Алексей Сухаров
Агнец на убой. Теория Хааста. Новеллы
Ставок больше нет
Раннее утро. Паспортный контроль. Непринужденно улыбаюсь белокурой девушке в белоснежной блузке. Она улыбается в ответ и щелкает печатью по паспорту и билету.
– Нью-Йорк – отличный город. Я уверена, вы здорово проведете там время.
– За этим и лечу, – подыгрываю ей.
Я бы взял у нее номер телефона, да боюсь, уже не пригодится.
Она подает мне небольшой документ с большим пустым полем внизу.
– Распишитесь, пожалуйста.
Вот и оно.
Выдерживаю секунду, вглядываясь в документ. Отвечаю с наигранным смущением:
– Зрение немного подводит.
– Со светом гораздо лучше, – подмечает девушка, но не подает ни фонаря, ни лампы. Легко киваю в ответ на ее очевидное бездействие, расписываюсь в большом пустом поле внизу и возвращаю документ на стойку. Девушка подсовывает под рукав моей рубашки красную пластиковую карточку:
– Приятного полета!
Я бы не смог взять у нее номер телефона ранее – до вчерашнего дня. Постеснялся бы. А сейчас стесняться нечего. Но и надеяться не на что.
Я читал об этом пару лет назад в конспирологических статьях – тех самых, что наивно и с радостью раскрывают пользователю сети самые страшные тайны человечества и настоящее устройство общества. Тех самых, что сокрыты от любопытных глаз, как пиратское затонувшее золото, на второй странице запроса в поисковике.
Что ж, буду верить, что она хотя бы будет за меня болеть. Больше не будет никто.
1976 год, авиакатастрофа над Гималаями. Самолет, потеряв любой намек на управление, влетел в пик, сложившись в гармошку. Никто из восьми десятков пассажиров, равно как и экипаж, ожидаемо не выжил. Что интереснее: не осталось абсолютно никаких данных. Ни переговоров. Ни черного ящика. Ничего. Только восемь десятков искореженных тел на заснеженных склонах Гималаев.
Люди торопятся и толкаются, стремясь поскорее оказаться внутри салона – ажиотаж. И не потому, что все места на рейс будут заняты и никто не захочет ими меняться во имя удобства отдельных индивидуумов. Могу сказать больше: самолет будет на четверть, и то и на треть, пустовать. Цель проста – избежать давки. Не сейчас, когда давятся, чтоб быстрее побороть волнение, упасть в назначенные кресла и наконец-то приступить к счастливому пути без пути назад, а позже, чтобы хотя бы слегка повысить мизерные шансы.
1982 год, авиакатастрофа в канадской тайге. Данные о происшествии повреждены или засекречены. При крушении чудом выжил один мужчина. Его нашли на болоте в километре от места трагедии в совершенно неадекватном психическом состоянии: он истерично смеялся, рвал на себе волосы и продолжал повторять одни и те же слова о том, что всех переиграл. Вплоть до недавнего времени жил в особняке в скандинавской глубинке. До самой своей смерти он отказывался от любых комментариев относительно произошедшего.
Я усаживаюсь на свое место – второе в ряду – и соседей у меня не обещается, так что мне уже, в каком-то смысле, повезло. Складываю паспорт в карман куртки. Беру в руку красную пластиковую карточку и рассматриваю ее. Все, как и обещали организаторы: порядковый номер, множитель возможного выигрыша, пожелание удачи. Четыре пунктирные линии. Я аккуратно разламываю карточку по этим линиям, кладу получившиеся кусочки в рот, разжевываю, как жвачку пластинками, и запиваю водой из бутылочки в рюкзаке. Все, как и обещал организаторам.
1996 год, авиакатастрофа над Антарктидой. Совершенно неясно, выжил ли кто-нибудь во время падения, но к моменту появления спасателей все точно были мертвы и обморожены до состояния неузнаваемости. Самое таинственное: среди тел нашли четыре трупа с огнестрельными ранениями, но орудие убийства отыскать так и не удалось. Они были убиты еще в самолете или после крушения? Кто был убийцей и остался ли он среди тел? Могла ли стрельба в салоне стать причиной трагедии? Слишком много вопросов и слишком мало ответов.
Наблюдаю за пассажирами, спешно заполняющими салон. Молодой очкарик со скудной бородкой. Хромая, горбатая и откровенно некрасивая мадам старше сорока. Мужичок предпенсионного возраста с обязательным пивным животиком – такого скорее встретишь в супермаркете около дома, чем на рейсе до Нью-Йорка. Семейная пара средних лет. Молодая пара с МЛАДЕНЦЕМ. Это за гранью моего понимания, но если это вдруг поможет…
Уверен, что патологоанатомы у них тоже “свои”.
2003 год, авиакатастрофа над необитаемыми островами Тихого океана. Трое в усмерть пьяных выживших, которые, до прибытия помощи, организовали настоящую охоту друг за другом, используя в качестве оружия бутылки и тупые предметы с самолета. Тогда все списали на шок, после – лечили бедняг от посттравматического стрессового расстройства. Десятилетний юбилей кошмарной катастрофы отмечали уже вместе – в дорогущих костюмах на нестареющих телах и с не менее дорогущими часами на запястьях. Что произошло в то утро на борту – неизвестно по сей день.
Пассажиры, оказавшись в креслах, все как один повторяют необходимый ритуал: они чем-то шуршат в ладонях, а затем запивают водичкой. Грудной ребенок утопает в громких криках и слезах, пытаясь сглотнуть неудобную и неприятную пластиковую жвачку, отчего весь салон принимается недовольно, но негромко, бурчать.
К моему ряду подходит странноватый, престарелый лысый мужчина. Красная пластиковая карточка дрожит в его руке, как одинокий, забытый лист березы на октябрьском безжалостном ветре. Он вглядывается в кресла. Вглядывается в меня. Говорит:
– Что это за места? Зрение немного подводит.
– Со светом гораздо лучше, – отвечаю.
– А, – довольно гримасничает лысый и продолжает движение вглубь салона.
2016 год, авиакатастрофа в Индийском океане. Жесткая посадка на воде. Рекордное количество переживших крушение – двадцать. Вроде бы все здорово, но возникла проблема: одна из дамочек, почуяв, чем пахнет, острыми осколками стекла прорезала свои ноги до костей. А где кровь – там и акулы. Вытащить из бойни удалось всего шестерых. Их дальнейшая судьба неизвестна, но уверенно можно сказать – полученные травмы, откушенные ступни и оттяпанные пальцы никуда от них не делись. Ну, то есть вы поняли, что я имею в виду.
Организаторы просят участников быть чуть внимательнее к своему окружению – мало ли чего, но некоторые пассажиры воспринимают это слишком буквально и начинают проверять всех подряд кодовыми фразами.
Прямо перед взлетом у одной девчушки, видимо, отказали нервы, и она бросилась к выходу. Персонал агрессивно затолкал ее обратно и всадил в плечо тройную дозу транквилизаторов, уложив поникшее тело в свободное пространство бизнес-класса.
И это только пятерка самых известных и подозрительных случаев, всего описывается больше тридцати. Установить связь между крушениями никому так и не удалось. Ну, кроме конспирологов со второй страницы запроса в поисковике.
Самолет отрывает шасси от взлетной полосы и взмывает в воздух, быстро набирая высоту.
В общем, эти диванные детективы утверждают, что существует некая компания невероятного влияния и возможностей, которая предлагает всем желающим попытать счастья в безумной игре и постараться выжить в авиакатастрофе, сценарий которой – каждый раз разный. Несметные богатства в обмен на гигантскую ставку из денег и человеческой жизни.
Невыспавшаяся стюардесса лениво и как будто нехотя сообщает о правилах безопасности на борту, а две ее ассистентки доносят информацию жестами, слегка пританцовывая в предвкушении. Они рассказывают о ремнях, кислородных масках и прочих атрибутах полета – особенно этого. Стюардесса заканчивает и, зевая, вопрошает куда-то в потолок:
– Зрение, что ли, немного подводит…
Любой адекватный человек скажет на это: ага, конечно. А еще факт в том, что Земля, на самом деле, плоская. Или что всем миром управляет двенадцать влиятельных масонских семей. Или что СПИДа не существует. Или что-нибудь про Нибиру.
Салон хором реагирует:
– Со светом гораздо лучше!
Но любой летящий на этом рейсе подтвердит, что это – абсолютная правда.
– А вот хер вам, – ухмыляется стюардесса, – рано еще. Поспите пока.
Свет в салоне гаснет, и несколько десятков пассажиров погружаются во тьму. Из собственных мыслей, надежд, мольбы и тревоги.
Я тоже могу подтвердить.
Наверное, спать прямо перед смертью с вероятностью чуть менее, чем сто процентов – не лучшая идея. Но я использую возможность, чтобы хотя бы чуть-чуть вздремнуть. Силы могут пригодиться на дальнейшую борьбу – если она действительно случится.
Моя ставка – 480 тысяч долларов. Продал все, что мог продать. Мой множитель – 997. Выплата в случае победы – почти 500 миллионов зелеными. Если мой множитель окажется самым высоким среди выживших, то сумму разделят на количество счастливчиков. В моих же интересах остаться единственным.
Сквозь дрему я слышу, как сзади меня перешептываются два парня. Из их разговора я узнаю, что один из них волнуется больше обычного, потому что летит в первый раз.
И сразу в последний? Отчаянно.
Небо за иллюминатором постепенно светлеет, а в салон потихоньку пробираются лучики солнца, что сегодня на десять тысяч километров ближе, чем обычно.
Поворачиваюсь к парням.
– А какая разница? Самое страшное обязательно произойдет.
Потягивающиеся стюардессы у кабины пилота готовятся к исполнению служебных обязанностей.
Летящий в первый раз парень посмотрел на меня с какой-то странной, нездоровой ненавистью.
В проеме появляются тележки с едой и напитками.
Больше не буду вмешиваться. Этот чувак может в панике и вилку мне в спину воткнуть.
Уверен, что алкогольные напитки будут сегодня в приоритете. Так и есть: бухло идет нарасхват. Я тоже не отказываюсь:
– Бурбона, пожалуйста!
Пассажиры плотно налегли на стаканы, закусывая едой из контейнеров, и вскоре напряжение сошло на нет – атмосфера остыла и трансформировалась во что-то, издали напоминающее дружеские посиделки.
Когда я прочитал эти самые конспирологические статьи о таинственной компании с бешеными, нечеловеческими выплатами за почти гарантированную смерть и – тут же – о счастливчиках, предположительно обеспечивших себя и своих близких на многие поколения вперед, я, конечно, им не поверил. Но захотел проверить.
Молодой очкарик со скудной бородкой мило общается с горбатой мадам в длинной темно-синей юбке. Пара с ребенком прикрепили того ремнями к креслу и заткнули ему рот, а сами бурно обговаривают предположительные траты. Мужичок с пивным животиком нашел себе брата-близнеца – по крайней мере, с таким же животиком – и теперь они оторваться друг от друга не могут за обсуждением рыбалки.
Процесс не был быстрым – компания действительно хорошо запряталась. Я сбился со счета, сколько раз мной был выбран неверный путь, а не те люди крутили пальцем у виска, предлагая обратиться за психиатрической помощью.
Нервная девчушка, накачанная транквилизаторами, пришла в себя и уже успела ужраться текилой. Только что она пробежала вдоль салона в туалет, заблевав множество кресел по пути.
Но в конечном итоге, у меня получилось, и я вышел на организаторов. И да, это не было простым любопытством.
Убирать за девчушкой никто не стал. Во-первых, какая разница, если самолет и так разобьется, а рвать будет добрую половину летящих, а во-вторых – стюардессы сами были заняты выпивкой и общением. Когда я попросил очередную порцию бурбона, ко мне подошла та самая, что зевала в начале полета. Она посмотрела на меня сверху вниз, прикусила нижнюю губу, нацедила напитка мне и себе и вдруг – прыгнула мне на коленки.
Я был подавлен и неудовлетворен. Ангедония. Апатия. Астения. Еще много других неприятных и невеселых слов на букву “А”. Мне было крайне постыло, и я подумывал расстаться с жизнью.
Она выпивала, сидючи на мне, как на табуретке, и вела непринужденную беседу – ту самую, что никогда не перескажешь за неимением в ней хоть какого-нибудь содержимого. В какой-то момент мне надоел ее бубнеж, и я крепко схватил ее за задницу.
Жизнь для меня ничего не стоила.
Стюардесса отвесила мне жирную пощечину и игриво заявила:
– У меня вообще-то муж есть!
Встала с колен и наклонилась к моему лицу, посмеиваясь:
– Пока что!
И ускакала к подружкам.
А если жизнь ничего не стоит – то почему бы на нее не сыграть?
Ну и пожалуйста. У меня тоже есть. Белокурая красотка в белоснежной блузке с паспортного контроля.
Доказано, что самолет – самый безопасный вид транспорта. Правда, к сегодняшнему рейсу это не относится.
Мы неумолимо приближались к финальной точке нашего пути и наших жизней.
Самолет начинает потрясывать.
– Уважаемые пассажиры, с вами говорит пилот рейса №1806, – раздается по громкой связи. – Мы приближаемся к городу Нью-Йорку. Мы УПАДЕМ прямо на город Нью-Йорк. Ожидаемое время крушения – через двадцать минут.
И как только я принял этот факт – что совсем скоро я приму участие в игре и на жизнь, и на смерть – все у меня тут же наладилось. Я действовал четко. Общался уверенно. Спал очень крепко. Наслаждался каждым проведенным мгновением.
Пилот продолжал:
– Самолет теряет управление. Потому что я больше им не управляю. Ха!
Но я и не подумал отказаться от участия. Я понял, что наслаждение жизнью тождественно равно принятию скорой смерти.
Пилот и его помощник навеселе появляются в проходе, в самом деле бросив штурвалы:
– Мой множитель – тысяча двести восемьдесят три! У кого-нибудь есть больше? Ха! Миллиард баксов на рыло, да ты только представь!
Помощник пилота дергает за какой-то рычаг, и по всему самолету включаются тревожные, мигающие и крутящиеся аварийные огни – прямо как на безумной рейв-вечеринке.
Я запускаю ладонь в карман куртки и обнаруживаю, что, помимо паспорта, там есть что-то еще. Маленький клочок бумаги. Я подставляю клочок под красный, вращающийся, как юла, свет и вглядываюсь в написанное под оглушающий рев сирен. Номер телефона с кодом хорошо известного мне города. Белокурая девушка на паспортном контроле подсунула его в мои документы.
Пилот ломано, пьяно танцует, что-то выкрикивает и воет, как приглашенная звезда праздника, что пытается раскочегарить гостей:
– Зрение. Немного. Паааааааааадвоооооооооодииииииииит!
– Со светом гораздо лучше!
– Сто пудов! – подтверждает пилот, подбрасывая собственный пах под самый потолок.
Я так и представляю, как будет написано в обновленных конспирологических статьях: 2023 год, авиакатастрофа над Нью-Йорком. Самолет рухнул прямо на вечно оживленные улицы мегаполиса. Никаких обнародованных данных и никаких черных ящиков. Выжил только один, счастливый, довольный и удивительно спокойный, учитывая обстоятельства, мужчина немного за тридцать. Ему очень повезло: он обошелся без серьезных травм и ментальных потрясений. На текущий момент этот мужчина ходит по морям и океанам на шикарной, одной из самых больших и дорогих в мире, яхте в сопровождении белокурой красавицы в белоснежной блузке, работавшей на паспортном контроле аэропорта, с которого и стартовал тот злополучный рейс.
В иллюминатор уже различимы небоскребы огромного города, сиденья ходят ходуном, сирена визжит, как свинья, и это значит, что настало время для самого интересного. Все, как и обещали организаторы.
Остывшая атмосфера теперь накалилась и приобрела совершенно разнузданный характер. По всему салону туда-сюда летают брошенные стаканчики, недопитые бутылки и сорвавшийся с ремней безопасности младенец. Молодой очкарик со скудной бородкой прямо сквозь темно-синюю юбку насаживает горбунью, а та орет так громко, что ее стоны перебивают даже децибелы сошедшей с ума сигнализации. Накаченная транквилизаторами девчушка подставляет себя в проходе под удивительно мобильный пах отказавшегося от службы пилота. Последний супружеский долг отдают друг другу и семейные пары. И только два брата-близнеца с пивными животиками мирно и спокойно молятся – наверное, какому-то рыбному богу.
Откуда-то сверху валятся кислородные маски. Я делаю пару живительных вдохов.
Добрая половина салона ожидаемо блюет.
Я поворачиваю голову к двум парням позади меня и с ужасом замечаю, что они, справляясь с тряской, отчаянно дерутся на пластиковых вилках.
Точно как на безумной рейв-вечеринке.
Я подсаживаюсь поближе к разборке и вслушиваюсь в их воинственные крики, пытаясь абстрагироваться от инфернальных стонов горбуньи неподалеку:
– Это она мне телефон оставила!
А?
– Мне, дебила кусок!
Вообще-то мне?
Кажется, у странноватого трясущегося пенсионера случился инфаркт, но никому до этого нет никакого дела.
Вот же меркантильная белокурая сучка. Ее шансы добыть себе выигравшего богатенького дурачка гораздо выше, чем у нас по отдельности – выжить.
Парень, который летит в первый и в последний раз, с наскока атакует товарища вилкой в шею, и та, ломаясь, впивается несчастному прямо в артерию. Тонкая струйка крови вырывается из сосуда и с силой брызжет на соседние иллюминаторы. Убийца замечает меня, как свидетеля его деяния, и неотрывно смотрит в мои глаза с какой-то странной, нездоровой ненавистью.
Пенсионер, схватившись за сердце и не в состоянии согнуться, мотается по салону и, если честно, чем-то очень напоминает сносимый памятник.
Я ни за что на свете не стану разочаровывать летящего в первый раз парня, взявшего в последние секунды своей жизни грех на душу.
Ревущий младенец пролетает мимо с бутылкой рома в руках.
Самолет уже скользит над крышами зданий, собирая на двигатель стаи птиц. В любой момент мы рухнем прямо на оживленные улицы “Большого яблока”. Я пристегиваюсь и погружаю рот в кислородную маску. Я максимально настраиваюсь на успех. Я думаю о том, что смогу совладать с крушением.
Огонь охватывает заднюю часть салона.
О том, что занял единственно верную позицию и сделал все правильно.
Попавшийся на пути строительный кран перерубает крыло надвое.
О том, что меркантильные суки должны сдохнуть нахрен.
У этого придурка больше не осталось вилок, ведь правильно?
О том, что я выживу и начну совершенно новую жизнь, в которой никогда не найдется места подобному хаосу.
Самолет ляпнется брюхом сразу на сотню автомобилей в трафике.
О том, что огромная куча зеленых, как лист подорожника, купюр вылечит все мои бывшие и будущие раны.
Меня окатывает волной из бухла, пепла, крови, рвоты и младенческой мочи.
О том, чт
Мир
Привет, Мир.
Как поживаешь? Что нового?
Выглядишь ты безмятежным, хладнокровным, мудрым и, наверное, вполне довольным собой.
Удивительное дело: еще вчера у меня не было никакого желания с тобой общаться, а тут вдруг – раз, и сам к тебе обращаюсь.
Знаешь, Мир, мне кажется, что я изменился. Я по-новому посмотрел на тебя.
Уж не знаю, с чем это связано, но, прошу, Мир, не разочаруй меня вновь. Таким ты мне нравишься, и я хочу верить, что это будет взаимно.
Хотя пока я не чувствую, что ты ко мне, Мир, стал более радушным. Отнюдь, сейчас ты меня, похоже, совсем не замечаешь, но это и к лучшему. Я думаю, что ты был ко мне слишком жесток. Я был объектом твоей ненависти и злобы. Ты ни на минуту не отпускал меня, подкидывал мне незаслуженные трудности и заваливал проблемами. Ты мне грубил и ставил подножки. А еще разочаровывал, Мир, неоднократно показывая, что нам с тобой не по пути и ты, вообще-то, мне не очень рад, как не рады хозяева задержавшимся гостям.
И оттого еще страннее, что я первым делаю шаг навстречу.
Честно говоря, Мир, я тебя недолюбливал, да ты и сам это знаешь. Но на это были причины, согласись. Да, я много тебя ругал и сплетничал о тебе за спиной, предвещал твою скорую погибель, меня тошнило от твоих любимчиков, и я не стеснялся выказывать презрение к ним и к тебе. Я мечтал дать тебе бой, Мир, показать тебе, что я смогу одолеть тебя, пройти сквозь все твои ловушки, продемонстрировать тебе, на что я способен, и, быть может, даже собственноручно уничтожить тебя.
Я слишком поздно начал понимать, что, как ни крути, Мир, мы с тобой в разных весовых категориях.
Я пытался заставить тебя уважать меня, но ты пропускал это мимо ушей, делал вид, что тебе все равно на мои мелкие успехи и, скорее всего, ты тайком посмеивался надо мной.
Наверное, ты прав, Мир, что никому из живущих не даруешь силу полубога. Иначе полубог первым делом использует силу против тебя самого.
Просто мы слишком разные, Мир, ты и я. В такой ситуации трудно прийти к взаимопониманию, найти компромисс, ужиться друг с другом. Кто-то должен был уступить; хозяином может быть только один, и это ты, Мир. Теперь я это осознаю, и больше не буду оспаривать твое превосходство. Я давно признал свое поражение, но, Мир, я все еще хочу жить под твоим началом.
Ты ошибаешься, Мир, если считаешь, что я не хотел покинуть тебя. Хотел, но сковывающий тело страх не позволял мне совершить задуманное. В конце концов, когда придет время, ты сам меня отпустишь, перенаправишь в совершенно иное место, где, я надеюсь, тоже есть жизнь.
Я не думаю, Мир, что ты рассматривал меня всерьез, как достойного соперника, как сильного человека, способного тебя изменить или оставить след в твоей истории. У тебя и без того много завистников и недоброжелателей, как и тех, кто действительно может с тобой потягаться. Многие тебя не любят, жалуются на свою судьбу, и каждый уверен, что именно ты виноват во всех их горестях. И каждый уверен, что именно ему досталось от тебя самое плохое и самое сложное. И каждый хоть раз в жизни искренно проклинал тебя.
Ты бы сошел с ума, Мир, если бы обращал внимание на все их проклятия и принимал хулу близко к сердцу.
На самом деле, Мир, у меня как будто и нет причин жаловаться на то, что ты был со мной несправедливым. Напротив, ты дал мне всё, что нужно человеку, чтобы им, человеком, быть. У меня есть руки и ноги, глаза и уши, есть мозг и есть сердце. В мозге шевелятся мысли, а в сердце теплятся доброта и любовь. Я не обделен ничем, без чего существо чувствует себя неполноценным.
Но, видимо, когда нам, людям, дают мозг с мыслями и сердце с добротой и любовью, мы разрываем, разоряем сами себя этими нехитрыми инструментами, а потом виним в случившемся тебя.
Наверное, ты неприятно удивлен людьми, Мир.
Я начинаю полагать, что мысль, любовь и доброта есть те самые божественные силы, с которыми далеко не все способны совладать.
Все-таки хорошо, Мир, что ты никому из живущих не даруешь силу полубога. Полубог, в попытке приручить свои силы и в надежде побороть тебя, наступит на собственное горло. И на полубога-беднягу просто жалко будет смотреть.
Прошу прощения за сумбур, Мир. Сегодня я чересчур эмоционален, открыт и… счастлив? Я радуюсь как ребенок и сыплю афоризмами как мудрец. Ты точно тут не причем? Не разыгрываешь ли ты меня?
Помнишь, как в детстве я любил тебя, Мир? Тогда, когда я был совсем юн, ты был прекрасен. Я смотрел на тебя широко открытыми глазами, радовался каждому твоему созданию и мечтал узреть тебя полностью, познать тебя во всем многообразии. Я улыбался тебе, боготворил тебя, а ты непрестанно давал мне поводы любить тебя и впредь.
Но потом я узрел твою обратную сторону, и оказалось, что ты не идеален, кроме того, суров и безжалостен.
Каков же ты на самом деле, Мир? Не могу знать.
Я знаком со многими, кто, кажется, не видит в тебе негатива. Я поражаюсь, как им удается сохранять симпатию к тебе, несмотря на твое объективное несовершенство. Они твердят, что счастье есть, а ты, Мир, великолепен.
Ты бы зарделся, Мир, если бы воспринимал все их похвалы всерьёз. Их лесть неприлично сладка, и ты бы, пожалуй, совсем зазнался. А, может быть, засмущался, застеснялся или отвернулся.
Но сегодня я согласен с теми, кто к тебе, Мир, неровно дышит. И даже допускаю мысль, что ты никому не строишь козни специально. Так само собой получается. Ты же не можешь контролировать всех и вся. Но ты можешь задать направление.
У меня есть к тебе одна просьба, Мир.
Не оттолкни меня в очередной раз. Будь ко мне добр и ласков.
Если я прошу много – будь ко мне справедлив. И я не останусь в долгу.
Если здоровые, счастливые люди всегда чувствуют себя так прекрасно, то я бы, на их месте, не тратил ни секунды впустую. Я бы наполнил каждое мгновение смыслом и действием, добротой и любовью. Светил бы, как солнце, давал бы тепло, подобно огню. Почему здоровые, счастливые люди так не делают?
Или таковых попросту нет?
Мир, навечно награди меня такой энергией, какой я обладаю сегодня, и я восхвалю тебя, стану твоим бесподобным воплощением, гениальным созданием.
Я буду любить тебя как никто другой, Мир.
Но если ты оттолкнешь меня, откажешься от моей склоненной головы, то я не знаю, что со мной произойдет. Я опять рухну в пучину, где меня поглотят собственные демоны, которым только того и надо. Не отдавай им меня на растерзание, прошу тебя.
Я жду твоего выбора, Мир. Можешь не отвечать на это письмо: я на себе почувствую любое твое решение, и я хочу верить, что оно будет в мою пользу, а значит, и в пользу всего сущего.
Желаю тебе всего наилучшего и надеюсь на плодотворное сотрудничество.
P.S. Если у тебя все же есть вакансия полубога, то считай это послание моим резюме.
