Анастасия Голикова
Хуадад-Сьюрэс
Гильбо сделал шаг по направлению к двери, но остановился, так как следователь не пошел за ним. Он испепелял взглядом минью. Та, размахивая веером перед лицом дочери, ответила на его взгляд невозмутимой улыбкой.
– Разумеется, если любезный старший следователь соизволит оставить женщин с их горем, а не решит разрывать их несчастные сердца вопросами, которые сочтет безотлагательными.
Когда Бенэрикту было десять, ему довелось видеть колодезного червя, выросшего, как тому водится, в заброшенном колодце. Он помнил эти покрытые прозрачной слизью коричневые кольца толщиной с бедро взрослого мужчины; помнил торчащие вверх и вниз из зауженной пасти зубы-иглы; помнил красные глаза, казавшиеся мертвыми еще до того, как червя разрубили на куски и он перестал извиваться; помнил невыносимый смрад и пар, поднимавшийся над обрубками. Сейчас ему подумалось, что он не встречал человека, который был бы так похож на колодезного червя, как нависшая над несчастной женщиной Ланна.
– Да будут Боги благосклонны к вам. – Он поклонился и последовал за явно нервничающим слугой.
Внутренний двор оказался обширным и пустынным, как и весь дом. Газон, по нынешней моде, был несколько запущен, а из декоративных растений была только живая изгородь, из которой то в одном, то в другом месте торчали неаккуратные ветки. Посередине между домом и открывающейся в проулок калиткой было разложено одеяло, на котором полным ходом шло чаепитие, устроенное девочкой лет пяти-шести для двух кукол, деревянного солдата и престарелой няни. Увидев мужчину, пожилая женщина и девочка вскочили и присели с поклоном, поддерживая юбки. Следователь, не останавливаясь, ответил кивком. Ему не терпелось покинуть дом и ознакомиться с тайным посланием убивающейся по мужу супруги.
Несмотря на правила приличия, диктующие, что девушке положено прятать глаза для подчеркивания собственной скромности, одной из главных женских добродетелей, девочка – Юфемин, если Бенэрикт правильно запомнил, – с любопытством разглядывала его. Она была симпатичной и милой, как все дети, и еще сложно было сказать, расцветет ли она в дорогую орхидею или ей будет свойственна скромная красота полевого цветка. Но глаза. Юфемин не просто унаследовала глубокую синеву глаз матери, но и имела огромный миндалевидный разрез глаз бабки, из-за чего глаза казались поистине бездонными.
Оставив будущую красавицу за спиной, следователь чувствовал некоторую неловкость за собственные мысли. Слуга открыл калитку и поклонился, пожелав Бенэрикту всех благ.
– Моя лошадь, – напомнил выдворяемый гость.
Лицо Гильбо передернулось, но он с собой справился. План дома был таковым, что слуга не мог провести кобылу через эту часть двора. А чтобы подвести ее сюда с улицы, ему все равно придется вести животное, имеющее служебное седло и номер, перед главным фасадом. Конечно, никто из «любопытных соседей» не станет вглядываться, какую лошадь ведет под узды слуга, но этого будет достаточно определенной даме, чтобы обвинить его в бесчувствии и формальном отношении к своим господам и своим обязанностям. И Гильбо, и Бенэрикт прекрасно понимали, что ловушка была поставлена безупречно.
Бросив на следователя полный отчаяния и мольбы взгляд, Гильбо попросил его подождать и поплелся в сторону дома. Бенэрикт ответил ему лишь молчаливым сочувствием. Поняв, что они остались с незнакомым мужчиной одни, няня предложила девочке войти в дом, но та отказалась. Тогда пожилая женщина строго велела малышке покинуть двор. На что Юфемин разразилась громкой и весьма разумной тирадой о том, почему она не может так поступить.
А дело было в том, что мин Сухоплюй пролил чай на платье миньи Ласточки и не собирался извиняться, утверждая, что она сама это сделала и клевещет на него, чтобы опорочить в глазах дочери Правителя дэминьи Гарсэлин, так как ревнует его к ней. Ласточка-мио действительно ревновала его к особе более знатной, но никаких подобных подлостей не делала, так как была женщиной высоких принципов, – в этом Юфемин была уверена, так же, как и в том, что это Сухоплюй облил ее чаем, пусть и ненароком, но ни за что не хотел признаваться в собственной неуклюжести при столь знатной гостье. Хотя о том, что у него все валится из рук, весь город знал. И как же девочка может уйти, оставив эту компанию до разрешения конфликта? Какая же она будет хозяйка после этого?
Речи Юфемин подняли настроение следователю, ему понравились как ее суждения, так и крайне забавное имя мина Сухоплюя, видимо названного так в честь вытянутых в трубочку губ довольно старой игрушки. Чем кончилось это неприятное происшествие на чаепитии, Бенэрикт не узнал, так как ему с улицы подвели лошадь.
Прозванная Снежной за светло-серую окраску кобыла сливалась цветом с лицом слуги. Не желая ограничиться только молчаливым сочувствием, следователь оставил в ладони Гильбо несколько монет, но тот был так подавлен, что даже не смог поблагодарить. Ведя Снежную под узды, следователь, проулками пройдя два квартала, достал рамку, дабы ознакомиться с тайным посланием несчастной Гаэллы.
Бумага явно писалась в спешке и отнюдь не в холодном рассудке, во многих местах чернила растеклись от слез. В подавляющей части послания в бессмысленно длинных речах, вроде «я понимаю, что связала свою судьбу с этим человеком помимо ее воли» или «гнев может застилать глаза даже самому добрейшему сердцу», женщина оправдывала мать и извинялась перед следователем за то, что она могла его обидеть.
Из того, что было сказано по делу, следователь вынес печальный факт: Вильян много играл. Карты, пари, Арена. Он никогда не проигрывался в пух, но бо́льшая часть его дохода оставалась в чужих карманах. Разумеется, для старой стервы все это были происки неудачных партнеров. По спутанным и многократно перечеркнутым словам Гаэллы Бенэрикт понял, что она винила в поведении мужа свою мать, так как считала, что Вильян видел в играх единственный способ быстрее разбогатеть и произвести на гадюку должное впечатление.
Но следователь работал не первый день. Он знал, что игрок – это склад человека, а повод нужен ему, лишь чтобы оправдываться, иначе он бы играл просто так. Возможно, минья и была в чем-то права, говоря о не лучшем выборе своей дочери. Спрятав дорогую рамку за пазуху, а письмо в карман брюк, Бенэрикт задумчиво оглядел улицу, где до сих пор в некоторых углах валялись брошенные после праздника цветочные венки.
Быстро собравшись с мыслями и прикинув, что если он поторопится, то успеет к самому разгару веселья, следователь развернулся, намереваясь вскочить в седло, но тут в него влетел какой-то тип. Бенэрикт среагировал быстро: с силой оттолкнул человека от себя, едва лишь приметив на том негосподский наряд. Слуга закона даже не усомнился, что его попытался обработать вкрай оборзевший карманник, сорвавшийся при виде дорого украшенной рамки.
От тычка мужчина пошатнулся и, не удержав равновесия, начал опрокидываться, чем сразу в глазах Бенэрикта превратился из ловкого вора в человека, который еще не вполне отошел от какой-нибудь вчерашней попойки. Новому варианту также поспособствовала запоздалая в стремительных событиях мысль, что ни один, даже самый отмороженный, карманник не станет цеплять следователя.
– Глаза раскрой… – рыкнул Бенэрикт, схватив мужчину за рукав и придав ему устойчивое положение. При рассмотрении тот оказался совершенно невзрачным типом: в потрепанном тонком кафтанчике, со светло-рыжими кудряшками, торчащими клочками между залысинами на высоком лбу, с ничего не понимающими серыми глазами, широко распахнутыми по ту сторону невероятно толстых стекол очков. Было в нем что-то настолько несчастное и жалкое, что следователь закончил свою фразу словом «любезный», а не тем, каким изначально собирался.
Вскочив в седло и пришпорив Снежную, Бенэрикт выкинул из головы это маленькое происшествие, вернувшись в мыслях к своему делу. Если где и стоило начинать искать пропавшего любителя ставок, так это на Арене.
3
Покинув Хуадад-Сьюрэс через восточные ворота и проехав около двух верст по Столичному тракту, следователь повернул направо на первую же немощеную, но добротно объезженную дорогу и какое-то время держал путь вдоль небольших почти деревенских домишек, жмущихся к городу с внешней стороны стены.
Арена находилась на пустыре между застроенной окраиной и небольшим леском и бо́льшую часть времени представляла собой круг вытоптанной травы радиусом локтей тридцать, огороженный высокими кольями. Но восемь-десять раз в месяц это место оживало. Как и сегодня.
Бенэрикт знал, что до начала боя еще четверть часа, но по шуму, крикам и гоготу можно было решить, что схватка приближается к кровавой развязке. Дальше всего от Арены на коновязи теснились с пару десятков лошадей, нервно перетаптывающихся и испуганно поглядывающих на эпицентр мероприятия. Вокруг Арены расположился пяток экипажей, их владельцы стояли на козлах или даже забирались на крыши, чтобы лучше видеть и при этом чувствовать себя в безопасности в отличие от большинства, которые будут пихать друг друга и заглядывать между кольями. Говоря откровенно, деревяшки не толще плеча, стоящие на расстоянии ладони-полутора друг от друга, были так-себе защитой. К счастью, прецеденты случались редко: организаторы справлялись.
В упор к Арене, полностью вписываясь в специальные прорехи в ней, с противоположных сторон стояли две клетки. Весь скопившийся люд метался от одного хищника к другому, пытаясь предугадать исход поединка и сделать правильную ставку. Не отходя далеко от клеток, владельцы зверей с пеной у рта восхваляли своих питомцев.
На манер разносчиков и половых вокруг сновали юноши и девушки, предлагающие напитки, закуски и принимающие ставки. Детей отсюда гоняли, но, разумеется, не из-за каких-то этических соображений: просто мелкие проныры могли протиснуться за ограду, что закончилось бы плачевно.
Бенэрикт обернулся и, подняв голову, увидел на самых близких деревьях тройку ребятишек, которые тут же попытались спрятаться в листву от его взгляда. Следователь с усмешкой отвернулся. Сколько раз он сбегал с занятий, чтобы посмотреть на бой, сколько штанов порвал об эти стволы и сколько розог потом получал. И, как любой мальчишка, мечтал еще чуть-чуть вырасти и начать работать на Арене.
В одной из клеток, украшенной красными флажками, с остервенением грызла кость островная псина. Небольшая тупомордая голова сидела на мускулистой шее, покато переходящей в тело. Рыжий, почти красный жесткий мех на хребте становился черными или белыми иглами, между которыми спускались полосы такого же цвета. В короткой пасти прятались желтые страшные зубы, а челюсти были настолько мощными, что без особых хлопот могли бы перегрызть бедро лосю.
Рябой юноша сквозь толпу попытался ткнуть животное заостренной палкой, опасливо косясь на зазывалу-хозяина, поющего хвалу своей псине в другую сторону. Мгновенно заметив посторонний объект между прутьями, зверь развернулся, сотрясая всю клетку – толпа отпрянула, – и прижал палку здоровенной лапой. Навострив круглые, как у медведя, уши, псина смотрела, как незадачливый подросток безуспешно дернул свое оружие, но, услышав окрик хозяина, кинулся бежать. Разумеется, тварь не могла понять суть ситуации и уж тем более найти ее забавной, но она рассмеялась, ощерив клыки.
Этот странный звук очень походил на смех. Такой истеричный, нездоровый и злобный. Неудивительно, что с тех пор, как на материке появились эти твари, почему-то прозванные собаками, в искусстве Акхар стал изображаться не только разноглазым красным волком, но и островной псиной.
Обходя колья и игнорируя юнцов, предлагающих под разными предлогами забрать его деньги, следователь направился к другой клетке, продолжая высматривать хозяина Арены. Тот мог ходить и излучать величие где угодно.
В клетке с синими флажками, опустив голову, сидел, на первый взгляд, человек. Но лишь на первый взгляд. Скрестив ноги и руки, он забрался в бадью с грязной водой и не двигался. Глаза его были закрыты. Прямые черные волосы струящимся шелком блестели на солнце и достигали в длину по меньшей мере середины бедра. Точнее было сложно понять, так как они плавали на поверхности воды. Белая, словно его вываляли в муке, кожа пестрела шрамами со следами довольно аккуратных швов. Его хозяин явно хорошо о нем заботился.
– Знаете, почему их зовут эльфами? – обратился к следователю зазывала. У его клетки зевак было значительно меньше, чем у увенчанной красными вымпелами, но его это словно не волновало. Он стоял, опираясь боком о решетку и скрестив руки на груди, и встречал подходящих поглазеть ленивой самодовольной усмешкой. Что ж, такая подача интриговала.
Бенэрикт еще раз оглядел умиротворенное белое лицо и расслабленное жилистое тело. Эльфы, бесспорно, были самыми красивыми из недолюдей, если так можно сказать. Подобные вытянутые и острые черты могли бы принадлежать Богам, а при виде человека похожей внешности ты сразу понимал, что перед тобой аристократ из древнейшего рода, чья кровь не имеет изъянов и низкородных вкраплений.
– Потому что это созвучно с высшей речью, отголоском языка Богов? – предположил Бенэрикт, который раньше никогда не задумывался о названии недолюдей. – Где что-нибудь вроде «альво» или «эвло» переводится как, не знаю, «белый», «сияющий», «красивый»?
Зазывала со смехом хлопнул следователя по спине:
– Да потому что они сами себя так кличут! У ублюдков в языке сотня слов, поди, есть. Ох, мудрёно вы мыслите, господин следователь.
Эльф открыл глаза и поднял голову, обратившись к источнику звука. С этим его близкая к Богам красота ушла на задний план. В окружении пышных угольно-черных ресниц в миндалевидных разрезах находились сильно косящие молочно-белые глаза с вертикальными зрачками, словно подернутыми голубизной бельма. Их вид сразу наводил на мысли о рыбах, причем дохлых. На вынырнувшей из тени нижней трети лица, гладкой и не имеющей губ, вдруг возник рот: словно кто-то незримый рассек ножом кожу, раздвинувшуюся широким черным провалом. Хотя этого и не было видно, Бенэрикт знал, что внутри находятся острые треугольные зубы в два-три ряда.
– Он твой? – спросил следователь.
– Нет. Но искренне советую поставить на Алого.
«Почему Алый?» – хотел спросить Бенэрикт, продолжая рассматривать черно-белое создание, которое, в свою очередь, глядело на него с сосредоточенным равнодушием кошки, уставившейся в стену. Но зазывала перебил еще не слетевший с чужих губ вопрос:
– Он пойдет без какого-либо оружия. Двадцать к одному.
– С голыми руками против Лютого? – не поверил Бенэрикт.
– О, господин следователь – знаток? Приятно. Но, поверьте, Алый его одолеет.
Слуга закона резко повернулся к сморозившему редкостную чушь мужику, но увидел за ним локтях в двадцати искомую лысину, ярко блестевшую на солнце.
Сухой сгорбленный старик в дорогих одеждах, больше всего напоминающий хорька, ощерился золотыми зубами при виде приближающегося следователя. Два здоровенных молодца тут же стали поигрывать мышцами, не произведя, однако, никакого впечатления на Бенэрикта.
– Господин следователь? Какая неожиданность. Годом ошиблись? – спросил старик.
Он имел в виду, что бои долгое время были нелегальными, но теперь стали вполне разрешенным развлечением, когда в них запретили участвовать людям.
– Тебе пора придумать новую шутку, Иенан, – сухо ответил Бенэрикт.
– Надо говорить «Иенан-мио», – огрызнулся было один из охранников, но старик шикнул на него.
– Не обращай внимания, Би. Я же могу тебя так называть после всего, что между нами было? – Хозяин Арены хрипло рассмеялся. Но затем, взглянув на следователя, наигранно вздохнул: – Это же не визит вежливости? Хотя я бы на твоем месте остался посмотреть, как самому Лютому свернут шею.
– Мне от тебя кое-что нужно. – Бенэрикт проигнорировал возникшее мальчишеское желание защитить честь островного пса.
– Всем от меня что-то нужно. – Старик снова обнажил золотые зубы. – Дай угадаю, ищешь кого-то из моих должников? Ты же меня знаешь. Я взыскиваю только по строжайшей букве закона и все дела веду через банк.
– Я ищу человека, который часто бывал здесь.
– Ты хочешь попросить меня об одолжении? Даже не знаю, Би. А если мне потребуется ответная услуга? В прошлый раз у нас не очень хорошо получилось. – Иенан покачал головой.
– Как по мне, так мы отлично поладили.
– Я всего лишь просил вытащить из ямы своего человека…
– Парня, который избил женщину до полусмерти…
– Ну вспылил немного, молодой же. С каждым могло случиться.
– Я его выпустил, Иенан. Никаких доказательств и обвинений. Как ты и просил.
– На кой мне сдался силовик без ног?
– Понятия не имею, о чем ты.
– Ты ему колени раздробил, Би.
– Может, немного вспылил. С каждым могло случиться.
– Ну… – Иенан развел руками. – У тебя был выбор между безродной шлюхой и моей просьбой. Что ж, угрызения совести тебя явно не мучают. Не уверен, что у нас что-нибудь получится.
Девушка скончалась через несколько дней, несмотря на усилия лекарей. Если бы это произошло до того, как Бенэрикт отпустил сукиного сына, то коленями дело бы не ограничилось.
– Мне милее защищать безродных баб, чем брать за щеку у Паука.
– Следи-ка за языком. Не в своей ратуше. – Стремящийся выслужиться здоровяк выступил вперед, похлопывая по ладони дубинкой.
Бенэрикт положил руку на эфес шпаги и в тот же миг почувствовал взгляд в спину. Следователь обернулся и быстро нашел мужчину, который на голову возвышался над снующей толпой, разбивающейся вокруг него, как река о порог. На подбородке и нижней трети щек смуглая кожа была чистой, а на верхней части лица едва проглядывалась из-под вязи черных рисунков. Не сводя с Бенэрикта желтых глаз, он откусил яблоко, которое держал столь же черной от ритуальных татуировок рукой. Между ним и маланийцем было два десятка локтей, полных снующих людей, но бериец не сомневался, что удар настиг бы его раньше, чем он успел хотя бы замахнуться на мерзкого старика.
Бенэрикт поднял руки, а хозяин Арены рассмеялся:
– Интересный они народ, правда? Раз увидишь их в деле и сразу поймешь, почему они считают всех остальных пылью под ногами. К слову, о пыли. Би, или выметайся с моей земли, или наслаждайся шоу, что вот-вот начнется, но не докучай мне больше.
Следователь достал рамку и раскрыл ее перед носом Иенана:
– Я ищу человека по имени Вильян Коэл. Он бывал у тебя регулярно. И я напомню тебе, что помощь следствию – гражданский долг любого берийца, пусть даже выходца из Тередии. К тому же при сопротивлении расследованию я имею право забрать тебя и допросить в более благоприятных для меня условиях.
Здоровяки вновь заиграли мышцами, но Иенан ответил лишь приторно-сладкой улыбкой. Он прекрасно понимал всю несерьезность этой угрозы.
– Ну что вы, господин следователь. – Старик взял у него рамку и принялся разглядывать карточку, попутно взвешивая серебряную основу. – Я всеми силами готов служить правосудию, но, боюсь, не смогу сделать многого. Я не помню этого человека, да и обещать, что запомню столь серую внешность, не могу – годы не те. Но если я его увижу и вспомню, то обязательно сообщу вам или особам в мундирах.
Бенэрикт скрипнул зубами. Он уже начал жалеть, что не подыграл старику вначале.
– Я не верю ни единому твоему слову. Если ты не помнишь его в лицо, то хоть какие-то записи о постоянных клиентах у тебя быть должны. Заметки о людях, сорвавших куш, или, наоборот, о тех, кто брал у тебя в долг или исчерпал лимит доверия.
– Ты говоришь об очень интимной информации, которую можно использовать против благороднейших людей. А мне дорога моя репутация, поэтому таких записей я не веду вовсе, ибо никому нельзя доверять. – Он протянул следователю рамку, и в этот самый момент загудели трубы. – Хочешь, ошивайся здесь, сколь душе угодно, расспрашивай мальчишек, а я же, в свою очередь, выполню свое обещание и буду смотреть в оба. Заметь, я всеми силами выполняю свой гражданский долг и не вышвыриваю тебя, хоть ты мне и мерзок. А сейчас мне пора. Бой вот-вот начнется. Искренне советую посмотреть.
4
Бенэрикт постучал в дверь. Потом еще раз. Затем хорошенько пнул ногой. В темном доме послышалось движение. Спустя томительную минуту дверь приоткрылась где-то на ладонь, и в проеме возникла левая сторона заспанного мужчины в одной сорочке. Какое-то время он, щурясь, вглядывался в лицо незваного гостя, скудно освещенное растущей луной, но не признал в нем никого знакомого. Буркнув что-то невнятное, исполняющее роль просьбы подождать, разбуженный захлопнул дверь. Следователь усмехнулся: то, что хозяин дома, не разобравшись, кто перед ним, не раскрывал рта даже для вполне обоснованного требования назваться, многое говорило как о нем самом, так и о людях, с которыми ему приходилось общаться. Когда проем вновь раскрылся, в лицо Бенэрикту ударил свет, заставивший прищуриться после уличного сумрака. Торчащая половина мужчины провела подсвечником сверху вниз, оценивая пришельца целиком, но взгляд его был прикован к высокому воротнику со вставленной в него бляхой.
– Господин следователь? Что вы здесь делаете в такой час? – произнес разбуженный скорее удивленно, чем встревоженно.
– Я могу войти? – Слуга закона пропустил вопрос мимо ушей.
Мужчина в сорочке посторонился. Бегло окинув взглядом нескромное для дома в этой части города убранство, Бенэрикт перешел к делу:
– Мне нужны твои записи за последний месяц. Для начала.
– Какие, к Акхару, записи?! И почему это не может подождать до утра?! – воскликнул разбуженный, которого звали Фулкс Зачари. Следователь мог поклясться любым из Богов, что в этом выкрике было больше злости, чем должного недоумения. Хороший знак.
Смирив собеседника холодным взглядом, Бенэрикт пояснил:
– Я полдня сегодня ошивался на Арене. Наверно, впервые в жизни провел там столько времени после окончания боя. – Ему пришлось совершить над собой усилие, чтобы не сделать паузу в этом месте своей вкрадчивой речи: несмотря на весь профессионализм, его все еще обуревали эмоции. То, что эльф сотворил с островной псиной, просто в голове не укладывалось! Учитывая, что из оружия у него были лишь собственные клыки и когти, не идущие ни в какое сравнение с челюстями Лютого. К тому же видеть весьма человекоподобное существо, двигающееся настолько не по-человечески, всегда немного жутко. – Ловил мальчишек, – продолжал следователь, – опрашивал их. Те, кто не отнекивался, говорили лишь, что видели человека, которого я ищу. Но ничего более вспомнить не могли даже за монеты.
– Слушай!.. -те, господин следователь, – перебил Фулкс, – со всеми вопросами вам к Иенану-мио, но уж точно не ко мне и не в такое время.
– Боюсь, что записи хозяина Арены для меня под запретом, а обратись к нему кто другой с этим же вопросом, он все равно не ответит, понимая, что человек подослан мной. Однако, чтобы все результаты могли быть аккуратно вписаны в фолиант Иенана, кто-то должен сортировать любые заметки и отчеты мальчишек и приводить информацию в удобоваримый вид. Я очень много наблюдал сегодня за ребятней, любезный Фулкс.
– Даже если бы у меня и были какие-либо записи, то я не имел бы права их предоставлять без разрешения хозяина Арены. Это конфиденциальная информация.
Следователь усмехнулся:
– Поэтому я здесь именно сейчас. Он ничего не узнает.
– Ничем не могу помочь. Все записи хранятся только у хозяина Арены. Все промежуточные, как вы сказали, «заметки и отчеты», уничтожаются. Мы заботимся о том, чтобы никто не мог получить информацию о финансовом благополучии наших гостей во избежание ее использования в корыстных целях.
Недолго думая, Бенэрикт решил действовать грубее: он схватил хозяина дома за ворот сорочки и хорошенько прижал спиной к стене. Фулкс вскрикнул и выронил свечу. Комната погрузилась во тьму.
– Человек пропал. У него есть жена и дочь, которые места себе не находят. Не плохой в целом человек-то, – сквозь зубы начал Бенэрикт. Он прекрасно понимал, что если Вильяна убили за долги, взятые у Раулов, то искать виноватых нет нужды: на исполнителя выходить нет смысла, а на самого Паука – невозможно. Но, по крайней мере, он сможет сказать несчастной женщине, что эта глава в ее жизни дописана и нужно жить дальше. В глубине души он надеялся ничего не найти на этом поприще игр и ставок: тогда был шанс если и не обнаружить самого пропавшего живым, то хотя бы наказать виновных.
Ответом ему был скулеж под треск шелковой ткани:
– Порвешь же!
– О, это меньшая из твоих проблем сейчас.
– Ты больной! Хорек и тебя, и меня порешит, если узнает!
«Вот как? То есть тебя есть за что порешать. Слава Богам». – Бенэрикт с облегчением выдохнул. Записи существовали. У людей типа Фулкса всегда есть какие-то бумаги «на всякий случай», но следователь не был до конца уверен, когда направлялся к этому дому. Он просто не придумал ничего более полезного, что мог бы сделать посреди ночи. А времени с легкой руки Ланны-мио и так прошло слишком много.
Медленно поднимая служащего Арены за ворот, следователь вернулся к насмешливо-вкрадчивому тону:
– А ты, Фулкс, не дурак немного подзаработать, правда? Дать человеку время чуть-чуть оклематься, но не до конца, чтобы горечь еще чувствовалась, и попросить немного средств, которые помогут не растрепать о позорном проигрыше нервным близким или предприимчивым недругам. А просишь ты по-умному: прикидываешь доход, ориентируясь на сделанные ставки, и называешь более чем терпимую сумму. И никогда не угрожаешь второй раз, потому что загнанные в угол люди становятся опасны. Хех. Но к нам же все равно приходят, дурак ты самоуверенный, заявляют о шантаже.
– Что ты несе-е-е-ешь? Отпусти-и-и-и-и… – выл служащий Арены, вцепившись холодными пальцами в чужие руки и дрыгая ногами, которыми перестал доставать до пола.
– А знаешь что? Я, пожалуй, действительно уйду. Но на всякий случай расскажу Иенану, что кто-то из его людей позволяет себе такие вольности. Ведь это действительно нехорошо для имиджа Арены. А я очень люблю это место, несмотря на трения с Хорьком. Кстати, может, это и поможет нам наладить отношения. Надеюсь, у тебя и правда нет никаких спрятанных бумаг.
– Что здесь происходит? – раздался высокий голос откуда-то сверху.
Спустившись на одну ступень ведущей на второй этаж лестницы, стояла девчушка лет четырнадцати в халате поверх сорочки. Приподнимая подсвечник, она вглядывалась вниз.
Бенэрикт тут же отпустил Фулкса. Тот, с неожиданной прыткостью поднырнув под рукой следователя, сделал шаг по направлению к ступеням и рявкнул:
– В койку пошла, живо!
– Все в порядке? – Девочка выглядела испуганной.
– Я сказал: вернись в постель, – строго повторил хозяин дома.
Явно немного поколебавшись, девочка удалилась. Хлопнула дверь, и опять стало темно.
– В доме еще кто есть, кроме твоей дочери? – спросил Бенэрикт после паузы. Глаза вновь быстро привыкали к мраку, находя слабые отсветы луны из окна.
– Нет. И это моя жена.
Чувствуя, как кровь приливает к лицу, Бенэрикт уставился на примерно сорокалетнего собеседника. Были вещи в этом мире, которых он искренне не понимал. Хозяин дома истолковал направленный на него в темноте презрительный взгляд как выжидающий.
– Если я дам тебе, что ты хочешь, ты уйдешь и будешь молчать?
Получив ответный кивок, мужчина поманил следователя за собой в кабинет:
– Будь так любезен, зажги свечи.
Не отметая вариант, что его просто хотят отвлечь, Бенэрикт краем глаза наблюдал за хозяином дома, пока возился с освещением. Верхняя половина Фулкса исчезла в большом, занимающем всю стену шкафе, раздавался шелест бумаг. На всякий случай следователь отошел в угол кабинета: если служащий Арены выхватит оружие, ему придется разворачивать корпус, и Бенэрикт получит бесценное в подобной ситуации время. Однако хозяин дома вынырнул из шкафа только с кипой бумаг и повалил их на стол.
– Напомни, что мы ищем?
– Человека, который играет давно, в основном по мелочи. В начале весны он хорошо проигрался и некоторое время не показывался, но вскоре вернулся к ставкам, видимо взяв в долг.
Это была единственно важная информация из невнятной записки Гаэллы.
– Ты хоть представляешь, сколько таких? – тоскливо спросил Фулкс.
– Его зовут Вильян Коэл.
Служащий Арены хмыкнул и принялся перебирать бумаги, раскладывая их по стопкам.
– Это займет какое-то время… Не хочешь зайти завтра ночью, нет? Ладно… У меня своя система. На постоянных клиентов я веду карты, где учитываю весь доход-расход. В журнале Иенана другая система, не такая удобная, на мой взгляд.
– Тогда просто дай мне его карту.
Бенэрикту не понравилось, как неприятно усмехнулся Фулкс, продолжая сортировать бумаги. Некоторое время стояла тишина, прерываемая лишь шорохом листов.
– К вам действительно приходили и заявляли о шантаже? – вдруг спросил хозяин дома.
Теперь настала очередь следователя ответить неприятной усмешкой.
– Нет. А ты действительно этим промышляешь?
Служащий Арены со злобой протянул одну из стопок Бенэрикту:
– Держи. Можешь эти уже смотреть. Вдруг что найдешь.
– То есть… – не понял следователь, но взгляд его упал на верхний лист, где в заголовке стояло имя «Господин Черный». Разумеется, куча людей не называется настоящими именами. Как он мог так сглупить?
– Мне продолжать искать? – спросил хозяин дома приторно сладким голоском.
Ответом ему был такой яростный взгляд, что мужчина поспешил погрузиться в бумаги. Бенэрикт просматривал карты игроков, но едва ли что-то видел. «Если чуда не случится, то это тупик… А откуда тогда начинать поиски?.. В игорных домах редко играют на такие суммы, что на Арене… Может, вот этот? Похожее имя. Отложу… Это все никуда не ведет».
Свечи гасли одна за другой в маленьких восковых лужицах, небо за окном розовело. Фулкс протянул очередную стопку бумаг, и самая верхняя заставила следователя улыбнуться. «Похоже, не все потеряно».
5
– Мин Сухоплюй, значит. – Судья налил себе воды из графина. Бенэрикту оставалось только удивляться, как этот человек смог настолько серьезно произнести столь забавное имя. – Раз ты здесь, полагаю, ты угадал. Продолжай.
– Цифры сходились с показаниями Гаэллы Вильянлы. Утром я побывал в обоих банках, указанных госпожой Ланной-мио, и в том, где был семейный счет. Позже смог поговорить с его супругой один на один. Потом посетил партнеров Вильяна Коэла. Они втроем торгуют на равных условиях, все члены средней торговой гильдии.
– Бенэрикт. Ты не отчет писчему диктуешь. Короче.
– Не везло ему. К началу весны он был должен обоим партнерам и несколько раз заговаривал с супругой о продаже кое-каких личных вещей, часто сетовал, что они не могут продать «бесполезный особняк», иначе Ланна «его сожрет». Но после шестнадцатого дня восьмого весеннего месяца Вильян вдруг начал отдавать долги, а мин Сухоплюй – делать солидные ставки. Ни в один из трех банков, о которых я говорил, он не ходил.
