Дмитрий Ю
Кировская весна 1931-1935
13.02.34 Механик Филиппов
13 февраля около часа дня ко мне как вахтенному механику пришел машинист Фетин, чтобы получить сведения о расходе угля. Эти сведения надо было поместить в диаграмме. Я раскрыл вахтенный журнал и стал делать нужные выборки.
Вдруг корабль толкнуло. Бросаю раскрытый журнал на стол и встаю, чтобы уйти. Фетин не заметил толчка и осмотрит на меня удивленными глазами. Чтобы рассеять удивление, коротко бросаю: «Жмет… бегу в машину».
Я быстро спустился в машинное отделение.
Измерив уровень воды в льялах, я убедился, что он такой же, как и полчаса назад. Следовательно повреждений в корпусе пока нет. Но для страховки я велел Ивану Нестерову – вахтенному машинисту – начать наблюдение над уровнем воды и приготовить спасательную помпу и пародинамо. Вахтенному кочегару Маркову сказал, чтобы он поднял пар на одну-две атмосферы, а если в льялах кочегарки прибудет вода, немедленно сообщил мне.
Сам я пошел проверить, хорошо ли закрыты водонепроницаемые клинкетные двери во второй трюм и в коридор гребного вала.
После первого толчка прошло 20–25 минут. Спокойно. Можно было подумать, что произошла только небольшая передвижка льдов. Но льды готовили нам гораздо более серьезные испытания.
Последовавшие затем удары по звуку очень напоминали взрывы аммонала.
Саша Иванов, прекратив свою работу и приготовившись уйти из машины (в такие минуты по расписанию ему необходимо быть в помещении аварийной дизельдинамо), задает недоуменный вопрос:
– Что это… Гордеев взрывает?
Кто-то из нас отвечает:
– Нет, это разрушаются шпангоуты и обшивка корабля.
Иванов ушел, и мы остались вдвоем с Нестеровым.
– Ваня, открывай клапан на пародинамо, а я открою на спасательную.
– Куда отработанный пар? В холодильник?
– Нет, – отвечаю, – в атмосферу.
Резкий звонок телефона с капитанского мостика. Подхожу. Слушаю.
– Поднять давление пара в котле на случай пуска механизмов.
– Есть. А как там наверху?
– Пока все в порядке, сбрасываем продукты, – отвечает вахтенный штурман Марков.
Не закончив разговора по телефону, слышу голос Анатолия Колесниченко с верхних решеток машинного отделения. Он кричит во все горло, но мы его еле слышим. Подхожу к трапу. Анатолий передает распоряжение старшего механика пустить спасательную помпу пока что вхолостую.
А ледяные удары в корпус корабля становятся все сильнее, чаще и ближе.
В машину спускаются еще три товарища, которые должны быть здесь во время тревоги. Это – второй механик Тойкин и машинисты Бармин и Фетин. Они в валенках, теплых пальто, полушубках, шапках. Странно видеть в машине так одетых людей. Сообщают, что весь народ уже занят выгрузкой.
Невольно пронеслось в мозгу: «Мы ведь еще в робах… мороз, нордовый ветер…» Но думать некогда! Все внимание сосредоточено на том, чтобы быстрее пустить механизмы. Всеми силами стараемся спасти корабль, а тем самым и наши жизни: ведь у нас на борту дети, женщины… Как шестимесячная Карина и полуторагодовалая Алла будут жить на льду?
Передаю пришедшим товарищам пуск спасательной помпы, а сам иду помогать Ване Нестерову пустить пародинамо.
– Ваня, свети на шток…
Я стал проворачивать динамомашину.
– Не проворачивается… Добавь масла. Нет, не идет…
Но вот весь корабль со страшным треском отбрасывается назад. По машинной площадке пробегает какая-то зыбь. Плиты выскальзывают из своих мест.
Динамо провернулось под паром. Вздох облегчения. Полностью открываем вентиль. Но механизм очень медленно набирает свои 400 оборотов в минуту. Вольтметр дошел до 180 вместо 220 и дальше не идет. А давление пара в котле достаточное – 6,5 атмосферы.
Телефон с мостика передает новое распоряжение: пустить спасательную помпу. Она работала вхолостую, а теперь ей предстоит начать откачку воды из двух трюмов.
Ответили: «Пускаем, но не идет».
Из кочегарки выбегает Леня Марков и кричит мне на ухо (шум разрушения стал настолько сильным, что человеческого голоса не слышно):
– В кочегарке разрывается левый борт! Свалилась, вся покоробленная, дымовая труба вспомогательного котла… Вода подходит под плиты…
А спасательную помпу никак не можем пустить! Какая досада! Мысленно представляю себе, как быстро прибывает вода в трюмы.
Яркий свет вольтовой дуги. Перегорел предохранитель.
Бросаю взгляд на распределительный щит. Над коробкой, где только что была вольтова дуга, надпись: «Кочегарка, левый борт». Подтвердилось то, что сказал Марков о разрушении левого борта.
Минуту спустя, почти сразу, остановилась пародинамо. Она поработала не более пяти минут. Спасательная помпа даже не провернулась, так как разрушения, происшедшие в корабле, сильно покоробили фундаменты помпы и пародинамо.
При слабом освещении фонарей картина разрушения кажется еще неприятнее. Чтобы лучше рассмотреть, что делается, мы с Тойкиным, не сговариваясь, идем ближе к левому борту. Навстречу летят куски металла от лопающихся шпангоутов и обшивки и срезанные заклепки.
С полутораметровой высоты с грохотом падает вспомогательный холодильник. Как будто в конвульсиях изгибаются котельно-питательные помпы.
Сейчас столкнет с места левый, находящийся под парами котел. Отступаем назад и знаками даем понять товарищам: надо покидать машинное отделение.
К оглушительному грохоту разрушения добавился страшный рев пара, вырывающегося через порванный трубопровод. Котел сдвинулся. Во избежание ожогов и удушья от пара покидаем машинное отделение.
Пустынно, холодно и как-то очень тихо в коридоре после оглушительного шума в машинном отделении. Не видно ни одного человека. Все на работе. Почти против выхода из машины через открытую дверь каюты виден разорванный борт, покоробленная палуба. Огромная льдина через трещину борта влезла в каюту.
Снова открываем дверь в машинное отделение. Пытаемся проникнуть вниз, чтобы проследить, как быстро прибывает вода, и установить, сколько времени будет тонуть корабль. Сделали два-три шага. Удушье. Приходится возвращаться.
На минуту забегаю в каюту. Одеваю пальто и шапку. Валенок не нашел.
О происшедшем в машине идем доложить старшему механику.
Старший механик сообщил Шмидту о состоянии машинного отделения.
О. Ю. Шмидт. Больше ничего нельзя сделать?
Старший механик. Нет, Отто Юльевич, ничего.
О. Ю. Шмидт. Не произойдет ли взрыв котла при дальнейшем погружении корабля?
Механики(все). Этого не должно быть, так как пар выйдет через порванный трубопровод.
{15}
13.02.34 Петр Буйко
Наступил исторический и для «Челюскина» последний день, 13 февраля.
С утра ветер с 5 перескочил на 7 баллов.
После завтрака в каюте мы с кочегаром комсомольцем Кожиным жестоко резались в шахматы. Алка с матерью тут же на койке спали. В 12 часов раздался первый удар. Он был настолько силен, что корабль весь вздрогнул. Но нам не до этого, – Костя проиграл одну партию и брал реванш. На половине второй партии грозно грянул второй удар, корабль вздрогнул, заскрежетал. Гул пошел по всему судну. Таких ударов мы еще не слыхали.
Партия сорвалась. Шахматы повалились.
– Давай посмотрим, что делается на свете, – кивнули мы друг другу.
По палубе спокойно прохаживались Кренкель и Матусевич.
Лед напирал, скрежеща по бортам. Я вернулся в каюту. Надо быть готовым ко всему.
Ледяной вал слева в тумане белесой пурги, живой и торосящийся, неотвратимо двигался на корабль.
– Лида, вставай, одевай Алку. Идет сжатие, возможна тревога.
– Отстань, пожалуйста, дай заснуть. Подумаешь, сжатие! Сжатия каждый день бывают. И опять уткнулась в подушку.
Пришла Буркова:
– Сжатие, сжатие, я возьму чемодан в руки, да и пойду к берегу, как дачница с поезда!
Лида не выдержала, рассмеялась. Я учел момент.
– Одень Алочку. Пойду с ней гулять.
Лида встала, одела, укутала ребенка. Алка, сидя в мешке, нетерпеливо торопила:
– Папа, тпру, туа, тпру-ту-а.
Открываю дверь каюты. Смотрю – все торопливо одеваются, уходят наружу. Лида тоже увидала это. Она все поняла. Быстро накинула свитер, полушубок, валенки. Я побежал с Алкой на корму. Пулеметный треск шел с левого борта. Трещал корабль. Проходя по коридору, в разверстые пасти дверей увидел в каютах зияющие проломы стены и лед, напиравший внутрь. Что это – конец корабля? Холод пробежал по телу. Лед сдвинул, сломал деревянные диваны, на одном из них, полууцелевшем, валялись чьи-то желтые ботинки, носки с резинками; роба, провалившись наружу лямками, держалась за сиденье. Что это – гибель судна? Гибель нашего большевистского оазиса в глубинах ледяной пустыни? Что это?
Сильней прижал Алку к груди.
Понял – гибель «Челюскина» неизбежна..
Протолкнувшись в узкую дверь, выскочил на корму. Там уже на узлах, закутавшись теплым платком, сидела Зина Гыцк. Лида догнала меня. Вышедший на корму Отто Юльевич, увидев нас, как всегда спокойно улыбнувшись, сказал:
– Алочка погулять вышла.
Я осмотрелся кругом. Пурга чернела. Туман и снег наверху, на льду, вокруг. С правого борта уже суетятся скопом ребята. Там целее лед, туда спускают мостки.
Соваться туда в гущу работы не стоит. Надо спускаться с левого борта. Смотрю за борт. Лед, живой, танцующий, идет, шевелится, ползет кверху. Лестница на спущенном краю сломана и поставлена вкось.
Лида увидела мое стремление сойти на лед. Она испуганно кричит:
– Ты с ума сошел, куда ты идешь с ребенком? Там трещит, ломается лед, надо оставаться на корабле!
Я подошел к ней вплотную, посмотрел на нее и крикнул, пересиливая треск льда:
– Разве ты не видела, что весь левый борт проломлен? На корабле оставаться немыслимо.
Она отодвинулась, повернулась, побежала обратно в каюту. Я направился к борту. Одной рукой прижимаю ребенка, другой цепляюсь за лестницу, ступаю осторожно по перекошенным перекладинам. Смотрю вниз, где ревет, грохочет и пляшет ледяное месиво глыб. За мной спускается полубольной повар. Он говорит:
– Не оставляй меня, пойдем вместе.
– Ладно, Коля, давай, спускайся.
Вот уже близко сломанный конец, надо с него прыгнуть как можно дальше, стараться попасть не на движущиеся ропаки, а на целую плоскую льдину. Надо собрать все силы. Задерживаюсь на секунду, сжимаюсь и кидаюсь в пространство. Есть! На льдине. Николай перепрыгивал по скачущим ропакам.
Алка не плачет. Притаившись, молчит.
Борт смотрит безжизненно глазами сплошных проломов, обнаженными переборками и погнутыми иллюминаторами. Смотрю на срезанные головки заклепок, болтов. Вот отчего был пулеметный треск.
Льдина под нами затрещала. Мы пошли в конец кормы. Надо перейти на ту сторону, где выгружают продукты, там есть палатка физика Факидова. В ней можно устроить Алку. Ринулся вперед, попал в тонкую, вязкую шугу. Нет, нужно сначала найти дорогу…
Вот стоят сани, те, в которых столько раз катал дочурку.
Уложил ее в них. Молчит. Хорошая Алка! Смотрит большими глазами. Коля у санок. Продвигаюсь сквозь ветер и снег. Хребет. Карабкаюсь. Дальше целая льдина, на которой чернеет палатка. Есть дорога. Возвращаюсь, хватаю свой ценный груз, вместе с Колей пробиваемся через хребет. В палатке голый ледяной пол, но и то хорошо. Здесь тихо, нет ветра. Коля садится на лед и берет ребенка на колени. Ну, все в порядке.
Бегу на аврал. У борта уже лежат спущенные по доскам ящики и мешки. Их стаскивают в сторону, чтобы при погружении корабль не увлек их за собой.
Включаюсь в бешеный круговорот. С огромной не пробуждавшейся доселе силой люди вскидывают пятипудовики на плечи.
Такой громадной силы, как в этот аврал, я никогда не ощущал в себе.
До отказа нагружаем нары. Впрягаемся, тащим. Сбрасываем, снова идем к борту. Тяжелые ящики кирпичного чая, бочки с маслом. На полдороге на застругах нарты не выдерживают, трещат, проламываются – и ящики, и бочки падают на снег.
Все чаще заплетаются в снегу ноги. Падаешь, бессильно шевеля руками. Зубами хочется рвать, тащить ящики. И через силу, без передышки тащишь. А пурга воет, закрывает снегом пространство. Нам не до пурги…
Разбился ящик с консервами. Катыши банок рассыпались в мешанине снега. Я хватаю их пачками и отбрасываю от борта.
Одна банка нечаянно попадает Сане Канцину в лоб. Окровавленный, он зовет доктора. К нему на помощь пришел вездесущий Могилевич. Прибежал доктор. Сашу перевязывают. Работаю в общем буйном темпе и на мгновение мелькает мысль: «Извиниться бы надо»… Но какие тут извинения!..
Корабль здорово осел, края бортов и носовой части сравнялись с уровнем льда. Взбираться вверх по трапу теперь не надо. Можно прямо перешагнуть со льда на пароход. Борис Могилевич пулей устремляется туда.
Вахтенный штурман Марков в распахнутом овчинном тулупе на верхней палубе. Мелькает мысль: «Последний вахтенный…»
Марков, размахивая руками, кричит: «Все на самолет!» Продукты сняты все. Мы кинулись к носовым трюмам. На бревнах «врангелевского» дома стояла бабушкинская амфибия. Здесь заправлял Валавин: «Взяли, раз, два, пошел». Осторожно спустили самолет на лед. Тащили, не глядя, что под ногами. Спотыкаясь на торосах, попадаем в трещины. Момент – и уже не держишь самолет, а, погружаясь куда-то вниз, цепляешься за него…
Благополучно доставляем самолет на целое большое поле.
Вернулись к борту. Дрова, бревна, сложенные па носовой палубе, поднялись. Там уже вода. Идти нельзя, ясно – дрова сами всплывут.
Смотрю по сторонам. На удобном ропачке пристроился Аркадий Шафран со своим киноаппаратом. Он вертит ручку, не теряя завидного хладнокровия в обстановке корабельной агонии.
Кренкель и Иванюк выносят аппаратуру, батареи. Кинулся им помогать. Втроем оттаскиваем от борта.
Слышу крик капитана: «Все долой с корабля!..» Корма высоко-высоко вскинулась. Нос ушел почти под лед. Сходит Отто Юльевич. Он спокоен. Он все продумал. Вряд-ли что-либо особо необходимое не спасено. Аврал шел под его зорким глазом.
Воронин скинул мне какой-то узелок и сапоги. С кормы прыгают кочегары Паршинский, Бутаков. На фальшборте задравшейся кверху кормы стоят две фигуры: капитан в огромном тулупе и стройный Могилевич в ватном полупальто, финской трубкой по рту. Видно, как капитан, повернувшись к Могилевичу, машет ему: «прыгай»… Но что случилось с Борисом? Или он поскользнулся на фальшборте в новых сапогах, одетых после того, как промокли валенки на работе в затопленном трюме, или же он хотел пройти за деревянную пристройку и оттуда уже спрыгнуть? Не знаю, мы только увидели, что он очутился внутри кормы…
В этот миг нос еще больше ушел под лед, а корма рывком вздернулась еще выше кверху. Бочки, бревна, не выдержав крена, лавиной ринулись вниз по дыбом поставленному кораблю. Борис в мгновение ока исчез под ними.
– Борис, Борис! – кричали мы со льда, но Бориса уже не было с нами…
Руль и винт темными громадами взметнулись на белой простыне пурги. Нас обдало гарью и сажей, выброшенными воздухом парохода. Это было последним вздохом «Челюскина».
Корабль стремительно пошел ко дну. Воронин, взмахнув как огромная летучая мышь полами тулупа, сорвался вниз на лед. Бревно настигало его… Сердце сжалось в комок… Вторая жертва… Но Воронин ловко подогнул голову, бревно ухнуло на лед, проскочив мимо. Как медведь вылез из сугроба, отряхиваясь, Воронин.
Хаос звуков на секунду оглушил просторы Арктики, перекликаясь с воем пурги. Звон бьющегося, рассыпающегося стекла из окон срезанного льдом мостика, стон и скрежет ломающихся мачт, столб пара и дыма на мгновение заполнили воздух… И сразу, как бы сделав свое варварское дело, стихия умолкла. Прекратилось сжатие, умолк ветер. Тихо падал снег. Люди замерли. Четырехчасовой короткий полярный день был на исходе.
Отто Юльевич прервал молчание.
– Произвести проверку людей!
Бобров засуетился. Считали по командам.
– Все налицо, одного Могилевича нет, – доложил Бобров.
Итак, из жизни выбыло два энергичных, сильных организма.
Один – человек, член Страны советов, другой – корабль, сделанный руками рабочих, принявший подданство Страны советов, работавший на социализм «Челюскин». Оба погибли на трудовом посту в расцвете своих сил, в разгаре порученной партией работы. .
Корабль ушел ко дну. Мы – в ледяной пустыне на льду…
– Нормально, – нарушил молчание комсомолец штурман Виноградов. Это его любимое слово, привитое им на «Челюскине».
Он его часто произносил на корабле по всем случаям жизни.
И он твердо произнес его, высадившись на лед. Эхо многих рассмешило.
– В порядке, – сказал матрос комсомолец Геша Баранов. Это тоже его любимое слово. Он принялся разбивать палатку. Установлена антенна.
Ночь надвигалась решительно. Люди спешно принялись за работу. Вбивали в лед колышки, растягивали палатки. Канцин ворочался с мешками меховой одежды и, заправив «летучую мышь», при мерцании лампы принялся за раздачу спальных мешков и малиц. В этот день ничего поели. Так и легли спать.
Собачьи мешки и оленьи малицы давали относительное тепло. Спали уже не на голом льду. Выгруженную с корабля фанеру, войлок использовали для пола.
В нашей палатке была и Карина. Всего скопилось в ней восемь человек.
Палатка маленькая, брезентовый потолок ее свешивался низко, двигаться в ней было трудно.
Перед сном Алка запищала: «Ау, ау». Значит, надо кормить.
Васильева кормит свою полугодовалую дочь грудью. А что дать Алке, я задумываюсь. Лида копошится в рюкзаке. Вытаскивает оттуда кусок шоколада. Он замерз, превратился в кость. Беру нож-тесак, разбиваю ледяшку шоколада на маленькие кусочки.
Отогреваю в руке, потом даю матери. Лида растапливает шоколад во рту и рот ко рту передает Алке. Мутно светит «Летучая мышь».
Алка лежит в мокром… Как сушить ее штаны? Завтра же надо будет налаживать печку. А пока спать, спать! Неимоверная усталость клонит голову. Лида, накормив дочку, запихалась вместе с ней в мешок. Все ворочаются, укладываясь спать. Залезаю в мешок и я, прикурнув ближе к мешку жены. Так Алке будет теплее. Перед сном думалось: «Челюскина» нет. Скорее будем на берегу, этим самым кончится наш нескончаемый дрейф. Вероятно завтра же начнем все двигаться к берегу хоть по 3–5 километра в день. Путь тяжелый и трудный».
Слабо мерцала «Летучая мышь».
Уснул.
{11}
14.02.34 Политбюро
– Какие у нас есть способы для спасения людей? – обратился к товарищам Сергей Миронович Киров.
– Нужно организовать комиссию при Политбюро, – предложил Каганович.
– Я бы предложил, скорее, правительственную комиссию, – возразил Молотов, – Экспедиция была направлена решением заместителя председателя Совнаркома товарища Куйбышева. Руководитель Главсевморпути профессор Шмидт находится на борту потерпевшего аварию парохода. Следовательно, товарищу Куйбышеву и возгласить работу.
– Согласен, причем нужно привлечь к спасению Наркомат по военным и морским делам. У них, к сожалению, не редки аварии. Следовательно, должны быть подготовленные летчики и в целом методика спасательной работы. Заодно, посмотрим на организаторские таланты товарища Уборевича в реальном деле, – предложил Киров.
15.02.34 Газета Известия
«Челюскин» затонул.
Экипаж парохода высадился на лед.
ПОЛЯРНОЕ МОРЕ 14 февраля (Радио) 13 февраля в 15 час 30 м. вследствие сжатия льдов «Челюскин» затонул в 155 милях от мыса Северного и в 144 милях от мыса Уэллен.
Уже последняя ночь была тревожной из-за частых сжатий и сильного торожения льда 13 февраля в 13 час 30 м., внезапным сильным напором разорвало левый борт на большом протяжении: от носового трюма до машинного отделения. Одновременно лопнули трубы паропровода, что лишило возможности пустить водоотливные средства, бесполезные впрочем в виду величины течи.
Через два часа все было кончено. За эти два часа организованно, без единого проявления паники, выгружены на лед давно подготовленный аварийный запас продовольствия, палатки, спальные мешки, самолет и радио. Выгрузка продолжалась до того момента, когда нос судна уже погрузился в воду. Руководители экипажа и экспедиции сошли с парохода последними за несколько секунд до полного погружения.
Пытаясь сойти с судна, погиб завхоз Могилевич. Он был придавлен бревном и увлечен в воду. Остальные невредимы, здоровы. Живем в палатках. Строим деревянные бараки. У каждого – спальный мешок, меховая одежда.
Просим родных не беспокоиться, не посылать запросов – мы экономим аккумуляторы и не можем давать частых телеграмм.
Связались с радиостанциями Уэллена и мыса Северного, откуда будет организована помощь самолетами и собаками. Настроение у всех бодрое.
Заверяем правительство, что несчастье не остановит нас в работе по окончательному освоению Арктики и проложению Северного морского пути.
Начальник экспедиции ШМИДТ
ОБ ОРГАНИЗАЦИИ ПОМОЩИ УЧАСТНИКАМ ЭКСПЕДИЦИИ ТОВ. ШМИДТА О.Ю. И КОМАНДЕ ПОГИБШЕГО СУДНА «ЧЕЛЮСКИН»
Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР
Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет:
Для организации помощи участникам экспедиции тов. Шмидта О.Ю. и команде погибшего судна «Челюскин» организовать правительственную комиссию в следующем составе: зам. Председателя СНК СССР тов. Куйбышев В.В. (председатель), тов. Янсон Н.М. (Наркомвод), тов. Уборевич И.П. (Наркомвоенмор), тов. Уншлихт И.С. (нач. Главвоздухфлота), тов. Иоффе С.С. (зам. нач. ГУСМП)
Председатель Совета Народных Комиссаров Союза ССР В. Молотов
Москва, Кремль
14 февраля 1934 г. № 253
/ с использованием {10}/
