Айрин Серпента
Дом там, где твое сердце
Глава 31
Лиз снова проснулась, как заколдованная, в два часа ночи. И не могла сказать, что её разбудило, собственный крик или уже всполошенный топот ног служанки – последние ночи Белль Эжен ночевала при покоях своей госпожи. Кажется, опасалась, как бы мадам, оставленная мужем, не наложила на себя рук. От глаз и слуха прислуги укрыть ничего нельзя. Господин Лалие и не напрягался. Пять дней прошло после возврата к Лиз памяти, четыре – как она распорядилась перенести вещи в свои прежние покои. Выйдя перед полуднем из кабинета, Омар Лалие с бесстрастным выражением на лице минуту понаблюдал, как слуги тащат сундуки и корзины, окинул внимательным, очень внимательным взором супругу, мечущую в него стрелы яростных взглядов – и вернулся к себе. Лиз тем более почувствовала себя оскорблённой – она рассчитывала на уговоры. Говоря откровенно, больших унижений от Мариса это бы не потребовало. Но он и не попытался! А что, если – Элиза коснулась живота – она всё-таки понесла от него? Неужто он совсем не учитывает такую возможность? Негодяй!
– Мадам, – Белль чуть не плакала, – опять тот же сон?
– Его-уби-ли, – Лиз смотрела перед собой остановившимся взглядом. – Пронзили его сердце, текла его кровь, а умерла я.
– Мадам, вам надо поговорить с господином. Твёрдость решений хороша, когда она к месту…
– Белль, – молодая хозяйка перевела на служанку страдающий взор чёрных глаз, – его ведь опять нет здесь, верно?
Горничная вздохнула.
– Нет, – правильно поняла хозяйка. – Я только дала ему повод бросить меня.
Она стиснула зубы, вдруг разозлившись. Рывком завернулась в тёплый халат, заходила по комнате.
– И пусть уходит! Я превратилась в ноющую истеричку, меня саму тошнит от себя! Размазня, драная курица… ой-ой-ой, Марис Стронберг не любит Элизу Линтрем…
– Мадам?
– Закончили обсуждение, Белль. Садись!
Горничная не смогла сопротивляться приказанию. Она вообще не могла отвести взгляда от возбуждённо сверкающих глаз госпожи.
– Итак, Белль, поговорим о моих новых свободах. Что может делать разведённая женщина?
В непритворном ужасе Белль Эжен охнула, прижала руки к лицу:
– Ой, мадам… ничего. Оставленная мужем навсегда опозорена. Только уйти в монастырь и до конца дней отмаливать свои грехи.
– Нет у меня грехов! – воспротивилась Элиза. – А за грехи Стронберга расплачиваться не собираюсь, пусть Господь персонально с него требует.
Она немного подумала.
– Допустим, о еде и месте для ночлега мне пока думать не придётся, Марис меня не выгоняет. Однако хотелось бы иметь средства… Работать я, разумеется, не могу, навыки в сельском хозяйстве не слишком востребованы в Париже. Учить никого ничему не могу, меня бы кто подучил. Кстати, это надо обдумать… изучить то, что может потребоваться в самостоятельной жизни. Конечно, не вышивание и не клавесин! – Лиз расхохоталась.
– Шитьё – крайне полезный навык, – спокойно возразила ей Белль, с интересом отслеживающая полёт мысли хозяйки.
– Пожалуй. Что ещё?
– Приготовление кушаний. Чтение и письмо. Как понимать карты дорог. Что сколько стоит и как посчитать доходы и расходы. Это должна уметь мать в семье среднего достатка. Ну, и уход за скотиной, растениями. И ещё как лечить простые болезни.
– Хороший список, – молодая женщина улыбалась. – Так мы сделаем из меня отличную экономку.
– Я бы тоже хотела учиться, – грустно проговорила Белль. – Вдруг мне кто-то предложит брак… – она осеклась, но Лиз уже догадалась, что с ней ненароком поделились заветнейшей мечтой.
Она не стала глупыми заверениями утешать умную девушку.
– Будущее покажет. Зато мы знаем, для чего будем учиться и становиться умнее – для самих себя! Ну, и немножко отомстить Марису Стронбергу. Ненавижу его! Я так любила… а он бросил меня, ушёл к другой девке, даже не попрощавшись… – Элиза закрыла лицо руками, давя слёзы в зародыше.
– Решено – я заведу себе любовника! Пусть Марис знает! Ненавижу его… И ещё я бы хотела путешествовать… Белль, а женщины могут играть в азартные игры и заключать, как благородные месье, пари?
Такими темпами следующим её желанием будет научиться курить! Мадам надо притормозить. Да и жалование ей, Белль Эжен, платила не молодая хозяйка. Взвесив все «за» и «против», двумя днями позже Белль постучалась в кабинет господина Лалие. А тот – вот незадача! – вместо того, чтобы отругать и прогнать её, пригласил войти, присесть, поделиться своей un problème. Пришлось делиться.
– Mon seigneur, – девица Эжен в страшном волнении комкала фартук, – я знаю своё место. Не след мне поучать вас или мадам Алис, – при этом имени господин лишь горько усмехнулся.
– Но ведь мадам совершенно обезумела.
– Плачет? – тон господина был обманчиво равнодушным, только задурить он мог голову мужчине, никак не женщине.
– Лучше бы плакала! – в сердцах фыркнула Белль Эжен.
Господин заинтересовался.
– Неужели? Что тогда?
– Она строит планы!
– Очередного избавления от тирана? Опыт неудачных побегов ничему её не учит.
– Мне кажется, – нерешительно, очень тихо проговорила Белль, – мадам страдает от разбитого сердца. С её уст не сходит мужское имя, даже во сне она шепчет его…
Тишина в кабинете внезапно сгустилась до предела, стала тяжёлой, почти осязаемой. Господин Лалие в этот раз был одет в европейский костюм, и удары подошв его сапог о деревянный пол прозвучали пожарным набатом. Монсеньор развернулся, медленно прошагал на середину комнаты, немигающе уставился в глаза Белль.
– Не понял. У нас появился любовник?
Пересохшие губы горничной не подчинились, девушка лишь по-рыбьи разевала рот.
– Отвечай!
Рёв привёл её в чувство.
– Не… не знаю… не могу сказать, господин.
– Что за имя? Андрес?
Белль удивилась.
– Нет. Похоже на Бек.
– Гос-с-споди! Бек-то у нас откуда? Имя это или фамилия? – Омар Лалие был мрачен и сосредоточен одновременно.
– Фамилия, наверное. Иногда она называет его Морùс, – Белль произнесла имя по-французски, с ударением на последний слог.
Господин Лалие отсутствующе сощурился, глядя в потолок.
– Бек. Бек. Морис Бек… убей Бог, не знаю. Получается, он не имеет отношения к обществу, из простонародья. С кем связалась Алис? Она же из дома не выходит. Могла госпожа познакомиться с посыльными из торговых лавок?
Эжен честно подумала.
– Я не всё время с нею, мой господин. Когда приходит мадемуазель Рене, госпожа меня отсылает.
– Вот в юной Рене я уверен, – пробурчал Омар Лалие. – Мадемуазель Рене хорошо знает руку, которая её кормит. Она не даст сестре наделать глупостей.
Он походил в раздумчивости по кабинету. И вдруг, совершенно неожиданно, грохнул кулаками по столу.
– Что за чёртов Бек?! Из какой преисподней он взялся?
– Я не думаю, что это рассыльный, – шепнула Белль. – У него такое длинное, благородное имя… очень трудное.
– Бек – трудное? – вытаращился на неё господин.
– Мадам Алис как-то его называет… Соторон-Бек… Похоже, но не так.
– Соторон-Бек? – мужчина попробовал и новый вариант на слух. – Морис Соторон-Бек? Морис…
Он застонал в голос, ещё и ещё раз, вцепился в волосы, затем неистовый смерч хохота скрутил его. Господин упал в кресло, вытянул ноги на середину комнаты. И хохотал, даже подвывая, пока окончательно не обмяк в кресле. Приступ безумия совершенно истощил его.
Горничная перепугалась. Страшно встать и невозможно не двигаться. Что, если господину плохо? А вдруг он сошёл с ума?
– Девочка, – обессилевшим вконец голосом простонала глубина кресла, – что же ты наделала… я перебрал в уме население двух стран… вот только собственным соперником ещё не был.
– Mon seigneur, я могу позвать на помощь…
– Сиди, глупое создание! Налить коньяк я могу и самостоятельно.
Выполнив это действие, Омар Лалие с пузатым бокалом весьма приличных размеров вернулся к письменному столу. Оперся бедром о его край.
– Теперь отвлекись от личности таинственного Мориса Бека, – господин тихонько хихикнул. – И вспоминай, что именно мадам говорила о нём.
– М-м… наверное, он её сильно обидел. Она всё твердит – ненавижу, ненавижу, докажу, что чего-то стою и без него…
Мужчина задумался.
– Ненавижу – это хорошо, это сильная эмоция, не депрессивная. Что ещё? Мадам плачет или злится?
– Не плачет, – удивлённо проговорила Белль. – Нет, совсем не плачет. Ругается на себя, что превратилась в неженку, в тряпку, а когда-то…
– Да, – на лице господина появилось мечтательное выражение, – ещё год назад она взлетала на лошадь птицей и скакала без седла…
Элиза могла бы подкорректировать его воспоминания, сильно приукрасившие её навыки верховой езды – но её не было в кабинете, чтобы сделать это.
– Что ж, – хозяин хлопнул себя ладонью по бедру, – благодарю, мадемуазель, – имени Белль он не вспомнил. – Вас ждёт награда за преданность.
Девушка снова удивила его, она поморщилась.
– Не надо награды. Я вроде как предала мадам, придя к вам. Только сама она не сможет спастись. Кому-то надо было стать негодяем.
Омар Лалие смотрел на неё молча. Долго. И думал.
– Пусть так. Тогда вашей наградой станет благополучие вашей госпожи.
Глава 32
Итак, любовь и проклятие его жизни тоскует по прежней Элизе Линтрем. Вольной крестьянке, которой не надо было опасаться его гнева или неудовольствия, зато волновали кровь тайные встречи и хулиганские выходки. Читать нотации о социальной ответственности глупо и бессмысленно, она ещё больше замкнётся, уйдёт в себя, а такое нервическое состояние не способствует беременности. Отчего она до сих пор не смогла понести? Он вроде бы честно исполнял свой долг, и Элиза не скрывала плотского удовольствия. Но мутно всё между ними, нет гармонии. Значит, просто не время, назначенное Аллахом… Будет ей приключение. Пусть девицу встряхнёт.
Ещё на рассвете слуги начали наполнять водой и протапливать бани, устроенные по турецкому образцу в подвальных помещениях. Хлопот было много, но и работал не один человек. Сам господин Лалие отдал распоряжения и после завтрака покинул дом, вернулся же после трёх часов, когда всё было готово. Показательно провёл рядом с собой через главный вход ладно сложенную женщину, чисто номинально прикрытую чёрным плащом. И вместе с ней уединился в банях.
Кошмарную новость Элизе принесла верная Белль. Женщина в ярости подскочила, едва уразумев, о чём, вся трепеща, толкует служанка. Любовницу? В дом? Нисколько не постыдившись?
– Что скажут люди, Белль?! Да мне плевать, что они скажут! Достаточно с меня чужого мнения, если уж Стронберг его не уважает!
С лицом, пунцовым от гнева, мадам топнула ногой. Белль, разумеется, не отважилась задавать уточняющие вопросы, но подумала, что господин был прав, Соторон-Беком по какой-то причине мадам называет именно его.
– Нет, ну каков мерзавец! – продолжала бушевать Лиз. – Запер меня сохранять видимость ради своего «общества», а сам… сам… Задушу негодяя!
Без помощи оторопевшей, забившейся в угол горничной она схватила в гардеробной домашнее платье из кисеи, начала натягивать через голову. Нетерпеливо повернулась спиной:
– Корсет зашнуруй! Да не туго, а то ещё чувств лишусь, когда буду убивать драгоценного супруга.
Белль охнула. Элиза рыкнула на неё.
– Да мечты это, только мечты! Пусть кувыркается с кем хочет, а меня отправит на родину. Я уверена, меня там ждут, – улыбка её замышлялась мечтательной. А вышла быстрой, нервной и жалкой.
– Нет, красить лицо ни к чему, волосы только заколи повыше.
Белль исполнила приказание, и Элиза отправилась в не знакомую ей ранее часть дворца. Строго говоря, банные территории от неё не скрывали и не запрещали туда вход, но роскошной ванной комнаты при апартаментах мужа Лиз хватало, туда были проведены трубы, перегоняющие воду и забирающие её – такого чуда Лиз доселе не видела и с детским удовольствием играла рычагами. Вода где-то нагревалась, лилась на голову уже тёплой, было это сродни волшебству. А слово «баня» звучало привычно, баня и у них в селении была – небольших размеров бревенчатый домик, где дровами топили печь, носили вёдрами воду и мылись голые мужчины и женщины целой толпой. Нет, Лиз определённо предпочитала уединение. И зачем Стронберг поволок свою любовницу в бани, неужели мало спален во дворце?
В подвальные помещения вела каменная лестница, устланная ковром, в начале её и в конце, у самой двери, на стене горели масляные светильники, стилизованные под факелы. По пути Лиз вооружилась метровой палкой, ею пользовались слуги, чтобы раздвигать портьеры, и теперь палка здорово мешала ей. Тяжёлая деревянная дверь, удивительно, была не заперта. Торопился, видать, горько усмехнулась Элиза. Позволив себе окунуться в вязкую боль мыслей о гладком, цвета осенних листьев теле Мариса, как его сейчас ласкает другая женщина, целует, обводит пальцами твёрдые мышцы воина, Лиз ударила плечом дверь. Та трудно, но поддалась, а женщина и не ощутила боли от травмы. Другая боль сжигала её. Непонятно почему, ведь изменял ей не Андрес. Если так больно от лжи Стронберга, от измены Андреса она бы, наверное, умерла. Счастье, что Андрес не такой. Андрес её дождётся.
Элиза оказалась в помещении, отделанном отражающей свет плиткой – мрамор, наверное? Пол устлан толстым ковром. Комната была небольшой, почти пустой и непонятного назначения, только мраморный же стол у стены и скамья. Здесь никого не было. Дверь в дальнем конце лишь притворена. Чуткий слух ревнующей женщины уловил смех и игривые взвизги, доносящиеся издалека.
«Ах, мерзавец», – подумалось вновь. Она не будет устраивать сцен, требовать возмещения или развода, пусть только обеспечит ей возвращение на родину. Скажет Андресу, что приехала к нему, не могла вынести разлуки. Сможет ли любимый простить, что не уберегла Элиза девичьей чести? Женщина вздохнула. Мужчины относятся к этому с щепетильностью, спасёт только любовь. Простит, если любит по-настоящему.
Визг снова, сильнее, будто за девушкой гнались, а та делала всё, чтобы догнали.
– Ах, ах! – вполголоса передразнила Элиза. Она не скрывалась, распахивая следующую дверь.
Снова мрамор, уже нет ковров, а посередине бассейн, не слишком большой, но достаточный, чтобы можно было поплавать, не задевая ногами пол. В глубь ведут три широкие ступени. Может быть, тут бегала и визжала девка Стронберга? Лиз брезгливо отдёрнула ногу в кожаной мягкой туфле от ступенек. Пусто и тут. Смех колокольчиком вёл её дальше.
Ещё комнаты? Ну и баня! Она представляла себе тесное дымное помещение, наполненное паром, как в селе. Где здесь моются? В стене за бассейном не дверь, а полукруглая арка, и там виден коридор. Красиво. На стенах уже не просто плиты, а выложен узор, красный и тёмно-коричневый. Элиза обошла бассейн по узкому бортику, а чтобы не поскользнуться и не упасть в воду, перед тем разулась. Туфли оставила, где упали. Какая разница? Вон, у стены юбка валяется и чулок. Торопились любовники, похоже… Звук, с которым ногти женщины прошлись по плите, напомнил кладбищенский скрежет, когда лопата зарывает покойника. Но в целом Элиза была холодна. А что глаза мрачно сверкали да сердце грыз злобный червь, так Стронберг за всё ответит.
Справа по коридору ещё более мощная, чем на входе, деревянная дверь. Могучая ручка – видимо, сила, чтобы открыть, нужна немалая. Оттуда слышны приглушённые разговоры, дробный визгливый смех. Получается, ей внутрь нужно. В дали коридора видны ещё помещения, они Элизу не интересовали.
Первая попытка открыть дверь не удалась. Перехватила палку в левую руку, напряглась. Внутри девица взвизгнула и захохотала, мерзкие звуки придали сил. Уже рывком дёргая дверь, Элиза представила – а ну как сейчас увидит голую девку и голого Мариса на ней? Поздно было, дверь уже поддалась.
А девка совсем оказалась и не голой. Сидела себе на высокой полке внутри в приличном купальном платье да, задрав ножку выше головы, гладила Мариса по груди её ловкими пальчиками. Тёмные волосы кудряшками, лицо красное и всё в поту. Заливисто хохотала, когда мужчина ловил ножку и щекотал под пальцами. Марис стоял спиной к двери, весь поглощённый своей любовницей. На нём, слава Создателю, были надеты узкие чёрные штаны, а голое тело выше блестело от пота. И уж как жарко-то было внутри! Лиз аж покачнулась в духоте воздуха.
И Марис хорош: только лишь недовольно обернулся да хмыкнул:
– Заходи, раз пришла, и дверь закрой, не гони тепло.
Где раскаяние, где ужас застигнутого врасплох мужа? От растерянности Элиза подчинилась. Влажный жар вмиг пропитал кисейное платье, оно прилипло к ногам, подчеркнуло контуры панталон. Девка смотрела на консервативное нижнее бельё с усмешкой.
Стронберг отвёл расшалившуюся некстати вновь ножку, подцепил онемевшую Лиз за локоть, протащил вперёд.
– Лили, алмаз очей моих, позволь тебе представить мадам Лалие.
Откинув голову, та радостно засмеялась. А зубки-то хороши!
– Мы втроём будем, да? Это же та самая?
– Какая та самая? – прорычала Лиз, вырываясь, злость не дала ужасу от первой фразы поглотить мозг. Стронберг лишь ухмыльнулся. Похоже, понимал, что за любой звук с его стороны получит пощёчину.
Девка развела руки в стороны, демонстрируя вдвое более пышную, чем у Элизы, грудь. Покачала своё мерзкое вымя на ладонях.
– Я вам не нравлюсь, мадам?
Взгляд Мариса не отрывался от лица Элизы, его интересовала только её реакция. Жена наклонила голову точь-в-точь молодым бычком.
– Потаскуху убью.
Лили взвизгнула, оценив решимость. Бойко спрыгнула с полки, попятилась к двери по стеночке.
– Мсье, мы так не договаривались…
Прыжком бросившись на Элизу, притиснув к бокам царапающиеся руки, Марис крикнул:
– Беги! Да дверь закрой поплотнее!
В парной стало меньше на одного человека. Элиза стояла, оцепенев, не успевая переключить сознание с исчезнувшей цели. Да и супруг не разжимал объятий. Силён, мерзавец! А когда Стронберг отодвинулся, и можно было продолжить его убивать, женщина обнаружила внезапно – её руки связаны в запястьях у неё за спиной. Плечи от этого выгнулись и уже начинают ныть.
– Рехнулся? Немедленно развяжи меня! – крикнула Лиз.
Стронберг разглядывал её и ухмылялся правым уголком рта.
– Ты лишила меня интересного досуга. Придётся предложить что-нибудь взамен.
Женщина сверкнула глазами.
– Разумеется. Публичная казнь подойдёт?
– На что мне твоя казнь, – демонстративно зевнул Марис. – Хочу радостей плоти.
– Освободи мне руки, – сладко предложила Лиз. – Я тебе этих радостей отсыплю выше неба.
Глядя в её глаза, Марис верил – отсыплет. Вот она, прежняя Элиза Линтрем, бросающаяся на него на берегу Эльмарена, он вернул её. Остаётся слегка сместить направление да закрепить полученный эффект.
– М-м… нет. Побудь некоторое время беспомощной, тебе это состояние идёт. Разозлилась, поди, вон как глазки сверкают. Кто тебе доложил про Лили?
– Ты привёл девку в дом, не скрываясь. Совсем слепой и глухой надо быть…
– Не Рене, конечно, – продолжал размышлять Марис. – Твоя сестричка давно на моей стороне.
– Ты тронул её? – Лиз страшно побледнела. Вращение точек перед глазами остановило неподдельное удивление Стронберга.
– Сдурела? Я не интересуюсь малолетними. Твоя сестра попросила разрешения учиться в школе для девочек, а потом устроить ей брак. Я дал слово.
Элиза оперлась затылком о стену, тоже влажную. С одной стороны, Рената вроде как предала её. А с другой – умница, что подумала о своём будущем.
– Мне нехорошо, – пробормотала она. Сердце и впрямь теснило. – Душно.
– Бани – самый правильный способ для чистоты и расслабления, – объявил Марис. – Ходят в хамам, однако же, не в одежде.
Двигая, словно куклу, он развернул Элизу к себе спиной, уткнул лбом в стену. И кинжал у рачительного хозяина оказался припрятан в парной. Прежде чем Лиз успела сообразить, что последний раз надевала любимое домашнее платье, Стронберг одну за другой перерезал все верёвочки корсета, надрезал и разорвал юбку прямо до пола. Обрывки откинул в стороны, управился с рукавами. Груди, лишённые поддержки, слегка обвисли, однако Стронберг тут же накрыл их ладонями.
– Такая ты мне и нравишься, – жарко шепнул на ухо. – Голая, молчаливая, беспомощная.
Отодвинулся, похоже, избавляясь от штанов. Потёрся о ягодицы Лиз жарким, потным телом. И едва уберёгся, успев отпрянуть, когда прямо возле щеки щёлкнули её острые зубы.
– Вот как, значит, – пробормотал. – Маловато ограничителей?
Если он решит привязать её к полке и оставить здесь, сердце не выдержит. И так вон бухает, словно кузнечный молот. Стронберг, похоже, знал это. Из волос начал по одной выдёргивать шпильки, а когда те рассыпались, отросшие уже почти до плеч, собрал их в хвостик, связал верёвочкой, а конец притянул к зафиксированным запястьям. Теперь Элиза не могла повернуть головы, подбородок смотрел строго вверх, любое движение отзывалось болью в корнях волос.
– Идиот…
– Зови меня просто господином, – любезно предложил Марис. Лиз не видела ни его лица, ни рук, только чувствовала их. Сильными и ритмичными нажатиями большие ладони растирали её повлажневшее тело – плечи, руки до локтей, спину, бёдра и ягодицы. Движения были не угрожающие, Лиз разрешила себе чувствовать удовольствие. Поцелуи ей тоже не грозили, кажется.
Когда стало совсем жарко, мутно в голове, томно, Стронберг открыл дверь, вытолкнул Элизу. И безжалостно, без предупреждения швырнул в ледяную воду бассейна. Сразу же прыгнул следом, не давая нахлебаться воды. Вытаращив глаза, разинув рот, Лиз завизжала:
– Совсем с ума… – закончила реплику она под водой. Тут же была извлечена, закашлялась и далее благоразумно молчала, стараясь отдышаться. Подняв на руки, Стронберг поволок её куда-то. Сначала показалось, назад в парную, но нет, путь лежал дальше по коридору.
И снова зал из восточных сказок. Мраморные высокие ложа, подогреваемые изнутри, необычные, сладкие ароматы, два факела для света на стене. Их не хватает, чтобы осветить всё помещение, в нём чуть ярче, чем полумрак. Стронберг укладывает её на живот на скамью, нажатием рук вытягивает в струну всё тело. Шепчет умоляюще:
– Не порть удовольствие, наслаждайся, – перерезает путы, а в руках у него уже чудной мешок с мыльной пеной внутри, и этим мешком он начинает разминать, разглаживать её тело. Немыслимые ощущения бегут по рукам, ногам, охватывают каждую клеточку. Так и в раю не бывает – лениво скользит по краю сознания мысль.
Стронберг переворачивает её и повторяет процедуру спереди, не избегая сосков, но Лиз слишком ленива и расслаблена для возмущения и даже для возбуждения. Он разминает пальчики на её ступнях, потягивает их, наслаждение заставляет стонать, слегка выгибаться в пояснице. Вновь животом на скамью, руки мужа меж бёдер, они беззастенчиво трогают, теребят её складки, подсовывают валик – упругий, но не мраморный – под бёдра. Ноги раздвинуты шире уверенными руками, Марис сзади становится на четвереньки и начинает своим органом проникать в неё. Даже толчки не могут вывести Лиз из расслабленного состояния, но Марис и не нуждается в её содействии, всё делает сам. Крики и стоны удовольствия не доносятся к слугам из-за толстых дверей. Элиза в голос кричит, царапая мраморные плиты. А Стронберг неумолим – он крутит её, ставит на четвереньки, задирает ноги выше головы…
Элиза уснула на тёплой скамье спустя час, так и не почувствовала, как муж обмывал её, одевал в халат и относил на руках наверх в спальню.
