Алексей Бонсуаров
Метамодерн
Начал жить на этом острове Золотников отшельником. Бывало, облокотится он на бомбу, залетает где-то, замечтается о небытии и лицевые мышцы сами улыбку тянут. Всё думал Григорий Павлович о моменте нажатия и так радовался, что даже случайно расхохатывался…
Но время шло, а кнопка так и не была нажата. Изменилось отношение Золотникова к бомбе: возненавидел он её, ведь перестала существовать в его голове разница между самоубийством с осознанием себя после преодоления точки невозврата и моментальным суицидом. Теперь Григорий Павлович беспросветно ощущал себя скорым покойником, непрестанно нажимая в своих мыслях эту инфернальную кнопку. Многочисленные итерации непрекращающейся мозговой практики заставили почувствовать отсутствие пространства и времени. Золотников всё нажимал и нажимал свою кнопку. «Ну уж если есть ад, то он непременно здесь находится», – проговаривал он. Ему стало казаться, будто вокруг вновь образовывались стены его квартиры, подкрепляемые пустым пространством, но потом глазам виделся остров. Сжимающая обида поглотила Григория Павловича: если он и вправду на острове, то сейчас это абсолютно никак не отличалось от того, если бы остров и золотая карточка причудились несчастному человеку. Зарыдал Золотников, давя уже действительную кнопку.
Надо отметить хорошую работу тех людей, кто занимался разработкой и постройкой этой кнопки, ведь так хорошо она была сделана, что умудрялась нажиматься миллион раз в секунду.
А Григорий Павлович совсем потерял контроль: «Бомбочка, ну взорвись ты уже!» – молил, стоя на коленях бедный человек, оставив кнопку одну, впрочем, она успешно научилась самостоятельно вдавливаться. Золотников плакал, неразборчиво просил бомбу и кнопку замолчать, извинялся, кланялся в пол, прося пощады. Кнопка слилась в единовременные положения нажатия и ненажатия. Добросовестный работник пачкал руки в песке и земле. Всё потянулось густым смазыванием.
Прервал это действо Виктор, вошедший в открытую дверь.
– Слушай, а ты смотрел последний фильм Марвел? Вот, буквально на днях вышел, – с энтузиазмом спросил Виктор.
– Нет. Я не смотрел, – ответил Григорий Павлович.
– Просто там такой сюжетный поворот, – с улыбочкой сказал Виктор. – Ладно. Пока.
– Пока, – ответил Золотников.
«Мне хочется поспать, – подумал и сказал Григорий Павлович. Он подумал, что уснул. – Я сплю», – сказал Золотников.
Так и продолжалось. Григорий Павлович всё нажимал свою кнопку, нажимал… А, быть может, бомба уже сработала, но этого Золотников не знал.
Собака
Ранним утром я шёл по лесной тропинке вдоль дороги. Настроения у меня не было никакого, потому что всё в последнее время не задавалось. Я, конечно, не видел себя в тот момент, но, как мне кажется, выглядел скверно: наверняка брови мои были нахмуренными, а физиономия представляла собой некую отрицательную задумчивость. В общем, я был крайне недоволен, обозлён, но тот известный пик пыла давно прошёл, ещё когда солнце не встало. Всякое растение, насекомое, какой-либо другой объект казались мне ужасно раздражающими феноменами. Я никак не мог найти радости, всё было противно. Правда, одно делало мой стремительный проход леса более счастливым – отсутствие людей. И я шёл в самозабвенном одиночестве.
Вроде бы уже стали забываться всякие негативные мысли, я настроился на скорый выход из леса. Но тут я заметил живую фигуру – собаку. Странная собака. Сначала я подумал, что мне кажется, потому что я находился достаточно далеко от неё: она несвойственным собаке образом посмеивалась; потом подошёл поближе: действительно смеялась. Я удивился, но всё-таки и не такое видывал, потому почти пошёл дальше, но вдруг заметил, что сзади собаки что-то было расположено, торчало. И это уже меня сильно заинтересовало. Столь необычно выглядело это нечто, что оно буквально повело меня, заставило подойти ещё ближе к собаке, которая, оказалось, билась в припадке. Смех её был истерическим. «Больная собака», – подумал я. Собака, не переставая, смеялась, а это также торчало у неё сзади. Удивление не покидало меня. Уже и несколько минут прошло, а собака всё никак не оканчивала. Раззадорила меня эта необычная ситуация. В один из моментов я поймал себя на мысли, что всё это происходит очень долго, отчего невольный смешок вырвался изо рта. Это привлекло внимание собаки и она, наконец-то, посмотрела мне прямо в глаза, продолжая психическим образом смеяться. От осознания этого и своего невольного смешка меня взял хохот. Странно, но собака совершенно не убирала взгляд от моих глаз с того момента, как уставила его на меня. Это ещё больше меня разъело. Потом я вспомнил, что всё это происходит ранним утром в лесу, такая странность заставила меня хохотать с удивлением. Я представил своё смеющееся лицо в тот момент, когда смеялся, одновременно я посматривал на психическую собаку. «Как же… », – хотел я что-то подумать, но залился беспросветным хохотом. Смех раздирал меня. Я задыхался от смеха. Собака приобрела необычные формы из-за искажения слёз, что ливнем низвергались из моих глаз. Я скрючился и схватился за живот, а ноги начали подкашиваться. Я хохотал во весь голос. Странная собака неизменно смеялась психическим образом. Она всё также смотрела на меня. Мои силы иссякли и ноги уронили моё тело. Я продолжал истерически ухохатываться, держась за живот и согнувши ноги в коленях. Я просто лежал на земле и смеялся из последних сил, а собака почти прекратила. Это было долго. Вскоре привычный каждому смех сменился вдохами и выдохами, которые, с уверенностью заявляю, тоже были смехом, просто необычным смехом, смехом обессилевшего человека. Собака стала всхлипывать, я это заметил и полностью умолк. Она начала плакать и плачь её был несвойственным собаке. Обида и горечь взяли меня. Мои глаза покраснели и слёзы вновь их заполонили. Я заплакал. Собака рыдала. Она отвернулась от меня и бесцельно переступала с ноги на ногу, как будто не решаясь выбрать, куда идти. На самом деле, её поглотила безысходность и она никуда не собиралась. Я заплакал навзрыд, как ребёнок. Теперь уже я смотрел на собаку, не отрываясь. Я рыдал, свернувшись калачиком, обхватив колени руками, вместе с собакой, а она рыдала в одиночестве. В некоторые моменты я терял её из виду из-за слёз, которые образовывали огромным количеством своим непроницаемую стену. Собака начала плакать прерывисто, так, как я смеялся под конец своего смеха. Внезапно она утихла и тут же свалилась без чувств. Она не дышала. Она умерла. Я оставался лежать на земле рядом с её телом, свернувшись калачиком и обхвативши колени руками.
