Александр Чивилев
Пустотa
– Разворот закончен, к маневру торможения готовы.
– Принято, Жаклин, что у тебя? – поинтересовалась Даша.
– Температура первого ядра тысяча градусов, растёт, второе… девятьсот пятьдесят и тоже ползёт вверх, – отрапортовала инженер.
– Принято.
«Армстронг» стремительно нёсся в сторону Сатурна, выставив вперед решётчатое сопло. Реакторы корабля постепенно набирали мощность, чтобы в нужный момент отдать её всю маршевому двигателю. Мы быстро пробежались по чек-листу, проверив наши системы и убедившись в их полной исправности и готовности к работе. Теперь нам оставалось лишь ждать.
Сатурна видно больше не было – обзорное окно мостика смотрело теперь в противоположную от него сторону, поэтому я подключил один из своих мониторов к камере внешнего вида. Скорость сближения с планетой была столь высока, что, понаблюдав за её изображением на экране несколько минут, можно было увидеть, как она постепенно увеличивается в размерах. Я посмотрел на таймер обратного отсчёта, до включения зажигания оставалось двадцать минут. Вспомнил вдруг, как полтора года назад, сидя в этом самом кресле, точно так же ожидая запуска двигателя, глядел на вечерние огни распростёртых подо мной земных городов. Интересно, горят ли они сейчас? Или всё, что нас ждёт дома, – лишь выжженная, покрытая радиоактивным пеплом пустыня? Мысль о том, что нам больше некуда возвращаться, пугала до дрожи, так что я попытался прогнать её. Нужно было сконцентрироваться на предстоящей работе.
– Тепловая мощность реакторов сто процентов, температура обоих ядер полторы тысячи, держится стабильно, – вырвал меня из потока тяжёлых мыслей голос Жаклин.
– Хорошо. Уилл, как там у вас дела? – спросила Дарья, обращаясь к Андерсону, находящемуся вместе с другими учёными в корабельной обсерватории.
– Нормально, работаем по установленному плану.
– Принято, будьте готовы к началу ускорения в течение пяти минут.
– Понял вас.
– Жаклин, готовь двигатель, – скомандовала Дарья.
Девушка перещёлкнула предохранительные тумблеры и подключила силовые цепи питания, открыла клапаны, активировала насосы, прокачав топливо и хладагент для термоядерного реактора по системе. Панель контроля двигателя вспыхнула зелёным, сообщая о готовности к запуску.
– Сделано.
Вновь, как и полтора года назад, я следил за тем, как таймер отсчитывал последние секунды до запуска двигателя. Наконец на экране загорелись заветные нули, вспыхнули индикаторы, и лёгкое ускорение прижало меня к креслу.
– Есть зажигание, параметры работы двигателя в норме, давление в топливных магистралях в норме, температура плазмы в пределах нормы, параметры магнитного поля в норме, тяга сто процентов., – отрапортовала Кусто.
– Подтверждаю, – ответила Даша. – Нагрузка на турбогенераторы в установленных пределах, система охлаждения в номинальном режиме.
Мы всё ещё приближались к Сатурну с огромной скоростью. Будучи второй по размеру планетой Солнечной системы, этот гигант обладал поистине колоссальным гравитационным полем. «Армстронг» нёсся к нему навстречу кормой вперёд, выбрасывая по ходу своего движения потоки разогнанных до бешеных скоростей частиц. Автопилот вел нас по составленной мною заранее полётной программе, я неотрывно следил за тем, как изменялась наша траектория, готовый в случае чего в любой момент внести корректировки либо вовсе взять управление в свои руки. Однако этого не требовалось, все шло чётко по плану, корабль, как и должен был, влетал аккурат в центр зазора между атмосферой планеты и краем её внутреннего кольца.
– Скорость сорок пять километров в секунду, торможение идет согласно графику, – сказал я.
– Подтверждаю, тридцать минут до точки перицентра, – сообщила Даша.
– Смотрите! – воскликнула Жаклин, указывая на что-то впереди, за окном.
Я взглянул в ту сторону. Из-за правого нижнего угла панорамного стекла показался краешек внешнего кольца. По мере нашего приближения к планете кольца раскрывались для нас во всём своём великолепии. Мы летели прямо над ними на расстоянии в несколько тысяч километров, но даже с такой дистанции они казались бескрайними, раскидываясь влево и вправо от корабля настолько, насколько хватало взгляда. Заворожённые этим зрелищем, мы уже с трудом успевали следить за приборами. Все сильнее и сильнее сближаясь с Сатурном, мы всё ближе и ближе подлетали к его экватору. Кольца вытягивались перед нами, уходя далеко в бесконечную перспективу. Масштаб этого колоссального космического творения с трудом умещался в голове. Общая ширина видимой части колец составляет порядка восьмидесяти тысяч километров, в шесть с лишним раз больше диаметра Земли! Древние и незыблемые, они были созданы силами гравитации из одного из самых первых спутников Сатурна, оказавшегося слишком близко к газовому гиганту и разрушившегося под воздействием его гравитации много миллионов лет назад. С тех пор они кружили свой неспешный хоровод вокруг этой далёкой планеты. Кольца не были однородны, они отличались друг от друга цветом и плотностью: одни были жёлтыми, другие с оттенком серого. В одном месте они были плотными, в другом практически прозрачными, периодически то тут, то там среди них встречались разрывы – полосы пустого, ничем не заполненного пространства. В преддверии нашего полёта я достаточно неплохо изучил структуру колец, потому с лёгкостью смог отыскать взглядом самую крупную из этих щелей – деление Кассини, ширина которого составляла порядка пяти тысяч километров.
Постепенно из-за всё того же правого края окна выкатился скруглённый бок самого Сатурна. Мы уже не неслись прямо к нему, а летели по касательной, стремительно приближаясь к нижней точке нашей орбиты. Я смотрел на огромный раскинувшийся под нами газовый мир. Там, далеко внизу, бушевали колоссальных размеров штормы. Яростный водородный ветер гнал метановые и аммиачные облака, закручивая их, образуя циклоны размером с земные континенты. Картина столь же величественная, сколь и завораживающая. Огромная планета наползала на нас, казалось, готовясь поглотить наш крошечный кораблик. Я в очередной раз сверился с монитором навигационной системы, нет, ошибки не было: «Армстронгу» суждено было пролететь на высоте 2850 километров над условной верхней границей атмосферы.
– Три минуты до перицентра, – сказал я.
– Внимание всем, приготовиться к пересечению плоскости колец, – по громкой связи объявила Даша.
Мы не летели сквозь сами кольца (это было бы настоящим самоубийством), но всё же вероятность встретится с каким-либо шальным камешком сейчас, при прохождении их плоскости, была относительно высока. Угрозу представляли частицы размером от пары миллиметров и более, всё, что было мельче, при встрече с обшивкой «Армстронга» должно было попросту испариться.
Я смотрел на картину за окном: огромный Сатурн заслонял собой половину мира, казалось, что мы летели к нему так близко, что стоит лишь протянуть руку, и можно будет коснуться верхушек распростёртых под нами облаков. Жёлто-серо-оранжевая масса плыла под нами, закручиваясь, перемешиваясь в огромных вихрях, бежавших по поверхности планеты. На фоне всего этого длинной изогнутой полосой выделялась чёрная тень колец. Я взглянул на сами кольца, они истончились, практически исчезли, превратившись в узкую, словно лезвие бритвы, серую линию.
Вспыхнули предупреждающие лампы, зазвучал тревожный сигнал.
– Проходим кольца, датчики регистрируют микроудары по обшивке, пока ничего опасного нет, – глядя на мониторы, сказала Даша.
Бомбардировка микрометеоритами не продлилась и секунды, «Армстронг» преодолел опасную зону без каких-либо проблем.
– Навигационная система и система управления в норме, – сообщил я.
– Реакторы и двигатель тоже, – вторила мне Кусто. Помолчав немного, она сказала: – Говорят, в старину моряки, пересекая нулевой меридиан, имели обычай веселиться и палить из пушек. Надо бы и нам завести какую-то похожую традицию на случай первого пересечения экватора планеты.
– А ещё, я слышала, они имели обычай в этот момент сигать за борт и купаться в море. Пушек у нас на корабле нет, а за бортом вакуум, так что я даже не знаю, что тут можно придумать, – скептически ответила Даша.
– Десять секунд до перицентра, – сухо сообщил я.
Мы поднырнули под плоскость колец, прошли по касательной к Сатурну и теперь начали удаляться от него. Наш корабль стремительно приближался к ночной стороне газового гиганта. Солнце, до сего момента сиявшее нам в лицо, все ниже и ниже склонялось над горизонтом. Коснувшись верхней кромки атмосферы, оно окрасило её всеми цветами радуги.
– Вау! – воскликнула Жаклин.
– Первый закат вдали от дома, – тихо произнёс сидевший позади Рик Харрис.
Погружаясь все глубже и глубже в атмосферу Сатурна, Солнце из ярко-белого стало оранжевым, затем красным и бурым, после чего окончательно скрылось за клубящимся газовым горизонтом, оставив после себя лишь тонкий серп преломлённого света. Впервые за полтора года с момента отлёта с Земли «Армстронг» оказался в темноте. Однако тьма, раскинувшаяся под нами, отнюдь не была абсолютной. Периодически в разных местах её озаряли яркие вспышки, там, далеко внизу, в верхних слоях атмосферы планеты бушевала гроза. Огромные молнии длиною в тысячи километров пронзали воздух этого мира, сотрясая его своими громовыми раскатами. Мы летели над колоссальным грозовым фронтом, раскинувшимся на площади размером с Евразию. Ко мне вдруг пришло осознание чрезвычайной важности этого момента: мы были первыми из людей, кто своими глазами наблюдал бурю на другой планете. Конечно, слово «впервые» можно было применить к абсолютно любому событию, происходящему в рамках нашей миссии, но лишь в этот момент я почему-то прочувствовал это по-настоящему.
Я взглянул на экран навигационной системы: нам оставалось погасить ещё пять километров в секунду от нашей первоначальной скорости, чтобы выйти на расчётную орбиту. Таймер обратного отсчёта показывал чуть более часа до завершения манёвра. Для многих членов экипажа уже давно наступила «ночь», однако все были на ногах. Группа управления, состоявшая из меня, Даши, Жаклин и Мейса, внимательно следила за ходом торможения и работой всех основных систем. Рик Харрис был у нас на подхвате и контролировал работу второстепенного оборудования. В это же время учёные, во главе с Андерсоном вели наблюдения из лаборатории, нацелив на Сатурн и его кольца кучу приборов, снимая, сканируя, записывая огромное количество различных показателей, начиная от состава атмосферы, заканчивая напряжённостью магнитного поля.
«Армстронг» продолжал нестись над ночной стороной планеты, ежесекундно замедляя свой полёт. Двигатель работал на полную мощность, как прекрасно отлаженный механизм. Прошло уже примерно сорок минут с того момента, как наш корабль влетел в тень газового гиганта. В какой-то момент атмосфера на востоке посветлела, и из-за горизонта показалась яркая точка нашей родной звезды. Мы вновь оказались под лучами Солнца, но ненадолго. Уже спустя несколько минут после рассвета оно вновь скрылось от нас, правда, на этот раз не за диском планеты, а за её колоссальными кольцами, словно-бы подсветив их изнутри. На фоне этого света внутренняя структура колец стала видна особенно отчётливо. «Ребята в обсерватории, наверное, сейчас кипятком писаются от счастья», – подумал я. Человечество уже направило целую кучу автоматических аппаратов в окрестности Сатурна, однако, несмотря на всё совершенство этих роботизированных машин, непосредственное наблюдение, которое вела сейчас наша научная группа с минимального расстояния и с применением самых новейших приборов, имело невероятную ценность.
Мы летели под бескрайними ледяными полями колец, постепенно удаляясь прочь от них и от Сатурна. «Армстронг» уже сбросил девяносто процентов своей изначальной скорости. Наша траектория, имевшая поначалу вид практически прямой линии, теперь уже приобрела форму параболы, и с каждой секундой по мере уменьшения скорости её ветви все сильнее и сильнее прижимались друг к другу, готовясь сомкнуться в любой момент. Мы ждали этого события в сосредоточенном молчании, лишь шум вентиляторов разгонял наэлектризованную нашим напряжением тишину мостика. Вдруг парабола на моем мониторе орбитальной обстановки исчезла, и на её месте появился эллипс.
– Есть! – воскликнул я. – Есть! Мы замкнули орбиту!
Наконец спустя долгие часы непрерывного торможения наша скорость упала ниже второй космической скорости Сатурна, это означало, что теперь мы гарантированно останемся в сфере его гравитационного влияния.
Двигатель проработал ещё десять минут, подгоняя нашу орбиту под расчётные параметры.
«Маневр завершён», – высветилось сообщение на экране. Термоядерное сердце «Армстронга» выключилось, ускорение, толкавшее нас на протяжении всего нашего тормозного пути, прекратилось. На мостике вновь воцарилась невесомость.
– Манёвр торможения окончен, двигатель заглушён. Параметры орбиты: апоцентр миллион двести двадцать пять тысяч километров, перицентр три тысячи триста восемьдесят три. Наклонение тринадцать и две десятых градуса, – сообщил я.
– Отклонения от расчётных параметров? – спросила Дарья.
– Э-э-э… – Я сверился с приборами. – Минус двадцать километров в апоцентре, в перицентре отклонений нет.
– Принято, отличная работа, ребята.
Я принялся щёлкать переключателями, вырубая подответственные мне системы, переводя их в дежурное состояние. Кусто и Вильямсон за моей спиной делали то же самое. Даша же в это время подключилась к системе громкой связи и произнесла:
– Вниманию экипажа, говорит командир корабля, мы только что успешно вышли на расчётную эллиптическую орбиту вокруг Сатурна! Поздравляю всех с этим историческим моментом!
В наушниках раздались радостные возгласы наших коллег.
Я устало стянул гарнитуру, протёр глаза и посмотрел на Дашу. Почувствовав мой взгляд, она повернулась ко мне.
– Что же, вот мы и на месте, – произнес я. – Что теперь?
– Теперь…– Она задумчиво посмотрела на гигантский серп Сатурна за окном. – Не знаю… – Пожала плечами. – Пожалуй, теперь я пойду спать.
***
Ослепительно белой стрелой корабль приближался к планете. Его радиаторы были черны, а реакторы работали в дежурном режиме, выдавая лишь десять процентов от своей номинальной мощности. Повинуясь законам небесной механики, «Армстронг» летел по сильно вытянутой орбите вокруг Сатурна. Корабль сближался с планетой на минимальное расстояние, проныривал в зазор между верхним срезом атмосферы и краем внутреннего кольца, затем, разогнавшись под воздействием силы притяжения, уносился прочь от газового гиганта. Впрочем, набранной скорости было недостаточно, чтобы вырваться за пределы гравитационного колодца. Удаляясь от планеты, «Армстронг» постепенно замедлялся и, достигнув наивысшей точки на высоте 1,2 миллиона километров, он вновь начинал свое падение в сторону Сатурна, чтобы опять пролететь мимо него. Так повторялось раз за разом, и каждый такой оборот занимал десять с половиной дней.
На втором витке, незадолго до прохождения точки апоцентра, от корабля отделилась небольшая капсула. Имея длину семь метров, она напоминала по форме сильно вытянутое яйцо. Это яйцо было оснащено системой из нескольких небольших двигателей, выдвижными аэродинамическими рулями, тормозными панелями и довольно массивным абляционным щитом, призванным уберечь капсулу и её содержимое от экстремальных термодинамических нагрузок при входе в атмосферу Сатурна. Отойдя от «Армстронга» на безопасное расстояние, зонд включил свои двигатели. Короткий импульс старых, как сама космонавтика, но зато простых и надежных гидразиновых движков увёл его прочь от корабля. Импульс был ретроградным, это означало, что капсула ускорялась в направлении, противоположном своему движению вокруг планеты, уменьшив тем самым собственную орбитальную скорость. Сто метров в секунду – этого было вполне достаточно, чтобы опустить нижнюю точку орбиты зонда в атмосферу планеты. Следующие сорок часов корабль и спускаемый аппарат двигались по практически параллельным траекториям, медленно удаляясь друг от друга. Первый должен был, как и прежде, пронестись в трех тысячах километров над Сатурном, второму же было суждено зацепиться за кромку его газовой оболочки, сбросить свою скорость и остаться там, в недрах исполинской планеты.
В помещении командной рубки было многолюдно, царила напряжённая рабочая атмосфера. Рик следил по приборам за параметрами полёта спускаемого аппарата.
– Пять минут до входа в атмосферу, стабилизаторы выпущены, угол входа ноль-пять градуса, – сообщил он.
– Хорошо, держи нас в курсе, как всё идёт, – сказал висевший у него за спиной Андерсон. – Макс, что у тебя? – обратился он к находящемуся в обсерватории планетологу.
– Данные с научных приборов зонда идут, но, пока мы не сбросим внешнюю обшивку, они бесполезны, скорлупа блокирует работу большинства датчиков.
– Понял, пока этого достаточно.
Мы все замерли в напряжённом ожидании, «Ахиллес» – так назывался зонд, стремительно падал в воздушную оболочку газового гиганта, готовясь вот-вот соприкоснуться с ней. Он летел чуть впереди и ниже нас, для удобства наблюдения я заранее развернул корабль носом в сторону его предполагаемого входа в атмосферу. Я внимательно всматривался в клубящееся под нами марево, надеясь увидеть плазменный шлейф.
– Зонд начинает испытывать аэродинамическое воздействие, – сказал Рик.
– Какова высота? – спросил профессор.
– Почти на тридцать километров выше расчётной.
– Похоже, атмосфера несколько плотнее, чем мы ожидали, – сказал по радио Барбьери. – Надеюсь, оболочка зонда выдержит.
– Боюсь, дело не только в оболочке, перегрузки тоже увеличатся, – заметила Дарья. – Думаю, стоит выдвинуть тормозные щитки несколько раньше, вероятно, уже сейчас.
– Эй, проф, что скажете? – спросил Рик.
Андерсон ненадолго задумался.
– Ты у нас специалист по этой теме, тебе решать, – после секундной паузы сказал он.
– Принято, выпускаю щитки.
Рик коснулся сенсорного экрана, отдавая команду системе управления зондом на выпуск аэродинамических тормозов. По бокам спускаемой капсулы выдвинулись шесть решётчатых панелей, раскрывшись на манер цветка. Зонд продолжал падать, увеличивая свою скорость. Воздух был ещё пока слишком разрежён, чтобы ощутимо замедлить его.
– Тормоза выпущены, скорость почти тридцать километров в секунду, растёт. Температура обшивки уже восемьдесят, – Рик сверился с данными телеметрии, – …восемьдесят семь градусов.
– Ожидаем обрыв связи примерно через минуту, – сказала Дарья. – Расчётная перегрузка с новыми данными по атмосфере – 32g.
– К чёрту перегрузки, скажи, что будет со щитом, он выдержит? – спросил Андерсон.
– Зонд создавался с запасом прочности, небольшое превышение расчётных параметров спуска ему не страшно, – ответила Дарья.
Профессор вздохнул.
– Что же, будем надеяться, – сказал он.
Тем временем Жаклин Кусто наклонилась ко мне
– Сейчас можно что-то изменить? Может, уменьшить угол входа? – шёпотом спросила она.
– Нет. – Я отрицательно покачал головой. – Уже слишком поздно. На данном этапе зонд неуправляем, любая попытка изменить курс приведёт к разрушению либо от перегрузок, либо от перегрева. Теоретически мы бы смогли корректировать его полёт, когда скорость упадет до семи-восьми километров в секунду, но в это время он уже будет в плотных слоях, окутанный облаком плазмы, а она не пропускает радиосигнал.
– Температура обшивки пятьсот градусов, скорость падает, перегрузка полторы единицы, растёт, – сообщил Рик.
Зонд нёсся сквозь верхние слои атмосферы Сатурна, углубляясь в неё с каждой секундой, встречая на своём пути всё большее и большее сопротивление. Под воздействием воздушного напора скорость аппарата падала всё быстрее. Вместе с тем росла температура внешней оболочки, и в особенности принимавшего на себя весь основной удар теплового щита. Разогреваясь от трения, он начал светиться сначала красным, затем раскалился добела, разогревшись до двух, а затем и до трёх тысяч градусов. От такой температуры его абляционное покрытие начало стремительно испаряться, образовывающиеся в ходе этого процесса газы улетучивались в пространство, унося с собой тепло и тем самым защищая аппарат от перегрева.
– Регистрирую образование плазменного облака, – сообщила Дарья.
– Подтверждаю, связь с зондом ухудшается, – раздался позади голос Вильямсона.
– Сигнал телеметрии потерян, – спокойно сказал Рик.
– Радарный контакт тоже, – вторила ему Дарья.
– Макс, вы видите его? – спросил Андерсон.
– Да, – раздался в наушниках голос Барбьери. – Он прямо по курсу перед нами и ниже горизонта на пять с половиной градусов, мы ведём его нашими оптическими датчиками.
– Хорошо, постарайтесь не упускать из виду так долго, как только сможете, – ответил Андерсон.
Я приподнялся и подлетел вплотную к стеклу, взял в руки фотоаппарат с установленным на него мощным телеобъективом. В надежде сделать несколько фото я навёл камеру примерно туда, где по моим прикидкам должен был находиться аппарат, однако так ничего и не увидел.
Тем временем капсула с зондом продолжала свое падение, раскалённая добела, окружённая облаком бушующей плазмы, она неслась сквозь атмосферу газового гиганта, оставляя за собой длинный сияющий шлейф.
– Проходим расчетный пик максимальной тепловой нагрузки, – глядя на мониторы, сказала Дарья.
– Сколько ещё до восстановления связи? – спросил профессор.
– Ну, – командир задумалась, – если Сатурн не преподнесёт нам больше никаких сюрпризов, то порядка трёх – трёх с половиной минут.
– А если преподнесёт? – спросил я.
– Тогда, скорее всего, мы не свяжемся с ним больше вообще, – ответил мне Рик Харрис.
– Тихо, отставить лишние разговоры! – шикнул на нас Андерсон.
Всё глубже погружаясь в атмосферу, аппарат всё стремительнее терял свою скорость. Малейшее отклонение от траектории означало бы моментальное разрушение под тяжестью навалившихся тридцатикратных перегрузок. Любой живой организм сложнее муравья, оказавшись на борту, неизбежно погиб бы под воздействием столь колоссального ускорения. Даже для самого аппарата такое торможение было на грани его технических возможностей. Раскалённый щит зонда продолжал быстро испаряться, рассеивая тепло. Он исчезал, стремительно истончаясь с каждой секундой. К счастью, с падением скорости падала и тепловая нагрузка. Под конец торможения лишь полсантиметра абляционного материала защищало капсулу от раскалённой плазмы.
– Мостик, это обсерватория, мы потеряли визуальный контакт с «Ахиллесом», расчётная высота минус сто семьдесят километров от условной границы атмосферы, – сказал по системе связи Максимильян Барбьери.
– Понял тебя, Макс, – ответил Андерсон. – Даша, что на радаре?
– Пока не вижу его.
– Связь? – спросил профессор, обращаясь к Мейсу Вильямсону.
– Сигнала нет.
– Ладно, подождём.
В нервной тишине мы ожидали восстановления контакта с зондом, Сатурн плыл под нами, величественный и молчаливый.
– Есть сигнал! – воскликнул вдруг Рик. – Пошла телеметрия!
Висевший за моей спиной и задумчиво глядевший на разворачивающийся внизу облачный пейзаж Андерсон развернулся к пульту управления зондом.
– Это обсерватория, – зазвучал в наушниках голос планетолога, – мы тоже принимаем информацию с аппарата!
– Что там? Что показывают приборы? – нетерпеливо спросил профессор.
– Похоже… – Рик пробежался глазами по столбцам данных, – …Кажется, всё в порядке. Приборная скорость тысяча двести метров в секунду и быстро падает, тангаж минус тридцать градусов, высота минус двести два от условной границы…Тормозные щитки выпущены, скорость уменьшается, вот-вот будем готовы к сбросу оболочки… Выброс парашюта через пять секунд… четыре… три… две… одну!
«Ахиллес» падал в недра Сатурна. Его доселе белая обшивка стала угольно-чёрной от копоти. Сработали пироболты, и от оболочки зонда отделилась верхняя часть, выстрелил в небо и раскрылся тормозной парашют. Через пять секунд после раскрытия обгоревший тепловой щит отделился от спускаемой капсулы, устремившись вниз, в пучину бездонного атмосферного океана. Спустя еще несколько секунд после этого «Ахиллес» вновь вздрогнул от взрыва – бахнули пиротехнические замки, удерживающие вместе две яйцеобразных половинки защитной оболочки спускаемого аппарата. Лопнув чётко по соединительному шву, они отделились от зонда и улетели вслед за остатками щита. Стреловидный аппарат медленно спускался вниз на парашюте.
– Есть успешное отделение внешней оболочки! – сообщил Рик. – Приступаем к запуску двигателя.
– Макс, мы отстрелили скорлупу, доклад! – сказал Андерсон, обращаясь к планетологу.
– Ээ… да, пошли данные по давлению, химсоставу и температуре атмосферы, они нужны тебе прямо сейчас?
– Нет, пока для меня главное лишь то, что вы их принимаете, – ответил профессор.
– Давление полторы атмосферы, вертикальная скорость спуска – восемнадцать метров в секунду, – сказала Дарья
– Воздухозаборник открыт, реактор запущен, температура в активной зоне шестьсот градусов, растёт, идет раскрутка двигателя, – отрапортовал Харрис.
Небольшой ядерный турбореактивный двигатель зонда, являвшийся миниатюрной копией атмосферных движков «Дедала», постепенно набрал обороты и вышел на холостой режим.
– Есть запуск двигателя, все параметры, похоже, в норме, гидравлика работает, автопилот запущен, авионика в порядке. Сэр, «Ахиллес» готов к отделению от парашюта, – отчитался второй пилот экспедиции.
Хлопнули пироболты, зонд отделился от парашютной системы и устремился в бездонный атмосферный океан Сатурна. Ощутив долгожданную свободу, компьютер «Ахиллеса» увеличил обороты двигателя. На протяжении нескольких сотен метров аппарат падал вниз, набирая скорость, затем выровнялся и полетел уже горизонтально, как надлежит самолёту.
– Подтверждаю переход «Ахиллеса» в горизонтальный полёт на высоте минус двести двадцать семь километров, – сказал Рик.
Люди на мостике облегчённо выдохнули, раздались аплодисменты.
– Отличная работа, дамы и господа! – сквозь общий галдёж раздался голос Андерсона. – Макс, ты слышишь меня?
– Да, Уилл.
– Зонд готов к выполнению научной программы.
– Понял тебя, мы уже вовсю получаем данные с приборов.
«Ахиллес» не был первым аппаратом, спущенным в оболочку газового гиганта. Самым первым был «Галилео» – нырнувший в атмосферу Юпитера в далеком 1995 году и погрузившийся на глубину 135 километров. Затем в 2038-м то же самое проделал «Да Винчи», на этот раз с Сатурном. Третьим подобным зондом должен был стать «Птолемей», запущенный в 2034-м, он достиг Юпитера через шесть лет, однако что-то пошло не так, и спускаемая капсула так и не смогла отделиться от основного орбитального аппарата, оставшись навеки прикованной к нему, так что этот спуск не состоялся. Как бы то ни было, все эти зонды представляли собой относительно примитивные болванки, оснащение которых, помимо научного оборудования, состояло лишь из простенького компьютера, радиопередатчика да небольшой аккумуляторной батареи, питавшей всё это хозяйство. Внешне они напоминали небольшую летающую тарелку, вот только, собственно, летать ни один из них не мог по причине отсутствия двигателей и крыльев. Всё что им было уготовано, – лишь медленно спускаться на парашюте в недра планеты, по пути ведя наблюдения с помощью своих научных приборов, до тех пор, пока колоссальная температура и давление не прикончат их. Обычно продолжительность работы подобных зондов не превышала нескольких часов.
«Ахиллес» разительно отличался от них. Будучи намного крупнее, он представлял собой, по сути, настоящий беспилотный самолёт. Благодаря не требовавшему топлива ядерному турбореактивному двигателю, он мог барражировать в атмосфере Сатурна на протяжении многих месяцев, то погружаясь в её глубины, то взлетая практически к самому космосу. Его короткие стреловидные крылья прекрасно подходили для полёта в условиях ураганного ветра, бушующего в верхних слоях газовой оболочки планеты-гиганта. Он был оснащён десятком различных приборов для изучения атмосферы, её структуры и состава. Полёт зонда целиком управлялся бортовым компьютером, всё, что требовалось от нашей научной группы, – лишь ставить перед ним задачи, и умная машина самостоятельно выполняла их без какого-либо вмешательства человека. Оказываясь в зоне видимости приборов корабля, зонд отправлял на его борт пакеты с полученными данными.
– Мостик, это лаборатория, мы получаем видеосигнал с «Ахиллеса» – не хотите взглянуть?
– Мейс, можешь вывести на экран? – спросил Андерсон, обращаясь к инженеру.
– Конечно, босс.
Вильямсон немного поколдовал над своим пультом, и через пару секунд на одном из экранов перед нами появилась картинка с камеры зонда. Мы сгрудились вокруг монитора – каждому хотелось лично, своими глазами увидеть, что же творится там, внизу, в недрах этого далёкого, чуждого нам мира.
«Ахиллес» летел среди бескрайнего моря из желтовато-оранжевых облаков, окружённый ими со всех сторон, – крошечное творение рук людских в недрах гигантской газовой планеты. В промежутках, свободных от туч, сверху над зондом то и дело мелькали лоскуты кристально-чистого голубого неба, внизу же атмосфера по мере увеличения плотности приобретала сначала жёлтый, а затем красно-бордовый оттенок.
– Это… это прекрасно! – выдохнула Кусто.
– Невероятно, небо совсем как на Земле, – сказал я.
– Атмосфера состоит в основном из водорода и гелия с примесями метана и аммиака. Мы ожидали увидеть нечто такое, – тихо сказал Андерсон.
– Вот бы мы могли спуститься туда, увидеть всё это своими глазами! – мечтательно промолвила Кусто.
– Было бы классно, – согласился Рик, – жаль, что, скорее всего, это была бы дорога в один конец. Чтобы выйти на орбиту Сатурна из его атмосферы, взлётному модулю потребуется развить скорость двадцать пять километров в секунду. И это без учёта гравитационных и аэродинамических потерь. Это чертовски много, в три с лишним раза больше, чем на Земле.
– Что ж, думаю, на этом можно подвести итог под операцией по спуску «Ахиллеса», – произнес Андерсон. – Вы отлично поработали, друзья, теперь дело за научной группой. Все свободны, можете идти отдыхать.
Народ стал медленно расходиться, покидая рубку корабля. Я же, будучи вахтенным, остался на мостике – меня ожидало впереди ещё четыре с половиной часа дежурства.
– Я, пожалуй, подзадержусь ненадолго, послежу ещё за телеметрией и всё такое, – сказал Харрис.
Мы остались на мостике вдвоём. Я устроился в своём кресле, откинувшись на спинку, насколько это было возможно в невесомости. Рик уселся справа, на месте Даши. Работа была сделана, и напряжение, владевшее нами на протяжении нескольких часов, медленно отпускало. Какое-то время мы молча созерцали раскинувшийся под нами пейзаж Сатурна. Где-то там, далеко внизу, собирая научные данные, нёсся сквозь аммиачно-метановые облака «Ахиллес» – крошечный посланец человечества в этом газовом мире.