Алексей Бонсуаров
Метамодерн
Пришёл отец. Его отторгающее тело, пропитанное похотью пьяного, запредельно волокло ноги и являло собой что-то не то, что-то изменившееся. Ужасные волосы обратились в неведомую муть, пальцы застыли в неестественной позе, приоткрытый, с ухмылкой, рот представился невыдуманным адом, одежда приклеилась и никогда не отстала бы уже, а глаза… Глаза! Что с ними? Почему они несуществующие? Глаза! Он вошёл в комнату сына.
– Папа? – добродушно детским голоском произнёс Коля.
Отец молчал.
– Папа, а где ты был? А где мама? – спросил мальчик своим маленьким существом, упорно чувствуя близость, питая беспросветную любовь.
Но отец непоколебимо молчал. Приблизился к Коленьке, сел возле его ног на кроватку, погладил по нежным волосикам.
– Папа, а зачем тебе эта кукла и жёлтые мячики?
Отец, проигнорировав, выдал небольшую наигранную улыбочку, когда поднял рукой голову Коли, а другой взял его подушку. Положил голову. Поднял подушку выше. Коля молчал, смотря на папу. Отец поднёс подушку к лицу сына. Тот молчал. Подносил ближе. Молчал. Ещё. Молчал. Вплотную. Неизменно молчал, лишь дыхание его участилось. Отец накрыл белоснежной подушкой голову Коли и сильно прижал: налёг всем своим безумным телом и страшно давил вниз руками.
Даша слушала музыку и не слышала, когда вошёл отец. Играла песня «Шатуны». За окном появилась тень, потом фигура. Незнакомец заглянул поглубже и решил действовать. Даша обернулась, опрокинулась: там был человек с топором. Он упрямо смотрел ей в глаза. Она не могла отвести взгляда от него и наощупь выпустилась из комнаты, дрожа от ужаса.
– Коля, – прошептала девочка.
Тут она заметила изменившегося отца, который прикладывал усилия к подушке, и отшатнулась назад – обратно в комнату. В окне никого уже не было. Даша заперла дверь и страшно оглядывалась, не в силах остановиться. Отец уверенно направился к двери и стал стучать. Бить. Ломиться. Дверь трещала, плакала, распадалась. Вот-вот… Почти уже… Даша невозможно откинулась к окну. Дверь пропала. Отец очень хотел схватить дочь, но тут его плоть съела холодный металл. Хоть план и обрушился, но как вкусно. Как вкусно-то! Тот незнакомец показался в дверном проёме. Он являл собой страх, чистый, понятный, животный страх. Даша скоро открывала окно; оно не поддавалось. Незнакомец подходил ближе. Наконец-то получилось: она выпрыгнула в холод. Беги, Даша! На ней была несвойственная такой погоде одежда (можно и заболеть!), позади неё – человек с топором, вверху – земля, внизу – небо. И побежала Даша по небу, по новому перевёрнутому пространству. Исказилась также фигура человека с топором: теперь вместо топора в руках он как будто нёс какую-то бумажечку, записочку. Ступни девочки касались голубых звёзд. По углам сияния сновали паучки (извечные друзья смертников). Холодный воздух таял под напряжением. Вот и речка. Беги, Даша! Птички засверкали. Небо залетало. Волоса устремились ввысь. Луна коптила чернозём. А вот туда направилась тогда мама с Марфой Егоровной. Заскрипел малиновый куст. Шушукались дивные обмороки вселенной. Беги, Даша! Даша остановилась. Действительность поредела. Там ивушка оплакивала своего погибшего в неравной схватке собрата, который накрыл чью-то кровь. Тем временем, никто за девочкой уже не гнался, и до этого не гнался. Даша отвлеклась от виктимности и увидела тусклое лицо матери. Мир закружился сильнее. Ужас. Обратно. Беги, Даша! Колесо набирало обороты. Малиновый куст… Птички… Речка… О, боже! Он всё-таки шёл за… А в его руках топор! Увидев девочку, остановился вверх ногами, постоял на земле, двинулся к Даше. Она не видела пути и почему-то направилась к речке. Засверкали искры. Неполадки какие-то. Мир распадался. Она изо всех сил бежала к речке, чтобы скрыться под водой. Разверзлось пространство. Девочка споткнулась. Ноги провалились сквозь жидкость. Даша стала успешно захлёбываться. Человек с топором потихоньку подходил всё ближе и ближе. Даша била воду изнутри, неприятно проползая по венам вселенной. Речка её усмирила. Голубые зв…
