Двое ребятишек, сестра и брат, Эд и Мия, бежали с радостными криками, не замечая ничего вокруг, они так торопились на недавно открывшуюся ярмарку, ведь именно сегодня в их город приехал цирк и Эд, не дождавшись родителей, взял с собой сестру, бегом направился туда. Сегодня особенный для него день – день его рождения, мальчику уже исполнилось десять, и он чувствовал себя очень взрослым, в отличии от его сестры, которая была младше лишь на год, но не торопилась взрослеть, ей так хотелось подольше насладиться прекрасными минутами детства. Ярмарка встретила их грохотом музыки, вспышками неоновых гирлянд, запахами сахарной ваты и жареных орешков. Всё вокруг дышало движением: огни, аттракционы, толпы людей. Мир казался огромным, но в то же время – только их. Мие так хотелось покататься на машинках, а Эду пострелять в тире, оба не пришли к согласию, но разделяться не собирались, вдруг потеряются и все, пиши пропало, никогда не найдут друг друга, решили по одному разу и в тот аттракцион, и в тот, а кульминацией развлечения перед представлением станет колесо обозрения, где они смогут увидеть, практически, весь их небольшой городок красиво зажжённый ночными фонарями. Стрельба в тире, Эд целился и промахивался, но не сдавался, пока наконец не выбил приз – нелепый, но очаровательный брелок. Он тут же оказался на рюкзаке сестры. Потом – автодром, грохот машинок, картонные пешеходы, визг тормозов и заливистый смех. Они держались вместе. Даже если не могли договориться, разделяться не хотели. Колесо обозрения закрутило их медленно, плавно поднимая ввысь. Сверху город был как игрушечный, зажжённый мириадами огоньков, будто кто-то рассыпал звёзды по улицам. Мороженое таяло в руках, на губах оставалась сладость. А потом – шатёр. Очередь выстраивалась длинной змейкой. Под куполом ждало представление. У входа стоял мужчина в цилиндре. Его улыбка была широкой, будто нарисованной. Некоторым он дарил шарики. Один из них достался Мие – ярко-красный, как спелая вишня. Она зажала его в ладонях, как нечто бесценное. Внутри – тьма, вспышки прожекторов, аплодисменты. На арену выходили артисты: жонглёры, акробаты, клоуны. Ритм нарастал, события мелькали, как в калейдоскопе. Слишком быстро, слишком ярко. Шарики лопались, дети смеялись. Почти все. В какой-то момент Эда вышел на сцену как доброволец для помощи в фокусе. Его маленькая фигура затерялась в свете. Он получил блестящую наклейку как подарок – две театральные маски, весёлая и грустная – и вишнёвую конфету. Она оказалась неожиданно густой и безвкусной. Представление прервал антракт. Толпа шумно поднялась с мест, зашевелилась, задышала. Мия ущипнула брата за плечо, её глаза заблестели жалобно, мальчик сразу понимал в чем дело, одного лишь взгляда сестры хватало, чтобы прочитать ее просьбы. Он вздохнул, как взрослый, и, слегка раздражённо, повёл её к стоящим в стороне от ярмарки кабинкам туалета. Металлические двери скрипели, бетон под ногами отдавало холодом, а резкий запах химии щипал в носу. Эд терпеливо стоял в сторонке, переминаясь с ноги на ногу, глядя по сторонам. Мия вышла – снова улыбающаяся, снова беззаботная – и они быстрым шагом направились обратно к шатру. Но в округе что-то изменилось, только была ясная и тёплая летняя ночь как вдруг откуда-то появился туман, он выползал из-за деревьев, из-под сцены, как если бы сам парк выдыхал его изнутри, мир, в котором они смеялись всего пару минут назад, внезапно потускнел. Веселье – исчезло. Вместо него осталась сухая, ржавая тишина. Колесо обозрения больше не сияло – его кабины висели, будто сломанные игрушки, а железные балки покрылись коркой рыжего налёта. Скрип металла раздавался от каждого движения – жалобный, древний. Аттракционы стояли покинутые, облупленные. Столы с угощениями – провалившиеся, заваленные паутиной, будто из заброшенного сна. Шаги их стали осторожнее. Они шли через покинутый праздник, будто пробирались сквозь чужую память. Внутри шатра света не было. Ни музыки, ни голосов, только мрак, тянущийся к ним. Ткань шатра висела тяжело, словно впитав в себя целый век. Мия судорожно сжала его руку. Она боялась – по-настоящему. И Эд это чувствовал. Он сам едва держался.
– Пойдём домой, – прошептала она.
Он кивнул. Всё внутри него кричало об одном – уходить. Они уже повернулись, уже сделали шаг как вдруг. Из глубины шатра донёсся шёпот. Голос – не глухой, не жуткий, но зовущий. Как будто знал их имена. Как будто ждал. Эд остановился. Обернулся. Из тьмы показалась рука. Длинная, бледная, скользящая по воздуху, как у марионетки. Она махнула им – приглашающе. Мальчик почувствовал, как всё сжимается в груди. Он резко обернулся к сестре и закрыл ей глаза ладонью. Когда он снова взглянул туда – фигура стала явной. Из глубины шатра вышел мужчина. Высокий, костлявый, в поношенном цилиндре. Он отряхивал с себя пыль, его рот растянулся в широкой, неестественной улыбке. Кожа – бледная, почти прозрачная. Глаза – стеклянные, лишённые жизни. Он узнал его. Тот самый, что дарил Мие шарик. Но теперь он был другим. Одежда – рваная, будто пережившая пожар. Волосы – спутаны, как сухая солома. И – круглый, сине-чёрный след на шее.
– Чего вы не отзываетесь? – голос раздался неожиданно, сзади.
Оба ребёнка вздрогнули. Эд резко обернулся, заслоняя собой сестру. Мужчина в цилиндре стоял в двух шагах – слишком близко. От его взгляда веяло чем-то странным, слишком внимательным, слишком тяжёлым. Мия отпрянула и тихо всхлипнула, слёзы навернулись сами собой – она чувствовала себя пойманной, как мотылёк в банке.
– Стой, стой! Не плачь! – Мужчина растерянно поднял ладони. – Я тебя сильно напугал? Простите. Правда, я не хотел.
Слова звучали мягко, почти умоляюще, но Эд не отвечал. Он прижимал Мию к себе, поглаживая её по плечу. Он чувствовал, как она дрожит, и сам с трудом сдерживал своё сердцебиение. А незнакомец всё стоял, словно застывший. И вдруг он снял цилиндр. Аккуратно опустил туда руку и извлёк маленький цветок – хрупкий, как бумага, с едва заметным свечением. Он протянул его девочке.
– Держи. Для тебя.
Мия, всхлипывая, взяла цветок. Он был живой. Настоящий. Настолько яркий и тёплый, что казался выбившимся из другого мира – не отсюда. Её дыхание чуть выровнялось, она уставилась на цветок и прошептала:
– Вы… фокусник?
– Можно и так сказать, – мужчина кивнул, глядя ей прямо в глаза. – Мы ведь уже встречались. Помнишь?
Мия вскинула взгляд.
– Вы… это Вы! Тот, что дал мне шарик. Его потом лопнули…
– Жаль. Но главное – ты помнишь. Это хорошо. А теперь, – его голос стал ниже, серьёзнее, – Времени почти не осталось. Следуйте за мной. Быстро.
Он повернулся и направился к шатру, шаг уверенный, стремительный, как будто он уже знал, что будет дальше. Но дети не двинулись с места. Эд снова почувствовал тот самый холодок по спине. Что-то было не так. Внутри всё протестовало – идти за этим человеком нельзя.
– Мы пожалуй, пойдём, – произнёс Эд, стараясь говорить спокойно. – Нас дома ждут родители.
Мужчина резко остановился, обернулся. Его лицо будто заострилось в тенях, губы сжались. Дети отходили от него все дальше и дальше.
– Что в словах «там опасно» вам непонятно? Вернитесь!
Голос больше не был мягким. Он звучал, как приказ. А за спиной – всё ещё зияла темнота шатра, теперь совсем непохожая на ту, из которой дети когда-то с восторгом наблюдали за цирковым представлением. Они уже не слушали его – слова тонули в тумане. Эд и Мия, взявшись за руки, нырнули в белую пелену, словно надеялись, что за ней найдётся выход. Но выхода не было. Вместо привычных тропинок – пустота. Глухая, вязкая, затягивающая. Всё будто исчезло: небо, деревья, даже запахи. Только туман. Под ногами хрустела гравийная пыль, а сердце стучало так громко, что казалось, вот-вот вырвется. С каждой секундой становилось всё страшнее – воздух холодел, шаги глушились. Кто-то рычал где-то сбоку. С другой стороны – лёгкие, торопливые шаги, как будто кто-то маленький крался за ними. Мия крепче сжала руку брата. Она дрожала. Эд стиснул зубы и потащил её вперёд, как бы страшно ни было. Шли почти наугад, только бы не стоять на месте. Вскоре из тумана начали проступать силуэты. Сначала едва заметные, тени, отбрасываемые невидимым светом, а потом всё ближе, ближе. Они окружали. Шаги детей ускорились. Паника нарастала. Тени начали двигаться быстрее. Один из силуэтов взвыл – дикий, хриплый звук рассёк тишину, и дети побежали. Сердце билось сильнее. И вдруг – удар. Из тумана метнулась одна из теней, схватила девочку, что-то тёмное обвило Мию и вонзилось зубами в её руку. Она закричала – пронзительно, жалобно, как животное в западне. Эд кинулся к ней, бросился на помощь, но сам тут же оказался окружён. Тени тянулись к нему, готовые разорвать. И вдруг – тишина. Один за другим силуэты начали осыпаться, как песок. Исчезать, развеиваться прахом, будто их никогда не было. Последней распалась та, что терзала Мию. Из клубящейся пелены вышел мужчина, с уставшим и хмурым лицом. В руках он держал цилиндр, словно это было оружие. Эд посмотрел на него с отчаянной надеждой, не в силах вымолвить ни слова. Его глаза мигом наполнились слезами. Он упал на колени рядом с сестрой. Та дрожала, её кожа стала бледной, а рука – будто рассыпалась у него на глазах. Фокусник не сказал ни слова. Он достал тот самый цветок, что подарил Мие, и оторвал два лепестка. Те словно ожили, закрутились и мягко обвили её пострадавшую руку, превращаясь в тонкий бинт.