Александр Васильевич Дёмышев
Тихий океан… лишь называется тихим
– Чего ты?! Верно ведь профессор шпарит!
– Неверно, – буркнул Костя и стал пробираться к выходу.
«Чудак! Неужто такой верующий?» А профессор продолжал:
– Так вот, товарищи, наукой доказано – всё зависит только от человека! И только человек – хозяин своей судьбы: захочет – в небо полетит, захочет – гору свернёт. А вам, советским морякам, и подавно нужно полагаться только на собственные силы. Вот, к примеру, случись, не дай бог, крушение…
Тут лектор, как ни странно, постучал по деревянной столешнице и поплевал через плечо, чем вызвал одобрительные кивки и улыбки зрителей.
– Хе-хе! В некоторые приметы мы всё ещё верим, хе-хе! Ну, так вот, крушение. Два матроса оказались в воде. Один опустил руки и давай богу молиться, а другой, собрав силы и волю, поплыл к берегу. Так который из них спасётся? То-то же! Отсюда вывод: сказки религиозные придуманы слабаками; по-настоящему сильный человек не нуждается в боге, он сам себе спаситель! Или спасатель? Хе-хе! И только такой человек добьётся в жизни своих целей!
Речь профессора воодушевила. Витёк повторял: «Я чемпион! Я самый сильный! Я пробьюсь на верх пьедестала!» и верил, что такие самовнушения помогут ему настроиться на будущую победу. Но не успел парень возобновить тренировки, как командир, покашливая, объявил экипажу приказ. Завтра в 7.00 – выход на боевое траление. Что ж, тоже хорошо. Витёк пропадал то на тренировках, то в госпитале, давно настоящей службы не нюхал. Пора бы, уж скоро год, как призвали. Тем более – поход боевой! А по возвращении можно и тренировки начинать.
Тральщик поставили на размагничивание. По проложенным на палубе вдоль бортов обмоткам пустили ток. Костя же после обеда вдруг занемог. Его так скрутило, что бледного, мокрого от пота матроса пришлось отправить в лазарет, а оттуда и в госпиталь. Сопровождать другана вызвался Витька.
– Ну, что с тобой? – спросил Витёк страдальца, вышедшего с первичного осмотра.
– Доктор сказал, похоже на аппендицит, будут обследовать, а там и резать. Вот. Укол поставили; вроде, легче сейчас.
– Значит, здесь останешься, не пустят тебя в поход?
– Да, жаль; я бы хотел…
И тут Витьку понесло:
– Так какие проблемы? Ты бога-то своего попроси. Он тебя на раз вылечит, конечно, ежели существует.
Витёк решил вразумить земляка, как когда-то пытался просветить малограмотную бабушку. Но то бабушка, а тут парень молодой, комсомолец! Костя же сидел, нахмурившись, боль не совсем ещё отпустила.
– Что ж, и попрошу. Да только Ему решать – исполнить просьбу или нет.
– Ты же комсомолец! Не ожидал, что ты во всякую чепуху веришь.
– Это ты веришь в чепуху, которую тот старикашка в клубе молол. Вот. А вы уши-то и развесили: хе-хе да хи-хи. Собственные силы, подумать только! Может человек собственной силой аппендицит вылечить?
– Так доктора лечат. Не бог ведь.
Парни спорили шёпотом, чтобы их никто не услышал. Но шёпот Витьки был напористый, не шёпот, а скорее шипение. Костя же чуть слышно отвечал, так что даже Витьке приходилось напрягать слух, чтобы слова разобрать.
– Без Божьей помощи, Вить, тебя ни один врач не вылечит. Только не говори мне, что ни разу в жизни к Богу не обращался.
Витёк потупился, кумекая, как ответить.
– Ну да, правду скажу, не без того… Но это так, минутная слабость. Маленький был, война шла к тому же… Мало ли что в голову взбрести может?
– Ладно, что спорить? Дело хозяйское. У тебя своя наука, а у меня своя. Вот. Только смотри, прогневать-то Его не боишься? Вдруг опять обращаться придётся, а?
Озорная улыбка расплылась по Витькиной физиономии.
– Не, теперь-то уж не придётся. А ты, Костик, никак, бабушкиных сказок в детстве наслушался. Водили тебя, небось, на могилку старца Стефана? От вашей деревни совсем рядом ведь.
– Ну, водили; и на могилку, и к источнику; да и ты, похоже там бывал?
– Да-а-а. У меня самого бабушка, знаешь какая? О-о-о, дюже верующая, молится с утра до ночи, – увидал тут Витёк, как наяву бабушку, кладущую поклоны перед иконой Николы Великорецкого, хранившейся у неё в войну; наваждение длилось лишь мгновение. Тряхнув головой, Витька изрёк:
– Но я теперь по-настоящему понял: всё зависит только от меня. Я сильный. А сильный человек добьётся, чего захочет!
– М-да… Знаешь, Вить, как мой дед говаривал? В чём отличие зрелого мужика от сопливого мальчишки?
– Ну, в чём?
– Сопливый мальчик всё пытается добиться своей цели, а зрелый муж идёт к идеальной цели, поставленной Богом.
Кореша попрощались, пообещав оставить разговор в стенах этой комнаты. Обернувшись в дверях, Витька спросил:
– Так что плохого в том, чтобы добиваться своей цели?
– Только Бог не ошибается. Вот. Человеку же, как ты знаешь, свойственно ошибаться. Ты уверен, что твоя цель – правильная?
После разговора с другом появились в Витькиной голове смутные сомнения. В самом деле, как часто бывало в жизни, что какая-либо неприятность оборачивалась чем-то хорошим. И наоборот. Витька включил фантазию. Ну, например, допустим, идёт по лесу человек. Споткнулся, упал – плохо, неприятность? Ан нет! Упав, он уткнулся носом в грибы, которые так долго искал. Нашёл грибы – радость? Нет! Среди них оказался ядовитый. Человек, съев грибы, заболел, слёг. Ну, это-то, конечно, плохо? Не-е-ет! Лёжа в больнице, он прочитал книжку соседа по палате, в которой нашёл ответ на давно мучивший вопрос… И так можно продолжать бесконечно.
Вернувшемуся из лазарета на корабль Витьке, замполит Ласкин вручил на сей раз одно-единственное письмо – из дому. Мама описывала нелёгкую жизнь, передавала приветы от всей родни; а самый большой привет – от самого младшего члена семьи – брата Алёшки! По Алёшке, которому на днях стукнуло восемь, Витька особенно тосковал; он так надеялся, вернувшись со службы, заменить малышу хоть в чём-то отца. В конце письма бабушкиными каракулями – благословения и молитвы. Ох, бабушка, бабушка, что ж ты меня опять позоришь? Скажи кому – стыда не оберёшься. Да и письма наверняка проверяют.
– Ну, как там оно? Дома всё в порядке? – поинтересовался торчащий поблизости замполит.
– Да, конечно, – выдавил покрасневший, как помидор, Витька.
– Ну-ну, – Ласкин улыбался, словно знал содержание письма.
«Эх, бабушка, бабушка, подводишь меня! Хоть бы ты уж не писала мне сюда всякую ерунду!»
* * *
Следующим утром, отдав швартовы, ТК-338 вышел через Восточный Босфор курсом зюйд-ост. Впереди ждали море, небо, солнце и… мины. Настоящая мужская работа! Казалось бы, знай себе радуйся морской романтике. Но что-то бередило Витькину душу. Не предчувствия, нет – а, скорее, пакостное ощущение, словно он родного человека предал: отрёкся от бабушки, её молитв и благословений.
Весельчак боцман, увидав кислую Витькину физиономию, решил шуткануть. Некоторое время усиленно пялился в бинокль, наконец, оторвавшись, бросил Витьке:
– Срочно передай капитану: Аскольд снялся с якоря и уходит в океан!
Витька бросился со всех ног. «Интересно, чей корабль этот „Аскольд“ – наш или вражеский?» Влетев на мостик, доложил, как положено. Выслушав внимательно, капитан подкрутил усы и, чуть растягивая слова на кавказский манер, поинтересовался:
– Боцман заметил?
– Так точно!
– Передай этому шкафу деревянному от меня привет. А тебе два наряда вне очереди за отсутствие элементарных знаний. Год отслужить и не знать, что Аскольд – вон тот остров – на это нужен особый талант!
Витёк так обиделся на командиров! Ему казалось, что он с начальством на короткой ноге. Думал, чемпионство такие права даёт. А тут! «Что я, обязан помнить названия всех островов?» Но сослуживцы, узнав причину наказания, не могли сдержать смех. Остров Аскольд на Тихоокеанском флоте известен каждому! Удручённый, с уязвлённым самолюбием, заступил Витёк в наряд. Ночью, естественно, не спал, службу нёс, как положено, чтобы не допустить новых проколов, ведь настоящего корабельного опыта он имел всего ничего…
Красный шар солнца вынырнул из ровного, как огромное зеркало моря. Выйдя, наконец, в заданный квадрат, приступили к работе. Прошлым летом Витьке довелось пару раз ходить на корабле в составе дивизиона тральщиков на задания. Тогда работали в основном парно. Длинный трал натягивался меж кораблей. Острые резаки рвали минрепы. К всплывшим минам подходили на шлюпках, стараясь не задеть торчащие во все стороны рога. Закрепив подрывной заряд, зажигали длинный бикфордов шнур и ударяли по вёслам. Морская мина – штука серьёзная, сухопутной – не чета. Одно дело – гусеницу у танка порвать, другое – уничтожить корабль, громадную железную махину, величиной с многоэтажный дом. Так что улепётывали быстро. А взрыв, трясший море и окрестные скалы, ещё долгим эхом стоял в ушах.
Но на этот раз ТК-338 работал в одиночку. От кормы метров на 40 влево и вправо тянулись тралы, прикреплённые к параванам, волочащим эти железные тросы с резаками в стороны и вперёд, по курсу тральщика. Витька, с прошлого лета не участвовавший в боевом тралении, забыл об отдыхе после бессонной ночи. Какое там! Он помогал ребятам на палубе. Светлая роба с пришитой над сердцем полосой материи с боевым номером[12] промокла от морских брызг и пота.
Как известно, слухами земля полнится, и матросы на юте поговаривали, что их тральщик расчищает путь тому самому научно-исследовательскому судну «Красный Херсонес», что ищет пропавший сухогруз. Забылась обида на командиров. Жаркий день пролетел быстро. На счету экипажа ТК-338 числилось четыре уничтоженных мины (на сей раз, не мучаясь с зарядами и шнурами, их просто расстреливали из крупнокалиберного пулемёта, для одиночного траления так было проще). «Повезло мне служить на тральщике, – думал теперь Витька. – Будет, о чём дома порассказать!»
К вечеру небо затянуло. Облака всё сгущались. Когда стемнело, не проявились ни звёзды, ни Луна. Чёрное небо, чёрные волны. Свет корабельного прожектора терялся во мраке, не в силах хоть чуточку раздвинуть его. По опустевшей палубе гулял, завывая, бродяга-ветер.
Закончился первый день очистки заданного квадрата от мин. Сколько их, этих дней, ещё впереди? Рядовой состав и младших командиров в такие подробности не посвящали. «Эх, Косте не повезло, торчит сейчас в лазарете, пилюли глотает, столько интересного пропустит!» Тральщик направлялся к месту ночной стоянки у острова Фуругельма, путь до него неблизкий. Пробили склянки, и первая смена матросов застучала ложками по жестяным мискам, поглощая макароны по-флотски. Витька изнемогал от голода, дожидаясь своей очереди во второй смене. Желудок урчал, как буксир, тянущий баржу. Мясной аромат кружил голову. Чувствовалось, вымотался за день. Набить бы желудок под завязку и отсыпаться скорей!
Придвинув тарелку с дымящейся едой, Витёк потянулся за куском хлеба. Тут корабль, одновременно с оглушительным грохотом, словно подбросило. Стол больно саданул по рёбрам. Свет вырубился, осталось лишь тусклое аварийное освещение. Макароны разлетелись по полу. Рядом с ними, подпрыгивая, дребезжала тарелка. Мелькнула досада о пропавшем ужине, но в следующую секунду Витька понял, что остаться голодным – ерунда. Что с кораблём? Он ведёт себя странно! Лёгкий крен на левый борт вместо того, чтобы, как обычно, выправиться, медленно, но верно усиливался.
Резкий гул ревуна разрезал мглу. Тревога – не учебная, настоящая! Что стряслось? Вражеская торпеда? Скорее мина! Вместе с другими Витька кинулся на палубу по лестнице, уходящей из-под ног. Нет, паники не было, но неразбериха имела место. Оглядевшись, Витька понял насколько всё плохо. Увеличивающийся крен грозил опрокинуть судно. Вместе с тем ветер, хлеща солёными брызгами по щекам, всё крепчал. Начинался шторм. Но, одно дело – когда в шторм ты на корабле, совсем другое – оказаться во мраке бушующих волн посреди моря.
– Свистать всех наверх! – орал, перекрывая свист ветра, капитан Шахабов.
Значит – самое худшее. Готовится полная эвакуация, хана кораблю! Из нижних трюмов окровавленные матросы тащили то ли раненых, то ли мёртвых товарищей.
– Где радист?! – надрывался боцман, стоя в одной рубашке без кителя, – SOS подать успели?!
Тени суетящихся, как муравьи, людей мелькали в тусклых отблесках аварийного света. Корабль, всё сильнее заваливаясь на бок, медленно погружался. Старпом Сорвиголова и замполит Ласкин бегали, пытаясь перекричать ветер:
– Стр-ройс-ся! Надеть спасжилеты! Раненых – в шлюпки! Шевелись!
Спасательных жилетов на всех не хватало, но Витька, успев схватить, быстро напялил. Подхватив контуженого кока, вдвоём с подвернувшимся Якушевым дотащили его к шлюпке. Упитанный кок, вцепившись побелевшими пальцами в борт плавсредства, оглядывал палубу мутными, непонимающими глазами. Очень хотелось остаться у шлюпки, дающей шанс на спасение. Витёк, держась за её деревянный борт, окинул взглядом кренящуюся палубу. Корма и нос терпящего бедствие тральщика терялись в темноте. Грот-мачта огромным железным крестом нависла над матросом. Парень всё же как-то смог преодолеть душевную слабость. Скрипя зубами, заставил себя снять спасжилет. Напялив его на ошалевшего кока, рванул на помощь раненым.
Тут-то и громыхнул, разрывая уши, новый взрыв. Яркая вспышка на секунду озарила зловещую картину: тонущий корабль посреди бушующего океана. Тральщик тряхнуло так, что внутренности Витьки словно перевернулись. Сам не помня как, он оказался в воде. Медленно погружаясь в пучину, парень начал приходить в себя. Как только сознание вернулось, дикий ужас объял его. Очень хотелось дышать. Что есть мочи заработал руками и ногами. На секунду остановившись, стянул мешавшие ботинки. Воздух, где же ты? Наконец, вырвался на поверхность. Вдох, ещё один. Во рту стало солоно от залетевших брызг. «Слава Богу, жив!»
Проморгавшись, увидел Витёк полыхающий тральщик. Отчаянно грёб к нему в надежде зацепиться за шлюпку с ранеными, которую по идее уже должны спустить, но огромные волны относили парня всё дальше. Витька, выбившись из сил, понял – до корабля ему не добраться. Но и шлюпки нигде не видно!
Он перестал грести. До объятого огнём, завалившегося на бок тральщика уже метров двести. А волны увеличивали расстояние, унося матроса во мрак. Что случилось? Минное поле? Вначале на одну мину наскочили, затем на другую. И тут до Витьки дошло: на корабле имеется солидный запас снарядов, глубинных бомб и подрывных зарядов. Что, если… Не успел он додумать, как подорвавшийся боезапас с грохотом разворотил остатки корабля, просто переломив его пополам. В зареве взрыва видел Витька летящие тела матросов, обломки шлюпок. Дико просвистев над головой, плюхнулся позади здоровенный осколок железной мачты.
Страшное зрелище – прямо на глазах барахтающегося в воде Витьки, пылающие остатки корабля быстро ушли под воду. Парень остался один посреди штормящего океана. Пахло горелым машинным маслом. Рядом, взмахнув вышитыми на лентах якорями, ушла под воду чья-то бескозырка. Всё стихло. Лишь плеск волн, да завывание ветра нарушали мрачное безмолвие.
* * *
Постепенно до Витькиного сознания начал доходить весь ужас ситуации. Если дело происходило бы в холодное время года, парню оставалось жить считанные минуты. Но вода океана прогрелась достаточно для того, чтобы человек не превратился в ледышку. Сколько сможет он продержаться, пока волны несут в неизвестном направлении? Можно ли хоть что-нибудь предпринять?
Время тянулось мучительно медленно. Неужели он один остался в живых? На крики, тонущие в свисте ветра, ответа не получил. Казалось, кромешная тьма этой ночи не рассеется никогда. Витёк уже вовсю стучал зубами. Он давно перестал барахтаться, лишь поддерживал тело на плаву. Нужно экономить силы, их и так почти не осталось. Ведь предыдущую ночь он дежурил, не спал, ещё и с ужином пролетел. Такое с Витькой и раньше (во время войны) случалось: одновременно ему было и голодно, и холодно, и невыносимо клонило в сон. В общем, полный упадок сил. Но тогда, в войну, он хоть среди людей находился, в цехах оборонного завода. Тогда он хоть знал, что двенадцатичасовая смена рано или поздно закончится, и он сможет, чуть подкрепившись, поспать у тёплой печи…
Шторм стихал, но волнение оставалось достаточно сильным, когда закемаривший Витька в очередной раз чуть не захлебнулся. Тут-то в серых сумерках утра парень и увидел её. До этого он, вымотанный до предела, уже впадал в полубессознательное состояние. Пару раз чудились бредовые видения. Что-то связанное с боксом…
Звучит гонг, и Витька, подняв кулаки в затянутых туго перчатках, направляется к сопернику, стоящему спиной в дальнем углу ринга. Он видит эту картину как бы со стороны, сверху. Витька делает пару-тройку шагов по обитому синей тканью помосту и проваливается в пустоту посреди ринга, затягивая за собой ткань. Летит с огромной скоростью в неизвестность, пока не очухивается, вынырнув из кошмарного сна и попав в кошмарную реальность…
Она серела в тусклых утренних сумерках, почти сливаясь с цветом присмиревшего моря. Витёк, время от времени пытавшийся разлепить глаза, не обратил бы внимания, но задравшийся кверху железный рог заставил насторожиться. Что это, очередная бредня? Еле живой матрос напряг остатки сознания и чуть не взвыл от досады. «Не может быть. Мина! Да сколько их тут?»
Стальной корпус метрового диаметра приближался, покачиваясь на волнах. Витька работал руками и ногами, но мина, как живая, словно обладая разумом, не желала упускать моряка. «И откуда она только взялась? Это же глубинная мина, она не должна болтаться на поверхности. Видно, шторм с троса сорвал!» Шли минуты, парень окончательно выдохся, конечности почти не слушались.
До мины не больше метра. Рога, словно целятся в Витьку, но усталость настолько велика, что пересиливает страх. Что-то мистическое в этом – мину словно магнитом притягивает к вяло барахтающемуся человеку. «Главное, не задеть рога!» Витёк упирается в шершавый, поросший мелкими ракушками корпус. Железо неприятно холодит ладонь, холодок бежит и по жилам. «Неужели конец?»
Мина напирала. Витька, сдерживая её рукой, продолжал барахтаться. В голове сами собой всплывали зазубренные в учебке строки наставлений: «Мина якорная, гальваноударная. Корпус с положительной плавучестью. Удерживается на заданной глубине под водой якорем с помощью минрепа (который оборвало). Срабатывает при ударе корабля по выступающему из корпуса мины колпаку-рогу, в котором находится стеклянная ампула с электролитом гальванического элемента. Лишь бы эти колпаки не задеть!» Витёк на секунду прикрыл веки и услышал, словно из другого измерения, голос кавторанга Шнайдера:
– Запомните главное, ребята. Каждая мина – это загадка. Зарубите на носу, если хотите вернуться домой. Загадка, которую каждый раз придётся решать по-своему…
И вдруг – вспышка ужаса, кажется, он ткнул коленом один из находящихся под водой рогов. Внутри парень весь сжался в ожидании взрыва. Сердце колотилось как у загнанного кролика. Но тянулись секунды, а всё оставалось по-прежнему. В эти мгновения парню с новой силой захотелось жить.
Прошла минута, другая, прежде чем Витька, отдышавшись, понял – взрыва не будет. Пока матрос гадал: неисправна вся мина, или только один задетый им колпак, сила океана вдруг резко развернула железяку, и тот рог, что торчал сверху, больно врезал Витьке по локтю. И снова пронесло! «Что ж, значит можно не опасаться. Второй раз родился, или уже третий? А ведь могло бы и единого кусочка не остаться!» Парень, ухватившись покрепче за рога, плотнее прижался к мине, ставшей его спасительницей. Обняв железного монстра крепко, словно мобилизованный призывник невесту, Витёк мгновенно провалился в тяжёлый сон.
Сколько часов продолжался этот дремотный вальс человека и мины посреди Японского моря? Всплывшее солнце согрело продрогшее тело. Витька часто, пробудившись на мгновение, открывал глаза и, ничего толком не поняв, разморённый солнцепёком, вновь проваливался в жуткие бредовые сны. Он толком не понимал – когда находится во сне, когда наяву. Всё казалось наваждением. В мареве океанского зноя ему грезился корабль. По-настоящему очнулся от жажды лишь к полудню. Невыносимо хотелось пить, дико болели сгоревшие на солнце плечи, о голодном желудке даже не вспомнилось. В горле саднило так, словно кошка острыми когтями поорудовала. Умереть от жажды посреди океана – перспектива невесёлая.
Окончательно проморгавшись, Витёк не поверил глазам. Фантом обретал реальные черты. «Корабль; точно, корабль!» На горизонте маячил серый силуэт, издали сложно разобрать – эсминец или сторожевик. «Ну конечно, иначе и быть не могло! Наши ищут пропавший тральщик. Ну, всё. Спасён!»
– Эй, сюда… я здесь… сюда, – хриплые слова больно ранили пересохшее горло.
Так не выйдет. Витёк замахал рукой. Да, его видят, корабль медленно растёт.
– Ну, что ж, дорогая, пора нам расстаться, – Витька усмехнулся тому, что обращается к мине, как к живой. – Пора мне домой, спасибо за спасение и за приют.
Ладонь моряка ласково похлопала по нагретому солнышком боку «подруги».
– Прощай! – парень оттолкнул мину, чтобы плыть к подходящему кораблю, но не тут-то было. Мина не отпускала! С корабля, остановившегося поодаль, во избежание напрасного риска спустили шлюпку. Но мина – как приклеилась! Витька не на шутку перепугался. «Да что ж, в конце-то концов? Ведь так не бывает!»
– Пусти! – хрипел парень, – Сука! Падла! Пусти!
Он пытался оторваться от неё, но не мог. Краем глаза заметил, что на шлюпке, перестав грести, издали наблюдают за этим невероятным барахтаньем. Ему не помогут, если он не отделается от мины! Но силы… Да где ж их взять?
Слёзы текли по мокрым щекам. Спасение – вот оно, рядом, но как же избавиться от этой зверюги, которую недавно нежно обнимал?
– Ну, хватит, хватит, я больше не могу. Ты же меня спасла, а сейчас хочешь погубить? – шептал в исступлении парень. – Бога ради, отпусти ты меня. Пожалуйста…
Витька, продолжая барахтаться, не сразу заметил, что находится рядом с миной. Рядом, но не вплотную. Не веря в удачу, попробовал плыть. Мина осталась на месте. Он плыл не спеша на спине, не выпуская из виду коварную подругу. Но та, словно сжалившись над моряком, больше не держала его в своих цепких объятиях. Мина, плавно покачиваясь на волнах, помахивала рогами, будто прощаясь.
– Умница. Вот так!
Отплыв на достаточное расстояние, Витька, наконец, повернулся к подгребающей шлюпке и внутри всё оборвалось. Японцы! Глянул на подошедший корабль, но каких-либо опознавательных знаков не обнаружил: ни флага, ни названия на борту. Витёк рванул было назад к мине, словно та могла как-то защитить, но тут же послышались резкие окрики на чужом языке. Воздух разрезали гулкие звуки выстрелов, и маленькие фонтанчики от пуль рассекли водную гладь перед советским моряком.
Подоспевшая шлюпка, наполненная сынами Страны восходящего солнца, преградила путь. Деваться некуда. Японцы ловко закинули Витьку на борт. Лопоча на своём странном наречии, повезли на корабль. Витёк, тупо пялясь на отдаляющуюся мину, пытался переварить ситуацию. Гибель тральщика, всех товарищей, невероятная встреча с миной, а теперь японский плен! А ведь ещё вчера Витька помогал сослуживцам на палубе корабля. «Главное – не падать духом. Если жив – есть надежда. Я сильный, всё зависит от меня» Кроме этих заклинаний, ничего другого не осталось. Вот только самовнушение не очень помогало.
* * *
Верёвка жмёт связанные накрепко Витькины руки. С разодранной тельняшки падают капли. Босые ноги чувствуют все неровности палубы. Довольный узкоглазый командир со следом ожога на подбородке резким голосом отдаёт распоряжения. Быстрый обыск, и Витёк лишается брючного ремешка. Ненайденная булавка, подаренная Костей Куртеевым, по-прежнему за подкладкой брюк, но с таким оружием много не навоюешь! Новый окрик главного, и низкорослый угреватый матросик, прибежав с котелком воды, поит измождённого советского моряка.
Короткая пулемётная очередь, вздыбив волну немного позади мины, заставляет оторваться от питья.
– Да неисправная она, не взорвётся! – вырывается у Витьки.
Ещё очередь. Точное попадание – и водяной столб взлетает до небес. Над морем разносится оглушительный грохот. Остолбеневший Витёк часто моргает. Все смотрят на место взрыва, откуда по глади океана кругами расходятся волны. Выпавший из рук японца котелок катится за борт. Вот так «не взорвётся»!
Особо не церемонясь, затолкали Витьку в какую-то тёмную каморку в нижней части корабля, хорошо хоть руки развязали. «Куда же я попал? Кораблик странный какой-то, поменьше нашего тральщика будет, но видно – более скоростной. Не военное судно, но оружием набито под завязку. Браконьеры? Пираты? Шут их разберёт! Скорее всего, корабль-шпион. Нужно попробовать выяснить!»
Через четверть часа зашёл тот самый главарь с ожогом, с ним ещё трое. Началось что-то типа допроса. Начальник резким голосом с угрожающими интонациями изрекал какую-то тарабарщину. Один из сопровождающих пытался переводить, что-то мямля, чуть ли не ласково, по-русски. В другое время этот контраст, наверное, вызвал бы улыбку, но сейчас точно не до смеха. Витька «включил дурачка», что-то отвечая невпопад. Пару раз переспросил, делая вид, что не чухает. В общем, растолковал лишь, что он советский моряк с затонувшего судна, очень хочет есть и пить. А что за судно, куда шло, где затонуло – «моя-твоя не понимай». Наконец японцы отстали. Решили, видать, основательный допрос отложить.
Витьке принесли чашку, наполненную до краёв лапшой с бульоном. Лапша странная: тонюсенькая, словно нитка, парень видел такую впервые; плавали там же зеленоватые кусочки ламинарии. «Во додумались – водорослей накрошили! А хлеба-то не дали; пожалели, супостаты! И ложку не принесли, забыли что ли? Что ж, попробуем!»
Витька попытался поддеть лапшу деревянными палочками, зачем то оставленными тут же, но ничего не вышло – слишком скользкая. Ладно, тогда по-другому: вначале бульон, затем остальное. Витёк пригубил жидкость от края плошки и чуть не взвыл! Парень закашлялся, глаза слезились, во рту разгорался пожар. «Ну и гады! Издеваются над пленным! Специально, видать, столько перцу насыпали, чтобы посмеяться!»
Что же делать? На ум пришли два варианта. Первый – в знак протеста объявить бессрочную голодовку. Второй – сделать вид, что всё очень вкусно, просто пальчики оближешь, тем самым привести врага в трепет, доказав, что русскому матросу всё нипочём!
Прислушавшись к мнению урчащего желудка, Витька выбрал вариант номер два. Зажмурившись, выпил жгучий бульон, в результате пожар распространился из горла и на желудок. Слёзы текли ручьём, но моряк не сдавался. Лапша оказалась отдельным испытанием. Нескончаемую тонкую верёвочку-лапшину Витька мужественно засасывал в течение нескольких минут, делая иногда небольшой перерыв, чтобы, отдышавшись, остудить горло. Наконец, и эта пытка закончилась. Водоросли же решил не есть, чтобы показать свою непреклонность. «Что я им, корова какая, чтобы всякую пакость жрать?»
Миска гордо отодвинута.
«А что там в плошке? Какая-то зеленоватая бодяга, чайком немного попахивает, но как-то по-другому. Надеюсь, не отрава. Ладно, придётся выпить, иначе огонь в желудке не потушить». Витька сделал пару глотков. «Эх, отсталая нация. То ли дело – наш нормальный чаёк, да с сахарком вприкуску!»
После обеда невозмутимого матроса перевели наверх. Видать специально для него командирскую каюту освободили. Плюсом стали: большой (не чета нашим) иллюминатор и кровать (не подвесная койка, а обычная железная кровать). Но появился и минус в виде наручников, которыми Витьку к той самой кровати и приковали так, что до иллюминатора не добраться. Безжалостно грохнула дверь. Советский моряк огляделся. На стене – полотнище: красные лучи на белом фоне – японский морской флаг; слева от него – огромный цветастый веер; в углу – большая красная ваза с синими бумажными цветами, украшенная птичьими перьями; над кроватью – «картина» (какая-то мазня – иероглифы в рамке). Перед тем как провалиться в сон, увидал Витёк, выглядывающую с палубы через иллюминатор, сосредоточенную рожу японского часового.
Десять, девять, восемь, семь… Он снова летел в бездонную дыру посреди ринга, а где-то сверху рефери продолжал считать, как при нокауте, только задом наперёд: три, два, один…
Витька вздрогнул, очнувшись. Первым, что увидал, разлепив глаза, была всё та же сосредоточенная японская рожа в иллюминаторе. Причём вполне возможно, что часового давно сменили, и караулит другой. Но «рожа» всё равно была та же, и Витьку она не порадовала.
– Хорош пялиться! Чего уставился, как баран?
Японец что-то угрожающее прохрюкал в ответ, но всё ж отвернулся. Некоторое время Витёк наблюдал за маячившей в иллюминаторе башкой часового. Темнело, дело к вечеру. Слышал Витька и, приглушённые стеклом, завывания ветра. Похоже, опять штормит. «Как же он переменчив, этот океан, под стать человеку у которого то одно на уме, то другое»
Парень потянулся, разминая кости. И почувствовал – силы (или хоть какая-то их часть) вернулись. Он ещё сможет дать врагам бой! Матрос погрузился в размышления. Первая часть плана созрела довольно быстро. Выбраться из каюты казалось делом вполне реальным. Наручники можно открыть булавкой, что прячется в подкладке брюк (спасибо Косте!). Конечно, в голове всегда всё гладко, а как оно на самом деле обернётся? Но самый главный вопрос: что дальше делать? – висел в воздухе.
«Нужно добыть оружие, лучше автомат, захватить капитана и приказать двигаться к нашим берегам. А если не выйдет? Тогда может, удастся хоть спасательный круг стащить, или жилет раздобыть и просто броситься в море? А что, опыт есть. Да и проще будет со спассредством, ещё бы фляжку воды захватить. А там, глядишь, и наши найдут!»
Размышления прервал лязг замка. Снова главарь со шрамом в окружении нескольких самураев. На сей раз допрашивали жёстко. Японцы пустили в ход кулаки и какие-то деревянные палки на цепочках. Когда лупили Витьку этими палками, он чуть не выл от боли; думал, все кости переломают. Но матрос крепко держал язык за зубами, что злило японцев ещё больше. Перед уходом зверюги снова обыскали Витьку. Заветную булавку всё же обнаружили и изъяли, наподдав для острастки. Самураи ушли, оставив пленника на полу харкать кровью. Вывернутая правая рука была по-прежнему прикована к кровати.
Витька кое-как поднял израненную голову от потёртого серого линолеума и, кряхтя от боли, уселся. «Надо действовать пока ещё кости целы, в следующий раз могут так измордовать, что надежды на побег и вовсе не останется» Качка усиливалась. Трясущейся рукой, косясь с опаской на иллюминатор, потянулся Витёк к поясу брюк.
