна, постоянно что-то вытирающих, поправляющих, комкающих…
– Прости. Я такой же мальчишка. Тоже не подумал перед тем, как сделать. Вы взрослые люди и можете разобраться сами.
– Вы не такой же, – тихо сказала Мышь.
– Я всё понимаю, – она не сопротивлялась, и он взялся за ее руки крепче, сжал их. Тёплый. Мягкий. Сладкий. Чудесный Авокадо, – трудно остаться к нему равнодушным. Ян красивый юноша. Невероятный. Но тебе сейчас нужно… другое, понимаешь? Более стабильный. Надёжный. Здоровый. За которым не тащится на хвосте груз ошибок прошлого. Того, кто не сделает хуже.
Мышь чуть двинула пальцы. Так получалось, что она сама касалась рук Авокадо.
– Поняла.
– Не из нашей безумной компании, короче. Ты прости, что влезаю, просто… не надо.
– Всё хорошо, Доктор. Я ему и не нравлюсь. Я в принципе никому…
– Это не так! Ты замечательная.
– И мне точно нужен кто-то… взрослый, – она слегка улыбнулась, глядя на их соприкасающиеся руки. Доктор тут же отстранился, но ощущение осталось – можно я ещё одну бусину возьму?
Авокадо тоже улыбнулся, вроде даже облегчённо, и сел обратно в свое кресло.
– А это за что?
Мышь выбрала самую красивую, надела на нить и подняла глаза, кажется, впервые за весь сеанс посмотрев на него открыто. И многозначительно.
– За сегодняшний разговор. Я очень многое поняла.
Авокадо дернул уголком губ. Интересно, а он понял ли?
– Конечно, Мышка. Попробуй сегодня позвонить Мамочке, пожалуйста, поговори… о чем угодно. О чем комфортно будет. Мне не нравится идея с обманом, но, возможно, для честного разговора вы обе еще не готовы. Спасибо тебе за беседу.
Мышь покивала, встала, подобрала хвост, намотала его на руку, и пошла к двери, чувствуя, что ее провожают взглядом. Остановилась. Он абсолютно точно смотрел на нее, но за секунду до того, как она обернулась, опустил глаза в телефон. Хитрый Авокадо.
– Доктор!
– Да?
– Один вопросик. По чек-листу. Мне очень понравилось исполнять желания.
– Я рад.
– Но если есть одно очень сильное желание, но я его боюсь? Если все пойдёт не так, а я не готова?..
– Вообще, если чего-то очень хочется, значит, это обязательно нужно. Но есть одна хитрость. Как раз для таких, как мы, – он, перекинув ноги через подлокотник. В такой позе, в этой домашней футболке и джинсах позе его даже Доктором было странно называть. Но он определенно был взрослым. И -определенно – очень горячим. И он позволял Мыши видеть его таким – не только Доктором. И от этих мыслей стало труднее дышать, только хвост здесь был ни при чем.
– Запиши это желание, и каждый раз, когда будет казаться, что мир подаёт знак, ставь рядом с ним плюсик. Или сердечко. Или наклейку можно лепить – помню, Повариха так сначала делала. Определи, что знаков должно быть, например, пять, и когда они все будут отмечены, ты уже сама поймешь, что готова. Подашь наушники, пожалуйста? Они у двери на полке.
Мышь с радостью выполнила его просьбу, передавая наушники, позволила себе еще раз прикоснуться к его руке, и вышла, мысленно уже поставив один плюсик напротив волнующего желания.
КТО-ТО: слышьте, я в читальне готовлюсь к зачету по православному. Запрусь. Если че, стучитесь.
ЯН: могу помочь;)
КТО-ТО: Янушка, енотовидная моя собака, ты последний, кого я буду спрашивать за религию. Ты креститься-то умеешь?
ЯН: хоть с обеих рук!
КРИКУНЬЯ: Ребят!!! А наш лапушка освободился???? Оч надо поговорить!!!!!!
ДОКТОР: Лапушка освободился, если речь, конечно, обо мне.
КРИКУНЬЯ: блин, беседы перепутала, Доктор, прости!!!!!!
ЯН: я слежу.
– Не отвлекайся, – одернула его Толстушка, – я сказала: «грязная-прегрязная ручка двери». Твои действия?
Ян отложил телефон. Ухмыльнулся. Нахмурился. Мышь наблюдала за ними уже минут пятнадцать, помогая Актриске помогать Поварихе месить тесто, на самом деле большую часть времени просто следя за тем, чтобы Актриска долго не стояла на ногах – Повариха попросила. Она не следила за Яном – пф! – ей просто было интересно. Ну, и немного за Яном, ладно. Потому что он всё равно красавчик, и трудно было вот так забыть, как Мышь маялась по нему, пока не переболела. Ладно. Может, не до конца еще переболела. Но глупые мыши любят сыр, что тут можно сделать?
Играющие смотрели друг другу в глаза, а хвосты их лежали на столе, и один иногда бил по второму. Нужно было увернуться. Или стерпеть. Мышь так и не поняла.
– Я обмотаю ее салфеткой и открою.
– Нет.
– Почему?
– Что будет, если ты ее потрогаешь? – рыжий хвост ударил по полосатому.
– Ничего хорошего, – сказал Ян.
– Но и плохого тоже. Давай. Думай.
– Ну… шансов, что я подхвачу что-то почти нет, но… ой, всё. Моя очередь. Чёрная пятница в магазине. Суперраспродажа. Тебе обязательно нужно купить какую-нибудь хрень в дальнем углу зала.
– Какую?
– А что?
– Вдруг она у меня уже есть. Или мне не так уж надо.
Ян заухмылялся. Теперь уже полосатый хвост настойчиво лупил по рыжему. Лена вздохнула. Закрыла глаза.
– Так. Хорошо. Толпа – это просто люди. Все они также боятся давки. Поэтому в толпе так страшно – никто не знает, что делать, и трудно предсказать поведение. Но. Никто не желает мне зла. Если я буду осторожна, я смогу пройти сквозь нее без проблем. Я всё контролирую.
Пушистый хвост гордо вздернулся, ударив по полосатому.
– Ха. Слышу слова Дока, – заявил Ян.
– И что? Мы все говорим его словами.
– Раунд. А ты хороша.
– Я в курсе. А вот тебе практика не помешает. Моя очередь.
– Спроси его про незащищённый секс, – хохотнула Повариха, намешивая тесто, – посмотрим, как выкрутится!
Мышь взглянула на нее растерянно. В голове еще не уложилось это сочетание грубости и материнской заботы, выбритый затылок, разноцветные пряди и миксер в забитых татуировками руках, перемешивающий яйца для печенюшек. Актриска игриво толкнула ее в плечо и пошатнулась – Мышь едва успела подхватить ее. А в этой умудрялись совмещаться ослепительная красота и неловкость, создаваемая беспокойным хвостом, всюду лезущим и все на пути сбивающим – как потерянная мысль. Разве такими должны быть актёры?
Толстушка перевела взгляд на Яна. Подняла брови. Тот скрестил руки на груди и, как обычно, ухмыльнулся.
– Мне тоже словами Дока ответить?
Дверь разразилась истеричным «туктуктуктук!» – стучал хвост, и Мышь сразу поняла, кто это. Она уже училась различать.
Крепко сжимая в объятьях, Обниматель втащил в едальню того парня, с которым они ехали в машине – Костюмчика, даже здесь он был в рубашке, благодаря товарищу изрядно помятой. За ними вошел Цыган, и сразу направился к Яну.
– Я тебя ищу.
Толстушка тут же встала и отошла от них на другой конец стола, к Обнимателю и Костюмчику, который выглядел так, будто не понимает, зачем он здесь, почему его усадили и чего хотят.
– Прикиньте, он никогда не играл в «10 причин почему»!
Костюмчик вытащил наушники и ответил недовольно:
– Я играл. Но я всегда проигрываю. Мне нечего сказать.
– Знакомо, – влезла Актриска, – мне тоже всегда нечего.
– Актриска, – предупредила Повариха, – половником уебу.
– Люди добрые, расправой угрожают!
– Ну давай, слыш! Начинай! – поторопил Обниматель, – ну давай, я начну? Мне постоянно надо кого-то ощущать, иначе кажется, что сдохну! Раз!
Мышь подошла тихонько и коснулась его хвоста, погладив этот виляющий пропеллер. Неделю назад она бы испугалась вести себя так с почти незнакомым человеком. Но ведь Обнимателю это было нужно. И от ее прикосновения хвост только сильнее завилял.
– Да не знаю я, – Костюмчик заметался. Нехорошо его так держать, конечно. Надо будет поговорить об этом с его другом. Доктор бы не одобрил, – я в порядке.
– О, все мы здесь в порядке, – снова влезла Актриска, – но все мы почему-то здесь.
Хвост Костюмчика забился под стул, будто прячась от остальных. Тонкий и на вид очень ломкий. Вряд ли такой просто душит или бьёт.