Амилия Ли
Под куполом цирка
– Благодарю тебя, милая. Не бойся. Я не причиню вам зла. Как тебя зовут?
– Мия.
– Очень приятно, Мия. Я Диана, ты можешь звать меня Ди. А какое у тебя прелестное платье. Ты сама его сшила?
– Нет, мама подарила.
– У твоей мамы отличный вкус. – Она взглянула на мальчика. – А твой друг не хочет со мной познакомиться?
Эд выглянул из-за плеча Адама. Его лицо было хмурым, взгляд – напряжённым. Голос дрогнул, когда он наконец пробормотал:
– Здравствуйте.
– Это мой брат, – неловко подметила Мия.
Ди кивнула – не обиделась, наоборот, даже улыбнулась шире. В глазах её мелькнуло что-то мягкое, почти нежное. Но дети всё равно держались настороженно. Вдруг выражение лица Ди изменилось. Она внимательно посмотрела Эда. Над его губами все ещё была засохшая кровь.
– О боже…ты поранился! – Ди нахмурилась. – Пойдём, я помогу.
Эд подошёл медленно, будто преодолевая невидимую преграду. Он встал рядом, настороженный, но уже не такой испуганный, как прежде. Ди тепло улыбнулась, её глаза вспыхнули радостью. Она снова направилась к озеру, набрала воды в ладони, принесла – и протянула мальчику.
– Пей, – сказала просто.
Эд колебался, потом сделал глоток. Вода была удивительно тёплой, словно хранила в себе лето. В теле разлилось спокойствие, как будто кто-то вымыл страх изнутри, оставив только лёгкость. Он моргнул, удивлённый – и впервые за долгое время немного расслабился. Ди взяла Мию за руку и мягко усадила её перед старинным туалетным столиком. В руках у неё появился старинный гребень – с жемчужинами, потемневшими от времени, но всё ещё красивыми. Она медленно начала расчёсывать волосы девочки, распутывая тонкие пряди.
– Совсем запутались, – прошептала. – Сейчас мы это исправим. Ты должна быть опрятной, принцесса.
Из-за их спины послышалось тихое:
– Кхм… Ди, прости…
Она не обернулась.
– Почему ребёнок ранен, Адам?
– Я…
– У тебя нет ответа, да?
– Не думаю, что ты хотела бы его знать. Нам нужно идти дальше. Понимаешь?
– Нет, – отрезала она.
– Что значит "нет"?
– Это и значит "нет". Вы не пойдёте дальше. Дети останутся здесь. Со мной. Они отдохнут, наберутся сил, а потом, может быть, я решу, что с вами делать.
– Но…
– Никаких "но", – сказала она и медленно обернулась. – Сядь за стол.
Адам не стал даже спорить. Он просто недовольно опустился на стул, жестом подозвав Эда. Мальчик неуверенно сел рядом, всё ещё украдкой поглядывая на Ди. Как только прядь волос Мии легла на плечо – расчёсанная, блестящая, Ди отложила гребень и плавно пересела за стол. Там уже стоял чайный сервиз – словно появился из воздуха. Тонкие чашки с трещинами, покрытые тёмными пятнами, как будто их не мыли с прошлого века. Белый фарфор потускнел, но в этом был свой странный, потусторонний шарм. Ди медленно разливала чай, её движения были безупречно плавными, почти церемониальными. Она отпила, не сводя глаз с Адама. В комнате повисло неловкое молчание. Мия, слегка улыбаясь, держала чашку в обеих руках, Эд настороженно косился на хозяйку, но молчал. Адам не смотрел ни на кого. Его пальцы монотонно постукивали по столу. Иногда он бросал мимолётный взгляд на стены – где тускло виднелись старые цирковые плакаты и выцветшая фотография.
– Ты всё ещё их хранишь? – тихо спросил он.
– Храню. Для памяти.
Глаза Ди поднялись вверх – к тусклым лицам на выцветших плакатах. Пыль осела на глянце, но лица всё так же смотрели в пустоту, и в каждом из них был, застыв крик, смех или слёзы. Некоторые из этих воспоминаний были тёплыми, словно луч солнца в пыльном окне. Но большинство – как осколки стекла под кожей. Ди допила последний глоток чая и с лёгким звоном поставила чашку на блюдце. В её лице не дрогнуло ни единой мышцы – только решимость.
– Я иду с вами, – сказала она.
– Что? Нет! – Адам вскинул брови, удивлён и сбит с толку.
– Это не обсуждается, – твёрдо отрезала Ди. – Я иду с вами. И точка.
– С какой стати вообще?
– С той, что ты привёл ко мне детей, израненных и испуганных. Где гарантия, что ты не заведёшь их в гибель? Я помогу вам пройти озеро. А дальше – посмотрим.
Адам хотел что-то возразить, но слова увязли в горле. Он знал: спорить с ней бесполезно. Ди уже встала. Подошла к краю воды – и озеро отозвалось: бурля, будто живое, его поверхность начала вздрагивать, как кожа.
– Идём, – сказала она, не оборачиваясь.
Дети и фокусник нехотя поднялись из-за стола. Когда подошли ближе к воде, Эд замер. Его лицо побледнело. Он судорожно вцепился в руку сестры. Мия посмотрела на него – в её глазах был страх, но и решимость.
– Я не отпущу тебя, – прошептала она. – Обещаю.
Эд кивнул, но пальцы его дрожали. Он не умел плавать. Даже когда отец пытался учить – ничего не вышло. Он чуть не утонул тогда. С тех пор озеро для него было бездной. Ди шагнула первой. Её тело почти беззвучно исчезло под гладью, как будто её звала сама вода. Адам взял Мию за руку и повёл за собой, озеро поглотило их медленно, как тень, затягивая под толщу, где начинался иной мир. Внизу, под поверхностью, всё было иным: зеленовато-мутный свет, мерцающие водоросли, словно шевелящиеся пальцы, и тишина. Где-то в глубине, полузасыпанная песком и торфом, лежала старая ржавая машина. Одинокая. Нереальная. Будто она упала сюда из другого времени или сна. Эд плыл с трудом, перебирая ногами, будто во сне. Он тянулся к сестре, к Адаму – но вода была вязкой, тянущей, холодной. Адам попытался помочь, поднырнул сзади – и тут это случилось. Что-то резко схватило его за лодыжку. Он дёрнулся – но водоросли обвили и вторую ногу. Затем – грудь. Он не мог вырваться. Ловушка. Мия по ошибке отпустила брата, бросаясь к фокуснику. Эд, оставшись один, забил ногами, но тут же почувствовал, как водоросли схватили его. Сначала щиколотки. Потом бёдра. Потом темнота. Он закричал – в пузырях. Его тело потянуло вниз. Песок открыл пасть и засосал мальчика, будто его никогда и не было. Ди попыталась поднырнуть к Адаму, но не успела. Водоросли вырвали фокусника из её поля зрения, утянули и его – без шанса. Мия отчаянно работая руками, пытаясь плыть, отбиваться, сопротивляться. Но растения были живыми. Они обвивали, тянули, хватали. Ди пыталась прорваться к девочке, но вскоре почувствовала, как и её обвивают гибкие стебли. Озеро не прощало чужаков.
***
– Мальчик? Эй, мальчик, ты в порядке?
Женский голос пробивался сквозь туман, отрывистый и дрожащий.
– Может, вызвать скорую?
Эд с трудом открыл глаза. Он лежал на влажной траве, прохладной и колкой, будто земля сама пыталась его удержать. Над ним – силуэт женщины, размытый, как старое фото в дождливый день. Всё вокруг было неясным, будто затянутым дымкой сна. Он медленно поднялся, шатаясь, прижав руку к виску – голова звенела, но боли почти не было. Не было и воспоминаний. Место казалось чужим, ненастоящим. Парк. Обычный городской парк, с мокрой землёй, скамейками, с людьми – слишком обычными. Кто-то гулял с собакой. Двое целовались под деревом. Ребёнок в коляске плакал. Но всё это будто происходило за стеклом – движения замедленные, звуки приглушённые, лица пустые. Женщина присела рядом, глядя на него с тревогой. Протянула пластиковую бутылку с водой, но он лишь покачал головой.
– Где твои родители? Хочешь, я позвоню в полицию?
– Спасибо, не нужно…
Она слегка нахмурилась.
– Ты помнишь, где живёшь?
Он кивнул, хотя не был уверен. Всё внутри было смутным, зыбким.
– Мой дом… он где-то рядом. Я сам дойду. Спасибо Вам.
– Смотри по сторонам, хорошо?
– Обязательно…
Он встал и пошёл прочь, словно ведомый кем-то или чем-то. Ноги шагали сами. Справа в коляске истерично кричал младенец, мать качала его слишком быстро, словно в панике. Впереди играли дети. Один из них на мгновение поднял глаза – и Эд вздрогнул: лицо было пустым, как у куклы. А потом он увидел его – свой дом. Окна светились, из приоткрытой двери доносилась музыка, весёлая, тёплая. Эд побежал, сердце забилось быстрее – вот оно, спасение, знакомое, настоящее. Он не заметил, как ступил на дорогу. Не услышал гудка. Только свет – ослепительный, белый, как вспышка молнии. Темнота.
***
Глухой щелчок. Над головой вспыхнул мертвенно-белый свет. Лампа моргнула, как будто не до конца решилась, стоит ли ей освещать происходящее, и всё же загорелась, заливая помещение дрожащим, стерильным сиянием. Стены – облупленные, серые, дышали больничным холодом. Пахло железом, хлоркой и чем-то затхлым, тревожным, как будто сама комната давно устала от скорби, которой была пропитана. Посередине сидел мужчина. Он был почти неподвижен. Пальцы его были сцеплены в замок, ногти врезались в кожу ладоней. Взгляд – расфокусирован, уставлен в одну точку, где-то между настоящим и чем-то за гранью. В этой позе он находился уже долго, не замечая, как время растворяется в гулах вентиляции. Наконец дверь открылась. На пороге появился врач. Мужчина с усталым лицом, глубоко запавшими глазами, будто каждый приговор, который он произнёс за свою жизнь, оставлял на его коже незаживающий след. Он шагнул внутрь и остановился.
– Вы… Адам Холл? – голос его был тусклым, как бумажная пыль.
Адам медленно поднял голову.
– Я… да.
Пауза. Доктор сглотнул. Он пытался подобрать слова, но они, казалось, застревали у него в горле, как рыбьи кости.
– Мы сожалеем. Роды прошли тяжело. У неё началось массивное кровотечение. Мы сделали всё возможное. Ребёнка удалось спасти. Но мать… – он опустил глаза. – Нам очень жаль.
В комнате будто сгустился воздух. Стены стали ближе. Время остановилось.
– Что? – Адам выдохнул еле слышно. Его губы дрожали, как будто пытались выговорить что-то ещё, но голос предал его.