Чудесно чувствовать себя любимой и обожаемой, быть чьим-то центром вселенной. Но когда этот кто-то не знает меры, может стать утомительным. Омар Лалие, словно заново влюблённый, старался не расставаться с Алис более чем на десять минут. Спал рядом, рядом читал и подписывал какие-то бумаги, ел не на другом конце стола, а рядом, заглядывая в лицо жены с обожанием, от которого у Алис кусок застревал в горле. Ребёнок, и тот выпускает из рук любимую игрушку, когда спит.
Да, он красив, её супруг. И статен, и щедр, только за месяц подарил ей целое состояние в драгоценностях. Его тело переливается золотом в свете камина, страсть сильна – он приходит к ней каждую ночь, ловит и при дневном свете и уводит в кабинет, чтобы там целовать. Взгляд карих глаз всегда светится обожанием. Почему же её гнетёт смутное напряжение, тревога, для какой нет причин? Ощущение, словно она играет роль – и снять бы маску, сойдя со сцены, да завязки ускользают из рук. Алис вздохнула.
– Отчего ты грустишь, любовь моя? – муж нежно коснулся уголков её глаз. – Ночью я был неубедителен?
Алис густо порозовела. Она-то помнила собственные вскрики удовольствия.
– Мне не на что жаловаться. Просто всё странно… Помнишь, ты мне читал книжку про человека, стоящего на утёсе в тумане?
Омар несколько напряжённо кивнул.
– И мы с тобой – как он. Туман вокруг нас, нет ни прошлого, ни будущего…
Она смутилась.
– Ты, наверное, не чувствуешь так, у тебя с памятью порядок. Хотела бы я вспомнить…
– Не позволю! – вырвался у мужа рык. Омар прикрыл рот рукой, будто сам не поверив, что это сказал он.
– Всё так плохо? – Алис смотрела на него серьёзными глазами. Обласканная любовью, вниманием, она стала со временем спокойнее и даже как будто мудрее. Ей бы ребёнка сейчас… Марис вздохнул. Не получается дитя у них отчего-то.
Для отвлечения внимания он принялся перебирать конверты с приглашениями, продолжающие ещё поступать во дворец на Вандом-Пляс, несмотря на то, что высший свет уже уяснил – мсье и мадам Лалие гостей у себя не принимают.
– Нет ли у тебя желания посетить какой-нибудь раут? Бал, пожалуй, тебе не по силам, но пикник, суаре, музыкальный вечер – развлечения на любой вкус.
– Soirée musicale? – взвешивая, повторила супруга. – Отчего нет? На стены дома я уже нагляделась, могу передвигаться с закрытыми глазами. Надеюсь, меня не заставят там играть на клавесине или петь? Ни то, ни другое не входит в число моих талантов.
– В число твоих талантов входит дерзить мужу, – на грани слышимости пробормотал Омар. Споткнулся о вопросительно поднятые брови Лиз и сник. Неожиданно открывшееся в молодой женщине умение установить границы, за которые шагнуть не смей, стало для него трудно осваиваемым сюрпризом.
– Что ж, – муж поднялся, – буду счастлив вечером сопроводить тебя к графине де Лери. Не так давно она ввела в моду «музыкальные среды». Скажи своей горничной, что наряд скромный, будет не более двух десятков гостей.
«Скромный» наряд Алис ошеломлённо разглядывала спустя несколько часов. Он состоял из платья, двух нижних юбок из шёлка и атласа, основательного слоя нательного белья, шляпки, веера, украшений, сумочки, притороченной к верхней юбке. Выезд был запланирован на начало восьмого часа вечера, а одевать и причёсывать мадам заявились три горничные под руководством Белль сразу после дневного отдыха. Попав в безжалостные, энергичные руки, что крутили её, разбирали волосы, пудрили лицо и навешивали драгоценности, Алис невольно думала – а так ли уж она нужна ей, эта светская жизнь?
Надо признаться, восхищённое выражение на лице Омара, встретившего супругу у подножия лестницы, окупало многие муки.
– Богиня, – уверенно вынес вердикт муж. Поцеловал кончики пальцев Алис, проводил до кареты и помог усесться в закрытый экипаж. Открытые хороши лишь для прогулок в светлое время, а возвращаться они будут, без сомнения, затемно.
Дворец графа и графини де Лери, хоть и был высотой всего в два этажа, понравился Алис куда больше, чем их собственный на Вандом-Пляс. Он располагался в глубине парка, все деревья в котором были подстрижены по линеечке, а цветы росли в геометрическом порядке. Как прокомментировал Омар Лалие, среди французской знати такой стиль входит в моду и называется a la anglais.
Графиня Анн де Лери приветствовала их в гостиной, оказалась худенькой темноглазой дамой, быстрой в движениях, и с интересом разглядывала мадам Лалие, о коей ходило немало сплетен и легенд. Уже то, как старательно её скрывал от высшего света супруг, вызывало массу предположений: то ли Алис Лалие – абсолютный кошмар в плане происхождения и соответственно манер, то ли она попросту безумна. Смирно себя ведущая платиновая блондинка с необычно яркими чёрными глазами разочаровала графиню, здесь решительно нечего было с приятельницами обсудить. Ну, влюблена она в своего супруга, как кошка, эка невидаль! было известно, что восточный вельможа женился по любви.
Гости графини также не слишком заинтересовали Алис. Дамы в платьях «ампир», господа во фраках и с вычурно повязанными шейными платками. Сплетницы, кокетки, бонвиваны и поэты-непризнанные гении. Они читали стихи, дамы музицировали и посредственно распевали чувствительные романсы. Один господин попытался приударить за свеженькой дичью, однако не проявил оригинальности. Плоский комплимент, Алис украдкой зевнула в ладошку – а там и муж подоспел. Алис восхитилась его таланту говорить совершенно отталкивающим тоном обыденные вещи. И взгляд был хорош, в пять минут он измельчил нахала в порошок и отправил на удобрения. А больше времени виконт какой-то-там их милого общества и не выдержал, бежал, сославшись на потребность поговорить с хозяином.
Неприятное началось после лёгкого ужина, когда мужчины удалились в курительную комнату, а дамы оказались предоставлены сами себе. Светские львицы тесным кружком обступили Алис Лалие, принялись допытываться, как она познакомилась со своим экзотическим супругом, в каких традициях проходило ухаживание, венчание. Алис растерянно признавалась, что не помнит этого.
– А было ли оно вообще, венчание? – вдруг крайне желчно фыркнула голубоглазая статная дама, весь вечер до этого сверлившая Алис недружелюбным взглядом издалека. – Или наш ami mystérieux морочит всем головы, выдавая за законную супругу содержанку?
Смысл слов дошёл до Алис не сразу. Холод окутал сердце и разум, ногти впились в ладони, молодая женщина побледнела.
– Мадам, это оскорбление…
– Оскорбление – ваше присутствие среди нас! – объявила блондинка, вставая под фальшивые выражения фальшивого ужаса остальных дам.
– Да неужели? – презрительная, леденящая реплика, растянутая до издевательства, донеслась от двери. Омар Лалие стоял в дверном проёме, опираясь плечом на косяк. Голубоглазая побелела. Хозяйка салона тоже решила вмешаться:
– Элен-Франсуаз!
Омар Лалие приблизился. Шёл он мягко, тихо, большой хищник на бесшумных лапах.
– Вы надумали, Элен, травить всех дам, которых я удостою своего взора? До меня доходили слухи и два года назад, что вы предпринимали усилия, чтобы сделать меня персоной нон грата…
– Прошу вас о милосердии! – голубоглазая стояла с опущенной головой, но губы были упрямо сжаты, а руки комкали белоснежный платок. Она, без сомнения, осознавала, что некрасивая сцена не идёт на пользу её репутации.
Омар Лалие удивился.
– Вы бессовестно интригуете, а потом просите о милосердии, и всё, le fin? Окститесь, Элен! Я не оставляю врагов без воздаяния.
– Два года назад вы не считали меня своим врагом! – в отчаянии закричала женщина. – Вы любили меня… а теперь любите эту бледную немочь…
– Элен, – отрезал Омар Лалие, – между нами была скучнейшая, банальнейшая интрижка. Кончилась она с вашим вступлением в брак, напомнить?
– Омар, я выбрала бы вас! Но вы так непривычны для наших широт…
– А я и не предлагал вам брака, – мужчина был безжалостен. – Хищниц, подобных вам, хватает. Я же искал истинно любящую женщину.
«Истинно любящая» в этот момент окончательно осознала, что перед нею бывшие любовники, и ответила на нежный взгляд мужа своим, твёрдостью не уступающим алмазу. Омар понял, что музыкальный вечер у графини де Лери был не самой лучшей идеей в его жизни. От Элизы Линтрем, убеждённой в подлинности своих чувств, побрякушками не отделаешься.
– Нам пора распрощаться с вами, графиня, – обернулся он к Анн де Лери. Та молча присела в реверансе, и Алис поняла, что вот-вот останется наедине с этим… тираном. Хуже! Предателем, преступившим свои супружеские клятвы.
Пока она раздумывала, как быстро, в миг, красота мужчины может стать совсем не привлекательной, её уже цепко схватили за локоть, почти волокли по коридорам дворца. Захлопнулись дверцы кареты.
– В связи с Элен-Франсуаз я состоял два года назад, – муж не стал бегать от объяснений. – Тогда ты и понятия не имела, жив ли я, где нахожусь. Ты вообще обо мне не думала, – он поморщился, а Алис, напротив, с ожиданием уставилась на него. Неужели с ещё одного кусочка её прошлого будет сейчас сдёрнута пелена?
Омар махнул рукой.
– Bien, хорошо! Ты была… несколько увлечена другим мужчиной. Приехал я, и мы оба… ощутили молнию притяжения. Это переросло в наш союз.
– Брак был заключён? – Алис вспомнила про слова бывшей, брошенной любовницы, стало не по себе. Она ведь ничего не помнит про полученное благословение церкви.
К её удивлению, муж поморщился.
– Разве так важно…
– Разумеется! – Алис не дослушала его. – Иначе чем я отличаюсь от этой… Элен… да и других, они были, уверена. Это правда, я всего лишь, – она покраснела в необходимости произнести непристойное слово, – любовница?
Омар молчал. Молчал так долго, что Алис поняла истину и без него. Они живут невенчанными.
Мужчина видел, как его женщина съёживается, отодвигается от него, отстраняется телом и душою. Ругал себя отчаянно – такой умный и сильный, мнящий себя господином своей судьбы, неужели не мог отыскать возможности жениться на ней. Знал же, что она единственная. А всё, что смог сейчас – придумать жалкое оправдание.
– Мы принадлежим к разным религиям. Я – мусульманин, и чтобы наш брак был признан, тебе следует принять ислам.
Алис с горечью смотрела в окно. Не на мужа.
– Ты мне об этом не говорил. Значит, тебе было удобно жить со мной во грехе. Никаких обязательств.
Омар вздохнул, опустил глаза. Ему возразить было нечего.
– А если бы ребёнок? – пустым голосом продолжала размышлять Алис. И вдруг замерла, застыла, дрожа. Ей в голову явно пришла подозрительная мысль. Омар ждал, ничего более ему не оставалось. Взгляд чёрных глаз остановился на его лице.
– Омар, ты… – Алис сглотнула, – ты уже женат?
Губы блондина дёрнулись как-то неуверенно, он будто не мог поверить, что она даже подумала о таком. Потом мужчина замотал головой всё энергичнее.
– Клянусь Аллахом, нет, разумеется! Был бы я женат – жил бы со своей супругой.
– А живёшь со мной, – холодно закончила женщина. Закрыть тему будет нелегко. А надо ли?
Омар бросился вниз головой с обрыва.
– Мы поженимся завтра же.
Вместо щенячьего выражения восторга Алис уставилась на него.
– Es-tu fou? Как может быть завтра? Я перехожу в другую религию? Такое решение надо принимать обдуманно.
– Плевать мне на обдуманность! Церковного венчания не предложу, уж извини, но запись в парижской мэрии будет. Мои дети не родятся незаконнорожденными, – его взгляд и руки Алис одновременно устремились к её животу.
– Нет, с тобой явно не всё в порядке, – вздохнула женщина. – Детей же пока не ожидается…
– Будут, – уверенности в улыбке Омара Лалие мог позавидовать сам Люцифер. – Будут. Я очень постараюсь.
Их брак был заключён и подтверждён внесением записи в регистрационные книги парижской мэрии тёплым днём поздней весны. Невеста была восхитительна, жених – счастлив. Однажды взяв её ладошку в свои руки, больше он не выпустил её ни на миг. Почтенный мсье, служащий мэрии, скрепивший брак, отметил странное несоответствие взглядов невесты и жениха. В её глазах – безмятежное счастье, в его – напряжение, страх, сменившиеся после церемонии мрачной решимостью. Он вроде бы не был счастлив – или не успевал прочувствовать эту эмоцию среди одолевавших его прочих чувств. Ну что же, он не первый жених, опасающийся, что невеста покинет его у алтаря…
Спустя день супруги покинули дворец и отправились в путешествие по Франции. Самые роскошные постоялые дворы были в их распоряжении, самая редкая пища и лакомства, невиданные никогда чудеса природы. И любовь, любовь…
Когда на исходе первого месяца осени супруги вернулись, по-прежнему обожая друг друга, в Париж, слух о возможном скором появлении у восточного владыки наследника всё ещё не был подтверждён реальным фактом, а доктора всё так же не гарантировали Алис Лалие скорого возвращения к ней памяти.
Они ошибались. Сказочная идиллия продолжалась ещё ровно двадцать три дня.
Для него, никогда не имевшего ни сестры, ни племянницы, ни дочери, Рената Линтрем была забавной диковинкой. Она же и погубила его нереальное счастье, переливающееся разводами мыльных пузырей. Он позволил себе забыть, насколько хрупки их радужные стенки, позволил поверить.
Прослышав об их приезде, в ближайшие каникулы – во славу поминовения деяний святого Мартина Турского они растянулись на целую неделю – Рената умолила забрать её из католической школы домой. Превращаться из диковатой, дерзкой, озорной девочки в воспитанную барышню с перспективами оказалось труднее, чем она думала. Рене плакала, отсылала ему панические письма – Омар подозревал, что было их куда больше, однако школьная цензура две трети отправила в костёр. Покровитель даже был убеждён, что девчонка сдастся, вернётся домой, поджав хвост. Но, видно, Рене и вправду продумала планы на будущее, и были они столь грандиозны, что она смогла стерпеть придирки монахинь, трудности образования в том возрасте, когда окружающие девочки уже знают проходимые темы, ранние подъёмы на молитвы и богоугодный спорт.
Рене похудела, вытянулась, обликом стала более походить на европейскую барышню – серое платье до колен, грубые вязаные чулки, сдержанный плащ и толстая, просто сплетённая коса светлых волос. На груди, лишь начинающей расцветать, появилось католическое распятие. Девочка не снимала этой одежды и дома, привыкла к ней. «А ведь ей четырнадцать, – подумалось Марису, – можно начинать думать о женихах». Хорошую партию лучше планировать заранее, так и отец учил. Прибавив ссылку на отца автоматически, Марис понял, что не имеет понятия, кто первым преподал ему урок в вопросе ранних помолвок – Эмиль Стронберг или Хусейн. Язвительная усмешка скривила его губы.
Рената же болтала о своём. В окружении часто не дружелюбных дочек торговцев и чиновников девчонка не унывала, высмеивала смешное, подстраивала пакости подличающим. А дома, чтобы расслабиться, Марис разрешал ей говорить на родном языке. Наедине с ним.
– …vi gömde och tittade på henne. Och sedan står Genevieve upp…4
В драматическую паузу Рене эхом, кончиком хвоста вплелось жалобное «ох!». В дверях кабинета стояла его жена. Была она зеленоватого цвета, в глазах – плывущие облака.
– Я знаю, о чём вы говорили, – шепнула Алис. Великосветский навык по желанию падать в обморок она так и не освоила, потому качнулась к стене, медленно начала оседать по ней.
Марис ужасно на неё рассердился. Алис должна была спать. Но что делать, не позволять же любимой женщине валяться ковриком у входа в кабинет? Поднял Алис на руки, перепуганная Рената потеснилась на диванчике, даже подушку сестре подоткнула под голову. Алис глаз не закрывала, уставилась в потолок, но взгляд бесцельно блуждал в пространстве.
– Больно… – пробормотал женщина. – Больно… за что…
– Где у тебя болит? – муж взял её за руку, однако это не помогло обратить на него внимание Алис. Неудержимо, стремительно к ней возвращалась личность Элизы Линтрем.
Молодая женщина с минуту послушала себя.
– Не-бо-лит… – растянуто, с удивлением проговорила она. – Меня ударило что-то большое, тёмное… я упала… мне надо к лекарю…
Она говорила по-шведски, едва ли отдавая себе в том отчёт.
– Уже не надо, – неожиданно вмешалась Рената. – Всё это случилось девять месяцев назад.
– Девять месяцев… – повторила сестра за ней эхом. – Какие девять месяцев?
– Прошла весна, лето и осень, – девчонка пожала плечами.
– Хочешь пить? – в руке Марис сжимал бокал с холодной водой. Вино ей, пожалуй, рано.
Лиз медленно перевела взгляд к его лицу.
– Опять ты, Стронберг, – без удивления проговорила она. – Ты рядом…
А чего тянуть?
– Я был и буду рядом с тобой, потому что я – твой муж.
Лиз слабо усмехнулась:
– Чего? Я была совершенно безумна, если… – она помедлила, всматриваясь в похоронно-серьёзное личико сестры. Шёпотом уточнила. – Я, правда, была настолько безумна?
Вздохнула, но мысль её не задержалась на шокирующем известии.
– Было темно… я шла по дороге и видела деревья… куда мне бежать?.. я убежала из дома, как ребёнок, в порыве гнева, не думая ни о чём… как домой возвращаться?
– Ты дома, Лиз, – не выдержал Марис. Сжал её руку, но лишь причинил боль. Женщина поморщилась, голос звучал монотонно:
– Глупость какая. Дом далеко, дом, где мама…
– Дом там, где твоё сердце, – отрицательно помотал головой муж.
– Мне бы мозги сейчас отыскать, – речь Лиз окончательно становилась невнятной, веки неудержимо закрывали глаза. Марис дал ей заснуть, перенёс спящей в супружескую спальню, где всего несколько часов спустя она закатила ему великолепный, головокружительный скандал.
Закреплять эффект надо, пока женщина сонная, разнеженная, не до конца осознавшая себя. Лиз открыла глаза, когда Марис уже почти полностью раздел её. Целовал, гладил, нежил, не касаясь лица – это ей могло не понравиться в память о былой вражде. Опять ведь заведёт эту шарманку…
Элиза не разочаровала его. Марис как раз обцеловывал внутренние стороны её раздвинутых ножек, когда женские пальцы пробрались ему в волосы, сжались весьма чувствительно и потянули наверх. На сонном личике Лиз не было возбуждения.
– Интересно, как получилось, что я оказалась твоей женой?
Самое верное время выбрала для разборок! Он-то уже готов… Не скрываясь, Марис застонал в голос.
– Жена и жена, какая разница?
– Почему я согласилась? – настаивала Лиз.
– Ты боялась меня потерять, – буркнул Марис. Подумал и решил обидеться. – А что, у меня нет достоинств, за которые можно полюбить?
Он ожидал грубого хамства, сабельного удара, на какие Лиз Линтрем была горазда всегда. Однако женщина задумалась. Дёрнула голым плечом.
– Почём я знаю… Какое мне дело до твоих достоинств, если есть Андрес!
Муж не сдержался, рявкнул:
– Нет никакого Андреса!
– Ты убил его? – стремительно побледнела Лиз.
– Убил, закопал, потом отрыл и бросил на съедение диким свиньям, – подтвердил Стронберг. – На черта мне марать руки о нищенскую шваль, ты и без этого стала моей. Глупая голова не даёт тебе покоя. Мы были счастливы, пока твоё прошлое спало. Вспомнила, кто ты? А теперь забывай обратно. Ты – Алис Лалие, моя жена. Можешь не поджимать губки. Выбор прост – смиряешься и живёшь полной жизнью, или я запираю тебя в доме под пожизненный домашний арест.
– Ты не посмеешь.
Лёжа по-прежнему между её ног, муж слегка поднял голову с подушечки живота, улыбнулся так кристально-очаровательно, что вопросы отпали сами собой – посмеет. И никакие угрызения совести не встревожат его души. Негодяй ещё и начал ласкать её одним пальцем, добившись того, что от ощущений Лиз прикусила верхнюю губу.
– Мы не договорили, – только святые мученики знают, каких сил от неё потребовалось, чтобы возразить.
Стронберг вздохнул.
– Ну что ещё?
– Я помню последним, как мы едем в Париж, потом я… убегаю. Что с моим ребёнком? Я его родила? – она положила руку на живот.
– Не было ребёнка, – буркнул Марис.
– Тогда почему я вышла за тебя замуж? – она искренне недоумевала. Круг разговора замкнулся в своём начале.
Он был мужчиной и не мог рассказывать про чувства, про любовь, если бы даже допустить, что Лиз испытывала к нему нечто особенное. Взамен этого Марис сделал свой голос неприятным.
– Давай допустим, что я – мерзавец и заставил тебя. Такого объяснения достаточно?
Элиза подумала.
– Нет, пожалуй. Мне нужно время, нужно подумать. Должно быть, я начинаю вспоминать… Отпусти меня! Я думаю, ты добился своего обманом. Не собираюсь лежать тут… – она охнула, захлебнулась своими протестами – Марис с размаху вонзил в её нежный вход два пальца. Ногти на них были коротко острижены, поэтому он не оцарапал чувствительной поверхности. Энергичные движения заставили её кровь закипеть. Пальцы сменились губами, потом Марис всем телом устроился поверх неё… а в момент, когда от блаженства мутился её разум, он произнёс слова, которые и стали поводом вновь развернуть боевые действия.
– Хоть весь мир содрогнётся, но ты – моя, заносчивая стерва…
Два последовавших дня они обменивались злыми взглядами, переругивались, доказывая друг другу, что и он, и она хуже, чем думал партнёр. Элиза лежала в постели, Мариса же тянуло в спальню будто магнитом. И неважно, что огонь раздора бодро вспыхивал вновь, жить без этой энергии он был не в состоянии. И уж конечно, не собирался отпускать её, даже выслушав в сотый раз сентенцию, насколько они не подходят друг другу по чаяниям и положению. Причём выше из них двоих Элиза Линтрем считала себя.
– Ты слишком горда для… – Марис осёкся, но пауза его уже не спасла.
– Для крестьянки, – медленно, с горечью, с расстановкой докончила Лиз.
Острое ощущение досады опалило внутренности Мариса. Да что же это такое?! То она принижает себя, то дерёт свой остренький носик в борьбе за какие-то права… Он силой усадил жену на кровать.
– Слушай меня внимательно, наказание за мои грехи. И молчи, все возражения потом. Факт первый: наши отцы обручили нас в детстве, и этого уже не изменишь. Согласен, я плохо обращался с тобой, пытался отыграться на слабом, и ты имела основания не любить меня, – ладонью он вернул возмущённый вопль назад в рот Элизы.
– Факт второй: мы выросли, я стал умнее – не буду говорить про тебя…
Молнии взгляда женщины опалили его руку.
– Я думаю, что люблю тебя, во всяком случае, испытываю сильные собственнические чувства. Жизнь так повернулась, что теперь ты – моя жена. Никакого тебе развода, любимая, – Марис равнодушно глянул на стиснутые кулачки Лиз.
– Очень жаль, что с детьми у нас пока не заладилось. Тебе бы делом заняться, а не множить забытые обиды. Но такова воля Аллаха. Дозволяю тебе пока занять другие покои, если тебе хочется поиграть. Если же в твою голову взбредут мысли о побеге… Хорошенько обдумай, во-первых, КУДА ты побежишь, и второе – наказание. У меня нет сомнений, что я тебя найду, но в таком случае твоя жизнь станет куда менее приятной. Отдалённое поместье в глуши, постоянные беременности и роды – пока я в Париже буду наслаждаться обществом более сговорчивых женщин.
В ярости Лиз укусила его за ладонь. С проклятием Марис отдёрнул руку – а жена только фыркнула, раздула ноздри и удалилась в ванную, чеканя шаг. Ласки, похоже, действительно придётся искать на стороне.