Анастасия Орлова
Амбивалентность
Глава 18
Трекер сутки не спал и не знал, спала ли Тэм – она словно старалась не показываться ему на глаза. Он отогнал пикап в тихое местечко у реки, выгрузил из кузова весь хлам, устроив внутри удобное ложе. Сделал большой, насколько мог, запас кипячёной воды: если они оба слягут, некому будет разводить костёр и кипятить чайник. Он помнил, что Северский говорил о необходимости обильного питья, особенно в первые, ещё бессимптомные дни, поэтому каждый час-полтора наведывался к устроившейся в кузове Тэм и молча протягивал ей кружку с травяным взваром. И ждал, пока она выпьет всё до конца.
Тэм в глаза ему не смотрела и тоже ничего не говорила. Наверное, думала, что он зол на неё. Трекеру и правда было нелегко не винить её в случившемся: в первый момент ощущение, что она не только перекроила всю его привычную жизнь заново, но и полностью её разрушила, едва не раздавило его, навалившись сверху горой острых камней. Но, если не впадать в трагическое саможаление, становилось ясно: он виноват пред ней не меньше. Даже больше. В конце концов, это он за неё отвечал. И он мог выгнать её из заслона, но разрешил остаться – из-за собственного эгоизма. Просто потому, что хотел побыть с ней рядом. Вот и добылся…
Он вышел в эфир ровно в срок. Всё дикополье ждало новостей от заслона, и подвести людей он не мог. Тем более через него договаривались отдельные караульные: те же колхозники не могли стоять в заслоне весь период и менялись партиями, передавая даты, к которым ждали из гильдии сменщиков, по радио.
После эфира он какое-то время сидел в кабине, уставившись в темноту за лобовым стеклом, прислушиваясь к себе, словно очнувшийся на поле боя: ранен ли? Куда? Насколько тяжело?
Выходило, он жалел только о том, что не отослал подальше от заслона Тэм. Всё остальное он сделал бы ровно так, как сделал, даже если последствия для него будут плачевными.
И оставалось ещё одно: то, о чём бы он пожалел очень скоро.
Трекер вышел из машины и направился в кузов. Тэм свернулась клубочком на расстеленных спальниках, уткнувшись в борт. Она явно не спала, хоть и никак не отреагировала на его приход. Он скинул ботинки и забрался к ней, обнял сзади, поцеловал в шею и замер, уткнувшись в её волосы.
Тэм тихонько всхлипнула.
– Я даже прощения просить не буду, – прошептала она, – потому что такое не прощается…
– Я тоже, – ответил Трекер и обнял её крепче.
– Уйди, пожалуйста, – словно через силу выдавила она. – Вдруг ты ещё не успел подхватить? Лучше держаться от меня подальше.
– Это плохое решение.
– Оно правильное.
– О правильных не жалеют.
Тэм вздохнула и больше ничего не сказала. Просто положила ладонь на его руку.
На третий день у неё начался жар. Резко – утром она ещё чувствовала себя хорошо, к обеду лоб горел температурой под сорок. Она проваливалась в полузабытьё и бред, отказывалась пить, и Трекеру приходилось поить её насильно. Он соорудил из брезента тень, чтобы солнце не припекало и так пылающую Тэм, обложил её мокрыми тряпками, привлёк Девайса таскать холодную воду из реки, чтобы постоянно их смачивать. Во время эфира заметил, что не может прочесть бегущую строку на экранчике рации – перед глазами всё плыло, голову немилосердно ломило. Пощупал собственный лоб и решил, что у него дела пока явно получше, чем у Тэм.
На следующий день и ему стало хуже: он начал проваливаться в тревожный температурный сон в любом положении, даже стоя. Хотя стоять он мог уже не слишком твёрдо: слабость накатывала густым киселём, таща с собой дурноту, и валила с ног, словно удар пыльного мешка. Выручал Девайс, каждый час расталкивавший Трекера для того, чтобы сменить тряпки на холодные и выпить воды. Ну и на эфир, который в этот раз практически полностью состоял из музыки: Трекер парой слов поделился новостями и просто включил на два часа флешку.
На четвёртый (или третий? или пятый? – подсчёт Трекеру давался уже сложно) день болезни Тэм не смогла ни есть, ни даже пить – открылась рвота. У самого Трекера едва хватало сил, чтобы помочь ей перевеситься через борт кузова, и тут снова на помощь пришёл Девайс, ловко подтаскивая её за шиворот или подныривая ей под руку.
В эфир Трекер выходил, даже когда рвота открылась и у него тоже, правда уже без всякой музыки. Он едва доползал до кабины. Хрипло дыша, сообщал, что они пока живы. Добавлял какую-то малоразборчивую околесицу, призванную поддерживать боевой дух слушателей. И полз обратно в кузов.
В какой-то по счёту день Тэм было особенно плохо, но к вечеру она стала потише, а Трекер вымотался так, что не отреагировал на Девайса, пытавшегося его поднять.
«Я слишком устал. – думал Трекер, – мне слишком хреново. Сегодня я не доползу даже до кабины, даже ради эфира». Он изо всех сил растягивал эту мысль за тонкие края, пытаясь прикрыть ею действительную причину того, почему сегодня он не покинет кузов даже на пару минут. Ему казалось, что Тэм умирает. Что силы, запас прочности организма и даже душевный боезапас для борьбы с вирусом иссякли. Вирус её побеждал. Почти победил. И единственное, что мог теперь Трекер – быть рядом, когда зараза поставит точку. А потом надеяться, что с ним она провозится несильно дольше.
Тэм лежала к нему лицом – зеленовато-бледная, с тёмными полукружьями под глазами, с заострившимися скулами и растрескавшимися губами. Когда-то она явно спала. Когда-то, возможно, теряла сознание – была настолько тиха, что Трекер не мог понять, дышит ли она. Пульс на её запястье уже не прощупывался.
Он смотрел на неё всю ночь, боясь закрыть глаза. Держал её ладонь в своей руке, прижимал к своим губам. Гладил большим пальцем тонкое, словно птичья лапка, запястье. Хотел погладить её по щеке, но сил не осталось даже поднять руку – все они уходили на то, чтобы держать распахнутыми веки, ставшие тяжелее наковален.
К утру он всё-таки куда-то провалился – то ли в сон, то ли в бессознательность. Растолкал его Девайс. Он нервно шатался из стороны в сторону, раскачивая Трекера и будто куда-то его зазывая.
– Эгей! – раздалось робкое, но достаточно громкое – чтобы услышать издалека.
Ну не Девайс же это.
Трекер приподнялся – собственное тело, по ощущениям, весило больше пикапа. Посмотрел на Тэм – её грудь вздымалась поверхностным частым дыханием. Девайс выпрыгнул из кузова и куда-то позвал.
– Трек? – донеслось из утренних сумерек.
Голос был знакомым, но память никак не хотела подсунуть подходящую к нему картинку.
Трекер кое-как выбрался из кузова, рухнул на одно колено, уцепившись железными пальцами за борт. С трудом поднялся. Хотел ответить, но получилось совсем неслышно. Пришлось ковылять – словно на чужих ногах – на голос.
На фоне светлеющего неба обозначилась знакомая фигура: крепкие плечи, небольшое возрастное брюшко, скрывающие уши космы, кое-как торчащие из-под бейсболки.
– Чеснок? – просипел Трекер, не подходя ближе. – Пришёл сплясать на могиле?
Чес, тот самый, в которого он грозился выстрелить несколько дней назад. Тот, кто злее остальных оружейников травил четырнадцатилетнего Трекера за промах, продливший агонию Абсенту. Тот, кто почему-то отпустил его сейчас, а не выстрелил в него. И вот, зачем-то припёрся. Всё-таки пристрелить?
– Йо-орш твою вошь… – Чес окинул взглядом Трекера. Неловко перемялся с ноги на ногу. Вдохнул ртом, но спросил не сразу, секундой погодя, словно обдумывал или получше формулировал: – А эта твоя?..
– Жива.
– Фхуфх-х, – выдохнул он, подмахнув рукавом нос. – Я тут это… прошмонал маленько общество-то. Звиняй, что не моментально – не все шли на этот… диалог, кто-то ж сразу и на конфликт, приходилось применять эти… мать их… аргументы! Вот. – В его руке появился свёрток. – Тут не шибко что, но вдруг… Может, ещё не поздно.
Чеснок, замахнувшись, бросил свёрток, и тот упал точно к ногам Трекера.
– В общем, ты это… – Он опять косолапо переступил на месте. – Попробуй всё же не сдохнуть, лады? А то обидно будет – только стрелять метко выучился! – и пошёл обратно не оглядываясь.
Трекер наклонился за свёртком, но не удержал равновесие. Раскрывал его уже сидя на влажной от росы траве. В свёртке были лекарства: жаропонижающие, противорвотные, восстанавливающие баланс электролитов… Они не вылечат от вируса, но состояние улучшат и в борьбе помогут.
Трекер вздохнул.
Эх, Чеснок-Чеснок, какой ты оказался… Едкий, но целебный…
Благодаря то ли посылке Чеса, то ли миновавшему кризису, дела и у Тэм, и у Трекера потихоньку пошли на лад. Выздоровление было медленным. Силы покинули их практически полностью и на жиденьких кашках восстанавливались не так скоро, как обоим бы хотелось. Но эфиры Трекер вёл – и с каждым разом говорил всё больше и веселей. Тэм начала вставать и прогуливаться вокруг пикапа, за него придерживаясь. Девайс приносил им воду в чайнике и таскал откуда-то ветки для костра.
Стояла жара перевалившего за середину лета, одежда успела изрядно провонять болезнью и по́том. Чудовищно хотелось вымыться. В один из дней, вооружившись полотенцем и куском мыла, они спустились к реке. Вода оказалась приятно прохладной, и Тэм зашла в неё прямо в одежде – всё равно всё требовалось стирать.
– Так прямо и намылюсь, – улыбнулась она.
Трекер никак не мог привыкнуть к этой новой, какой-то хрупкой и ломкой улыбке на осунувшемся бледном лице, и каждый раз такая улыбка дротиком попадала ему точно в сердце. Он и сам выглядел весьма плачевно – видел в зеркало пикапа. Но до своего вида ему не было особого дела. А Тэм – выжившую, выздоравливающую, так хотелось обнимать, но так страшно было это делать – всё равно что сжать в кулаке птичку. Хотя и у самого Трекера обнять её даже в половину прежнего вряд ли хватило бы сейчас сил.
Вот даже эти банные процедуры утомили их настолько, что одежда осталась брошена недостиранной на мелководье, а сами они повалились на траву даже не вытираясь. Ничего, на солнце обсохнут.
Тэм лежала на плече Трекера, щурилась в безупречную небесную голубизну и полупрозрачно улыбалась.
– Как же хорошо, – выдохнула едва слышно.
И он неожиданно был с нею согласен, несмотря на то, что сил, отмеренных им на день, не хватило даже на обратную дорогу до пикапа – длиной в десять шагов.
Девайс шумно плюхался в воде. Зачем? Он же железный. Да и плавать не умеет. Трекер с усилием приподнял голову, чтобы посмотреть. Пёс уволок их джинсы поглубже и, зажав край в пасти, яростно полоскал, взметая веера брызг.
– Он не заржавеет? – спросил Трекер.
– Не-а, – отозвалась Тэм. – Но нужно будет смазать…
Чеснок навещал их ещё несколько раз – приносил какую-то снедь, новости и записки в «Радиотрёп».
– Там это… – сказал однажды, – говорят, королева Виктория подохла. Фармой какой-то дядя пока рулит, но грозятся собрать совет управляющих, чтобы каждый за свою отрасль отвечал. Там вроде как у них налаживается всё, но сами они за закрытыми дверями ещё пару недель посидят – до сентября.
– До сентября пара недель осталась? – ужаснулась Тэм.
Чес лишь снисходительно крякнул.
– В общем, мы это… Снимаемся с оцеплением-то. Чё зря штаны просиживать. Так что я больше не приду. Теперь уж сами как-нибудь, лады?
– Лады, Чес, – ответил Трекер. – Пожал бы тебе руку, да…
– Не-не, не подходи! – вскинул ладони Чеснок. – Шиш знает, вдруг в тебе ещё не всё это дерьмо перевелось.
– Дерьмо-то уж точно не всё, – усмехнулся Трекер.
– Ну да, ну да… – задумчиво вздохнул Чес, спрятав руки в карманы штанов. – Все мы не без дерьма, чё уж… Лады, пойду я. Бывайте!
– Погоди, у меня твой обрез, – вспомнил Трекер.
– Оставь себе, – отмахнулся Чес. – Сменяешь на что, если не пригодится.
И ушёл.
Тэм и Трекер долго молчали, глядя ему вслед.
– Теперь уедешь? – наконец спросила она.
Трекер неслышно вздохнул, подумал.
– А ты поедешь со мной?
Почувствовал, как она покачала головой.
– Я дождусь сентября. Нужно увидеть отца. И можно будет подавать запрос… Отсюда ближе добираться.
Она развернулась к нему и обняла, уткнувшись в его плечо. Как будто кто-то заставлял её возвращаться в этот грёбаный Вавилон, в самом-то деле! А может, ей там откажут? Не возьмут обратно?
За такие мысли Трекеру стало совестно. И ещё совестней от того, насколько они его подбадривали. Он провёл ладонью по шёлковой меди, огнём пылающей в закатных лучах.
– Я подожду с тобой.
Глава 19
Две недели пронеслись быстро – может, ещё и потому, что ослабленный болезнью организм наконец-то набирал силы и приходил в норму, и дни уже не казались столь нескончаемыми, как те, в которые и по нужде-то отойти становилось великим путешествием.
Стояла жара, словно уходящее лето решило компенсировать Тэм и Трекеру упущенные недели. Они валялись на солнышке, слушали музыку, читали томик Бродского, оставленный Шкетом, купались и любили друг друга – нежно, медленно и осторожно.
– Как ты ездишь зимой? – спросила Тэм, перевернувшись на расстеленном на траве спальнике на живот, подставляя солнечным лучам голую спину.
– Ночую в ночлежках, если не встреваю в заносы. Ну и… – он через прищур окинул взглядом их нагие тела, – одеваюсь чуть теплее. Хотя я и летом обычно голым не хожу.
– Уже вторую неделю ходишь.
– Ой, чья бы корова мычала!.. Я ж говорю – обычно.
Тэм шутливо пихнула его в бок, а потом придвинулась ближе и поцеловала в плечо.
– А как же дороги – не заносит снегом?
– Зимой я езжу только по основным, их обычно поддерживают в порядке. Не я же один езжу.
– М-м-м.
– Зимой в дикополье красиво. Белоснежно… Но холодно.
– Голым не походишь.
– Не походишь.
– Жаль.
Сидя рядом с ним во время эфира, она понимала, что будет скучать. По его голосу, рукам, шуткам. По приглушённому солнцу в его болотных глазах и этому неоднозначному движению бровью.
Это тепло навсегда останется с ней – как детское воспоминание о новогодней ночи. О подаренном чуде. О чём-то таком, что не вполне тебе принадлежит, поэтому не может длиться дольше краткого мига.
Тэм вздохнула.
Это не её жизнь, не её мир, не её дом. И как бы ни было хорошо в гостях – сможет ли она остаться тут навсегда? Сможет ли? Вряд ли. Слишком больно щемило сердце при мысли о Вавилоне…
– Ты чего? – Трекер положил ладонь ей на руку.
– Музыка грустная, – соврала Тэм.
– «Генри Ли». Та самая, под которую тебе хотелось танцевать. Я закончил эфир. Потанцуем?
– А ты умеешь?
– Ни-ско-леч-ко.
Он вышел из машины и подал ей руку.
Всё-таки врал – танцевать он умел. Во всяком случае – двигался хорошо и ни разу не наступил Тэм на ногу. А когда музыка стихла, медленно поцеловал ей руку, и она даже задержала дыхание, чтобы получше запомнить этот пронзительно-красивый момент.
…Они стояли плечом к плечу, прислонившись к капоту. В пикапе пел Цой.
– Завтра в Фарму? – спросил Трекер.
– Завтра, – отозвалась Тэм.
Он вздохнул – медленно, словно боялся, что от его дыхания эта ночь разлетится клочьями дыма.
– Может, передумаешь насчёт Вавилона? Кто ждёт тебя там?
– А здесь? – не поворачивая головы, спросила Тэм.
– Я, – упало в черноту ночи и сделало её настолько густой и плотной, что не вдохнуть.
Трекер опустил взгляд на свои сложенные на груди руки. Он ждал ответа, а вопрос не задал, и это больно кольнуло Тэм.
– Ты же не заводишь отношений, – сказала она.
– Не завожу отношений. Не беру попутчиков. Не стреляю в людей. Не пропускаю эфиры, – кивнул Трекер, по-прежнему на неё не глядя. – Что ещё должно произойти, чтобы ты поняла…
– …что я нарушаю все твои зароки? – перебила Тэм. В груди защекотала обида.
– И это тоже.
– Звучит так, словно я рушу твою отлаженную жизнь.
В её голос откуда-то прокрались слёзы, хотя в глазах их не было.
– Может, и так, – вновь согласился Трекер. – Но иногда необходимо что-то разрушить, чтобы построить новое. Перестать держаться за прошлое и посмотреть вперёд.
Тэм вскинула голову, поражённая внезапной надеждой.
– Тогда пойдём со мной! – прошептала. – Пойдём со мной в Вавилон!
Трекер покачал головой.
– Меня не возьмут.
– Хотя бы попробуй! Мы обязательно что-нибудь придумаем, найдём способ!
– Я нужен здесь, – отрезал Трекер. – Я не могу предать тех, кто на меня рассчитывает.
Тэм почувствовала, как задрожали её губы. Надежда отхлынула пенистой волной, обнажив, словно острые скалы, горечь и злую обиду.
– Значит, всё бросить и всё разрушить должна только я?
– Тебе нечего бросать кроме собственных иллюзий, Тэм. Отец с тобой не пойдёт. Завтра сама в этом убедишься.
– Да пошёл ты!
Она отвернулась.
«И я не знаю точно, кто из нас прав:
Меня ждёт на улице дождь,
Их ждёт дома обед», – пел в машине Цой.
Трекер посмотрел на Тэм – совершенно спокойно. И сказал:
– Останься, Тэм. Насовсем. Здесь. Со мной. К чёрту Вавилон.
– Как легко ты шлёшь к чёрту чужой дом и чужую жизнь! – Шёпот сорвался на сип. – Конечно, от другого требовать всегда легче!
Взгляд Трекера похолодел.
– Я не в том положении, чтобы требовать. Я предлагаю – себя. Это всё, что у меня есть. Если Вавилон важнее – на рассвете я довезу тебя до Фармы, и всё на том.
Пару мгновений он смотрел на неё – видимо, ждал ответа. А потом ушёл куда-то в черноту предсентябрьской ночи.
«Если тебе вдруг наскучит
Твой ласковый свет,
Тебе найдётся место у нас —
Дождя хватит на всех», – лилось из приоткрытой дверцы пикапа, а по щекам Тэм текли слёзы.
Вернулся Трекер перед рассветом. Тэм не спала, сидела в кузове пикапа, спустив ноги. Он посмотрел на неё с почти отчаянной тоской, догадываясь об ответе уже по её заплаканному лицу.
– В Фарму? – уточнил.
Она долго молчала, разрываясь меж двух огней, стараясь вновь не расплакаться. А потом сделала ещё попытку:
– Трекер, пожалуйста, давай попробуем – вдруг тебя примут?
В ответ он лишь сжал челюсти, не отводя от неё взгляд.
– В Фарму, – безжизненно уронила Тэм.
И больше они не разговаривали. Трекер, видимо, не хотел. Или не считал нужным. А Тэм попросту не могла. Она и дышала-то с трудом. Кажется, переболеть тем вирусом и то было легче, чем вынести эти пятнадцать минут в машине с Трекером.
Он высадил её у ворот Фармы и уехал не прощаясь, не говоря ни слова.
Тэм смотрела ему вслед сквозь влажную пелену, пока не рассеялось облачко жёлтой пыли из-под колёс пикапа, а потом пошла к воротам.
На вопрос охранника о цели визита к Северскому, она ответила просто: «Я его дочь». К воротам спустился какой-то суровый парень в чёрном и провёл её внутрь. Пока она шла, глядя в его квадратную спину, по многочисленным коридорам и лестницам, в глубине души нарастало смутное беспокойство. Тэм списывала его на подсознательный страх заблудиться в этом лабиринте, если вдруг придётся идти обратно без провожатого.
Наконец они дошли до нужной двери, за которой оказался просторный светлый кабинет. Квадратный парень впустил Тэм внутрь и притворил за ней дверь, оставшись в коридоре. Тэм растерянно огляделась. Из-за большого письменного стола ей навстречу поднялся отец – элегантный, даже чопорный. Со взглядом холодным, как белые стены его кабинета.
– Артюша? – сдержанно удивился он. – Что-то случилось?
Тэм ещё раз обвела взглядом кабинет.
– У тебя тут… красиво.
– Благодарю, – мимолётно улыбнулся Северский. – Я бы хотел кое-что переделать, но это позже. Что тебя сюда привело? Ты похудела. Как себя чувствуешь?
– Я заразилась от одного из ваших беглецов, но уже всё хорошо.
Во взгляде отца мелькнуло сожаление, но не слишком сильное, как отметила Тэм. Видимо, потому, что уже всё хорошо.
– Тебе нужны какие-то лекарства? Ты только скажи, я всё устрою.
– Нет. – Тэм сглотнула. Почему-то сказать то, что собиралась, было страшно. – Я пришла за тобой.
– То есть?
– Я слышала, Виктория погибла. Значит, ты свободен?
– Верно, – осторожно кивнул отец.
– Значит, ты можешь уйти из Фармы. Давай вернёмся в Вавилон! Домой. Вместе.
Отец как-то странно улыбнулся. Так он улыбался, когда в детстве она с умным видом уверенно городила очевидную чушь.
– Папа?
– Милая, – с напускной ласковостью начал он, – я не планирую возвращаться в Вавилон. Что мне там делать? Я всю жизнь шёл к тому, чтобы заниматься наукой во благо человечества. Как бы пафосно ни звучало, но это моё предназначение. И вот я возглавляю Фарму, и наконец между мною и моей целью ничего не стоит. Какой Вавилон, милая?
Тэм непонимающе моргнула.
– Но ты же говорил…
– Всё, что я говорил, касалось политики Виктории. Теперь этот корабль мой, и я могу вести его правильным курсом. И, – он непререкаемым, но очень интеллигентным взмахом руки пресёк её возражения, – обсуждать какие-то варианты, когда передо мной вот этот, столь желанный мною кусок пирога, я считаю абсурдным.
– А как же я? – сдавленно пискнула Тэм и не узнала собственный голос.
– А что – ты? Ты вольна идти за своей мечтой, как и я за своей. Хоть в Вавилон, хоть в любую из гильдий, хоть в свободное дикополье. Я тебе не указчик и не советчик. Но ты всегда можешь обратиться к Фарме за помощью, если таковая понадобится, и мы не откажем.
– Как же так, папа? Я же твоя Искорка, которая для тебя важнее всего, разве нет? – прошептала она.
Отец неоднозначно шевельнул плечами.
– Видишь ли, Артемия… Моей Искорке семь. У неё смешные веснушки и перемазанные пластилином пальчики, она любит воздушных змеев, джем из красной смородины и когда папа по утрам заплетает ей косички. Она забавно морщит нос, когда пытается не рассмеяться в игре «серьёзный или проигравший» и до сих пор не очень чисто выговаривает букву Р. Но разве это – ты? Ты красивая и, я уверен, умная молодая женщина. Но совершенно мне чужая. Ты не моя Искорка, Артемия, уже нет. Моя Искорка – всего лишь воспоминание. Мы можем быть друзьями, если захочешь. И да, ты можешь остаться здесь. Но не претендуй на главную роль в моей жизни – её заняла наука ещё до твоего рождения.
Тэм ничего не ответила. Она до боли сжала кулаки и челюсти, лишь бы не расплакаться, и, пошатнувшись, словно пьяная, пошла прочь из кабинета. Девайс поцокал за ней.
Она плохо помнила, что было потом. Как добиралась до врат Нового Вавилона, как подавала заявление, как проходила все положенные сканирования. Дни слились в один – бесконечный, монотонный, который Тэм наблюдала словно со стороны, и изображение казалось нечётким, подёрнутым неясной дымкой, звуки – приглушёнными, а ощущения она и вовсе не воспринимала.
Все официальные процедуры прошли на удивление быстро, и даже ответа ждать почти не пришлось. Тэм вручили плотный конверт, запечатанный пломбой. Вскрыть его полагалось сразу же – на пункте рассмотрения заявлений, в присутствии официального лица. «Лицо», конечно же, не было человеком: чёрный глазок камеры и решётка динамика.
Тэм вскрыла конверт. Достала пластиковую карточку размером с открытку. И не глядя показала камере. Мир встал на паузу.
– Поздравляю, – донеслось из динамика синтетическим женским голосом, – ваше прошение удовлетворено. С данным документом пройдите в отдел активации личных чипов.
Удовлетворено?! Тэм развернула карточку лицом к себе. Действительно – удовлетворено.
Странно, но она не испытала радости, лишь чувство облегчения и невыразимую усталость. Теперь всё будет хорошо. Она вернётся в Вавилон, а вся её боль, все лишние чувства останутся в дикополье. Начнётся новая жизнь. Настоящая. Действительно её, а не чья-то чужая.
Тэм активировала чип. Прошла жилищное распределение. Получила стартовую сумму на покупку вещей личного пользования первой необходимости. Разморозила свою запись в трудовой базе. Оставалось налаживать быт и ждать предложения работы.
Квартирка им с Девайсом досталась уютная, в лавандовых и лимонных цветах, на третьем этаже, с видом на Ягодный сад. Сентябрь клонился к концу, и пейзаж за окном начинал менять зелень на золото, охру и пурпур.
Тэм пила черносмородиновый чай, смотрела в окно и ждала. Внутри всё стянуло какой-то коркой, как стягивает кожу на щеках после обильных невытертых слёз, оттого дышалось неглубоко и часто. Оно и к лучшему: пахло в Вавилоне как-то… затхло.
Она отрезала косы, слишком напоминавшие ей отца. Кто-то говорил, что смена причёски помогает избавиться от душевной тяжести, перевернуть страницу, но и это Тэм не помогло – мысленно она всё ещё была в дикополье.
В какой-то из вечеров она вспомнила про свой профиль в соцсети и активировала его. За это время в друзьях остался единственный человек. Удивительно, но им оказалась Альбина. Видимо, просто забыла, что нужно удалить её из бесконечного списка своих контактов. Зато теперь вся лента Тэм состояла из фотографий двухлетнего карапуза – маленькой копии Чеслава – и его показательно счастливой, хронически нарядной мамы. Красивой, словно пластиковая кукла. Самого же Чеслава на фото не попадалось. Возможно, просто потому, что он фотографировал.
Тэм кликнула «удалить свой аккаунт безвозвратно» и нажала подтверждение.
Часы показывали одиннадцать вечера.
– Вась, включи радио.
И маленькую кухню наполнили звуки синтезированной нейросеткой окарины, сопровождаемые шумом такого же ненастоящего, как окарина, прибоя. А чего она ждала?
– Фу, выключи!
Получилось так зло, словно это Девайс был виноват в репертуаре.
Пёс послушался, а потом защёлкал чем-то внутри себя, и вдруг…
– Доброй ночи, ребята, ровных дорог, хорошей погоды, сытного ужина, крепких дверей, тёплых постелей и всего самого удачного из того, что вам сейчас нужно! С вами Трекер, в эфире «Радиотрёп». Ближайшие два часа предлагаю провести вместе: у меня есть непрочитанные записки из Верхних Вар и много хорошей музыки, а вы запасайтесь чайком или чем покрепче, и поехали!
«Они говорят, им нельзя рисковать,
Потому что у них есть дом,
В доме горит свет[1]…», – заиграла знакомая песня.
Тэм не сразу поняла, что это не настоящий эфир, а всего лишь его запись. Никакие сигналы извне в Вавилоне не принимались – глушились по всей его территории, но Девайс когда-то записал один эфир «Радиотрёпа», руководствуясь своими синтетическими соображениями, и теперь включил его Тэм. А она слушала и плакала. И обнимала железного пса, изнутри которого доносился такой родной, самый важный в её жизни голос.
Ожидая, что с возвращением в Вавилон вернётся и её настоящая жизнь, она ошиблась. Ничего настоящего тут не было – только стены. Но они не помогали. Потому что дом – это не стены, пол и потолок. Это даже не место, не точка на карте. Дом – это люди, которым принадлежит твоё сердце.
Тэм только сейчас поняла, что у неё такой человек есть. А она поступила с ним хуже, чем с ней поступил отец. Тот хотя бы шёл за своей мечтой. Но ради чего ушла она? Ради лавандовых занавесок на лимонной кухне?
Вот почему всё это время внутри было так пусто: она-то ушла, а её сердце осталось с ним.
Долго ли можно прожить с дырой в груди? Потому что эта дыра не зарастёт, сейчас Тэм поняла это с оглушающей ясностью. И она будет дома хоть под открытым небом дикопольских пустошей, хоть в замурзанном номере ночлежки, хоть в стареньком пикапе, – лишь бы рядом с Трекером.
«Тебе найдётся место у нас,
Дождя хватит на всех…»
[1] «Закрой за мной дверь, я ухожу» гр. «Кино»
