Дмитрий Ю
Кировская весна 1931-1935
16.12.32 Василий Грабин
В конце 1932 года Артиллерийское управление Народного комиссариата по военным и морским делам выдало конструкторскому бюро одного из оборонных заводов заказ на проектирование 76 миллиметровой полууниверсальной пушки с поддоном, конструкторскому бюро "Красного путиловца" – на проектирование 76 миллиметровой универсальной пушки, а нашему ГКБ 38 – на ту и другую и вдобавок на передки и зарядные ящики ко всем пушкам.
Проектирование универсальной дивизионной пушки – ей присвоили индекс А 52 – поручили отделу ГКБ 38, которым руководил С. Е. Рыковсков. Конструктивная схема А 52 была принята по типу зенитной полуавтоматической пушки образца 1931 года, состоявшей в то время на вооружении Красной Армии. Однако универсальная пушка уступала зенитной по баллистике: начальная скорость снаряда у нее была меньше, а значит, меньше была и мощность. По весу, степени конструктивной и производственной сложности они были почти равноценны, прямо сказать – очень сложные. Обе в случае необходимости могли вести борьбу с танками, а для выполнения других задач дивизионные пушки были малопригодны ввиду своего большого веса и больших габаритов. Короче говоря, новая дивизионная универсальная пушка по своим зенитным качествам обещала быть хуже специальной зенитной, а как дивизионная – значительно хуже и дороже специальной дивизионной.
Проектирование полууниверсальной дивизионной пушки индекс А 51 было поручено отделу, руководимому мной. Эта пушка предназначалась для ограниченной борьбы с зенитными целями (заградительный огонь), для борьбы с танками и решения всех остальных задач специальной дивизионной пушки.
В то время на вооружении Красной Армии находилась 76 миллиметровая дивизионная пушка образца 1902/30 годов – модернизированная трехдюймовка Путиловского завода. Ожидалось, что полууниверсальная пушка будет мощнее ее, но зато и тяжелее на целых 650 килограммов. Последнее имело огромное значение для орудийного расчета, которому пришлось бы ее перекатывать. А если в бою часть расчета выйдет из строя, катить две тонны по неровной местности может оказаться и вовсе непосильным для оставшихся.
Кроме того, военные товарищи в лице нашего заказчика настаивали на том, чтобы полууниверсальная пушка имела поддон – специальный агрегат, при выстреле связывающий пушку с грунтом. Во время перевозки пушки он должен был находиться под станиной. При переходе из походного положения в боевое его нужно быстро снять, опустить на грунт, накатить на поддон орудие, и только после этого можно вести стрельбу. Поддон сулил стать большой обузой для орудийного расчета. Не было гарантии, что при перевозке, когда коням, как это бывает, приходится преодолевать и бугры и канавы, пушка придет на позицию без поддона, то есть фактически неспособной стрелять.
Стоимость полууниверсальной пушки обещала быть значительно дороже специальной. Те преимущества, которые ей предписывались тактико-техническими требованиями, никак не искупали ее явных недостатков.
Не один я, многие конструкторы видели всю нелепость, больше того, вредность затей сторонников универсальности и полууниверсальности. Мы хорошо понимали, что нужна специальная, легкая, простая, дешевая и надежная 76 миллиметровая дивизионная пушка. Но ГКБ 38 было обязано выполнять заказы Артиллерийского управления. Пришлось нам разрабатывать проекты и всю техническую документацию для изготовления опытных образцов универсальной и полууниверсальной пушек. {14}
31.12.32 Газета Известия
ПОЛНЫМ ЗАВЕРШЕНИЕМ МЕТАЛЛУРГИЧЕСНОГО ЦИКЛА встречает день ударника героический коллектив комбината им. Сталина
«Самое замечательное в соревновании состоит в том, что оно производит коренной переворот во взглядах людей на труд, ибо оно превращает труд из зазорного и тяжёлого бремени, каким он считался раньше, в дело чести, в дело славы, в дело доблести и геройства.» Сталин И. В.
ПЕРВЫЕ РЕЛЬСЫ УРАЛО-КУЗБАССА
Директор Сталинского металлургического комбината С.М. Франкфурт:
Скоро исполнится два месяца с того момента, как нами введен в строй мощный обжимный агрегат – блюминг.
Период со дня пуска блюминга был использован для регулировки всех механизмов и электрооборудования и тренировки обслуживающего персонала. Разрыв между пуском блюминга и рельсобалочного стана был совершенно необходим. Мы можем теперь обеспечить пускаемый рельсобалочный стан заготовкой.
Что собой представляет рельсобалочный цех?
Все его механизмы полностью электрифицированы, причем мощность электрооборудования превышает 15 тыс. лошадиных сил.
Первые сибирские рельсы – это только начальный этап разрешения такой сложной технической задачи, какой является производство рельсов. На этом пути нас ожидают еще большие трудности. Мы должны отрегулировать сложнейшие механизмы.
В первом году второй пятилетки намечена по рельсобалочному цеху программа в 313 тыс. тонн рельсов и швеллеров.
Пуск рельсобалочного цеха подводит итоговую черту: металлургический цикл на нашем заводе закончен.
Боевая задача сталинцев в 1933 году заключается в том, чтобы полностью выполнить намеченную производственную программу по всем основным действующим цехам и закончить строительство завода второй очереди.
Мы твердо уверены, что под руководством партии, при активной помощи со стороны центральных и краевых организаций с этими большими и ответственными задачами мы справимся.
ВОСПИТАН КАДР ПЕРЕДОВЫХ ПРОИЗВОДСТВЕННИКОВ
М.М. Брудный (Начальник прокатного цеха):
Мы вводим в эксплуатацию самый крупный прокатный цех Советского Союза. Наш прокатный цех – сумма сложных и теснейшим образом связанных между собой механизмов
Обыкновенно цехи начинают работу с легких профилей. Мы, в силу необходимости, начали с труднейшего – с рельсов.
Весьма показателен в этом отношении опыт нашего блюминга. Наши прокатчики прокатали на нем самый тонкий профиль – штуки сечением 150 кв. миллиметров. Это была хорошая школа!
И теперь, когда нам надо давать рельсовые заготовки сечением в 300 кв. миллиметров, прокатчики блюминга легко справляются со своей задачей.
Весь прокатный цех, начиная с нагревательных колодцев блюминга и кончая рельсоотделкой, построен в 20 месяцев. Говорят, что это средний американский срок. Я считаю, однако, что он слишком длинен. Наш собственный опыт, если оглянуться назад, показывает, что цех мог бы быть построен месяцев на пять раньше.
Через прокатный цех прошло около шести тысяч рабочих, из которых не больше 10 процентов имели какую-нибудь квалификацию. Остальные пришли прямо из деревни, из степи, из сибирской тайги, пришли как чернорабочие и лишь постепенно начали приобретать квалификации плотников, бетонщиков, арматурщиков, огнеупорщиков, монтажников, эксплуатационников. Добрая половина теперешних эксплуатационных рабочих выросла из многотысячной армии землекопов. Именно из этой армии выкристаллизовались такие отличные руководители производства, как Лысиков, Кунцов, Самарих, Ибраимов и др.
Мы имеем право сказать, что мы не только построили замечательный прокатный цех, но и вырастили несколько тысяч квалифицированных рабочих, передовых ударников социалистического производства.
Владимир Юрезанский. ГОРЯЧЕЕ ОПРОБОВАНИЕ
Ночь была ветрена. С Алтая шел косой снежный буран. Дым с коксовых батарей и с циклопических домен рвало размашистыми белыми полотнищами.
Мы шли с молодым инженером в рельсобалочное отделение прокатного цеха на горячее опробование стана девятьсот.
Инженер был из той крепкой породы людей, которая не боится трудностей. На Кузнецкстрой он приехал около двух лет назад и сразу окунулся в горячие будни величественного строительства.
Ночная муть плотно скрывала голые горы, окружавшие Кузнецкстрой. В разных концах необъятной площадки горели слепнувшие от метели костры. В тепляках скрежетали гравием бетономешалки. Широкоплечие казаки в крылатых меховых шапках катили по узкоколейке вагонетки с разогретым бетоном. Вагонетки были прикрыты тонкими деревянными крышками. Из-под крышек вырывался мутный пар. Паровозные свистки и сирены кричали со всех сторон хлопотливыми голосами. Сбоку от мартеновского цеха сквозь буран тускло сиял на столбе прожектор, освещая высокий земляной холм. Под холмом чохал, захлебываясь от усердия, черный «Марион». Он скреб гигантскими когтями мерзлую землю и высыпал старательные горсти на платформу грузовика.
Через ямы, канавы, насыпи, крутые спуски и скользкие подъемы, через узкие мостки из утлых прогибавшихся досок, через шпалы, пути, кирпичи, листы железа и наваленные трубы мы дошли до прокатного стана. Под гулкими сводами рельсобалочного отделения горели в морозном тумане яркие электрические лампы. В колоссальном здании протяжением в три четверти километра всю середину от начала и до конца, как помост, занимали могучие рольганги, по которым должны катиться огненные полосы, чтобы стать рельсами.
Мы перед станом девятьсот.
– Красавец! – восхищенно поднял руку инженер. – Какая монументальность. И в то же время какая стройность! Наши прокатные станы – наиболее совершенные из всех существующих. Они максимально механизированы.
Через минуту инженер уже носился из цеха в машинный зал и обратно, спеша подготовить свой участок к прокату.
Высокий машинный зал сиял бесчисленностью ламп. Черные щиты управления сверкали чистотой и новизной. На них, как драгоценные камни, светились маленькие зеленые и красные сигнальные лампочки. В пол машинного зала, глубоко под цветными глиняными плитками, были вделаны электрические кабели – сто семьдесят километров кабелей в сложнейшей системе переплетений!
Мастер Чалышев, старый прокатный волк, торопливо бегал около стана девятьсот, настраивая и проверяя отдельные части. Вальцовщик Шаповалов разогревал водопроводные трубки жаркими факелами, космато пылавшими на толстой проволоке. У шестеренной клети с маслопроводом горели высокие жаровни кокса.
– Замерзла, Кузьмич! – кричал Шаповалов через стан на другую сторону.
– Как это замерзла? Грей! – щетинил густые рыжие усы Чалышев. Грей веселей. Пойдет!
И вода действительно пошла. Она полилась из трубок на толстые валки дождем. Дождь намерзал на металле тусклым опаловым слоем льда. Потом трубки частично выключали, и дождь на несколько мгновений почти совсем переставал. Тогда Чалышев, быстро сгибаясь, лез под валки с циркулем для производства нужных измерений, вода заливала шапку, шарф. Чалышев выскакивал, совал циркуль в валенок, молодо хватался за огромные боковые погонные винты в раме стана и снова с ловкостью и проворством начинал подкручивать гайки большим тяжелым ключом чтобы выровнять, выправить прозор нажима. Вода на его кожушке смерзлась зернами, точно промокший рис.
Прораб Хоржембо, начальник металлического монтажа, по отвесной железной лестнице поднимался на верхний мостик стана, на самую вышку нажимного устройства, где не поддавался какой-то контактор. Через минуту Хоржембо спускался вниз, к самому основанию стана, проверяя какие-то подземные части огромной машины.
– Ну что, скоро? Спросил начальник цеха Брудный. Низко пригнувшись к рольгангу, он только-что пролез под кабиной поста управления со стороны рельсовых печей Сименса.
– Да вот, чорт возьми, контактор один не можем найти. Соединение никак не нащупаем.
– Ищите.
Из машинного зала вышли англичане. Один из них, несмотря на мороз, был в белом парусиновом комбинезоне, поверх костюма, в легкой фетровой шляпе и желтых тонких ботинках. Засунув руки в карманы, он держался как футболист на стадионе. Шел двенадцатый час ночи. Англичане отработали смену и должны были уйти еще в пять часов вечера. Но они остались, чтобы увидеть в действии стан девятьсот. Высокий британец в короткой черной дубленке, в замшевых коричневых брюках, в валенках и кубанке стоял на манипуляторной линейке, подходил к посту управления, нагибался к валкам, к погонным винтам, охваченный интересом зрителя и мастера.
За окнами трепетали голубые светы автогенных аппаратов, сваривающие последние колена газопровода. Ослепительно ярки вспышки озаряли ночную тьму.
– Нашли?
– Соединили. Действует!
– Можно пускать.
Англичанин в кубанке поднял тяжелый подбородок и, широко шагая длинными ногами, пошел в машинный зал. Там уже торжественно суетились двое – спортсмен в белом парусиновом комбинезоне и другой, в кожаном пальто. Им помогали наши монтеры, и среди них бывший кузнец из бийского колхоза Чернышев.
Богатырского роста, широкоплечий, Чернышев восторженными глазами смотрел на гигантский темный мотор. Вот качнулся, тронулся маховик и начал вращаться. Мотор замелькал шелестящим свистом. Ветер вращения сек Чернышеву глаза, – он не уходил от ленты. Мотор перешел на полное число оборотов. Маховое колесо приобрело скорость на ободе в пять с четвертью километров в минуту.
Стан девятьсот был включен, и валки начали крутиться. Они крутились беззвучно. Слышен был только шум льющейся на них воды.
Тогда действие перенеслось к блюмингу. Блюминг прокатал полосу стали сечением в триста квадратных миллиметров. Полоса подплыла к ножницам. Этого момента ждал весь командный состав цеха. Ножницы отрезали огненный кусок в два метра длиной, и он был переведен с рольганга на стеллажи. Помощник Брудного – инженер Фиников забежал по лестнице на маленький пост управления, похожий на временную трибунку и дернул точеный шарик контроллера. Рельсовая заготовка сейчас же плавно и быстро, как послушная игрушка, зазвенела. Со стеллажей она перешла на подводящий гольганг. Следом за ней бежали люди – начальник цеха Брудный, начальник блюминга Дегтярюк, инженер Фиников, начальник рельсобалочного отделения Попов, его помощник Макарчук. А перед заготовкой, ловко пятясь, точно танцуя, отступал сменный инженер Зараменский. Его легкие валенки становились только на неподвижные чугунные плиты, они ни разу не наступил ни на один крутящийся ролик. Манипуляторщик Мехащенко и вальцовщик Шаповалов на посту управления волновались. Молодые их глаза напряженно темнели.
Когда делали первое горячее опробование, за контролерами стоял опытнейший американский мастер проката инженер Кларк. Кларк волновался тоже, смотреть на блюминг пришел весь завод, каждое движение было больше, чем экзаменом. Чтобы скрыть волнение, Кларк начал свистеть. Свист создавал эффект самообладания и уверенности. Наши прокатчики волновались молча. Их подбадривал веселый голос Зараменского.
– Давай, Шаповалов!
Зараменский отскочил в сторону и пышущая жаром заготовка пошла на подводящий гольганг.
– Есть!
По обе стороны стана на неподвижных бортах рольгангов стояли слесари монтажных бригад, мастера, инженеры, техники, члены цехового комитета и цеховой партийной ячейки, – все, кто создавал это удивительное сооружение.
Заготовку пропустили через валки вперед и назад три раза. Стан работал безукоризненно.
– Хватит для начала, – сказал Попов Зараменскому. – Остыла уже. Завтра с утра снова начнем.
– И Зараменский, точно отбой на стрельбище, скомандовал:
– Дай назад! Наза-ад!
Шаповалов переменил вращение роликов, и раскаленная сталь, тонко позванивая, покатилась мимо печей Симеса в сторону стеллажей.
Люди расходились в необычайном состоянии. Метель за цеховыми стенами неслась, как музыка.
Возвращаясь, мы шли с молодым инженером под стальными переплетами смонтированных конструкций исполинского цеха второй очереди. На снежном ветру дико светили прожектора, хвостатым пламенем горели дымные костры. У костров прозябшие рабочие грели руки. Казаки вывозили из цеха на подводах землю. Никакого экскаватора поставить здесь было нельзя, приходилось преодолевать грунт вручную. Казаки вбивали кувалдами в промерзшую глину железные клинья. Глина, как чугун, была тверда. Она гудела глухим упрямым звоном. Клинья под ударами кувалд курчавились и шли туго.
– Когда я думаю о будущем нашего завода, меня охватывает волнение: перспективы его огромны, почти сказочны по своему размаху, – горячо заговорил вдруг инженер. – Каменного угля здесь неисчерпаемые богатства, новых месторождений своей, сибирской руды хватит на долгие годы, рельсы нужны нашей стране, как хлеб, только успевай катай, делай! Он поднял воротник овчинного полушубка.
Косые вихри алтайского снега летели над прожекторами размашистыми, непрерывно сносимыми вбок полосами. Доменные свечи в высоте пылали с таким шумом, что, казалось, где-то совсем близко за метелью бушевал морской прибой. И вдруг вихри облаков вспыхнули неимоверным красным светом, вознеслись до ошеломляющих пределов.
– В мартеновском плавку дают, – остановился инженер, любуясь. – Сегодня у них рельсовая сталь.
Снежный буран величественно озарился каким-то космическим сиянием. Ночь мгновенно раздвинулась. Косматые своды тьмы полетели вверх, как от беззвучного взрыва. По окрестностям разносились гудки паровозов. Строится не только вторая очередь завода. Строится новая жизнь!
{10}
1933 год
02.01.33 Мария Львовна
– Сережа, – обратилась к мужу Мария Львовна, – мне кажется, что будет полезно тебе посмотреть школьный дневник Васи, порадоваться его успехам в учебном полугодии, похвалить за хорошие и пожурить за плохие оценки.
– Спасибо Маша, отличная идея. Так скоро мы с тобой превратимся в примерных родителей! Давай дневник, я посмотрю, и пригласи Васю минут через пять ко мне в кабинет.
Просматривая школьный дневник Василия, Сергей Миронович неожиданно задумался о том, что было бы весьма полезно иметь так же ясно сформулированные оценки и по работе наркоматов.
03.01.33 Политбюро
– Друзья мои, – обратился Сергей Миронович к товарищам по Политбюро, – я тут на старости лет оказался папашей и задумался над школьным дневником Васи Сталина.
– Да, подумать только, – отозвался Лазарь Моисеевич Каганович, – уже год мы без товарища Сталина!
– Боль утраты не утихнет никогда – поддержал тему Анастас Иванович Микоян.
– Но то, что мы выстояли и уверенно идем вперед, это для него является самой лучшей памятью – высказался Вячеслав Михайлович Молотов.
– Согласен с Вячеславом Михайловичем на все сто, – продолжил Киров, – и хочу поделиться своими выводами. Если промышленность и сельское хозяйство оцениваются у нас в основном по тому, как они выполняли план первого года второй пятилетки, то с обновленным наркоматом по военным и морским делам, а также наркоматами Внутренних дел и Государственной безопасности, дело обстоит не так очевидно. А оценить их работу, порадоваться успехам или указать на недостатки, теперь, после почти годичной работы, крайне важно!
– Ну, все мы живы – значит госбезопасность у нас на уровне – отозвался Каганович.
– Согласен, государственная безопасность – это, видимо, отсутствие серьезных актов со стороны внешнего врага, – поддержал товарища Рудзутак.
– Добавлю: сюда же добавить врага внутреннего, то есть отсутствие крестьянских волнений, националистических выступлений и прочих посягательств на советскую власть, – продолжил Молотов.
– А если, к примеру, волнения были, но подавлены, тогда как? – задал вопрос Климент Ефремович Ворошилов.
– Хороший вопрос, – откликнулся на реплику Киров. – Думаю, что за отсутствие проявившихся угроз советской власти можно ставить пятерку, за своевременно подавленные угрозы – четверку, ну а если дело сопровождалось жертвами среди войск или населения – то тройку. Про двойку и так ясно. Давайте попросим товарища Молотова записать кратко перечень того, что НКГБ надо в этой области не допустить. Дадим документ почитать Артузову, обсудим еще во втором чтении, ну и утвердим.
– По наркомату внутренних дел важно минимальное число преступлений – предложил Каганович.
– Ну, минимальное – это не конкретно. Видимо, нужен план, – предложил Молотов.
– Наврут товарищи милиционеры, непременно наврут в отчете – возразил Ян Эрнестович Рудзутак.
– Действительно, рабоче-крестьянская инспекция (Рудзутак возглавлял именно ее) дело говорит. Если явную угрозу советской власти не скроешь, то скрыть от правительства какое-то число преступлений дело не хитрое – согласился Ворошилов.
– Но и от огня на сто процентов не убережёшься! – включился в обсуждение Михаил Иванович Калинин
– А чего мудрить? Моя милиция меня бережет, такой ведь лозунг? – задал риторический вопрос Валериан Владимирович Куйбышев. – При таком раскладе важно не столько там по плану преступлений, а насколько советские граждане себя чувствуют защищенным от уголовного элемента, от огня.
– Удобно ли им зарегистрировать законный советский брак или рождение ребенка – подхватил идею Рудзутак.
– Так, что же получается? Голосование, что ли, устраивать? – удивился Молотов.
– Почему бы и не устроить? – защищал свою идею Куйбышев.
– А как это с политической точки зрения, Сергей Миронович? – поинтересовался у Кирова Каганович.
– А что, товарищи, если оценку работы НКВД давать на расширенных партийных собраниях? – развил идею товарищей Киров. Вначале в ячейках, затем в парторганизациях на предприятиях проработать. Далее на районном, областном уровне обобщить.
– Предложение прекрасное. Остается только технический вопрос – приглашать ли милицию на такие собрания? – уточнил ведущий протокол Молотов.
– Обязательно приглашать. Пусть знают в лицо не только преступников, но и тех, кому они служат. Думаю, предложение родилось очень хорошее, товарищи. Но когда Вячеслав Михайлович положит его на бумагу, надо будет внимательно перечитать и еще обмозговать день-два – подвел итог Киров.
– Остался Наркомат по военным и морским делам – с кривой усмешкой подал реплику Ворошилов, переведенный Кировым с должности Наркомвоенмора на пост председателя Осоавиахима, но сохранивший за собой пост члена Политбюро.
– Да, тут я очень бы хотел твое мнение услышать, Климент Ефремович – ответил Киров.
– Сразу так и не скажешь, надо подумать – уклонился Ворошилов.
– Есть война – плохо, нет войны – хорошо – предложил Микоян.
– Нет, оценка нам нужна, чтобы вносить коррективы в работу наркомата. А при такой постановке вопроса когда двойку получим, исправляться будет поздно – возразил Киров.
– Аварийность, смертность и выполнение плана боевой подготовки – предложил Ворошилов
– Снова не годится, – высказался Орджоникидзе. – Аварийность и на предприятиях есть, но это показатель не ключевой.
– Надо попросить товарищей военных. Пусть, взяв за основу показатели работы НКВД и НКГБ, подумают и предложат варианты – предложил Куйбышев.
– Что ж, предложение не хуже прочих. Давайте голосовать – предложил Киров
Утвердили, как водится, единогласно.
