Антология
Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Полная версия

3

Источниковедение, касающееся обыденной жизни партикулярных лиц, устроено парадоксально: лучше всего документированы обстоятельства встречи личности с государством – от регистрации новорожденного до полицейской слежки (так что главнейшим союзником грядущего историка становится жандарм). Эпизоды, составляющие собственно частную жизнь, делаются достоянием эпистолярия или мемуаров в том количестве, в каком позволяет это установившаяся иерархия их значимости, из‐за чего обширнейшие области бытия оказываются незафиксированными. Из нескольких десятков, если не сотен исторических лиц, чьи поездки в Италию известны нам в больших или меньших деталях, практически все переживали обязательную процедуру сборов в дорогу; вероятно, многие из них, движимые педантизмом, составляли списки необходимых вещей, но лишь один из этих перечней дошел до нас в неповрежденном виде.

19 марта 1890 года И. Ф. Анненский обратился к директору санкт-петербургской гимназии Гуревича, где он тогда преподавал, с ходатайством о предоставлении отпуска «на заграничную поездку сроком по 1-ое Сентября 1890 года»^[69]. 18 апреля разрешение было получено; 23 мая ему был выдан заграничный паспорт. Вероятно, одним из последних дней мая должен быть датирован следующий документ:

Инвентарь

Пальто 2

Шляпы 2

Пары платья (без жил<ета>) 2

Белый жилет 1

Кальcонов 4 пары

Чулок 6

Пиджак шелковый 1

Рубашек (всего) 6

Платков 6

Кашнэ 1

Галстухов 3

Шнуров 3

Сапоги 1

Туфли 1

Воротничков 5

Манжет 5 пар

Запонок 2

Полотенец 3

Зонтик 1

Перчатки 1

Ножницы 1

Чернильницы 1

Щетка платейная 1

– головная 1

– зубная 1

Компресс 1 (свив<альник>, фл<анель>, вата, клеенка, плат<ок>)

Коробочка с мелочью 1

Свечей короб<ки> 3

Сумка 2

Гребеночка 1

Фляжка 1

Подушка 1

Книжки 2

Notes 4

Карандашей 4

Бумажник 2

Портмоне 1

Часы 1

Цеп<очка> 1

Паспорт 2

Свидет<ельство> по воинск<ой> пов<инности> 1

Стаканчик 1

Лекарства баул <?> 2

Оберток 2^[70].

Жена его, Надежда Валентиновна (Дина), сделала к этому перечню (не нуждающемуся, кажется, в комментариях) приписку: «Главная вещь ты сам привези назад здоровым и веселым и неиспорченным. Дина».

Исходя из общепринятого факта о дешевизне заграничной жизни в сравнении с русской^[71], авторы путеводителей и руководств обычно не советовали брать с собой значительный скарб. Иногда, особенно в случае организованных групповых поездок (о чем см. далее), объем его заранее регламентировался: «Багаж должен быть ограничен самым необходимым – не более одной корзины или одного чемодана, который турист берет с собою в вагон. Багаж сверх указанного будет перевозиться за счет туриста. На чемодане написать имя и адрес, чтобы легче было его найти в случае, если он потеряется»^[72]. Впрочем, популярный путеводитель Н. М. Лагова советовал не забывать о верхней одежде:

Хотя в Италии такой, как в России, зимы и не бывает, тем не менее теплое, в особенности шерстяное платье необходимо. Так как музеи и храмы не отапливаются, то в них бывает холоднее и сырее, чем на открытом воздухе. Зимой на солнце в полдень свободно можно оставаться в комнатном одеянии, но, входя с улицы в какое-нибудь общественное здание, благоразумнее надеть пальто. В особенности следует остерегаться входить в испарине. Что касается лета, то не следует слишком много оставаться на солнце, и для глаз полезно обзавестись дымчатыми очками^[73].

Солидарен с ним был и руководитель организованных экскурсий, преподаватель французского одной из московских гимназий Анжель Лукьянович Турнье: «Запасаться надо легким платьем, но в то же время необходимо взять и пальто или теплый костюм, чтобы защищать себя от перемен температуры. Непромокаемый плащ предпочтительнее, чем зонт, в смысле защиты от дождя. Калоши бесполезны»^[74].

Изобилие багажа (среди которого у иных наших героев выделялся габаритами и весом главный писательский инструмент – пишущая машинка) превращало порою сборы в трудную и нервическую процедуру:

Сейчас, проклиная существующий порядок вещей и ругаясь почти по-испански – укладывал обратно в ящик машину; всаживал в живот ей гвозди и ввинчивал в самую задницу винты. Тут мало того, что с истечением всех сил работаешь на машине, а потом еще самую должен прятать и отправлять по жел. дороге, как убийца труп своей жертвы.

И вообще сейчас идет укладка. Подгоняемая шпорами моего благоразумия, Анна скачет с легкостью трехгодовалого слоненка и в то же время предается изнеженности: ловит блох, гоняясь за ними по всей комнате. Из соседней комнаты впечатление такое, будто она танцует танго; вблизи впечатление меняется.

Через час. – Сейчас из самой пасти Анны вырвал мои единственные брюки, которые она хотела отправить малой скоростью. На вопрос: а как же я буду без них – Анна с видом долголетней чахоточной смутно пояснила, что скорость очень малая и если я буду идти быстро, то попаду в них или даже они сами наскочут на меня, так как скорость очень малая. А впрочем, она не возражает, так как и сама все понимает, и все это от того, что она не понимает, почему, собственно, я так вцепился в какие-то брюки^[75].

Этот же автор через четыре дня сборов – и уже накануне собственно отъезда в Венецию резюмировал:

Господи, но сколько укладки. Наши вещи оказались способными к деторождению и столько развели за это время других вещей, что некуда класть. У моей коричневой пары оказалось пятеро детей, а бархатная куртка вчера ночью неожиданно родила бархатную жилетку, такую маленькую, что приходится кормить ее соской. Аничкины шляпы так расшляпились, что приходится подкидывать, а мои рубашки разрубашкились до неприличия, и сапоги разбашмачились^[76].

4

Отдельное место в багаже занимали путеводители и разговорники. Бедность русской литературы практических путешествий до определенного момента смягчалась тем обстоятельством, что значительная часть экскурсантов, принадлежа к обеспеченным слоям общества, имела классическое образование. Это делало излишним перевод и адаптацию распространившихся на Западе классиков жанра – прежде всего путеводителей, изданных под маркою Бедекера и, в меньшей степени, его не столь удачливых конкурентов. Собственно, бедекер (сделавшийся именем нарицательным) был почти непременным спутником русского экскурсанта, принимавшим на свои страницы его недоуменные и восторженные пометы^[77], а между ними – образцы местной флоры, служившие одновременно и закладками, и напоминаниями. В библиотеке Блока, например, сохранилось 11 бедекеровских путеводителей на французском – по Германии, Испании и Португалии, Центральной Италии (квалифицированное описание маргиналий в котором занимает 16 страниц убористого шрифта), Южной Италии (с Сардинией, Тунисом и Корфу), Северной Италии, Лондону, северу Франции (со вложенными в него засушенным листком и открыткой), Парижу, югу Франции, Швеции с Норвегией и Швейцарии (вряд ли стоит напоминать, что в значительной части этих мест поэт не побывал ни разу)^[78].

Однако по мере удешевления заграничных поездок существенную долю среди экскурсантов заняли лица, не знавшие языков и не обладавшие достаточными средствами, чтобы пользоваться услугами постоянного русскоговорящего проводника. Один из самостоятельных путешественников, артиллерийский штабс-капитан из Карсской крепости, сетовал:

При современном общении народов как должно быть тяжело, досадно и обидно, когда люди, имея между собой много общего, не понимают друг друга по незнанию языка! Теперь даже стремятся разгадать язык животных и птиц, чтобы понимать их. И как, в сущности, мало еще осуществлена идея всеобщего, международного языка! Между тем, она так же полезна человечеству, как, напр., идея всеобщего мира, единения и братства между людьми. Разница лишь та, что идея международного языка скорее и легче осуществима, чем остальные. Стоит лишь придти к международному соглашению и поработать искренно на благо человечества, создав новый и легкий язык и сделав его повсюду «общеобязательным» со школьной скамьи. Если бы конференция признала языки эсперанто или французский пригодными для этой цели, то можно было бы остановиться на них. Нельзя, впрочем, не заметить, что хотя французский язык и красив, но в произношении и письме он очень труден.

Теперь же невольно приходится изучать многие языки, что, конечно, и очень трудно и на это идет масса времени. Очевидная польза «общего языка» – вне всякого сомнения. Поэтому, я думаю, людям прежде всего надо об этом сговориться. Ведь многое и не клеится потому, что люди часто говорят на разных языках, не понимая друг друга, подобно людям при «вавилонском столпотворении»… Итак, к сожалению, за неимением пока одного общепринятого, общеобязательного и общераспространенного языка, русскому путешественнику, едущему за границу, необходимо помнить следующее: I. Знание по крайней мере одного европейского языка: французского, немецкого или английского – обязательно, особенно первого, иначе без проводника не обойтись. II. В случае незнания языка данной страны необходимо иметь при себе карманные, дорожные справочники-словари, при том, чтобы слова и фразы были бы написаны русскими буквами. Наприм., руководства «русские за границей», издания С.-Петерб. Учебного магазина, стоящие по 30 коп. каждое. Жаль только, что они несколько велики и не во всякий влезают карман. III. Крайне необходимы всем справочники-путеводители последних изданий, наприм.: Спутник туриста Филиппова или Бедекера – на русском языке. IV. В больших городах, чтобы лучше ориентироваться, хорошо покупать планы городов, которые продаются в книжных магазинах или у разносчиков. V. При кратковременном посещении города также хорошо в самом начале купить альбом города, чтобы рассматривая его, не пропустить какой-нибудь достопримечательности^[79].

Упомянутые тридцатикопеечные руководства выпускались под типовыми названиями («Русский в Италии», «Русский в Германии», «Русский во Франции» и т. п.) несколькими конкурирующими книгоиздательствами. Часть из них ограничивалась исключительно в меру подробным разговорником, содержащим тематически распределенные фразы, записанные трижды – на русском, избранном иностранном и в транскрипции. Такова, например, брошюра «Русский в Италии», выпущенная московским издательством «Союз» за именем «Дж. Иованни» (за которым вполне мог скрываться, скажем, Евгений Иванов) с подзаголовком «Руководство для быстрого ознакомления с итальянским языком, дающее возможности лицам, не знающим итальянского языка, ориентироваться в Италии»^[80].

Первая ее страница занята итальянской азбукой и лапидарным очерком итальянской фонетики, после чего следует перечень числительных от нуля до миллиона (il milionesimo) – с пропусками, конечно. Далее идет набор фраз, теоретически охватывающий все возможные потребности вояжера, распределенных по следующим темам: «Деньги», «Разговор общего характера», «Время», «Погода», «Здоровье», «Путешествие», «В гостинице», «В ресторане», «Осмотр города», «Прачка», «Парикмахер», «В галантерейном магазине», «В книжном и писчебумажном магазине», «В бакалейной лавке», «У портного», «У портнихи» – и на этом область интересов потенциального пользователя вокабуляра оказывается охваченной полностью. В пунктирном виде путь его по Италии может быть представлен чередой следующих реплик: «Я вижу, что вы мне больше не верите», «Плохо, я болен, у меня болит голова», «У меня болит голова, глаз, нос, уши, зубы, горло, сердце, желудок, легкие, рука, нога», «Сколько стоит билет первого класса до Венеции?», «Принесите мне лампу, спички, графин холодной воды, чистый стакан, щетку для платья», «Дайте мне стакан красного вина», «Принесите бутылку пива», «Дайте мне две дюжины устриц», «Вам не больно», «Это платье больше не в моде»^[81].

Гораздо более жовиальным представлялся автору будущий покупатель одноименной брошюры, напечатанной столичным издательством «Сотрудник» с подзаголовком «Самая простая и легкая метода для скорого изучения итальянского языка с помощью хорошего произношения. Содержит все необходимое для обыденной жизни и в путешествии»^[82]. Начавшись той же азбукой и перенеся в конец книги памятку по числительным, разговорник предлагает иной набор тематических гнезд: «Железная дорога», «Таможня», «Извозчик», «Ресторан», «Отель», «Меблированная комната», «Кофейня», «Винная торговля», «Цирюльник», «Табачный магазин», «Почта», «Прачка», «Врач», «Аптека», «Колониальные товары», «Меняльная контора», «Город», «Время, погода», «Театр», «Музыка, пение», «Музыкальные фразы», «Мужские и дамские платья», «Магазины», «Итальянский язык». Иным, соответственно, будет и составленный из выбранных наугад фраз монолог: «Извините, за эти мелочи я должен платить пошлину?», «Ну так я другого извозчика возьму», «Дайте мне бутылку вина», «Я хочу говорить с хозяином отеля», «Моя жена должна иметь горничную около себя», «Как вас зовут?» «Меня зовут Юлией» (Giulietta, естественно). «Кто-то стучит в двери», «Где клозет?», «Дайте мне рюмку туринского вермута», «Рюмку водки», «Рюмку ликера», «Выпьем еще по стакану?», «Устрицы свежие?», «Мои нервы очень возбуждены», «Выдайте мне ссуду», «Поезжайте на кладбище», «Хотите меня проводить?», «Целую ночь падал снег», «Во время антракта мы пойдем выпить стакан пива или бутылку вина», «Поете ли, мадемуазель?», «У вас прелестный голос».

Под тем же названием было выпущено и гораздо более внушительное пособие для путешественников – на этот раз оно имеет подзаголовок «Легчайший и скорейший способ научиться правильно говорить по-итальянски и знакомиться со страной. Руководитель в пути и в обществе» и вполне опознаваемого автора – исторического романиста Л. Г. Жданова^[83]. Книга открывалась предисловием, в первых строках которого фиксировалась отмена имущественного и социального ценза для выезжающих:

Быстрота и дешевизна сообщений за последнее время сделали поездку за границу настолько же легкоосуществимою и удобною, насколько раньше это было сопряжено с расходами и неудобствами. Самое главное затруднение: как устроиться в чужой стране, не зная ее языка? На помощь подобному затруднению явилось множество путеводителей, самоучителей и др. пособий на всевозможных языках. Отличаясь, каждое в отдельности, известными достоинствами, они не лишены и многих пробелов, недочетов, вдаваться в разбор которых здесь не место. При составлении настоящего руководства приложено старание избежать крупнейших промахов и недостатков существующих уже руководителей и самоучителей и дать возможно полное и целесообразное пособие как для путешественника, так и просто для человека, желающего изучить обиходную речь и главные достопримечательности любой страны. Таково намерение. Насколько удалось его осуществить – решит публика. Не давая, конечно, глубоких познаний данного языка, каждая, выпускаемая нами, книжка представляет возможность в 3–4 недели узнать его настолько, чтобы не быть беспомощным, являясь в чужую страну, и обходиться без содействия дорогостоящих проводников, гидов, или без счастливых встреч с любезным соотечественником, который путешествует случайно по одному направлению с вами и обладает знанием языков^[84].

 

Это издание представляло собой промежуточную форму между разговорником и полноценным путеводителем: в нем приводятся краткие сведения, касающиеся практических вопросов путешествия: специальные главы посвящены железнодорожным билетам, таможенным правилам, технологиям пересечения границ; отдельно в кратких справках перечислены важнейшие достопримечательности итальянских городов.

Каждый из этих пунктов делался предметом обстоятельного рассмотрения в подробных путеводителях, построенных по образцу родоначальников жанра (примерно эту же структуру они сохранили и до сегодняшнего дня)^[85]. Популярнейшим из них было карманное (в 16-ю долю листа) руководство С. Н. Филиппова «Западная Европа» (с подзаголовком «Спутник туриста»), выдержавшее между 1900 и 1912 годами шесть изданий и вышедшее общим тиражом более 30 тысяч экземпляров^[86]. Эта книга, даже внешностью своей (красный почти квадратный томик в 600 страниц) напоминавшая о бедекере, в точности копировала его структуру: сначала, на 40 примерно страницах, содержались общие указания (перечни маршрутов, краткие сведения о паспортах, свидетельства о европейских валютах, подробности железнодорожного сообщения и пр.); далее шли очерки отдельных стран, построенные по одной и той же схеме: общие сведения, полезные советы и главные достопримечательности. В большом количестве прилагались к книге карты и схемы городов, а разговорник, напротив, был уменьшен в объеме до полутора десятков страниц.

Естественно, по мере развития индустрии путешествий печаталось все больше путеводителей по отдельным странам – и тут немногочисленным русским переводам Бедекера^[87] (вопрос о легальности которых мы оставим на совести покойных издателей) составляли конкуренцию изделия местных мастеров, среди которых (применительно к Италии) выделялось названное выше сочинение Н. М. Лагова, к которому нам не раз еще предстоит вернуться.

В списке русской практической литературы путешествий по Италии особняком стоят два сочинения, почти лишенные прикладных советов, но вместе с тем регулярно занимавшие свое место в багаже экскурсантов. Первая из них – «Венеция» П. П. Перцова, начатая автором во время продолжительной итальянской поездки лета 1897 года^[88]. Жанр ее явно восходит к популярным в Европе и России культурологическим путевым очеркам Ипполита Тэна (Перцов, в частности, переводил его «Путешествие по Италии»), в которых на естественный сюжет травелога нанизываются обширные экскурсы автора, касающиеся замеченных им предметов.

Книгу сходного типа задумывал один из крупнейших русских знатоков Италии, многократно в ней бывавший (в том числе в качестве руководителя студенческих экскурсий) И. М. Гревс. Начиная свой цикл «Научные прогулки по историческим центрам Италии», он писал:

Литература путешествий – огромная; но мало можно назвать среди книг, статей и брошюр, из которых она составляется, таких сочинений, которые могли бы служить надежными идейными путеводителями для странника, ищущего серьезного образования. Надобно выработать такие руководства и в них попутно указывать то, что находится подходящего и ценного в числе имеющихся описаний. «Очерки», из которых здесь дается ряд отрывков, должны служить опытом подобного рода научных руководящих пособий при изучении памятников исторической и художественной старины^[89].

Развитием этой манеры были обретшие исключительную (и не исчерпанную до наших дней) популярность «Образы Италии» П. П. Муратова. В одной из первых посвященных муратовскому opus magnum рецензий была особенно отмечена двойственность его жанровой природы:

Среди множества книг об Италии, часто повторяющих друг друга с утомительным однообразием, среди этих поверхностных впечатлений, точно записанных со слов гида, «Образы Италии» – это ценный труд, соединяющий в себе все достоинства беллетристической вещи и интерес художественно-исторического исследования. Перед читателем, лишенным возможности быть в Италии и отдаться ее непосредственному очарованию, перед читателем, создающим ее образ лишь по образцам описательной литературы, в книге П. Муратова предстанет живой и одухотворенный облик страны, начертанный кистью художника, обладающего тонким и воспитанным вкусом. Форма описания – легкость скользящих образов и впечатлений, быстрая смена самых разнообразных восприятий – совершенно освобождена от томительной тяжеловесности всяких «путевых заметок» и «воспоминаний», написанных большею частью неопытной рукой туриста-дилетанта. Но под нежностью акварельных рисунков, под воздушными красками описаний природы, жизни и искусства чувствуется настоящий твердый фундамент систематического и всестороннего изучения страны и ее сокровищ^[90].

В практическом смысле этот путеводитель делался уже отчасти эрзацем самого путешествия, избавляя читателя от связанных с перемещением в пространстве невзгод и расходов, но преподнося ему все могущие быть полученными впечатления уже в удобоваримом виде.

Впрочем, по мнению другого современника, напротив, «Образы Италии» служили скорее побудительным мотивом к поездке:

Этот двухтомник был не только увлекательным чтением и свидетельством глубокой эрудиции их автора, но в придачу он сыграл немалую роль в деле русско-итальянского культурного сближения. Под его влиянием тысячи русских экскурсантов – студентов, учителей, людей самого скромного достатка – по смехотворно удешевленным тарифам ездили обозревать памятники итальянского Возрождения, бродили не только по Риму или Флоренции, но и бороздили городки Умбрии и Тосканы, о которых услышали впервые от Муратова^[91].