Даниял Кантемиров
Кроник
Сыновья мои, помните подвиг предков, что не позволили врагу овладеть нашей отчизной. Их героизм и самоотверженность вплетены в саму ткань нашей истории. Каждый метр этой земли пропитан кровью тех, кто сражался за свободу и независимость, кто встретил врага лицом к лицу, защищая родные края. В моменты, когда всё казалось безнадёжным, они не отступали, а становились стеной, что преграждала путь захватчикам».
Отец завершил войну в столице Франции, они прошлись парадом, величаво развернули стяги, проявляя гордость и единство. Шумные толпы, заполнившие улицы, приветствовали их торжественными возгласами. В Третьей мировой войне победила наша империя, и с этого события началась новая эпоха в истории человечества. Благодаря Российской империи европейский страны объединились в новую структуру, получившую название Соединённые Штаты Европы. Столицей нового объединения стал Париж.
Да, отец! Я буду всегда помнить ваш подвиг. Ваши слова звучат как бессмертный гимн мужеству и самоотверженности, которые скрепляют семейные узы. Ваш подвиг стал путеводной звездой. Вы научили меня, что самые трудные моменты раскрывают истинную сущность человека. Теперь я, как наследник вашего мужества, стремлюсь шаг за шагом следовать по вашему пути. Вспоминая вас, я снова и снова обещаю: ваш подвиг будет жить в моём сердце, и каждое ваше слово будет направлять меня в будущем.
Выдержка из дневника «Катарсис»
Вначале от онкологического заболевания умерла мама. Через некоторое время у отца случился инсульт, и его тоже не стало. Родственники связались с социальной службой, и меня забрали в школу-интернат для детей. Там по результатам судебно-психиатрической экспертизы меня признали недееспособным.
В психиатрии, когда дело касается не результатов анализов, а описания симптомов, можно приукрасить или преуменьшить – за счёт формулировок. Это же как сочинение выглядит – психиатрическая документация.
По предположению сотрудника, участливые родственники прежде всего были заинтересованы в моей квартире, которая должна была достаться мне после совершеннолетия.
В интернате было полно таких, как я. В моём отделении жила девочка, адекватная, умела читать и писать. Умерла её бабушка, наследство досталось ей. Когда об этом узнала тётя, девочку быстренько лишили дееспособности. Не знаю, что сделали с её квартирой, но всё это было очень прискорбно.
Сюда также попадали и трудные подростки, у которых были проблемы с воспитанием и законом.
У нас были очень насыщенные дни. С утра мы ходили на занятия по обычным школьным предметам, а после обеда занимались спортом. Шли на линейку, 20 минут обедали, полтора часа занимались самоподготовкой. Из строгих мер можно вспомнить многое. Например, групповую ответственность. Работал принцип: «Накосячил один – виноваты все». А раз провинился – убираешь туалет, мусорные баки и слив. Впрочем, тому, кто вёл себя хорошо, разрешали смотреть телевизор или поиграть в приставку.
Все должны были выглядеть одинаково и каждый день заниматься уборкой. Встаешь – протираешь тумбочки, моешь пол, лестницу. Когда у нас был ремонт, пацаны по двое таскали чугунные батареи, а девчонки красили.
Драки в нашем интернате были частью нашей повседневной жизни. Махач ерунда, тут могли запросто заколоть. Дедовщина тут была страшная. Девчонка 16 лет начала жестко прессовать 12-летную девочку-подростка. Старшая ударила кулаком младшую за то, что вторая не выполнила её «просьбу». «Просьба» – это такая обязаловка, которую нужно исполнить, если не можешь вернуть долг.
Взрослая начала проявлять неимоверную жестокость, дошло до того, что она просто начала затаптывать младшую, ещё немного, и летальный исход был бы обеспечен. Пришлось заступиться, слегка оттолкнув её в сторону.
– Ты чё, гнида, совсем гонцов попутал?! – с ненавистью выкрикнула она. Звали её Варвара.
– Ты уже перебарщиваешь, по-моему! – ответил я тихим спокойным голосом.
– Чё, Даниял, решил в героя поиграть, – с ненавистью взглянув на меня, вымолвила она, – она получила за дело. Если берёшь в долг, то возвращать нужно с процентами, а если не можешь, то будешь выполнять «просьбы». Таковы тут правила, и ты это знаешь! – Глазки её выражали недовольство и злость.
– Но это не означает, что нужно забивать младшую до полусмерти.
– Одной больше, одной меньше, всё равно никому мы тут не нужны. А за то, что толкнул меня, станешь передо мной на колени и извинишься. – Лицезрея мерзкую улыбку, у меня появилось дикое желание её ударить, но я сдержался.
– Я ничего не сделал, чтобы перед тобою извиняться.
– Ну всё, малыш, ты попал. Заказывай себе гроб, когда Лампа узнает, он тебя похоронит заживо.
Лампа, от фамилии Лампов, походил на средневекового инквизитора, был настоящим садистом. Страдание истязаемых им детей из интерната доставляла ему истинное удовольствие. Он был выходцем из нашего интерната, отучился два года на учителя и стал нашим преподавателем по материализму, а также следил, чтобы правила дедовщины в интернате соблюдались. Остальные учителя и воспитатели тоже ничем особо от него не отличались, детей они ненавидели.
После расправы младшую увезли в больницу, она получила сотрясение мозга, поломанные ребра и судороги в придачу. А меня вызвали в кабинет Лампы за то, что я воспротивился правилам интерната. Я два раза постучал в дверь его кабинета, и сразу голос с другой стороны двери произнёс
– Входите.
Он сидел за своим рабочим столом и вёл записи в тетради.
– Вызывали, Антон Монсесович?
– Присаживайся, мой дорогой друг, не стесняйся.
В начале он всегда начинал дружелюбно. Я ощущал его взгляд на себе, даже тогда, когда он не смотрел на меня, и застыл в ожидании удара, который мог быть как неожиданным, так и предсказуемым.
– Даниял, ты читал книги Достоевского?
– Нет, не читал.
– И я не читал. Ведь его книги запрещены, таковы правила, установленные в корпорации.
Каждое его слово было обёрнуто колючей проволокой ядовитых ироний.
– После упразднения империи в корпорации было решено запретить писателя и его произведения за то, что слишком сильно искажал реальность и вообще писал отвратительные книжки.
Его чёрный юмор и мрачный взгляд на мир заставляли окружающих вздрагивать от ужаса.
– Хотя, как по мне, это клевета на писателя. Согласен со мной?
– Я не знаю.
– Не знаешь что?
– Говорю же, я не читал его.
– И поэтому ты не знаешь, как ответить?
– Да.
– Логично. Держи тогда интересный факт, узнал ещё, когда учился в «Дювале». Одним из инициаторов запрета на писателя является другой потомок известного писателя по фамилии Тургенев. Ещё при жизни между Тургеневым и Достоевским была взаимная неприязнь, которая копилась годами, в последующем пальму ненависти подхватили их потомки. Сейчас один из членов совета директоров корпорации как раз является потомком Тургенева, он решил воспользоваться своим положением и полностью запретил Достоевского в корпорации. И отсюда вырисовывается главная мысль. Допустим, я не согласен с этим табу, но принял для себя правила этого запрета. Ведь благодаря правилам держится баланс в обществе. Понимаешь, к чему я клоню, Даниял?
– Понимаю.
– Тогда объясни мне, зачем ты вмешался в процесс «просьбы»? Ты прекрасно знаешь, что если он или она должны кому-то долг и не могут его уплатить, то тот, кто дал в долг, имеет право требовать с неё «просьбу», столько, сколько нужно до полного уплаты долга.
– Но она чуть не убила….
– Цыц! Когда говорю я, ты не имеешь права открывать свой рот. Малая, что отклонила «просьбу» Варвары, сама до полусмерти избила свою должницу. Правила одни для всех, Даниял, таков порочный круг насилия.
В какой-то момент мне надоело слушать его «гениальные умозаключительные рассуждения», и поэтому я выразил ему своё фи:
– Хватит мне втуливать эту бессмысленную мантру про правила!
В ответ я услышал громкий смех Лампы, он положил ручку, встал со стульчика и переключил свое внимание полностью на меня.
– Смотрю, ты совсем осмелел, забыл, где находишься.
Вдруг удар по лицу. Перед глазами всё поплыло, и я рухнул на пол. Очнулся после того, как на меня вылили ведро воды, прикованный цепями к холодной вонючей стене комнаты в подвале. В нашем интернате часто прибегали к такой методике воспитания, если ты слишком много косячил. Моё тело бессильно повисло на наручниках, они глубоко врезались в кожу моих запястий. Комната представляла собой камеру пыток. В центре стоял резервуар с водой, туда, наверное, головой окунали жертву. В углу стоял большой стол, напоминающий стол хирурга.
– Вижу, ты очнулся. Знаешь, Даниял, моё самое любимое занятие? Хотя откуда тебе знать, – продолжал он с издёвкой. – Ладно, сам отвечу на свой вопрос. – На полу было пятно, похожее на высохшую кровь, видимо, я тут не первый его гость. – Моё любимое занятие – это наставлять, если корпорация не запретила бы деизм, то сейчас я наставил бы многих людей на путь истины.
Подняв голову, я взглянул в холодные глаза Лампы – в нём не было ничего человеческого. Собрав последние силы, я плюнул, целясь ему в лицо. Лампа рассмеялся.
– Тебе будет очень и очень больно!
– Что ж, валяй! – с ухмылкой ответил я.
– Твоё симпатичное личико мы трогать не будем, но в любом случае я заставлю тебя уважать правила нашего интерната.
Он со зловещей улыбкой подошёл к столу и взял с него плеть, представляющую собой рукоять, соединённую с одной прочной нитью. Подойдя ко мне, он на мгновение со смехом посмотрел на меня, затем резко взмахнул плетью…
Всё в этой комнате превратилось в один большой сгусток боли. Я пал духом. Боль была адской, даже одежда не смягчила удар. Мелькающая плеть со свистом рассекала воздух. Капельки крови просачивались через одежду, после пятого удара я больше не мог выносить все это.
– Ладно! – крикнул я на всю комнату, давая понять, что виноват.
– Что ладно?
– Я буду следить за правилами и не буду их больше нарушать, – ответил я, всхлипывая от боли.
– Как неожиданно, Даниял. Я рад, что ты сразу же образумился. На первый раз прощаю, а для закрепления материала ты останешься на сутки в сырой душной комнате. А если снова начнёшь выкидывать фокусы, то одной плетью ты уже не отделаешься.
Каждый год школы среднего образования, лицеи, гимназии проводили в интернатах тестовые экзамены, это был шанс выбраться из клетки, в нормальную общеобразовательную школу. Проводились они под наблюдением преподавателей школ, чтобы всё было прозрачно и чисто. Эти экзамены открывали дверь в другой мир – мир, где можно было начать всё с чистого листа. Ученики из интерната выбирали из списка школу мечты, стремясь поступить именно туда. Но попасть туда было непросто – требовалось сдать сложные экзамены. Проводя бессонные ночи за учебниками и тренировочными тестами, я рискнул подать заявку. Ночью я тренировался, используя маленький карманный фонарик, чтобы повторять арифметику и читать книги по литературе, полученные отработанным способом, – одолженные у строгой библиотекарши интерната. Закрывая глаза, я представлял себе ту новую жизнь, о которой столько слышал по телевизору. Жизнь в квартире, полной света и пространства, где тебя не сторожат надзиратели, где можно почувствовать настоящую свободу, где нет необходимости постоянно оглядываться через плечо.
Когда начались тесты, я сосредоточился, вспомнил всё, что учил. Время текло как песок сквозь пальцы, я старался выжать максимум. После экзамена все были измотаны. Две недели ожидания тянулись бесконечно. В коридорах шёпотом делились прогнозами, строили теории, делили шкуры неубитых медведей. Спустя две недели долгих ожиданий, пришел ответ из школы. Открыв конверт, я понял, что произошло настоящее чудо: я сдал экзамен и был принят! Это означало, что школа имени Александра Гамзатова теперь несёт ответственность за меня, обещая не только образование, но и поддержку вплоть до поступления в университет.
Так и проявлялся мой характер, так я и оказался в школе, в которой хотел учиться, так мне удалось встретить ту самую, что украла мое сердце навсегда.
После того как я попал в больницу, прошло две недели, Лейла навещала меня каждый день, она приносила фрукты, соки. Мы с ней подружились за это время.
Лейла заботливо занималась со мной, чтобы я не отставал от школьной программы. Она приносила тетради с домашними заданиями, терпеливо объясняла темы, которые я не понимал, и вместе мы решали задачи.
Мы с ней разговаривали на разные темы: как проходил её день, куда она хотела бы поступить, что ей нравится больше всего.
– Я хочу быть принцессой и жить как в сказке, а ещё чтобы у меня был принц на белом Порше.
– Серьёзно? – Вдумчиво спросил я её.
– Нет, конечно, я шучу, примитивщина.
Её улыбка была удивительной – мягкой, тёплой, доброй. Её облик – это отражение радости и любви в душе, она умела радоваться и любить жизнь.
Вместе мы смотрели комедии и мелодрамы, запутавшись в тёплых пледах больничной палаты. Она часто решительно употребляла слово «примитивщина», вкладывая в него свою особую неприязнь к поверхностности и пустоте, которые иногда замечала в повседневной жизни. Её раздражение это слово отражало как нельзя лучше – она не переносила поверхностность ни в людях, ни в их поступках.
Когда меня выписали из больницы, мир за пределами казался совсем другим. Директриса, всегда строгая и деловая, звонила в больницу каждый день, чтобы узнать, как я. Говорила, что испугалась за меня, лично оплатила всё моё лечение, и я был ей за это благодарен.
– Как ты, родной мой?
– Всё хорошо, босс, я готов к работе и полон энергии.
– Это хорошо. Ведь дела не ждут, а деньги зарабатывать нужно.
Добрейший души человек, по крайне мере, ко мне относилась по-человечески. От других даже этого не дождёшься, я это знаю лучше многих, в интернате тебя заставят быть ничтожеством, особенно если пойдёшь против воспитателя.
Директрису попросил перевести меня в класс Лейлы, хотел быть поближе к ней.
– Школьная любовь, Даниял? – спросила она, и её глаза весело заблестели. Я почувствовал, как щеки начинают предательски краснеть.
– Ну, пока что любви нет, просто дружба, – ответил я, стараясь казаться спокойным. Но голос выдал волнение.
Директриса хмыкнула, качая головой с доброй усмешкой:
– Я так понимаю, она тебе нравится?
– Очень. – Я посмотрел в окно, стараясь избежать её взгляда.
– Знаешь, Даниял, ты мне нравишься, в том плане, что в этой школе ты один из самых адекватных учеников, если будешь стараться в том же духе, то твоя мечта о поступлении в университет будет реализована, а я слова на ветер не бросаю.
Через несколько дней я уже сидел за новой партой, наблюдая, как Лейла раздаёт учебники, помогая учителю. Если спросить у парней, какое воспоминание юности является для него самым ярким и запоминающимся, то многие вспомнят свою первую любовь. Романтические прогулки и первые признания, ухаживания и приятные сюрпризы – всё это наверняка в своей жизни пережил каждый, вспоминая свою первую любовь с ностальгией и теплотой.
В первый раз приглашать её на прогулку я не стал, хотя нет, пригласил, но она мне отказала.
– Знаю, ты испытываешь ко мне симпатию, но пока я не готова, прости.
Я понял, что просто нужно найти способ проводить с ней больше времени, и тут на помощь пришла школьная физика. Физический кабинет с его привычным запахом мела и старых учебников стал полем битвы за её сердце. Я знал физику на уровне, достаточном для того, чтобы не ощущать сложностей, но теперь театрально вздыхал над задачами и просил еёе помочь. Она, конечно, соглашалась, с удовольствием объясняя мне детали тех процессов, что до этого казались элементарными, приходилось изображать глупого парня. Помимо этого, у Лейлы оказалась куча непризнанных ухажёров.
У меня начали проявляться первые признаки ревности. Моя популярность среди её поклонников превратилась в настоящее состязание. Для меня они соперники, и соответственно накладывается определённая ответственность. Я знал, что должен защитить своё право на внимание этой девушки. Первого, с кем мне пришлось столкнуться, звали Сава. С ним мы подрались после уроков на заднем дворе школы, договорились, кто победит в драке, тот и будет её обхаживать.
Победа была за мной, во время драки он сломал палец на руке, и дальше продолжать драться он не мог. Второго звали Идрис, правда, драки не было, он предложил сыграть с ним в приставку, надо было победить в игре в футбол, этого я смог обойти чудом по пенальти. Мне пришлось столкнуться с таким наплывом её непризнанных ухажёров, что это заставило меня задуматься: так я тоже такой же, как и они, единственное отличие – это то, что она со мной проводила много времени, поэтому они шли именно ко мне, хотели устранить меня, как преграду.
В один из пасмурных ноябрьских дней, около пяти часов вечера, зазвенел телефон.
Плачущем голосом Лейла сказала, чтобы я срочно подъехал к парку возле нашей школы.
– Что случилось? – спросил я, стараясь не показывать волнения.
– Приезжай быстрее, пожалуйста.
Из моей головы никак не уходил её плачущий голос. Поэтому я быстро оделся, накинув первую попавшуюся на глаза одежду, и взял с собой травмат, который приобрёл в социальных сетях Кроник. Эта теневая сеть уже давно стала для меня источником самых разных товаров, которые в обычной жизни достать было бы нелегко. Кроник – это тайное пристанище для тех, кто искал товар без следов, место, где посторонние могли только мечтать о доступе. Регистрация требовала прохождения тщательной проверки – малейшая связь с СКК, и тебе тут не место. Но я прошёл все ступени, смог завоевать доверие админов и теперь имел доступ ко всему ассортименту. Травмат стоил мне немалых усилий и денег, заработанных «честным», но не совсем обычным путём. Работая на директрису, я выполнял поручения, которые требовали особого подхода и конспирации. За это она платила мне, и часть денег я отложил на покупку этого оружия. Затем вызвал такси и поехал к месту встречи.
Прибыв на место, я увидел группу подростков и среди них Лейлу. Она была мокрая до нитки и беззащитная, как маленькая раненая птичка, попавшая в шторм. Её безнадежность, плач и мольбы были как слёзы ветра под яростными порывами дождя.
Я узнал одного из них – Али, парень с моего двора, который всегда слыл проказником. Остальные лица были незнакомы мне, но агрессивная стойка и жесты указывали, что с миром уйти не получится.
– Что тут происходит? – прорычал я, не скрывая гнева, который рвался наружу. Внутреннее волнение сделало моё выражение лица суровым. Али, с извращённой ухмылкой на губах, ничуть не смутился.
– А ты сам как считаешь, фуфел? – ответил он, бросая мне вызов и никого вокруг себя не боясь.
Слухи, как всегда, разносятся с быстротой ветра. Когда Али влюбился в пленительную Лейлу, он, как и многие другие, не представлял себе преград на пути к сердцу девушки, за благосклонность которой шла невидимая, но жестокая борьба. В каждую лавку, в каждый дом пробрались слова о том, что я обставил всех её поклонников и стал главным претендентом на руку Лейлы. Эти слова, возможно, искажённые и преувеличенные пересказами, достигли ушей Али.
Двое его прихвостней постоянно улыбались до ушей, будто тут собрался драмтеатр с актёрами для выступления.
– Али, послушай, – попытался снова миролюбиво заговорить я, – давай зароем топор войны и разойдёмся по-мирному.
Он лишь усмехнулся, прихвостни ожили, повторяя его холодный смех.
Нет, это не театр, это неудачная сцена с элементами чёрной комедии, и главный герой, к которому запаздывала подмога, – это я.
– Фуфел! Ты что, мне угрожаешь?
– Нет, Али, я протягиваю тебе оливковую ветвь, дай девушке уехать домой, и мы поговорим с тобой, как порядочные люди.
В таких моментах надо стараться поддерживать дипломатичный диалог, силы не равны, а с одним травматом победителем не выйдешь, тем более у них он тоже был, я в этом даже и не сомневался.
– А ты не фуфел вовсе. Ты глупец, который забыл своё место в этой жизни, ты что думаешь, раз директриса тебя пригрела, то ты стал бессмертным?
– Не понимаю, о чём ты.
Только очень узкий круг людей был посвящён в это дело.
– Я всё знаю! Знаю, что бабки ты делаешь довольно большие, подружку завёл еще, а как же делиться? Мы тут все свои.
– С тобой делиться мне нечем, да и с дверью ты ошибся, хочешь себе отношений – заведи их со своими шестёрками. Думаю, у вас получится классный любовный треугольник.
К этому моменту подъехал мой друг. Дауда можно было всегда считать поддержкой и источником уверенности, и его появление было как нельзя кстати.
Али с его беспокойными шестёрками выдавал перед лицом страха спокойствие, которое едва ли могло обмануть кого-то.
– Ну ты и чмо, если думаешь, что тебе помогут уйти отсюда целым, то так не будет.
Он предложил дуэль. Только не на кулаках, как это происходило в «старые добрые» времена, а на травматических пистолетах. Поставил условие: если он ранит меня, я должен забыть о Лейле навсегда. Победа же сулила избавление не только мне, но и Лейле от его нездорового внимания. Мы стояли друг против друга, обсуждая условия, как два соперника, знающих, что всё сказанное и сделанное будет иметь свои последствия. Ни слова лишнего, только соглашение, скреплённое крепким рукопожатием. Страх усиливался ещё сильнее. Страх – это враг, который растёт в тишине. Время пришло столкнуться с ним лицом к лицу.
Дауд меня отговаривал, но я уже скрепил рукопожатием наши условия, отступать было некуда.
Правила дуэли на пистолетах в разные годы, конечно, различались, менялось оружие, менялись и люди, но тем не менее некий «базовый», стандартный список правил существовал. Его придерживались в большинстве случаев.
Лил сильный дождь. Капли стекали по одежде. По телу шла мелкая дрожь.
Основных регламентов дуэли на пистолетах было немного. Для начала проводили жеребьёвку – так выбирали распорядителя. Место для стрельбы должно быть ровным. Расстояние минимальное – 25 шагов. На этой дистанции устанавливались барьеры, заходить за которые воспрещалось, т.е. стрелять совсем уж в упор нельзя. Стрелять на ходу было запрещено. Желающий выстрелить должен остановиться, поднять пистолет и демонстративно прицелиться. После выстрела вне зависимости от результата он должен остаться на том же месте.
Выстрел может быть только один. Но! Допускается продолжение дуэли в случае обоюдного промаха. Но только по предварительной договоренности.
Уклоняться от выстрела, резко двигаться и выделывать штучки в духе «маятника» недопустимо. Свою пулю нужно принимать открыто.
Распорядитель являлся гарантом выполнения всех этих пунктов. Если кто-то нарушал правила, то он автоматически проигрывал, даже если попадёт. Пистолет должен находится не в руке, а в кобуре.
– Вацок, ты уверен? Вдруг проиграешь, тогда тебе придётся сдержать свое слово. – Дауд был обеспокоен и пытался отговорить меня.
Путем жеребьёвки мы определились с распорядителем, он же судья в дуэли. Если распорядитель определялся и он был из числа близких, то он не имел права вставать на чью-либо сторону, иначе результаты дуэли могли быть аннулированы. Распорядитель или судья прежде всего являлся гарантом дуэли, всё это сопровождалось видеофиксацией, чтобы потом на улице не возникло вопросов. На видео можно было понять, всё ли честно обставлено. Дауд был выбран в качестве судьи. По окончании дуэли составлялся протокол. Подписывали протокол двое участников дуэли и распорядитель. После завершения схватки протокол будет иметь вес на улице. Если проигравший обратиться в СКК, то он станет изгоем. Такая традиция была популярна ещё во времена империи. Хотя корпорация пыталась с этим бороться, но не всегда успешно.
– Всё закончится здесь и сейчас, уцы.
– А если ты умрёшь? – спросил он тихо, словно проверяя мою готовность на самом деле.
– Она та, ради которой стоит умереть!
– Охренеть, сколько пафоса в твоих словах, – он усмехнулся, но его голос звучал с ноткой горечи.
– Видел в Directumе. Посчитал, что момент подходящий для этой цитаты.
Мы по-братски обнялись, будто прощались. Лейла смотрела на меня глазами, полными боли, и тихонько плакала. Уголки её губ были устремлены вниз, я видел, как слёзы медленно катились по её щекам. Мы смотрели друг на друга без слов. Каждый взгляд, каждый вздох между нами наполнялся безмолвным признанием.
– Я с тобой, – произнёс я, и, хотя эти слова звучали, как слабый шёпот в огромной тишине, они были искренними.
Когда пришло время дуэли, мы стояли спиной к спине с Али. Дауд окинул нас быстрым взглядом и дал команду сделать ровно 25 шагов одновременно.
Дуэль многие считали варварским способом выяснения отношений, однако её корни уходят в глубокую древность, когда честь и достоинство человека оказывались на кону. Этот ритуал, пропитанный духом рыцарства и кода чести, становился последней инстанцией в конфликте, когда слова уже не могли разрешить недоразумение.
Когда шаги были пройдены, Дауд дал команду стреляться. Я быстро выхватил пистолет из кобуры и моментально развернулся, стоя в полный рост под проливным дождём. Стрелять нужно было чётко, без колебаний. Моя жизнь зависела от этого единственного выстрела. Я прицелился, дыхание плавно ушло вглубь, через доли секунды прозвучал один выстрел, и он был моим. Я замер в ожидании его выстрела, но его не последовало. Его рука опустилась вниз, пистолет упал, сам же он рухнул наземь.
Выяснилось, что спусковой крючок его травмата заел, а мой выстрел ранил его в шею. Дауд вызвал скорую помощь, а шестёрки, почувствовав ненадёжность своего положения, кинули своего «друга» в самую трудную секунду. После дуэли Али отлежался в больнице около недели. Слово своё он сдержал, перестал задирать меня и доставать моих друзей, а также отстал от Лейлы.
Она изменилась в общении со мной, наша дружба потихоньку перерастало в нечто большее. Мы начали чаще зависать вместе, вместе ходили в школу, вместе делали уроки, вместе обедали.
Помню, как мы остались совсем вдвоём на катке в парке Пушкина. Было очень красиво, а самое главное, пока мы катались, играли романтичные песни. Когда ты влюблён, то всё кажется таким светлым и невинным, даже разговаривать по-другому хочется, я был прямо как джентльмен.
Первое признание было почти спустя месяц отношений, в «ночь бабочек», молодёжный день влюблённых. Никогда не забуду ту ночь. Жаркий день прошёл и оставил ночную прохладу, которая лёгким ветерком щекотала босые ноги. Мы лежали с ней на одеяле, одни посреди огромного цветущего луга, а над нами было огромное небо. Звёзды, как мерцающие бриллианты, плотно усыпали тёмную атласную ткань, и каждая из них казалась историей, рассказанной веками назад. Луна плыла среди облаков, как корабль в безбрежном океане, наполняя нашу ночь мягким светом.
– О чём ты думаешь? – спросила она.
– Странный вопрос, – вздохнул я.
– Почему?
– Это же очевидно, я думаю о тебе.
Мягкий свет луны окутывал наши тела, и звёзды, сверкающие на чёрном бархате ночи, казались свидетелями нашей тайны, хранителями этого мгновения, вписанного в бесконечность.
– Как мило. Если ты думаешь обо мне, почему тогда не смотришь на меня?
Когда я взглянул на неё, вся суета мира ушла, оставляя только нас и бескрайний космос. Отражение космических глубин, бесконечное путешествие, в которое нам предстояло отправиться вместе.
– У меня появилось дикое желание тебя поцеловать, – сорвалось с моих губ.
– Ну так попробуй, если, конечно, смелый.
– Ты серьезно? – взволновано спросил я её.
– Тебя что-то смущает?
– Просто сложно поверить. Кажется, будто сейчас я во сне, а сны имеют дурацкую привычку прерываться на самом интересном месте.
– Ты считаешь меня бесчувственной?
– Конечно, нет! До сегодняшнего дня ни один парень не был так близок к тебе, как я.
– До сегодняшнего дня я не была влюблена.
Она слегка улыбнулась и притянула меня к своим нежным губам. Вселенная сужалась для нас двоих, а прикосновение вызывало в душе тихую бурю. Наши губы встретились как два заблудившихся сердца, стремящихся к единству. Я чувствовал рядом её тепло, её дыхание, как мелодия, которая наполняет пространство вокруг чистотой и гармонией, создавая атмосферу невероятной красоты.
У нас была подростковая романтика: вы оба вместе учитесь, проводите очень душевные и утопические вечера.
Раньше я никогда не танцевал, но смог перебороть свои страхи и научиться. По ночам гуляли за ручку, посылали друг другу смайлики-поцелуйчики. ценил каждый такой момент и потом долго прокручивал все детали в голове.
Это была та самая школьная любовь, такая лёгкая, наивная, когда бабочки летают роем в животе, стоит только услышать «привет» или поймать её взгляд. Я превратился в маленького мальчика, который начал верить в сказку о любви. У меня остались тёплые воспоминания о том, как провожал её до подъезда. Даже если пятиминутная прогулка, а столько счастья.
Девушка, что украла моё сердце. Я как утопленник на поверхности, где мысленно рисовал небеса, а каждое прикосновение сжигало снежное покрывало одиночества. Мир вокруг терялся в тумане, как звёзды на свете безгласном, и лишь вздохи кружили нас в вихре изысканных наслаждений. Глаза твои, глубокие как океаны, принимали в себя мечты, светились ярче любой звезды в чёрной бездне человеческих чувств. И в этом безумии, в этой бездне страсти, я перерождался вновь и вновь, как феникс из пепла, находя смысл в каждом взгляде, в каждом слове, пронизанном красотой невозможного. Это была любовь, не знавшая границ, не побоюсь сказать, вечная. Вдыхая её аромат, я потерял себя.
Больше всего запомнились разговоры при луне, прогулки на закате, казалось, что она мой путеводитель по жизни. Но ничто не вечно, даже любовь, даже если она подростковая и искренняя.
Прозвенел звонок. Наконец-то закончилась первая учебная неделя сентября. Признаться честно, я до сих пор не осознал, что учебный год уже начался! Лейла написала сообщение в КЧ, сказала, что ей срочно нужно со мной поговорить.
– Даниял, я должна тебе кое-что сказать.
Мы встретились в нашем любимом месте, возле железной дороги стояла беседка, туда мы часто ходили, проводили много времени в мечтах о нашем будущем.
– Я весь во внимании.
– Я уезжаю! – сказала она, резко оборвав моё прекрасное настроение.
– Куда? – с непонимающим видом спросил я.
– в «Дювал», в город Туринск. Там отцу предложили хорошую работу, и он согласился, поэтому мы скоро уедем отсюда, я сама об этом узнала недавно.
– Но мы же можем видеться, разве нет?
– Видеться?! Это находится далеко от нашего филиала. Говорят, «Дювал» – это закрытое общество. Я даже не знаю, что меня ожидает в будущем, а ты хочешь, чтобы я тебе что-то обещала.
Лейла рассказала, что отец устроит её в местную школу в Туринске, и там она доучится.
