Алексей Владимирович Зелепукин
Огарочек
Глава шестнадцатая.
Владыка Итиля
Несмотря на свое горе, Даглар и Цюквер обещали заботиться о Юлдуз столько, сколько потребуется. С тяжелым сердцем отряд возвратился в Итиль, столицу Хазарии. Тяжелее всего пришлось северянину. Тоска разлуки каленым железом жгла душу. Боль расставания погасила все краски мира. Бесцельно бродя по рынку, он наткнулся на старого дервиша, играющего на домбре.
– Спой мне песнь о Фархаде и Ширин, уважаемый.
Медяк со звоном упал в пустой кувшин странника. Домбра зазвенела под рукой мастера, запев о великой любви и великой печали. Струны трепетали, оживляя образы из старой сказки, заставляя души людей радоваться и печалиться, сопереживая героям. Скупые слезы текли по щекам северянина, буря бушевала в его груди. В неравном бою сошлись чувство долга и желание простого человеческого счастья. Долг черпал силы в песне дервиша. Но сердце звало обратно, в нежные и любящие объятия.
Высокого роста мужчина с волосами цвета спелого пшеничного колоса в голубой косоворотке остановился зачарованный мелодией. Дождавшись, пока акын сыграет последнюю ноту, он подошел к пригорюнившемуся Олекше.
– Много песен я слышал на родной стороне. В них о боли и радостях пели. Но печальный напев этой мелодии разрывает мне сердце. Что случилось с тобой, если сердце готово слушать горький плач этих струн?
Садко присел на корточки и взглянул в полные слез глаза Олекши.
– В каждом сердце есть кровоточащая рана. В каждом сердце есть место для печали. Что же случилось с тобой, мой юный друг?
Олекша справился с подкатившим к горлу комом.
– Долг в даль зовет, а сердце тянет к ней. Схожу с ума я от разлуки. Минуты без нее годами кажутся. Нет мочи. Нету сил. Я к ней бежать готов, а долг зовет в поход. И диким волком выть охота. Без блеска глаз её – тоска.
– Так что за дело от столь любимых глаз сумело оторвать?
– Темный колдун. Слуга северных демонов души людские им в дар собирает, и не десятками, тысячами то подношение измеряется. И если его не остановить, сгинут люди из-под света солнца.
– Достойна цель твоя.
– Она меня с любимой разлучает.
– Глупец, ты счастлив. Тебе дан шанс не просто смотреть, как без причины гибнет мир. Как свет угаснет в любимых глазах. Ты можешь драться в попытке все предотвратить. Ведь ты не мир, ты любовь свою спасаешь. На зло восстал ты. Разлука ненадолго. Ты помни главное. Ты за нее дерешься. За милый сердцу взгляд. И смысл вернется. И силушка наполнит руки.
Взгляд Олекши стал стальным.
– Он её не получит.
– Ну вот, так лучше. А то нюни распустил. А куда ты путь держишь?
– В истоках Итиля живет мудрец славянский – Правжа, Велеса слуга. Он путь-дорогу знает на ту сторону. К мосту через Смородину реку.
– Волга – река великая. Вот только какой исток Итиля тебе надобен? Тюрки да арабы с персами истоком Итиля считают место слияния рек Ак-Идели, Кук-Идели и Кара-Идели. Ну, а истинный исток – у нас, под великим Новгородом. В дремучих лесах. На околице села Волговерховского. У озера Малые Верхиты. Места там глухие, необжитые. Хотя, если ты Правжу ищешь, волхва славянского, мудреца русского, вряд ли ему есть дело до того, что считают иноземцы истоком Итиля.
– Ну, значит, надобно озеро это заветное отыскать. Спасибо за науку.
– Рано благодарствуешь, с самим мостом не помогу, там не был я. До верховий Волги довезу. Уходим завтра утром. Седьмой причал. И не опаздывай.
– Нас четверо.
– Отлично, больше гребцов – быстрее доберемся, да и в одиночку шастать в дремучих лесах – дело гиблое. Ведь, как я понял, проклятье темное заденет все живое.
– Абсолютно.
– Тогда я с вами. И дружина новгородская поднимется. Завтра на рассвете отплываем. Ладья «Ласточка».
– Спасибо!
* * *
Попутный ветер гнал ладью против течения. Голубая вода реки с шумом плескалась о борта судна. Весна уже вошла в силу, и густая зелень покрыла речные берега. Ласковое солнышко согрело землю. Прибрежные луга раскрасили цветы. Птицы пели в кронах деревьев. Жизнь торжествовала. Настроение у команды было приподнятое. Торговля прошла с барышом. Все привезенные на продажу товары были распроданы, а трюм набит заказами новгородцев. Путешественники расположились на корме челна, дабы не мешать команде управляться с такелажными снастями. Садко передал руль здоровяку Добрыне, а сам подошел к пассажирам.
– Пара дней, и мы дома. Лишь бы ветер не стих. На веслах идти подольше.
– А от Новгорода до верховий?
– Дня три пути. Но вам нет смысла в Новгород идти. Мы вас в Твери высадим. Вы, как у Правжи путь выведаете, на север подавайтесь. Я там и дружину соберу, и флот снаряжу. Я, конечно, не первый богач в Великом граде, но ради благого дела мошну не пожалею. Слово даю.
Купец протянул Олекше ладонь. Рукопожатие купца было крепким и сильным. Вдруг с берега взвилась ввысь крупная стая птиц, разрывая тишину встревоженным гвалтом. Зазвенели тетивы луков, и свист отпущенных на поиски добычи стрел окончательно угробил безмятежность утра.
– Воздух!
Голос Садко иерихонской трубой перекрыл какофонию обстрела. Схватив с бортов каплевидные щиты, команда укрылась под ними от шквального ливня стрел, обрушившегося на палубу.
– Весла на воду! Гребем!
Удар длинных деревянных весел заставил ладью рвануть вперед.
– Держать темп. Раз! Раз! Раз!
Второй залп ушел в небытие.
– Стой! Поднять щиты!
Бросив весла, команда снова укрылась щитами. Залп накрыл нос челна, истыкав его стрелами.
– Греби!
И снова мощный толчок весел рванул «Ласточку» вперед.
– Ускорить темп!
И стрелам булгар достались лишь волны в кильватере. Гребцы и ветер вывезли ладью из под обстрела.
– Суши весла. Разбирайте топоры. Стреляли без огня. Будут брать на абордаж.
В подтверждение слов Садко из-за острова на стрежень выплывали два расписных челна. И взяли курс на перехват «Ласточки». Команда построилась на носу, сомкнув щиты. Булгары хотели взять «Ласточку» в клещи, но одно судно, попав в стремнину, вырвалось вперед.
– Прикрыть левый борт!
Стена щитов перетекла, следуя команде. Суда поравнялись. Засвистели стрелы и полетели абордажные крючья, застучали топоры, разрывающие эти смертоносные путы. Челноки столкнулись бортами и разлетелись, влекомые ветром и течением. Второй булгарин уже готовился пришвартоваться к правому борту, когда между судами, подняв огромную волну, всплыла гигантских размеров белуга. Удар ее хвоста проломил борт булгарина и перевернул «Ласточку». Сильные руки схватили Олекшу и поволокли на дно. Ученик звездочета сопротивлялся, пока силы не покинули его, а сознание не померкло.
Яркий свет вернул русича в реальность.
– Ну вот. Я же говорил. Я как-никак царь.
Олекша огляделся. Большая зала была украшена искусной резьбой и рельефами. В центре на возвышении стоял трон. На нем сидело жабообразное существо с короной из чистого золота и о чем-то толковало с Садко и Хаттабом.
Олекша лежал на лавке у боковой стены. Тут же сидели новгородская дружина, рыцарь и Давид. Все были целы и невредимы несмотря на то, что явно находились под водой, о чем свидетельствовали мелкие рыбешки, снующие туда-сюда, и ракообразная стража с мощными клешнями.
– Где мы? – спросил Олекша.
– О! Очнулся! – радостно воскликнул Ульфрик.
Добрыня, кормчий «Ласточки», приложил палец к губам и цыкнул на них.
Ульфрик перешел на шепот:
– У дочери речного царя свадьба сегодня. Гостей будет орда. Говорит, даже царь Каспия явится со своей свитой. Садко как-то пообещал сыграть царю для его гостей. Но тут заковырка вышла. То ли по времени просчитались, то ли еще что. Но свадьба сегодня. А Садко сейчас царя за нас просит позволения обратно на берег. Ну и Хаттаб, как самый языкастый среди вас, должен царю описать все в красках, так сказать.
– Мы умерли? Утонули?
– Гости речного царя не тонут. Вот ежели бы нас русалки под воду утянули, то да. А так мы просто гости, – шепнул длиннобородый русич, сидящий рядом.
– А как же мы дышим-то? Вода же кругом?
Купец пожал плечами.
– Магия потому и магия, что необъяснима.
Громогласный голос Садко был слышен даже со скамьи, на которой притулились купцы.
– Царь, ты это… Коли жизни счастливой молодоженам желаешь, молодцов к истоку доставь. Ибо ежели они правду гутарят, то беда лихая нависла не только над родом человеческим, но над целым мирозданием, на устои бытия нехристь темная замахнулась. Сам порядок всемирный пошатнуть решила. А в хаосе ни тебе, ни молодоженам покоя не обрести. Помогай, твое мокрейшество. Им суждено бой неравный держать. С колдуном могущественным.
Водяной зашевелил жабрами.
– Садко, я же вроде тоже, как нечисть. На кой ляд мне помогать-то? Моя хата с краю. У меня вон, своих забот не провернуть. Рыбаки на русалок охоту объявили. Кикиморы болотные от рук отбились и оброк уже третий год не платят. Не до смертных мне.
– Дозволь старику слово молвить, о мудрейший правитель.
Хаттаб согнулся в низком поклоне.
Водяной заулыбался оказанному почтению.
– Вот! Видал, увалень, как к царям обращаться надо? Старый человек, а не переломился до землицы донной поклон отвесить. Правда, лопочет не по-нашему. Не разумею я его слов.
– Я могу перевести…– вступил Садко, но владыка реки оборвал гусляра небрежным взмахом руки.
– Трактование чужих мыслей – не дело. Мне толмачи без надобности.
Хозяин реки щелкнул клешней, и пара сомов явились на его зов.
– Икринку внемлющих жаб сюда несите.
И, обернувшись к Садко, переспросил:
– Что, совсем никто по-нашему не разумеет? Тот вон, на лавке – вроде русич же? И дух от него знакомый?
– Никто, – констатировал Садко.
– Две пары несите, и чтобы свежие были! А не то сам на рыбацкие крючья вас понасаживаю, знатная копчатина из вас получится.
Сомы, вильнув хвостом, исчезли в проеме дверей.
– Так, где ж ты их откопал-то на свою голову, гусляр?
Садко пожал плечами.
– Судьба свела, мокрейший.
В этот момент в тронную залу вернулись взмыленные сомы и начали наперебой докладывать о выполнении наказа. Владыка указал на группу Ульфрика.
– Переведи им, Садко: пусть проглотят по икринке этих жаб. И тотчас уразумеют они нашу речь.
Икринки были скользкие и пахли чем-то протухшим. Но, чтобы не гневить владыку реки, гости проглотили подношение. Водяной внимательно следил за чужаками. И, убедившись, что его воля исполнена, повернув к ученому пару глаз на длинных ножках, продолжил:
– Говори, учтивый смертный. Теперь я тебя слушаю.
Хаттаб еще раз согнулся в земном поклоне.
– Некроманта того злые йотуны зачаровали. Великаны севера. И сердца у них настолько черные и холодные, что нет жара их растопить и света чтоб осветить. От их взгляда леденеет не только вода. Кровь в жилах замерзает. Вечным льдом покроется твердь земная на потеху иродам иноземным.
Лицо водяного утратило налет безразличия. Упоминание о великом хладе напугало дух реки.
– Тысячи лет зимы. Лед и пробирающий до мозга костей холод. Люди-то отступят. Я родом из страны, где солнечный жар испепеляет все живое. Там будет побоище за господство над миром. Но ни тебе, ни твоим родным, ни твоим близким туда не добраться. Застынете глыбой на веки вечные. Помоги нам, спаси свой дом от ледяного плена.
Водяной занервничал, растопырив усы и защелкав клешнями.
– А вдруг брешешь ты, седобородый?
– Ты же помнишь времена великого хлада? Когда все живое на берегах твоей реки и внутри нее обратилось в лед? В одночасье? Помнишь? Не дай повториться этому кошмару.
Старик снова согнулся в три погибели и застыл, ожидая ответ.
– Я помню! – Водяной покраснел от испуга и ярости. – Зеркало мне сюда!
Русалки метнулись исполнять приказ, боясь попасть под горячую руку речного владыки.
– Не знаю, каким колдовством ты владеешь, седобородый. Но тайны древнейших времен открыты тебе. Ты убедил меня. Я помогу. Мне Леший задолжал по крупному, я попрошу его об услуге, но услуга требует платы. И обычной безделушкой тут не отделаться… – водяной бросил взгляд на клинок Олекши. – Тут особый дар требуется.
– Будет вам дар, достопочтеннейший. – Ученик чародея подошел к трону и вынул из-за пазухи ржавый ключ.
– Что это? – Водяной разочарованно развел клешнями.– Провести меня вздумал? Абы что предлагать не советую. Артефакт должен быть очень темным. Я все-таки нечисть.
– Ну что вы? Это ключ от Дарвоза. Огненных врат в преисподнюю. Что может быть темнее?
Водяной в ярости саданул клешней по подлокотнику трона, но возразить было уже нечего.
– Дар приемлем. Сделка совершена.
Хаттаб ещё раз поклонился. Один из отростков водяного вынул из-за пазухи кусок бересты.
– Это долговая расписка лешего. Отдай ему. Скажешь, я велел отвести вас к Правже в уплату долга.
– А как нам найти этого лешего?
– Закончился кветень, и ручейки уже унесли остатки снеговых вод в лоно моей реки. А значит, и леший пробудился ото сна и дозором уже начал надел свой обхаживать. Без ветра согнутся вершины берез и лес затрещит, заскрипит ни с того ни с сего. Трава густая стелиться начнет да вой огласит округу. Знай, волчий пастух рядом. Разведи огонь, и он явится, и не забудь обувку переобуть справа налево, дабы гнева его избежать. Ну а когда он облик человеческий примет, отдашь бересту. Уразумел?
Русалки, шевеля плавниками, ввезли в залу большое овальное зеркало, но почему-то в нем вместо залы отражалась лесная поляна у небольшого заливного луга.
Садко повторил поклон Хаттаба ибн Рахима.
– Спасибо, великое твое мокрейшество.
Водяной покачал головой.
– Бери друзей и уходи в портал, а ты, Садко, не должен дать гостям заскучать.
Садко кивнул духу реки и крепко пожал руку ученому.
– Чем мог, тем помог. Прости, отец, коли что не так. Я старался.
Хаттаб махнул рукой, подзывая соратников и первым шагнул в зыбкое марево портала. Затем Давид и Олекша. Последним протянул руку Садко сир Ульфрик. Новгородец снял с плеча перевязь.
– Мы весь булат давно распродали. Уж больно хорошие деньги за него платил тот арап из Дамаска. А воину без меча никак.
Он протянул крестоносцу свой клинок.
– Бери мой, мне его князь подарил за то, что сердце его игрой на гуслях затронул да к жизни жажду вернул. Кладенцом его кличут. Вернее друга в бою не сыщешь.
Лангольер крепко пожал руку купца. И шагнул вслед за товарищами. Поверхность зеркала еще раз вздрогнула и застыла, остекленев. А Садко, бренча по струнам, принялся настраивать гусли.
Глава семнадцатая.
Правжа
Утро было холодным, а для избалованных солнцем детей Азии – просто ледяным. Хорошо, хоть магия портала освободила от необходимости сушить одежду. Ветви вековых деревьев уже позеленели, но нежная новорожденная листва еще не запечатала пробелы между деревьями. По голубому небу бежали белоснежные стайки облаков. Запах сырой земли, готовой напоить силой все живое, пьянил. Первый раз Олекша почувствовал, как огромная сила подпитывает его душу, унося прочь тревоги и вселяя уверенность в своих силах.
– Что дальше, Хаттаб? Мы у истоков великой реки.
– Ищем хворост, разводим костер, да и ботинки на ногах местами меняем.
– Этак мы никуда не дойдем, – возмутился русич.
– Так нам пока никуда и не надо. Нам тут свидание назначено, запамятовал что ли?
Хаттаб переложил заветную бересту за пазуху.
– А наш визави об этом знает? – бросил рыцарь, стягивая сапоги.
– К сожалению, нет, но огонь должен его привлечь. Вы водяного совсем не слушали что ли?
Валежника в округе валялось немерено. Но он весь был насквозь сырым. И огниво бессильно осыпало разбухшую древесину снопами искр, а прошлогодняя трава сгорала слишком быстро.
– Хаттаб, а волосом нельзя? Как там? Дибидох дибидах? – недовольно бурчал Ульфрик, продолжая высекать искры огнивом.
– Борода промокла. Не могу колдовать, —развел руками ученый.
Последним к лагерю вернулся Давид. Вместо хвороста он нес в руках странные полусферические предметы.
– Это чага. Чайный гриб. Его отвар бодрит и придает силы.
– Топлива нет, все сырое.
Давид уселся на пень и принялся скрести ножом по внутренней поверхности самого большого гриба.
– Чага не просто гриб, его еще называют трутным.
Огниво снова встретилось с кресалом, осыпая искрами пучок сухой травы и губчатую сердцевину. Тонкая струйка взвилась вверх, сигналя о рождении огонька. Давид принялся раздувать новорожденный огонек. Робкий красноватый уголек начал расти и размножаться, поглощая сухие стебли и трутень. И вот уже первый лепесток огня лизнул предложенную щепу. Густой сизый дым взметнулся к небесной лазури. И вдруг из-под корней пня, на котором сидел Давид, вылез небольшого роста сердитый и ворчливый старик весьма странного вида. Его можно было бы принять за оживший гриб, но вряд ли грибы умеют так матюкаться. Он костерил друзей, собравшихся у огня, отборной руганью. Даже несмотря на колдовство икринок и зов крови, Олекша не разобрал и половины из того, что кричал этот полуметровый старичок.
– Ну прости ты нас. Мы люди путные. Не от лени праздной тут костер развели. И не из-за прихоти самодурной. Дело у нас тут от речного царя к лешему. Не серчай ты за огонь, мы люди пустынные, к жару привыкшие. Озябли малость вот и решили согреться. – попытался объяснить Давид.
Старичок не унимался, но тон уменьшил.
– Чего за дело-то у вас к лешему? Нету у него деньжат, да и отродясь не было. Проваливайте подобру-поздорову, покуда стаю волчью не кликнул.
Ульфрик перекинул через плечо ремни портупеи и приладил подарок купца с левой стороны. Он пару раз обнажил булат клинка и, явно оставшись довольным, уставился на коротышку.
– Зови, коли успеешь. Сказано же тебе, дело у нас к лешему.
Мужичок сделал глубокий вдох и вдруг начал стремительно расти, прямо на глазах увеличиваться в размерах. Кладенец молнией сверкнул в руках рыцаря. А палаш уткнулся острием в грудь лесного старца. Рост прекратился. Старик шумно выдохнул и вернулся к прежнему облику.
– Я Леший. Говорите, чего надобно, и проваливайте с моих земель.
Хаттаб протянул бересту.
Чем больше строчек прочитывал лесной дед, тем меньше становился. Дочитав до конца, он засиял от радости.
– А вы чего сразу-то не сказали, с чем пожаловали? Да и это, обувку-то поправьте, путь не близкий, ноги враз натрете.
Олекша с облегчением надел сапоги, как положено.
– Дак и вы, уважаемый, не представившись, ругаться начали. Это хорошо у Олекши ума хватило за палаш не сразу схватиться.
Дед бросил косой взгляд на эфес клинка.
– Тьма к свету не выведет. – Леший покачал головой. – А чары на металле этом, чернее безлунной облачной ночи в зимнюю пору. Настолько черные, что даже души демонов перед ним светочем горят. И как только не брезгуют такую пакость в руки брать? Фу.
Леший передернул плечами.
– Айдате, путь-то не близкий, а мне вотчину надолго оставлять нельзя.
Старик в странном колпаке двинулся в дремучую чащу. Затоптав и присыпав сырым грунтом головешки костра, люди двинулись за лесным духом. Солнышко ласкало кожу своим теплом. Причем именно ласкало, а не палило или жгло как в пустыне. В кустах щебетали птицы. Отряд шел и шел сквозь завалы бурелома, дебри лесной чаши, пока синь водной глади не засияла впереди. Белые березки расступились, обнажая пейзаж небывалой красы. Излучина полноводной речушки огибала небольшую возвышенность, поросшую молодой дубравой. Большая поляна, усыпанная огромными валунами. Травы уже начали свою гонку ввысь в борьбе за скупой солнечный свет. Почти в центре поляны – вытоптанный круг. И шалаш. А рядом – слегка покореженный, вытесанный из цельного ствола векового дерева идол Велеса. Чуть поодаль – несколько ульев с сердито жужжащими пчелами. У шалаша на веревках сушились небольшие пучки ароматных трав. Каменный очаг еще тлел, и небольшой котелок источал приятный запах мясной похлебки. Но самого хозяина видно не было.
– Тут его обитель. Долг исполнен.
Лесовик мотнул головой в сторону шалаша.
– К закату по-любому объявится, зуб даю.
И, не дожидаясь лишних вопросов, лесной старик трижды крутанулся на пятке левой ноги, хлопнул в ладоши и растворился в воздухе.
– Ну делать нечего. Надо располагаться и ждать, – по-хозяйски оглядывая местность, предложил Давид.
– Эх, – Хаттаб недовольно кряхтел. – Стар я стал для марш-бросков в таком темпе. У меня еще злато дэвов осталось. Надо лошадей купить, ну или мулов на худой конец.
* * *
Волхв помолчал немного, вороша посохом угли почти прогоревшего костра. Как будто совет держал с духами огня, а те отвечали ему вспышками красных угольков. Наконец он повернулся к гостям и произнес:
– Проход на Калинов мост открывается за пещерой, укрытой Белгорючь-камнем Алатырь, что на острове Буян, посреди моря Штормов. Отыскать этот остров – дело не простое. Но беда не в этом и не в том, что охраняют камень кикиморы и вурдалаки. И даже не в том, что печать запорную отворить сможет лишь цветок папоротника. И уж не в том, что стережет цветок этот страж, вернее которого не сыскать, – слуга Семаргла, птица с огненными крылами и стальными перьями. Да помимо прочего все бесы преисподней за этим цветом охотятся. И не в том, что человеку с грязной душой не сорвать цветка. Беда в том, что нет живой душе возврата с той тропы в мир яви, коли сердце не связано невидимой нитью истинной и чистой любви. А всякий не вышедший лишь стражу моста, и без того несметную, усилит.
Волхв замолчал, продолжая шерудить посохом в красных угольках костра.
Олекша развернулся к Хаттабу:
– Так, а как же Темный вернется?
Магистр тяжело вздохнул и ответил:
– Для него этот путь – в одну сторону, но ослепленный сверканием злата и алчностью, он давно уже кукла, лишенная собственной воли.
– Ну а жар-цвет-то он как добудет?
– Демоны принесут ему его на блюдце.
Ученик звездочета подсел на бревно к волхву.
– Скажите, уважаемый, так цветков много?
– Цветущий папоротник можно найти там, где рассталась с жизнью прекрасная девица от неразделенной любви. Предания гласят, что из слез девушки рождается чистейший родник, а волосы девушки превращаются в заросли разрыв-травы, в которой и цветет жар-цвет. А тут, в верховьях Итиля, родников без числа.
– Как же много слез пролилось на вашей земле, отец.
– На нашей! – рявкнул седой волхв и уставился на Олекшу лютым взглядом.
У юноши от этого взгляда аж внутри похолодело, казалось, что старец проник во все, даже самые сокровенные уголки души. Олекша вздрогнул, но глаз не отвел.
– На нашей, сынок. Много горя повидала наша земля, – голос волхва стал отечески теплым, а в глазах появились слезы. – Тебе тоже доля нелегкая выпала, ты хоть и одет, как басурманин, и языком глаголешь иноземным, но душа твоя – от сего поля колос. И кровь твоя этим небом сильна. Твоя земля это. Запомни это, сынок. И дух в тебе наш, и силушка землицы нашей, слезами матерей и кровью предков обильно политой. А примешь ли ты силушку эту али нет, только от тебя самого зависимость имеет. На чувства свои полагаться ты должен. Душе доверять да сердце свое слушать. Тогда ты что угодно сдюжить сможешь.
– А цветет жар-цвет только в ночь летнего солнцестояния?
– Ивана Купала. Славяне так пору сию величают. В эту ночь силы магические в наш мир проникают, духи разные. Только не все они добрые. И до третьих петухов могущество их велико.
– Так сейчас май месяц на дворе. Сколько жизней невинных этот душегуб погубит да в каирн заточит?
– Есть один способ раздобыть цветок разрыв-травы. Вы с этим белобрысым, – волхв указал на Ульфрика, – в город езжайте, привезите мне дюжину железных гвоздей и один ржавый да гнутый. А мы с Олекшей к ручью прогуляемся, черепах поищем. Тут в деревне ярмарка по четвергам. Как раз к утру поспеете, ежели мешкать не будете.
Рыцарь хотел было что-то возразить, но Хаттаб ибн Рахим улыбнулся волхву и подтолкнул Ульфрика к повозке.
– Пойдемте, сир, дело важное, поспешать надо, да и этим двоим есть о чем поболтать с глазу на глаз.
