Алекс Эдельвайс
Ошибка
– Но какие методы ты планируешь использовать?
– Разные, – Эйи посмотрел в сторону. – Я пытался поставить себя на его место, и подумал, что для меня наилучшим выходом из ситуации было бы просто забыться. Музыка вводит его в состояние транса; могу предположить, что и другие виды искусства могут оказывать подобное влияние. Сложность состоит в том, чтобы при этом сделать его ещё и участником действия – опять же, удержать внимание. Это хорошая тренировка сознания. А где сила воли, там и разумное существо.
Всё это время она смотрела на Эйи с уважением. Она никак не ожидала, что это безынициативное обычно создание способно проявить такую инициативу, да ещё и с его стремлением из всего извлечь практическую для себя пользу… Видимо, он видит Глена как своего брата. Впрочем, можно сказать, так оно и есть…
– Но, Эйи, ты ведь понимаешь, что из состояния забытья рано или поздно выходят, и потом уже ему ничего не поможет…
Он улыбнулся с какой-то горечью.
– Вы ошибаетесь, если думаете, что я ничего не понимаю. Глен – ошибка, которую необходимо устранить; так будет лучше в первую очередь для него самого. Но я хочу, чтобы Вы поняли, – Эйи сверкнул глазами, – даже недостойная жизни ошибка имеет право на достойную смерть.
К тому моменту, как они выехали в сельскую местность, предварительно сняв небольшое шале, Глен уже мог свободно говорить, хотя делал это весьма неохотно. Всё время казалось, что его будто что-то сдавливает, что все его действия производятся через силу. Оно и понятно – вряд ли кто-то смог бы представить, какие титанические усилия совершал над собой этот человек.
Большую часть дня Эйи и Глен просто гуляли в горах; тот выматывался, и это было как нельзя лучше. Единственная проблема состояла в то и дело попадавшихся мелких зверьках или птицах – Эйи видел, какие взгляды Глен каждый раз кидал в их сторону, и тут же старался отвлечь того разговором.
Вечера посвящали творчеству: сначала Эйи, как и раньше, играл для Глена; потом тот и сам стал играть на скрипке, которую Эйи предварительно раздобыл. Пару ночей Глен жаловался, что не может уснуть – тогда они уходили в поле, Эйи разводил небольшой костёр (то, как их не заметили, осталось загадкой) и учил того танцевать. Поначалу Глен, казалось, не мог понять, что от него требуется: движения – если их можно было таковыми назвать – были крайне неуклюжи. Затем пошло чуть лучше: Эйи наигрывал ритм, и в какой-то момент ему даже показалось, что Глен поглощён танцем. Это было хорошее состояние. «Думаю, скоро можно будет перейти к более серьёзным вещам».
После очередной прогулки они сидели на склоне, любуясь закатом. Эйи рассматривал Глена: он думал о том, насколько тот изменился с того момента, как они увиделись впервые. Теперь его спокойно можно было назвать человеком; лицо не дёргалось, глаза не бегали – только видна была тень страдания, угнетённости, и постоянной фоновой внутренней борьбы.
– Ты, наверное, должен меня ненавидеть? – спросил Эйи. – Ведь я, считай, занял твоё место.
Глен обратил на него взгляд.
– Нет. Я тебя не ненавижу. Я очень тебе благодарен и искренне надеюсь, что ты сможешь исполнить всё, что я не в состоянии.
– Надеюсь, это не простые слова вежливости, – Эйи улыбнулся.
– Нет, я действительно так думаю…
Они немного помолчали, затем Эйи спросил:
– Скажи, ты всегда чувствуешь тягу к убийству, или в какие-то моменты она, может, пропадает?
Глен задумался и сжал кулаки.
– Всегда. Ну знаешь, разве что только… Когда я играю на скрипке, это желание ощущается менее отчётливо; когда танцую, в определённые моменты я и вовсе ничего не чувствую. А так всё время.
После небольшой паузы он спросил:
– Но скажи, Эйи… Почему… Почему это всё досталось именно… мне?..
Он уставился перед собой. Эйи не перебивал.
– Я порой чувствую себя таким одухотворённым созданием, способным на многое… Но эта жажда, она мне жить не даёт. Она все силы из меня вытягивает. Целыми днями, Эйи, – он вдохнул, – целыми днями, когда я не был ещё в диком состоянии, я думал только о том, как усмирить это желание, как не дать ему разыграться. Малейший шаг в сторону мог оказаться провалом. Я поздно понял, что провал неизбежен; точнее, когда он произошёл, я уже не хотел ничего понимать. Если б ты видел, что… что я делал с теми людьми… их крики… они давали мне такое блаженство, их пронзительные вопли, переходящие в хрипы, мне хотелось ещё, и ещё, и с какого-то момента мне уже становилось досадно, когда они умирали, я жалел, что они не могут вечно страдать на моих глазах, но в то же время сам момент смерти был таким… упоительным, о, я никогда не испытывал чего-либо приятнее, это было невероятно, но мне хотелось больше, даже когда я, казалось, давал себе свободу, эта жажда меня убивала, всё сильнее и сильнее… Почему я не мог просто не появляться на свет, Эйи, я не хочу больше!.. – на этих словах он уронил голову и разрыдался; сел на землю, свернувшись в комок, по которому тут же рассыпались густые волнистые волосы. Позже к рыданиям добавились какие-то завывания; эту манеру трудно было не узнать, трудно было не провести соответствие.
Эйи стремительно подошёл к Глену и обнял его.
– Скоро закончится. Можешь быть уверен. Совсем закончится.
Тот стал завывать как-то более освобождённо, что ли; Эйи гладил его по голове, по спине – словом, проделывал всё то, что успокоило бы его самого.
Немного утихнув, Глен поднял на того красные от слёз глаза и спросил:
– А у тебя, выходит, есть эмпатия?
Вопрос был задан настолько невинным тоном; до этого Эйи как-то не предполагал, что её может совсем не быть…
– Ну, да, конечно, она у меня есть.
– Интересно…
Немного погодя Глен снова задал вопрос:
– Меня убьёт… она?
Эйи кивнул.
– Но я не хочу, чтобы это делала она. Я бы не хотел… видеться с ней… Нет!
– Послушай, – сказал Эйи мягко, – так надо. Иначе ты родишься снова, и там уже я не смогу тебе помочь.
– Нет, не хочу снова…
– Тогда тебе придётся прийти к ней, Глен. И знаешь, честное слово, – Эйи улыбнулся, – с тобой случится то, о чём я мечтаю уже на протяжении нескольких жизней. Разве не стоит оно того, а?
Глен посмотрел в глаза Эйи каким-то по-детски беспомощным взглядом.
– Эйи, спасибо тебе за всё, – проговорил он. – Большое спасибо.
– Я бы отступился от своего же принципа, если бы тебе не помог, – Эйи улыбнулся. – К тому же на твоём месте мог быть и я сам… Но сейчас! У меня запланировано кое-что поинтереснее, чем музыка или танцы.
Глен посмотрел заинтересованно.
– Мне кажется, – продолжил Эйи, – ты был бы неплохим актёром. Ты очень хорошо скрываешь внутреннее состояние; это хороший навык. Посмотрим, сможешь ли ты не просто скрывать его, но и добавлять предусмотренные сценарием эмоции так, будто они настоящие.
– Мы будем играть спектакль? – с любопытством спросил Глен.
– Ну, не то чтобы спектакль, – рассмеялся Эйи. – Так, пару сценок.
Глядя на заинтересованное лицо собеседника, Эйи продолжил:
– Смотри, представь, что есть некое племя. Там есть вождь, есть жрец, есть воины, и есть божество, которому они поклоняются. Кем бы ты хотел быть?
– Жрецом, – недолго думая, ответил Глен. – А… что он делает?
Эйи снова засмеялся.
– Интересный ты. Ну, жрец – это как бы посредник между божеством и племенем; он руководит различными ритуалами, но не только – он ещё старший среди воинов и в случае войны ведёт их в бой.
– А зачем тогда вождь?
– Ты всё правильно понял, вождь не нужен. Жрец вполне заменяет его; к тому же это даёт людям возможность подчиняться непосредственно воле божества, а не прихотям какого-то человека.
– Но ведь жрец – тоже человек.
– Верно, – Эйи улыбнулся, – но если он исказит пожелания божества ради собственной выгоды, то ему потом придётся плохо. Так что в его интересах проявлять дипломатические качества.
– Ясно.
– Но я не хочу, чтобы ты просто сыграл жреца, – Эйи посмотрел на Глена с искорками веселья в глазах. – Мне нужен конфликт, неразрешимое противоречие между волей божества и волей жреца.
Глен глянул на того с удивлением.
– Но как такое может возникнуть?
– Очень просто. Когда у жреца появляется иллюзия свободы воли.
– То есть какие-то… собственные желания?
– Да, мало того, что собственные, так еще и неправильные.
– Я не смогу это сыграть. Мне не очень понятно про свободу воли, а если она должна быть ещё и неправильной…
– Ты-то не сможешь? – Эйи заглянул ему в глаза.
– Погоди… – Глен посмотрел в сторону.
– А теперь послушай внимательно, – Эйи пододвинулся к нему поближе, положив свою руку на его, – мне нужно, чтобы ты сыграл именно свободу воли. Не насущную потребность, которая не даёт тебе жить, а вполне осознанное желание. Пусть и неправильное, но твоё, собственное, то, которое ты можешь сам себе объяснить и которое возникло в твоём личном сознании, которому нет предпосылок…
– Я попробую, – Глен сверкнул глазами. – Но это будет сложно.
– Я знаю, ты любил играть в шахматы. Уж извини, предоставить тебе это не могу… но могу провести аналогию. Ты ведь во время партии проявляешь собственную волю, да? Хотя она и диктуется условиями, но, насколько я знаю, у тебя всегда есть несколько вариантов. А твой соперник – он может быть кем угодно; это для тебя не имеет значения, ты просто выбираешь ходы, которые наиболее верно приведут тебя к победе.
– Подожди, кажется, я немного понял… А в нашем случае, получается… чего может захотеть жрец? Ну разве что – самому стать божеством?
– Прекрасно.
– А зачем?..
– Да в том-то и дело, что неизвестно, зачем! Главное – это его воля, она не зависит от внешних обстоятельств, и он может себе её объяснить, ну там, к примеру, какими-то своими выдающимися качествами, возможностями, которыми другие не обладают, и так далее, и тому подобное; да что угодно! Прояви фантазию.
Глаза Глена блестели инициативой.
– Знаешь, это звучит… замечательно!
– Ну что ж, – сказал Эйи, – тогда я буду тем самым божеством. И не переживай, если у тебя вдруг сразу что-то не будет получаться – это к тому же своеобразная импровизация выйдет – я буду направлять твои действия и слова, тебе останется только войти в роль и не выходить из неё до конца; это должна быть крайняя степень сосредоточенности – отнесись к этому серьёзно.
– Хорошо. Я понял.
Играли едва не до рассвета. Поначалу Глен и правда чувствовал неуверенность: он всё никак не мог синхронизировать свою роль и собственный разум, отсюда было ощущение, будто он всё делает неестественно. Эйи это понимал; именно поэтому до самой кульминации они воспроизвели несколько «ознакомительных» сценок для того, чтобы Глен адаптировался. Да Эйи и самому, по правде говоря, сложно было без предварительной подготовки войти в роль.
Теперь, когда оба немного попривыкли, самым важным было не просто отождествить себя с персонажем на уровне сознания, но и не упустить этого, продержаться так до конца. Это не было бы необходимо, находись они в простом театре, где сценарий расписан и выучен заранее; но в данном случае это было обязательным условием. Основной целью, с которой Эйи всё это задумал, было заставить Глена почувствовать свободу, причем аж двойную: не просто свободу игры, освобождение от личного «я», но и ту самую свободу воли внутри этой игры, подразумеваемую сценарием. Для этого – Эйи понимал – Глену нужно было проделать значительные усилия.
На самом моменте прямого проявления конфликта у Глена поначалу возникли проблемы: из-за умственных усилий, направленных на осознание понятия «свобода воли», он не мог должным образом сконцентрироваться на роли. Он озвучил то, что должен был сказать, но как-то машинально; Эйи показалось, что синхронизация в этот момент была упущена. Тогда он решил немного помочь, проявив неожиданно сильные эмоции; в совокупности с ними слова, которые они сопровождали, вернули Глена в роль отступившего от правил жреца. И в ответ на эти слова, уже вполне искренне, с каким-то экзальтированным взглядом, Глен прокричал:
– Да потому, что я так считаю нужным!!!
Эйи не мог не прикрыть глаза с удовлетворением.
Развязку доиграли с меньшим жаром, но всё с той же сосредоточенностью; больше Глен её не терял.
В конце, когда они уже возвращались в шале, он сказал:
– А знаешь, я ведь в тот момент действительно почувствовал, что значит «свобода воли»… У меня были такие сильные эмоции. И такие необычные. Правда, сейчас я вряд ли смогу это описать…
– Это нормально, – улыбнулся Эйи. – Поверь, большую часть времени твоё сознание живет отдельно от тебя и выносит свои уроки; главное, не запускать его совсем. Даже человек, уподобившийся животному, имеет ценность, пока в нём продолжает гореть этот огонь: по крайней мере, у него есть надежда на дальнейшее освобождение, если он предпримет усилия; но даже если нет, то у него хотя бы есть шанс прожить более-менее наполненную смыслом жизнь.
«И всё-таки Вы были не совсем правы, когда сказали, что все его увлечения служат исключительно для того, чтобы отвлечься», – подумал Эйи затем.
Глен обдумывал его слова. Затем сказал:
– Спасибо тебе ещё раз огромное за всё.
Эйи поравнялся с ним и взял его за руку.
– Ты не боишься?
– Чего бояться… Просто необычно, что раз – и всё… Кстати, только сейчас понял – я ведь не думал об убийстве тогда, когда полностью входил в роль и даже сейчас, когда ты говорил это всё.
– Что ж, Глен, это прекрасно. Но сейчас, конечно же, опять думаешь…
– Куда деваться.
– Хвала богам, тебе есть куда. Просто – если будет страшно, или ещё что – ты не стесняйся, говори. Я поддержу, как смогу.
– Да я, если честно, не осознаю это как-то… За всё время моей жизни я уже настолько отождествил себя со своим желанием, что оно меня вытеснило, и окончательную смерть я могу рассматривать только в качестве освобождения. Хотя, в последнее время я и правда смог почувствовать, как это – быть чем-то большим, чем просто непрекращающийся инстинкт.
– Вот поэтому я и предупредил тебя о том, что может быть страшно – такие есть минусы у обладания личностью, – Эйи слегка рассмеялся. – Но это ничего не значит. Всем рано или поздно приходится через это проходить; просто обычно это происходит с людьми осознанно и после тщательной подготовки (тут он вздохнул: ему-то ещё работать и работать), а у тебя случится чуть раньше в силу экстренных обстоятельств.
«И в силу того, что кое-кто всё-таки должен исправить свою ошибку, которая и так уже настрадалась», – подумал Эйи после этих слов.
Когда глава организации увидела Глена, она, как ни странно, не смогла его сразу узнать. Это был человек, глаза которого светились мыслью; и более того – что-то ещё в них было, то, чего она не замечала ранее, тогда, ещё до периода полнейшей дикости. Сама того не осознавая, она ощутила подобие стыда.
А это его спокойствие и смирение. «Ну Эйи… тебя так скоро в статусе повышать можно будет, только вот непонятно, до степени кого. Хотя, наверное, то, что вы с ним, считай, на одной линии, многое объясняет…»
После смерти Глена Эйи ходил сам не свой. Поначалу он даже ни с кем не разговаривал; просто не видел никого вокруг, шатался по улицам, или висел на верёвках под потолком своего небольшого дома. Когда он, по прошествии примерно недели, стал чуть более коммуникабельным, Лоренс не отходил от него ни на шаг. Это было довольно необычно – раньше похожие состояния, или «кризисы», он проводил исключительно с главой организации. В этот раз, по вполне понятным причинам, он предпочёл провести это время в одиночестве, ну а позже не совсем.
Лоренс в это время, помимо сопровождения Эйи в его бесконечных шатаниях, занимался выяснением очень важного для себя вопроса. Слова главы организации о том, что он должен доходить до всего сам, не выветрились просто так из его головы; он теперь – как и изначально – считал своим долгом узнать, какова же цель существования организации и, самое главное, кто эта женщина (за всё это время он так и не смог определить пол). Поскольку Эйи тоже не удостоил его ответом, Лоренсу ничего не оставалось, кроме как допытываться самому.
Со сложностями он столкнулся сразу: в первую очередь – в каких источниках искать? И что вообще искать? Можно ли найти отправную точку? Она в первую их встречу говорила о разных видах людей, о достойных и недостойных жить категориях… «Так, стоп, – Лоренс передёрнулся. – От этого отталкиваться явно нельзя». Но тогда от чего?
Он стал рассуждать о том, на что вообще походит эта организация. Элитарный характер, исключительные способности… какой-то тайный орден? Тайные ордены часто основывались на религии, но это было только прикрытием, так что от этого тоже, казалось, не оттолкнёшься. Но, с другой стороны, они используют духовную силу. Да разве ж здесь такое когда-либо встречалось? Ну, разве что в некоторых восточных религиях, но и то после многолетней практики, а не так вот, как он.
Возможно, следует начать с выяснения вопроса о том, кем вообще является эта женщина. Он вспомнил свою прошлую жизнь. Ну как вспомнил – воспоминаний было мало, однако из них вполне отчётливо было ясно то, что там она являлась подобием божества, высшей силы. М-да… Он всё ещё не мог избавиться от ощущения того, насколько теперь его жизнь походит на сон. Так, не отвлекаться. Зачем тогда ей было отправляться сюда? Хотя – он тут же это понял – если она здесь, это не значит, что её нет там, и где-нибудь ещё, и вообще: множество воплощений – это вряд ли проблема. Тупик.
После нескольких дней напряжённых размышлений Лоренс не выдержал и обратился к главе организации с прежним вопросом. Ответа он, конечно же, не получил, но в этот раз над ним сжалились.
– Знаете, господин Винтерхальтер, Ваше стремление к знанию весьма похвально. Я могу пойти на некоторую уступку, чтобы Вам было не так тяжко, а то Вы, чувствую, по ночам спать не сможете (тут Лоренс подумал о том, насколько точным является это примечание). Ну и не только поэтому – Ваше обвинение в геноциде, честно говоря, меня слегка задело тогда, – она посмотрела на него с улыбкой. – Скажем… вспомните, какие книги Вам нравились в юности, ну, лет так в 17, 18… Знаете, такой возраст, когда люди – ну не все, конечно, но многие – начинают искать смысл жизни, для того, чтобы потом его не найти, но это уже не важно… В общем, вот Вам – книга, отчаянный поиск смысла жизни. Желаю удачи. Хотя думаю, Вы, Лоренс, сразу догадаетесь.
«Вы, Лоренс, сразу догадаетесь». Как будто это так легко! Чего он только не читал, и почти во всех был поиск смысла жизни. Как назло. Экзистенциалисты, Гессе, после знакомства с Михаилом – тем самым умершим другом – что-то из русской литературы, но там поиск смысла жизни был не так ярко выражен, по крайней мере в том, что он читал. Так, ну были ещё Хаксли, Моэм; на последнем он вспомнил, каким забавным образом нашёл свою любимую книгу у этого автора – во время прочтения краткого содержания перед покупкой книги его зацепило то, что у них с главным героем одинаковые имена. А сколько раз потом он находил схожие черты между персонажем и им самим, по крайней мере, его стремлениями. «Вы, Лоренс, сразу догадаетесь». Он чуть не подпрыгнул и кинулся искать в Интернете «Остриё бритвы».
Хотя, можно было даже не искать. Он прекрасно помнил содержание, поскольку перечитывал её несколько раз. И каждый раз удивлялся, как главному герою удалось ответить на вопрос о смысле жизни – при том, что персонаж сам рассказывал о своём путешествии по Индии и достижении определённого просветления, он никогда не вдавался в детали; да и в целом Винтерхальтеру была чужда такая неопределённость – несмотря на некое сходство, он всё-таки был в каком-то смысле более практичным.
Глубоко вздохнув, он занялся поиском информации о религии, которая в итоге каким-то образом поставила жизнь главного героя книги на место. Отправные точки у него теперь были – смысл жизни, методы самосовершенствования. Вот уж не думал Лоренс, что будет заниматься подобным – религия его никогда не интересовала. Впрочем, ситуация не изменилась – он понимал, что до него просто пытаются донести информацию понятным ему языком, не более того.
Неделю, наверное, большую часть дня Лоренс рылся в Интернете, параллельно следя за тем, чтобы Эйи чего-нибудь не выкинул – впрочем, тот был довольно апатичен. Остановившись на карма-йоге9, он провалился в сон (была глубокая ночь). Перед тем, как заснуть, Винтерхальтер успел подумать о том, что, похоже, искать будет вечно и над ним просто подшутили.
Однако, проснувшись, он резко изменил своё мнение. Настолько резко, что не удержался и вскрикнул:
– Я понял!!!
Столь громкий крик даже вывел на какое-то время Эйи из его хандры, поскольку из другого конца комнаты тут же послышался сонный вопрос:
– Что ты понял?..
– Я понял, зачем нужна ваша организация и кто её глава!!! – бросил Лоренс, поспешно одеваясь.
– О, эти европейцы… – Эйи закатил глаза и снова погрузился в сон.
На входе Винтерхальтер столкнулся с недовольной Итой.
– Вы двое вообще работать собираетесь, а? Уже несколько недель прошло!
– Да, да… – быстро проговорил Лоренс, огибая её.
Ита была слишком ошарашена тем, что её даже не одарили язвительным ответом, поэтому молча позволила ему нестись дальше.
– Ну ничего себе, вштырило; чтоб меня так… – подумала она тому вслед.
Он разыскал главу организации.
– Лоренс, какая муха Вас укусила?
Он начал без предисловий.
– Тот мир, откуда мы с Эйи – он ведь… Ваш?
– Ну, допустим.
– А этот, в котором мы сейчас – кого-то другого? В смысле, вроде как чей-то фантазии, или сна, слишком реалистичного сна, я бы сказал…
– Допустим, если Вам так угодно…
– … поскольку этот кто-то, развиваясь определённым образом, когда-то достиг статуса творца – и теперь может создавать собственный мир?
– М-м, – хмыкнула она утвердительно.
– Но это не значит, что у этого человека благородные намерения – стоит хотя бы посмотреть вокруг?
– Угу.
– И это не значит, что у других людей, достигших того же статуса, что и он, не может возникать потребности как-то исправить ситуацию, возможно, при помощи собственных созданий – потому что как иначе?
– М-м, знаете, Вас интересно слушать. Вы сформулировали цель нашей деятельности; по правде говоря, до Вас никто этого не делал…
– А как же устав? Вы вроде упоминали его… – тут Лоренс смутился: ему как-то не пришло за всё это время в голову заглянуть туда.
– Пресвятая Вечность, да нет у нас никакого устава! Вы думаете, у меня мозги набекрень – все и так всё знают, это Вы тут только такой дотошный… ну можете, если Вам делать нечего, написать что-то подобное – мне в общем-то всё равно.
После небольшой паузы Лоренс спросил:
– Скажите, а… все эти люди из истории, которые как-то пытались исправить ситуацию, ну Вы понимаете…
– Ох, нет, они не имеют ко мне никакого отношения. У нас, знаете ли, принято посылать сюда кого-то только в качестве наказания, ну или если они сами того пожелают – по собственной глупости или там по каким-то другим причинам (она выразительно посмотрела на Винтерхальтера).
– Ясно…
– Кстати, присоединяюсь к вопросу Иты. Уж не думал ли Эйи обидеться на меня?
– А, это, нет, конечно нет. Он как раз сказал недавно, что скоро выйдет… и хотел, чтобы Вы дали ему что-нибудь посложнее…
Она засмеялась.
– Ну хорошо, хорошо.
Лоренс собирался было выйти, но в последний момент обернулся и спросил:
– Слушайте, ну вот, допустим, прознали вы про очередной готовящийся крупный конфликт или теракт, устранили его организаторов и сделали всё за них; но какой смысл? Множество людей погибло бы в любом случае, я не понимаю…
– Вот уже который раз Ваши слова меня жалят, как стая диких пчёл, – она слегка рассмеялась. – Вас послушаешь, так мы террористы какие-то, – Лоренс хотел было возразить, но она не дала ему вставить слово. – Во-первых, мы уничтожаем людей, поверьте, гораздо более безболезненно и гораздо быстрее – вспомните, что делают обычные террористы или же просто любой военный конфликт. Раз уж в этих несчастных природой заложено убивать и терзать друг друга, пусть хотя бы умирают достойно. Но это так, предисловие для успокоения Вашей души. Во-вторых – скажите-ка мне, господин Винтерхальтер: что обычно случается с людьми после смерти?
Вопрос немного сбил Лоренса с толку.
– Ну… э… судя по моему личному опыту, они, наверное, рождаются заново?
– Да, в большинстве случаев именно так. Ну и ответьте мне тогда – какой смысл убивать человека, чтобы он заново родился в этом же месте?
– Ну собственно да – какой?
– А такой, господин Винтерхальтер, что мы как раз уничтожаем их целиком и полностью. А будь они убиты себе подобными, такого эффекта бы не получилось, и круг бы не разомкнулся.
Лоренс округлил глаза.
– Но как?..
– Вы ведь знаете, из чего состоит человек? Я не имею в виду анатомию.
– Э… нет, как-то не думал…
– А, ну спросите у Эйи, это он Вам с удовольствием расскажет, – она усмехнулась. – Хотя, я могу Вас кратко ввести в курс дела, чтоб Вы уже отвязались от меня с этим.
Лоренс весь превратился во внимание.
– В общем, каждый человек состоит из множества потоков энергии, которые до этого летали хаотично, а затем как бы «застряли» в теле. Сами понимаете – если положить наушники в карман, они запутаются. Вот и здесь так – потоки «завязываются» в «узел», который без специальных усилий невозможно развязать. Собственно, на это «распутывание» и направлены все духовные практики – если потоки снова свободно пронизывают тело, то у людей это называется «достичь просветления», ну или там «пребывать в Вечности» – что, на мой взгляд, ближе к истине – как хотите, так и называйте. Как Вы понимаете, с «развязанным узлом» человек больше не сможет переродиться – когда преграда будет устранена, потоки энергии продолжат свой полёт. Это, если хотите ещё аналогий, называется «освобождением из цикла перерождений». Всё. Полное исчезновение, Лоренс. Теперь Вы понимаете?
Всё это время на лице Винтерхальтера отражалась напряжённая работа мозга; теперь же он смотрел на главу организации так, что ей казалось, будто его глаза сейчас вылезут из орбит.
– Так Вы… Вы даёте людям освобождение… без каких-либо усилий?..
Она кивнула, улыбаясь:
– Можно и так сказать. А иначе с ними не справишься.
Выйдя из помещения, Лоренс какое-то время стоял на дороге – пока его чуть не сбил велосипед – а затем зашагал в сторону дома Эйи.
