Алексей Сухаров
Агнец на убой. Теория Хааста. Новеллы
Подхожу к заму. Прошу отгул. Он, не замечая меня, продолжает что-то печатать.
– Эй, шеф?
Он отвечает на звонок и упрямо делает вид, что меня здесь нет.
– Алло? Да, все готово. Занесу после обеда. Давай.
Да что с вами такое???!
Плевать. Быстрым шагом двигаюсь к выходу. Свежий воздух не приносит облегчения, смерч не утихает, и меня по-прежнему сильно кружит. Рябь в глазах захламляет обзор. Сквозь смерч я слышу странные, перебивающие друг друга голоса; они вперемешку шепчут, кричат и смеются. Сквозь рябь я замечаю идущих вдоль улиц и левитирующих в небе антропоморфных существ; они спешат, шумят и ведут себя так, будто попали на какой-то дикий, бессовестный балаган. Срочно домой. На тяжелых, свинцовых ногах я пересекаю площадь: призрачные пары в дорогих нарядах танцуют вальс меж торопящихся на обед горожан, молочного цвета моряки дерутся друг с другом на ножах и заливают в глотки смердящие спиртом напитки, прозрачные, искаженные горем лица молодых девушек пронзительно визжат и отчаянно мечутся в хаосе метели. Я сжимаю череп обеими руками как можно сильнее, чтоб не слышать, не видеть, не чувствовать, и как могу быстро, метр за метром, квартал за кварталом ковыляю к родному подъезду.
Один, два, три, четыре пролета наверх. Изможденный, я прислоняюсь к стене у открытой нараспашку двери ванной комнаты. До моих ушей доносится веселая перекличка ведущих по телевизору. Кулон направлен в сторону окна. Девушка-призрак наблюдает за разыгравшейся по ту сторону стекла пургой.
– Вика?
Я становлюсь свидетелем совершенно невероятной картины. На моих глазах пространство вокруг кулона начинает материализовываться. Русые вьющиеся локоны, прямая спина, пышные бедра – поначалу такие бледные и едва уловимые, они все больше формируются, оживают, обрастают плотью. Я впервые вижу Вику, как я вижу любого другого человека, и это приводит меня в ревущий, злобный восторг.
– Вика!
Я не могу просить ни о чем ином. Просто ответь мне.
– Ответь же мне наконец!
Бросаюсь к ней вперед, чтобы схватить, привести в чувство, заставить заметить себя – и с силой падаю на пол прямо сквозь сформировавшееся тело своей юной сожительницы.
6
Безучастно сижу на полу и смотрю, как вполне осязаемая Вика готовит ужин. Она одета в обтягивающие шорты и светлую майку поверх бюстгальтера.
К окну подлетает дух. Сквозь стекло он пялится на меня и Вику, довольно улыбается и летит дальше по своим призрачным делам.
Я имею в виду, она выглядит вполне осязаемой. Я неоднократно пытался ее потрогать, и каждый раз моя рука проваливалась внутрь ее потрясающего тела.
К слову, я начал еще и слышать ее. Вика периодически покашливает, зевает и неразборчиво напевает что-то под нос во время готовки. Это здорово, но проблема в том, что теперь она не слышит меня, как бы сильно я ни старался ее окликнуть.
Этот ужин точно не на одного. Наверное, она и понятия не имеет, что я здесь – и что был сегодня здесь не единожды. Наверное, она ждет меня с работы, чтобы вместе поужинать, посмотреть какой-нибудь фильм и, возможно, обсудить вчерашнее.
Похоже, что уже не дождется.
Ужин готов. Вика моет руки в раковине, и тут же раздается звонок в дверь.
Не мог даже предположить, что у меня, и уж тем более у девушки-призрака, бывают гости.
Вика, вытерев руки, идет открывать.
– Здравствуй, Вика.
В мою крохотную квартирку входят двое.
– Здравствуйте, Евгения Анатольевна.
Вот тебе и раз.
– Здравствуйте, Вадим Петрович.
Семейная пара, мужчина и женщина средних лет, владеющая этой квартирой – это мои родители.
Вадим Петрович, то есть мой отец, неловко кивает в ответ на приветствие и бьет сединой бороды себе в грудь. Выглядит заметно постаревшим.
Какой же приятный у Вики голос.
– Мое полотенце! – радостно восклицает Евгения Анатольевна, то есть моя мама, заглянув в открытую нараспашку ванную комнату. – А я то думала, ну куда же я его подевала.
– Оно все время было тут, – отвечает девушка-призрак. – Проходите в комнату, пожалуйста. Я как раз приготовила ужин. Обсудим все за столом.
Я приподнимаюсь с пола. Мне очень любопытно, какого рода общие дела могут быть у моих родителей и Вики.
Евгения Анатольевна возбужденно оглядывается по сторонам. Шепотом спрашивает расставляющую тарелки девушку:
– Получается, он сейчас здесь?
– Ушел вчера вечером и до сих пор не вернулся.
Вадим Петрович потоптался на месте, не зная, куда себя деть, и, наконец, сел за стол. Вика пододвинула к нему полную тарелку салата и стакан морса.
Я здесь. Но вы меня не видите и не слышите.
– Начни с самого начала, Вика, – просит моя мать. – Мы хотим знать все.
Я тоже.
Отец несмело поддакивает. Вика собирается с мыслями.
– Вскоре после того, как вы разрешили мне тут пожить, я начала замечать странные вещи. Например, компьютер сам по себе выходил из спящего режима, а на кухне пищала микроволновая печь. Честно говоря, я думала, что это полтергейст.
– Это же очень страшно, – вставляет Евгения Анатольевна.
– Но деваться мне было некуда. И вот однажды я пошла мыться в ванную, и он открыл дверь. Стоял рядом как обычный человек, понимаете, только полупрозрачный и с легким синеватым оттенком по краям. Я, конечно, испугалась, но он сказал: “Извини”, – и вышел из ванной.
Моя мать слушает рассказ Вики с легкой и довольной, но при этом грустной улыбкой.
– Я долго собиралась с мыслями, прежде чем выйти из ванной в тот вечер. Решила: будь что будет. Он вызвал меня на разговор и сообщил, что это его жилище, сказал, что не любит компании, и попросил покинуть квартиру. Ну, я не растерялась, ответила, что идти мне некуда и я буду здесь оставаться, пока мне разрешают хозяева квартиры. Кровать он уступать не захотел. Долго не могла уснуть, прислушивалась, принюхивалась и старалась представить, что все это – дурной сон или галлюцинация. Но нет. Когда я уходила на работу, он по-прежнему спал. Поняла, что жива и здорова и что бояться больше нечего – он вполне дружелюбен, хоть и упрям. А еще мне подумалось, что нет ничего плохого в том, что со мной поживет кто-то еще. Пускай даже призрак.
Отец недоверчиво всматривается в лицо девушки. Вика встает из-за стола и берет в руки пачку исписанных бумаг.
– Кстати, он не видел и не слышал меня. Я отвечала ему на этих листах.
Она кладет бумаги на стол подле моей матери и подходит к шкафу.
– А вот его легкая осенняя куртка. Видите, синеватое свечение? Такое же, как и у него самого.
Не вижу.
Прищемив рукав куртки дверцей гардероба, Вика возвращается к столу. Отец внимательно изучает записи девушки.
– И посмотрите на этот кулон. Он подарил мне его вчера. Крупный. Блестящий. И тоже отдает синевой.
Мать наклоняется над тарелкой и с любопытством всматривается в украшение на груди Вики.
– На самом деле, мы сильно сдружились, – признается девушка. – Знаете, у вас замечательный сын. Был, конечно, но еще остается, пускай и в такой форме. После работы – да, он продолжал ходить на работу – мы вместе ужинали, смотрели фильмы по телевизору и здорово проводили время. До вчерашнего вечера. Он сказал, что не может быть тут со мной и ушел.
Евгения Анатольевна утирает набежавшие слезы.
– Вы были бы такой замечательной парой.
Непередаваемо шокированный, я продолжаю жадно впитывать диалоги между моей матерью и Викой.
Отец встает из-за стола. По всей видимости, он решил, что сейчас – самое время для серьезного и рассудительного мужского слова.
Вика, ты не так меня поняла!
– Вероятно, мой погибший сын даже и предположить не может, что является призраком, невидимым и неслышимым существом, застрявшем в междумирье, – отец задумчиво расхаживает по комнате. – Вероятно, по этой же причине он продолжает ходить на работу. И ему, конечно же, неизвестно о том, что, будучи призраком, он имеет определенные преимущества и способности.
Поверь, отец, уже догадываюсь.
– Было бы глупо его разочаровывать. Было бы жестоко рассказать ему о том, что он умер и не знает об этом. То, что его родители, знакомые и друзья считают его погибшим. То, что ему вовсе не обязательно спать, есть, пить и, уж тем более, работать.
Мне никогда не нравилась эта его особенность – умение с серьезным видом объяснять очевидное.
Не хочу и думать, что со мной могло произойти – и без этого голова разрывается от вопросов. Как давно я погиб? Как давно я невольно играю в живого человека? Я черт пойми сколько времени не общался с коллегами и пользовался бесконтактной выдачей и оплатой по карте – как давно я в действительности не контактировал с людьми? Как давно меня сопровождают иллюзии вместо реальности? И почему именно сегодня, после вчерашнего поцелуя с Викой, эти иллюзии разрушились?
Родители и девушка ужинают и продолжают что-то обсуждать – но я не обращаю на это внимания. Подхожу к столу. Наклоняюсь над каждым из них и, напрягаясь, что есть сил, неотрывно смотрю в их глаза – но каждый из них видит прямо сквозь меня.
– Увидь меня, – обращаюсь к матери.
Сверлю взглядом их лица.
– Увидь меня, – обращаюсь к отцу.
Лучом пробиваюсь в головы за столом.
– Увидь меня, – обращаюсь к Вике.
Ноль реакции. В очередной раз за сутки меня охватывает приступ неописуемой злобы.
– УВИДЬТЕ МЕНЯ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!
Одним движением я смахиваю тарелки со стола. Собравшиеся за ним разбегаются в панике. Салат застревает в седой бороде отца.
– Я ЗДЕСЬ!
Выливаю на себя сверху весь имеющийся за столом морс.
– УВИДЬТЕ МЕНЯ!
Родители и Вика прислоняются к стенкам. Разбросав по комнате посуду, я подскакиваю к умывальнику. Засовываю голову под бьющий струей кран и, разбрызгивая по сторонам воду, прыжком настигаю испуганных родных.
– СМОТРИТЕ, Я ТУТ, ПЕРЕД ВАМИ!
Бросаюсь к выходу. Бегу по лестнице вниз. Толкаю входную дверь прямо перед носом пожилой призрачной дамы в огромной шляпе с полями. Подгоняемый ветром, я набираю нечеловеческую скорость, готовясь выпрыгнуть, разорвать пространство вокруг, сломать, растрескать воздух на части, но спотыкаюсь – и падаю на брусчатку с запорошенной снегом скамейки.
Я приподнимаюсь на ноги и присаживаюсь обратно. Мелкие царапины от снега обжигают щеки. Замечаю, что уличное освещение уже погасили, а вдоль площади первые, еще редкие горожане спешат по утренним делам. Ратуша по-прежнему горит красными, желтыми и зелеными огоньками.
Выдыхаю от спасительного осознания нереальности кошмарного сна. И спустя секунду – вспоминаю про Вику. Срываюсь с насиженного за ночь места и несусь домой сквозь метель счастливым локомотивом надежды. Как могу быстро, метр за метром, квартал за кварталом лечу к родному подъезду.
Один, два, три, четыре пролета наверх. Только бы все было хорошо.
Дверь в ванную закрыта. Чайник не подает признаков жизни.
Я осматриваю свою крохотную квартирку. На столе – чистые листы бумаги и авторучка. Кулона нигде нет. Нет тарелок с едой. Нет бутылки вина. Нет даже маминого полотенца. Нет и самой Вики.
Нет и никаких признаков того, что она вообще когда-либо была.
7
Набираю телефон зама.
– Эй, шеф? Слышишь меня?
– Да. Чего хотел?
– Правда, слышишь меня?
Почти осязаемое недоумение на другом конце трубки.
– Чего звонишь, спрашиваю?
– Можно взять отгул? Неважно себя чувствую.
– Да, без проблем. Отдыхай. Но завтра жду как штык.
– Конечно, не сомневайся!
Зам кладет трубку.
Медленно, как будто наслаждаясь процессом, заваливаюсь на диван. Не желаю впускать ни единой мысли в свое запуганное, побитое сознание. Ни о Вике. Ни о ночевке на площади. Ни о таком реальном, но всего лишь кошмарном бытии призраком.
Выхожу в магазин. Мне попросту необходимо что-нибудь выпить. Не знаю что, но, на всякий случай, оплачу это на кассе и наличными.
Бегу по лестнице вниз и, не замечая ничего вокруг, в кого-то врезаюсь.
– Извините.
– Да ничего.
Фокусируюсь на случайном собеседнике.
– Не подскажешь, где здесь тридцать восьмая квартира?
Девушка. С двумя сумками, полными вещей. Молодая, статная. Русые вьющиеся локоны.
Не может быть. Я чувствую, как мой рот, против моей же воли, расплывается в невероятно уродскую, широченную улыбку.
– Четвертый этаж. Прямо напротив меня.
Она улыбается в ответ. Потому что это ну очень смешно.
– Спасибо.
Подхожу к входной двери. Чувствую острую, непреодолимую необходимость обернуться.
– Может, помочь?
Такой знакомый взмах рукавом куртки.
– Да, конечно. Было бы здорово.
Прекрати улыбаться.
Хватаю обе ее сумки и как пушинка взлетаю по лестнице. Тридцать восьмая. Прямо напротив меня.
– А зовут-то тебя как? – спрашивает владелица сумок.
Эта квартира какое-то время была пустой. Ее сдает семейная пара, мужчина и женщина средних лет.
– Сережа.
Девушка с русыми вьющимися локонами едва за мной поспевает.
– А тебя?
Не оставляй меня одного
1
Дребезжащая, противная трескотня рингтона. Чтобы ответить, придется слегка привстать.
– Алло?
– Вова, привет.
– Привет, Ника.
– Как дела?
– Ничего, сойдет. Как твои?
– Мои тоже хорошо, спасибо.
Пауза между формальностью и делом. Мостик через наигранную вежливость к бытовому эгоизму. Затишье перед бурей.
– Слушай, а ты мог бы посидеть с Дениской? Мы на дачу едем сегодня, а у него в понедельник контрольная по математике.
Вова наконец разлепил глаза.
– Мы хотели бы его с собой взять, но в итоге решили: пускай лучше побудет дома и хорошенько подготовится.
– Пускай.
– Так посидишь?
Долгий выдох в трубку, в котором трудно не уловить разочарование.
– Ладно. Через час подъеду.
– Спасибо, Вов, выручаешь как всегда! – довольная Вероника более не видит смысла продолжать данный диалог и завершает вызов.
Вова встает с кровати и бросает одеяло поближе к подушке. Нет, он разочарован совсем не потому, что у него на этот выходной были другие планы – планов толком никаких. И даже не потому, что он не любит детей и, тем более, с ними сидеть и за ними следить. Просто дело в том, что Вероника однажды ему помогла и помогла здорово – но это было единожды, а теперь Вова уже в третий раз за последние четыре месяца вроде бы как обязан помочь в ответ – хотя, по его мнению, лимит формата “услуга за услугу” давно подошел к концу. Надо бы, наверное, ей об этом сказать, думает Вова, перекусывая на ходу, или, на худой конец, начать врать, что занят и не может, но врать он не умеет и не любит, поэтому пока что он просто надеется, что Ника вдруг поймет, что регулярные просьбы посидеть с Дениской являются для него утомительными и, что называется, не по его профилю.
Вова аккуратно складывает чистые вещи в рюкзак, рассчитывая вечерком помыться, пока мальчик будет пыхтеть над примерами. Последний, как будто на будущее, глоток освежающего утреннего напитка. Осталось поймать автобус.
Хотя, размышляет Вова, невольно толкаясь с другими пассажирами и завистливо глядя на тех, кто успел усесться на кресла, с Дениской они ладят хорошо. Пацан, в отличие от многих его сверстников, не такой уж и капризный, не шумный и не тащит его играть в какую-нибудь ерунду, где нужно убедительно изображать мусоровоз. Более чем ясно, что сегодня мальчик будет больше уделять времени тому, что будет готовиться, вперив глаза в учебники, чем радоваться, как умеют только дети, отсутствию родителей и прибытию бесплатной няньки, рядом с которой можно беситься, прыгать, бегать и игнорировать приказы успокоиться – дескать, ты не папа и не мама и, следовательно, не имеешь таких полномочий. А еще он уже давно вырос из того возраста, когда его нужно кормить, поить и менять ему подгузники. В общем, в этом утреннем воскресном разочаровании виноват отнюдь не Дениска.
Виноваты вот эти вот люди, которые сейчас встречают Вову в дверном проеме – его троюродная сестра Вероника, улыбающаяся во весь накрашенный рот, и, чуть в глубине, ее муж Руслан, сосредоточенный, худощавый и с запущенной щетиной. Бежит поздороваться и Дениска, русый, короткостриженый и с темными передними зубами от шоколадной конфеты. Ника и Руслан заметно торопятся, пока Вова раздевается, выкладывает немногочисленное барахло из рюкзака и проходит в комнату.
– Нам на даче надо бы вещи кое-какие забрать и над грядками пошаманить, – как будто оправдываясь, объясняет сестра. – Недолго, конечно, но переночевать придется. Спасибо, правда, что смог прийти. В холодильнике полно всего, готовьте что хотите.
Вова по-простому, без интереса кивает. Ему уже все ясно: ребята собираются на однодневный и, видимо, долгожданный секс-круиз, пока на даче, в эту прекрасную, ярко-солнечную осеннюю пору еще тепло и уютно, а второклассника Дениску, с его контрольными по математике и детскими шалостями, на него не позвали – будет только мешать, да и что ему вообще там делать. Иначе, наверное, никак не объяснить гуляющие, возбужденные ноги Вероники и бросающуюся в глаза скованность щетинистого Руслана. Вове, в общем-то, все равно, останутся ли на даче вещи и пошаманят ли молодые родители над грядками, но причину он считает неуважительной – что еще больше убеждает его в том, что в следующий раз соглашаться сидеть с Дениской он уже не будет.
– Ну, мы поехали, – сообщает Ника, влажно выдыхая и покидая квартиру. – Денис, веди себя хорошо. Утром вернемся.
Щетинистый и скованный Руслан неуклюже перебирается обратно за порог для рукопожатия.
– Вова, хочешь конфету? – спрашивает Дениска, одетый в бирюзовую, красивую, но потерявшую лоск от многочисленных стирок футболку.
Кажется, его удовлетворят оба ответа.
– Я не ем шоколад.
Видно, что восьмилетнему Дениске довольно сложно в это поверить.
Вова проходит на кухню, почти по-хозяйски осматривается. Золотой, как будто из волшебной сказки, осенний свет покрывалом ложится на пространство вокруг. Вова от нечего делать отстукивает ладонями по столу. Погода и вправду сегодня прекрасная.
– Кушать не хочешь?
– Я кушал уже.
– А готовиться много надо?
– Не, – самоуверенно заявляет Дениска. – Фигня.
Что может быть лучше детского, наивного пренебрежения к математике?
– Тогда, может, погулять сходим? На часик?
Вскоре они уже сидели на лужайке в городском парке. Людей на улицах невероятно много – выходной же, и всем, что логично, захотелось вкусить один из последних теплых деньков этого года. Может, и не стоит винить Нику и ее мужа за такой безответственный побег в объятия ранней осени и друг друга – наверняка, не только Вова находит в этой золотой поре что-то бесконечно романтическое.
– Как в школе-то дела? – спрашивает, за неимением других вопросов к второкласснику, Вова.
– Хорошо, – отвечает Дениска. Он машет ногами и зачем-то следит за каждой пролетающей мимо птицей, чем напоминает Вове голодного кота. – Двоек нет.
– А друзей много?
– Много.
И пускай это не такая уж и редкость для детства, да и дружба в это время считается чем-то совершенно иным, но Вова все равно умудряется мельком посмотреть на мальчика с некоторой завистью.
– А мороженое ты ешь? – спрашивает Дениска, достаточно согревшись и насмотревшись на птиц.
– Ем.
Пацан чуть ли не подпрыгивает, сидя попой на лужайке.
– Давай по мороженому!
– Ну давай. И потом домой. Договорились?
– Ага!
Темнеет, несмотря на почти летнюю погоду, очень рано, совсем по-осеннему. Вова пьет кофе на кухне и наблюдает за спускающимися на город сумерками. В комнате Дениска склоняется над учебником под таким ярким, почти давящим, как на допросе, светом настольной лампы и что-то старательно записывает на листах тетрадки в клеточку.
– Не горбись, – советует Вова, входя в комнату и присаживаясь на диван.
– Устал уже.
– А много осталось?
– Чуть-чуть.
– Передохни тогда. Отвлекись.
Дениска как будто только этого и ждал. Он тут же потянулся к чистым листам бумаги поверх тетрадей и откопал среди стопок школьных книг комплект фломастеров.
– Любишь рисовать?
– Так, – отвечает мальчик, зубами отщелкивая колпачок. – Немножко.
Возюкая желтым по одной и той же вертикальной линии, Дениска, не поворачивая головы к собеседнику, спрашивает:
– Знаешь, что нам позавчера в школе рассказали?
– Что?
– Что если ты много-много раз повторишь одно и то же слово, то забудешь, что оно значит.
Под давящим светом настольной лампы второклассник выглядит почти по-злодейски.
– Скажи “кошка”. Много-много-много раз. Кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка…
Дениска практически захлебывается, стараясь поспевать за шипяще-кашляющим ритмом собственного лингвистического вызова.
– … кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка. Фу.
Мальчик запрокидывает голову, по-видимому, вскружив ее самому себе, и задает вопрос куда-то вверх, к потолку, в плотный воздух квартиры:
– А что такое “кошка”? Она больше ничего не значит.
Пацана разбирает чуть ли не истерический, из самого нутра, смех. Он самозабвенно ржет и не может остановиться. Между неустанно накатывающих приступов смеха Дениска успевает обратиться к Вове:
– Ну как, прикольно?
Второклассник и не собирается успокаиваться. От его неугомонных смешков начинает закладывать уши.
– Прикольно же?
Вова совсем не понимает, с чего Дениску так развезло – ему это несвойственно – но предпочитает не вмешиваться:
– Ага, забавно.
Он задумчиво встает с дивана и направляется к выходу из комнаты.
– Помоюсь пойду. Учись давай.
2
По телевизору транслируют плавание, заплыв на восемьсот метров. Вова не любит соревнования по водным видам спорта, но сейчас показывают именно их, а политические дебаты, познавательные видеодневники про путешествия и, тем более, ток-шоу со звездами эстрады ему совершенно не интересны.
Сзади, как будто боясь спугнуть, аккуратно подходит Кристина.
Быть может, вечерком покажут какой-нибудь хороший футбольный матч. Вова тянется к пульту, чтобы проверить программу передач.
Так она подходит тогда, когда ей нужно сказать что-то, что Вове наверняка не понравится.
– Отвлеку на секундочку?
Победившего пловца демонстрируют крупным планом. Он опирается на бортик и вглядывается в собственный результат на табло. По мимике спортсмена нетрудно сообразить, что он вполне доволен итоговым временем заплыва.
– Отвлекай.
Вова думает, что неплохо бы прикупить себе такую же прищепку для носа на случай, если где-нибудь по соседству в очередной раз прорвет канализационную трубу.
– Сегодня Аля приезжает. Ну так, на выходные, повидаться. Я ей разрешила остаться у нас, переночевать.
– И чего?
И без того не самая интригующая трансляция перестает иметь вообще какой-либо смысл.
– Ну, ты же не против?
– А должен быть? – Вова всеми силами старается изобразить, что телевизор для него по-прежнему важнее, чем новости о гостье.
– Не знаю. Все-таки вы раньше встречались.
– Это было давно.
– Как сказать. Мало ли.
– Я не против, – утвердительно отвечает Вова. – Пускай ночует.
– Отлично, – довольно и с облегчением выдает Крис. – Я пойду ее встречу, пробежимся по магазинам.
– Ладно.
Даже если хороший футбольный матч вечерком и покажут, посмотреть его уже не получится.
– Будь в настроении, пожалуйста, раз уж согласился – просит Кристина, по-видимому, все же уловив странные нотки в ответах сожителя. – Не так и часто у нас гости. Тем более, моя подруга. Да и вам, наверное, найдется что обсудить.
Вова кивает. Призеры соревнований поздравляют друг друга прямо в бассейне.
Спустя два часа в коридоре становится шумно. Слышно, как девушки смеются и о чем-то шушукаются. Вова лопаткой перемешивает овощи на сковороде, пока ключ беспокойно шуршит в замочной скважине. В зоне видимости Вовы сначала появляется радостная Крис, а затем и Аля. Какая встреча.
– Привет.
– Привет, – Вове как будто некогда и не к месту здороваться, и он быстро возвращается взглядом в готовящуюся еду. Не останавливается надолго и там – идет к телевизору и переключает канал на музыкальный.
– Проходи, размещайся, – говорит Кристина гостье и принимается переодеваться. Тут же спохватывается и шагает обратно к полке.
– Тьфу, забыла молока на завтра купить. Я быстро.
Сквозь зеркало у телевизора Вова замечает почти бесцветное нижнее белье сожительницы.
– А больше ничего не забыла? – спрашивает он.
– Что? – Кристина застыла в коридоре и широко открыла глаза, вероятно, таким образом пытаясь вернуть в голову потерянную где-то информацию.
– Сиськи, Крис. Сиськи забыла.
Аля несколько сдавленно, сдерживаясь, но все-таки смеется. Такой юмор ей никогда не нравился, особенно в исполнении Вовы, однако здесь получилось действительно хорошо, да и размера груди Кристине и вправду никогда не хватало.
Крис недовольно прищуривается и показывает средний палец в спину Вове. Он видит это сквозь зеркало и так же сквозь зеркало отвечает довольной, шутовской улыбкой.
Девушки в бикини пританцовывают на фоне позолоченных украшений. Популярный у молодежи рэпер жестикулирует так энергично, будто готовится выиграть престижнейший чемпионат по “камень-ножницы-бумага”.
Дурацкие шутки, да еще и с пошлинкой, всегда были для Вовы эффективным и почти незаметным для окружающих способом снять напряжение в компании. Ему, впрочем, кажется, что Аля разгадала эту его особенность еще тогда, когда они были вместе, и она-то знает, что к чему, но других способов Вова пока не придумал, да и вообще это получается у него на полном автоматизме. Чувствуешь себя неуверенно – видишь повод – вставляешь шутку. Это лучше, когда-то решил Вова, чем наигранно зевать, изображая скуку или усталость – так сразу все ясно и, к тому же, является неуважением к окружающим.
Крис берет в руку бумажный пакет и хлопает входной дверью. Теперь они с Алей одни, на какое-то время, которое потребуется подруге на путь в ближайший магазин и обратно. Вова мысленно прикидывает примерный объем тяжелой атмосферы, которую придется перетерпеть. Получается немало. Приобретенная после дурацкой шутки уверенность стремительно и беспощадно улетучивается.
Вова бросает беглый взгляд на сковороду, затем на сменившую рэпера поп-диву на экране, а затем снова на сковороду. Наконец, собравшись с духом, смотрит на лицо Али. Она все это время молчит. Она вообще гораздо чаще молчит, чем говорит. Неплохое, на самом-то деле, качество, но в подобных случаях это достаточно сильно мешает, поскольку порождает много ненужных вопросов. Не говорит, потому что не хочет? Не говорит, потому что не заинтересована в разговоре вовсе? Не говорит, потому что тоже стесняется, но внешне никак этого не показывает? Не говорит, потому что не знает, что сказать? Не говорит, потому что ждет, пока заговоришь ты?
– Как дела-то?
е2-е4, решает про себя Вова. Стандартное начало партии.
– Нормально, – отвечает Аля и неловко улыбается, как будто тоже подумав про типичную шахматную завязку. Они раньше много играли друг с другом. – А твои?
– И мои хорошо, – говорит Вова.
Он снимает с плиты сковороду, не в силах более на нее смотреть. Возможно, овощи еще не до конца готовы, а возможно, уже давно и безнадежно подгорели.
Вова побеждал чаще.
– Овощи будешь?
– Нет, спасибо. Мы с Крис забегали в кафе, там перекусили.
Вова выкладывает еду в тарелку, накалывает кусочки на вилку.
– Все еще предпочитаешь растительную пищу?
– Предпочитаю. Но не ограничиваюсь.
Когда работают челюсти, не так и сложно давить в себе смущение.
– Надолго сюда?
– Завтра вечером уже обратно. Работа все-таки.
– Как на работе? По зарплате не обижают?
– Ну, как у всех. На жизнь хватает.
Ничего не подгорело, удивляется Вова. А еще Крис была неправа: обсуждать им с Алей практически нечего. Вот опять – приходится молча пережевывать пищу, прятать глаза в тарелке и усиленно соображать, что же еще такого сказать, чтобы на сей раз завязать диалог потуже. Скорее всего, он и не завяжется – просто нужно оттянуть время до возвращения подруги. И кстати, что-то она задерживается.
Вова поднимает голову и кивает в сторону коридора:
– Мы, если что, с ней не спим.
Он и сам не понимает, зачем ему понадобилось об этом заикаться.
– Да я знаю, – как-то совсем непринужденно, настолько, что даже обидно, отмахивается Аля.
Никакой ревности?
– Я и не подозревала, – уточняет она через паузу.
– Ну а вдруг. Живем же вместе.
– На пару вы совсем не похожи.
– Все так говорят.
– Скучали? – раздается одновременно с коридорным шумом.
Ну наконец-то. Крис на ходу скидывает сапоги, открывает холодильник и складывает туда две пачки молока.
– О чем болтали?
– Обо всем на свете, – обязательно острит Вова. Какое облегчение.
На стол аккуратно и с достоинством, как будто модель, шагающая по подиуму, опускается крупная бутыль легкого алкоголя.
– Посидим, выпьем. За встречу. Никто же не против?
– Все только “за”, – продолжает Вова, не сбавляя в иронии.
Крупная бутыль на то и крупная, что распивать ее можно долго и с удовольствием. Ребята вспоминают свои бурные студенческие годы и все, что с ними связано – глупые и смешные истории, строгих и с приветом преподавателей, тусовки, концерты, знакомства, судьбы. Заводилой, конечно же, Крис. Девчонки громко хохочут, а вот Вова несколько в стороне. Нет, он тоже улыбается, тоже поддакивает, где понимает, о чем речь, и даже вставляет что-то из своего – но вспоминается ему иное. Из той же оперы, из того же времени, но абсолютно под другим углом.
Он вспоминает, как впервые увидел Алю – они уже тогда дружили с Крис и часто ходили вместе по грязным от весенней слякоти коридорам университета. Вове запомнились ее сапоги и ее задница. С Кристиной он был знаком до этого, по общим семинарам, поэтому подойти и начать разговор труда не составило. Очевидно, что Вова Але совсем не понравился – но он никогда и не был мастером первого впечатления. Зато потом долго, красиво, настойчиво и самозабвенно ухаживал, чем сильно удивил своих друзей, ее подруг и самого себя – это совершенно не было на него похоже. В конечном счете, удивил и Алю. Покорил. Завоевал.
Время кусками проваливается в никуда. Алкоголь давно выпит, а бутыль сиротливо прислонилась к ножке столика. Между девчонок все еще смешно и весело, а вот Вова почти физически ощущает, как час, вслед за часом, пережевывается, перекручивается через мясорубку и никогда, ни за какие коврижки не сможет повернуться вспять.
А потом было много всего, много и как будто в один затянутый кадр: прогулки по ночному городу, шахматы, кафе, кино и чистый воздух, первые поцелуи и первые боязливые ночевки. Более недосягаемое для него единение с другим человеком. Уголки губ Вовы от этих воспоминаний утекают куда-то наверх, а смотрит он вперед и невидящим взглядом – ничего себе его разморило, с такой-то дозы, думает про себя Крис. Хорошо, что не пошли за второй.
– Постелю себе у телека, – говорит Вова, когда стало совсем уж поздно. – Может, гляну еще чего-нибудь.
Вова идет к шкафчику и достает заначку папирос – он не курил, но в редких случаях баловался, и на такие случаи держал курево при себе. Он открывает дверь на балкон и всей грудью вдыхает темень ноября. Девушки, впервые за вечер, замолкли, и тишина поздней осени молотком заколотила в уши.
