Евгений Александрович Козлов
Мистик Томас Свит
– С вами всё в порядке? – спросила женщина в коричневом платье гувернантки и корзиной в руке. – У вас кровь!
И вправду, из носа Вольфа капала свежая кровь, глаза его были усталыми и с игривой каплей безумия, сознанием он пришел в себя, но его тело, по-прежнему лихорадочно изгибалось в судорогах, изображение мерцало отдельными вспышками, он попытался что-либо сказать, но с его губ слетел только невнятный загробный шепот.
Женщина с плетеной корзиной приблизилась к нему, юноша ощутил, как она коснулась его плеча, затем до шеи проверяя пульс, всё время пристально глядя ему в глаза. Она будто что-то обдумывала, решала, а затем произнесла.
– Оставайтесь здесь, и не шевелитесь. Я приведу доктора, только дождитесь. – и она побежала в сторону замка, постепенно ее шаги становились все тише и тише, пока вовсе не стало так тихо, что можно было услышать блаженное дуновение белоснежных перьев на безупречных ангельских крыльях.
Но вместо этого, он услышал пронзительный и душераздирающий волчий вой в мгновении ока разбудивший весь лес. Затем, ослепленный неведомой ему доколе жаждой, одержимой несвойственной человеку идеей он кинулся назад, туда, куда ушла та женщина. В пути Вольф успевал рассматривать лишь отдельные, короткие картины, художник которых, за несколько секунд разочаровался в одном их существовании, и уничтожал, как недостойную пародию этого мира. Чем дальше он углублялся в будущее, тем ужаснее становились гравюры происходящего, созерцаемые его душой с помощью глаз. Он видел сумрачный лес, которого словно мечи пронзали насквозь тусклые солнечные лучи, если посмотреть в них, то можно было увидеть миллионы пылинок напоминающих крохотных фей. И среди потрескавшихся стволов деревьев, скользнуло что-то белое, телесное привидение или злой дух, зверь, иллюзия как остаток незапечатанной фантазии. Последующая картина поразила юношу до глубины души, и только тогда по велению совести он смог в полной мере осознать трагедию, разворачивающуюся на его глазах. Он увидел распростертую на земле поросшей густой травой женщину, ту, что побежала за помощью, ее образ преобразился, теперь она была в крови, теперь помощь была нужна ей. И не задумываясь, Вольф берет ее на руки и ведомый силой воли, несет женщину к замку. Перед ним бледное лицо, на губах еще осталась эмоция ужаса, былая жизнь постепенно покидала это хрупкое тело.
Но путь юного Вольфа оказался недолог. Перед ним, а вернее сказать, внезапно его окружили суетливые люди, искавшие и нашедшие не то, что ожидали.
– Господи, что произошло с Марианной! – почти вскрикнула Сильвия Драмурр.
– Расступитесь, дайте взглянуть. – сказал Томас Свит подойдя в плотную к потерпевшей, он медленно прощупал пульс и осмотрев ее заявил. – Сильно разодрана левая нога, нужно немедленно перевязать и сию же минуту отправить к лекарю. Джеймс, Стивен, отнесите Марианну в мой экипаж и дайте распоряжение отвезти ее к доктору по имени Карл Свер, проживающий в доме возле озера Альнос. И аккуратнее!
– Но когда она сможет прийти в себя, Томас? – спросила Сильвия.
– У нее сильный обморок, от боли, что она испытала, думаю через несколько дней. Проговорил Свит. – Нужно не терять ни минуты, поторопитесь!
Вольф стоял на месте, словно его живьем закопали в промокшую от утренней росы землю. Он смог лишь поднять свои руки и посмотреть на них, они были красными и бледными, и казались правдивее любого доказательства. После того как братья бережно унесли служанку, Томас обратился к Вольфу.
– А теперь граф, мы ждем от вас объяснений.
Но юноша не ответил, а всё также не сводил глаз со своих рук.
– Какие глупости Томас. Посмотрите как он напуган. – сказал Артур обращаясь к Свиту. – Марианну покусал волк, и в этом, заметь, лишь наша вина, в том, что мы не заметили поблизости столь кровожадного зверя. Слава Богу, всё обошлось несколькими укусами.
– Вы сделали это, отвечайте! – почти прокричал Томас, впиваясь взглядом в юношу.
– Я не могу… – тяжело дыша и дрожа, пробубнил Вольф.
– Оборотень. – сказал Томас рукой указывая на Вольфа Фламеля.
Сильвия Драмурр закрыла лицо руками, а Артур хотел тут же протестовать, но обвинение звучало чудовищно, он ничего не смог сказать в защиту. Томас Свит был непреклонен.
– Вы совершили преступление против невинного человека, и должны будете понести наказание по всей строгости закона. И вы не человек, вы зверь. Слышите меня?
– Прекратите. – прошептал Вольф.
– Вам не нравятся мои слова, несущие в себе правду… – недоговорил Свит, его следующую речь оборвало то, что уже никто не ожидал, и еще долгое время никто не мог поверить в это, лишь глаза подтвердили реальность иллюзии.
Прозвучал волчий вой, словно первая скрипка в оркестре зачала жизнь произведения музыканта. Четверо обернулись в ту сторону, откуда донесся столь вон выходящее действо. Затем всё произошло так быстро, что никто, никакое перо в мире не способно описать случившееся. А произошло вот что: из-за деревьев вышла волчица с белой густой шерстью, ее глаза светились, во всем ее облике читалась неописуемая магнетическая сила. Секунда. И она исчезла, показавшись лишь на миг, врастя в недоверчивых людях раздор и смятение.
Глава IV
Безупречны думы провидца, а тем более знатока истин, они бы не смогли так безропотно терпеть противоречия зримого и незримого, сокрытого, и без скорби ощущать обоснованное поражение. И может быть всеми известный мистик Томас Свит, на мгновение, оступившись, на мгновение чуть было не пал в пропасть материального мировоззрения, его что-то зацепило, не дало сгинуть в рамках обыденного мышления, нет, он еле-еле осязал тонкую нить, за которую он в силах еще держаться на плаву. Упрямство всегда было чертой его характера, к тому же он никогда не был человеком скромным и в особенности одиноким из-за нестандартных мыслей, но это слишком грубо сказано, конечно, ему встречаются люди близкие ему по духу, например семья Драмурр.
– Впредь пожалуйста научитесь слушать мнения людей, что вас окружают и заботятся о вашем благополучии. – сказала Сильвия Драмурр, идущая под руку с мужем. Они возвращались в полном составе в замок, окромя Адель, о ее срочных делах никто не ведал, Джеймс со Стивеном уже провожали карету с Марианной внутри.
– Это даже не обсуждается. – заявил Томас отмахнувшись.
– А вам Вольф нужно прийти в себя, да к тому же кто-то должен остаться в замке, пока нас не будет. – сказал Артур.
Несчастный юноша шел позади, словно обескровленный и обездушенный, словно шагал на высоте по тонкому канату, а люди там внизу, застыли и ждут, когда же он упадет, тем временем он остановился на середине пути, боясь сделать одно лишнее движение. Одна неудержимая мысль и он низвергнется в такое безумие, которое не являлось никому из ныне живущих. Но все же он подумал, первая мысль его прозвучала вслух.
– Адель. Она в опасности!
– Не волнуйтесь граф, в замке она полностью в безопасности. Тем более с нами Томас, с ним я и дракона, обильно изрыгающего огонь, не убоялся бы.
Князь со всей его простотой уловил лишь одну сторону слов произнесенных Вольфом, но иначе не могло и быть.
Следующие действа уже происходили в замке. Юноше преподнесли обильно смоченную ткань, тогда он смог смыть с себя кровь. Мужчины готовились к предстоящей охоте, должно быть с нетерпением ожидали так редко посещающие их безлюдные края развлечение, жестокое, несомненно, но в те недалекие времена было вполне обычным досугом людей обладавших приличным состоянием и свободным временем. Прочищались ружья, а более простая, свободная одежда вскоре должна была продемонстрировать все качества своих свойств. Нехитрые занятия увлекли джентльменов, они, позабыв о недавних событиях, так были заняты, что даже не задали юноше никаких обескураживающих вопросов, которые по обыкновению слетают с уст прокуроров. Но к великому несчастью средневековых инквизиторов Вольф Фламель готов был ко всему, ведь он сделал для себя вывод, и безоговорочное решение созрело в его очнувшейся душе после очередного потрясения настигшего так внезапно. И он по-прежнему понимал, что он болен.
Любовью? Зададим себе этот глубокомысленный или малодушный вопрос в конце повествования. Но думаю, ответ очевиден.
Адель тяжело дышала, прижав руку к груди, пыталась утихомирить томное сердце, которое будто не в силах больше томиться в плену ребер, готовое вырваться наружу. Ее шелковистые волосы спадали на глаза, мешая идти, каждое движение способствовало неутихающей усталости. Она тонкими пальчиками цеплялась за холодные стены замка, движимая несколькими простыми желаниями. И незаметно для нее самой, ее тело опустилось на удобное кресло, не элегантно, но это было не столь важно; убрав локоны с лица, она увидела рядом с собой Вольфа, и посей час не оторвавшего взора от своих уже чистых рук. Он бледен, его глаза покраснели и блистают, готовые в любую секунду испустить неисчерпаемый поток слез, брюки в засохшей земле, один вид его бросал в бездну обреченности.
Они молчали. Погрузившись в разные миры, в которых находилось по частице каждого из них. Забвение, то, уж слишком сладостным оно казалось, но, не отпустив, волокло по отвесным камням грез, невинные их души. Безмолвие оказалось недолгим.
– Вы снова печальны. Из-за меня ли сгустились над вами тучи? – произнесла Адель.
– Адель. – проговорил Вольф, оторвавшись от призрачной крови. – Я сокрушен, удручен, я сломлен, угнетен, больше так не могу, не могу скрывать, и я влюблен.
– Влюблен?
– В вас. Влюблен. – опустившись на колени говорил Вольф. – Я люблю вас Адель. Знаю, это звучит скоропостижно, нелепо и бесцеремонно, но иначе не могу я выразить, то, что чувствую к вам. И знаю, что если не сейчас, то никогда. Примите мое сердце.
Юная особа легко вздрогнула от услышанного, никто и никогда бы не заметил этого, она не ожидала и не надеялась, она мечтала, что однажды услышит столь судьбоносные слова. Она счастлива, ведь ее любовь к Вольфу оказалась взаимной. Ведь они знают друг друга дольше, чем он думает.
– Встаньте, граф, вам не подобает приклоняться предо мною. – сказала Адель пытаясь обуздать эмоции.
Вольф повиновался. И в этот миг в комнату входит Сильвия Драмурр, нарушив тем самым разыгравшуюся сцену.
– Адель, вот ты где, а мы всюду тебя обыскались.
– Я прогуливалась по саду, затем вернулась в замок, в общем всё как обычно. – сказала девушка вновь пряча в себе счастье. – А разве что-то случилось?
– О, дорогая, произошло то, что пострашней будет истории рассказанной нам Томасом… – и с этих слов Сильвия начала передавать во всех красках и подробностях про нападение волка на беззащитную Марианну. Адель выслушала матушку, изредка посматривая на Вольфа.
Когда Сильвия Драмурр закончила, и уже уходя, звала с собой дочь, Адель не противилась, а только подошла к юноше, трепетно, нежно, почти прикасаясь губами, произнесла возле него.
– И вы возьмите мое сердце.
Глава V
Бессмертие в нескольких словах, навеки станут, начертаны на скрижалях неискушенного любовью сердца. Так есть и так будет всегда. Ведя неустанные поиски счастья, разграбляя заросшие паутиной гробницы своей души, находим утешение в тех нескольких звуках, произнесенных устами ее, даже если имя той, бесследно увязло в топях памяти. И как хотелось бы вернуть то райское ни с чем несравнимое время, еще один раз прикоснуться к разыгравшимся сплетениям событий, вокруг двух похожих людей. Не возвратить, и, увы, не воскресить прошлое, забытое нами.
Замок вновь опустел, всякое движение в нем остановилось, жизнь замедлилась, а голоса стихли, и эта тишина провозгласила себя пророком неминуемой будущей бури, скрыться от которой не в силах было никому. Старинные часы в гостиной отсчитывали минуты, ускоряя механизм и почти беззвучно тикая, они оставались единственными верными свидетелями той бесконечной суеты, что царила возле них. Годами и десятилетиями они трезвонили полдень или наступление полночи. И в этот удачный раз, навострив все свои шестеренки, они могли подслушать разговор двух господ, расположившихся напротив греющего их души камина.
– Полагаю я совершил ошибку. Редко, но и мне свойственно преувеличивать. – сказал Томас облокотившись подбородком на руку, в позе мыслителя.
– Я знаю, Томас, знаю, что эти слова только для меня, и ты в них искренно не веришь. Если даже я не прав, то в тебе закралась частица сомнения. – произнес в ответ Артур.
– Боюсь, вы совершенно правы, отрицая мое словоблудие. Я не отступлюсь. – проговорил Свит устремив серые блеклые глаза в огонь, отчего они словно вспыхнули алым пламенем. – И я уверен, это только начало.
Перенесемся в другую часть замка и попробуем что-нибудь вытянуть из души Вольфа Фламеля, который был будто на грани сумасшествия, как впрочем, и все истинно любящие люди, тяготеющие запретным плодом страстей. Он одиноко стоял возле распахнутого окна своей комнаты, обдуваемый легким, всюду проникающим ветерком, его слегка отдавало здешним непрестанным холодом, юноша пылал, его температура неоднократно повысилась от неизвестной доколе ему болезни. Парил, содрогался с каждой очередной волной блаженства, ведь она любит его, Адель, ее невинные мысли направлены только на Вольфа, но что, что она могла разглядеть в нем, пока этот ненастный вопрос, еще пока не созрел в душе юноши, и будем надеяться, что и никогда не появится на свет. Находясь в оцепенении, как всегда происходит в начале, он просто-напросто наслаждался благоуханием дивного аромата девушки, который должно быть никогда не покинет стены замка; словно парфюмер, нашедший тринадцатую ноту, безмятежно плыл по сотворенному им миру, пытаясь сохранить дивные очертания девы, образ, нестираемый из памяти, дивный силуэт освященный святым духом ангела. Он невыносимо желал познать ее, так ли схожи их мысли как он думает, какие книги и авторов она предпочитает благословлять своим чтением, какую музыку она любит обожествлять, и каких людей она желает вразумлять. Вольф хотел нежно, словно дорогой фарфор взять ее руку и разглядеть, чтобы затем запомнить каждую линию ее прекрасной ручки, он желал поближе посмотреть ей в глаза, попытаться найти в них другой еле заметный затаившийся цвет, оттенок. Размышления чисты, когда в них нет греха.
Так могло бы продолжаться вечно, или, по крайней мере, жизнь длиною в судьбу, но так ли высоки чувства новорожденного романтика, покажут поступки, свершатся неумышленно, ведь сердце, иногда, управляет нами. Особенно молодой человек, смотрящий туда, где не бывал простой смертный, туда, где он полностью свободен, там, где каждый его вдох имеет смысл, в это мгновение он гостем приходился в сказочной стране, в которой теперь живут лишь единицы. Но одна непонятная, горькая нить сознания раскалывала надвое его представление о видении. Всё его естество бесцеремонно отвергало ту мысль, что та волчица – Адель, или он сам кровожадный зверь, которого неустанно мучает голод, а может быть всё это сон, или плод его больного воображения; он не знал. И готов был поверить во что угодно, лишь бы его новая жизнь, не стала ускользать, какой бы она ни была, лишь бы Адель была рядом и в безопасности.
Внезапно в душе Вольфа сверкнула одна фраза, произнесенная совсем недавно. Смысл ее остался крайне непонятным, туманным для юноши, и тогда он, захлопнув ставни, выходит из комнаты. Не успев и сделать несколько шагов, он к лицу с лицом натыкается на Артура, не спеша идущего в направлении своей спальни.
– Доброй ночи. Вы не подскажите, в какой части замка может находиться Томас Свит? – произнес Вольф так быстро, что князь не сразу ответил на заданный вопрос.
– В гостиной. Да, он точно там. – сказал Артур.
И Вольф соскочил с места, и лишь лестница отделяла его от назначенного места. Он нетерпелив, как художник испытывающий вдохновение, готов тут же воплотить свой замысел в жизнь, и если не свершится творение в ту же секунду, то это не произойдет никогда.
– Что вы имели ввиду сказав – она не та за кого себя выдает? – проговорил Вольф ворвавшись в гостиную словно ветер.
Томас, перемешивающий кочергой красные раскаленные угли в камине, повернулся и как всегда невозмутимым голосом сказал.
– Всё довольно просто, граф. Я хотел сказать, что наша прекрасная Адель замкнута и необщительна, поэтому представьте, как богат ее внутренний мир, если вы однажды заслужите ее доверие, то мадмуазель покажется вам с другой стороны. Каков ключ к ее кроткому сердцу, я, увы, сказать не могу.
– И это всё?
– Смотря что именно вы желали услышать. – сказал Томас. – А, я, кажется, начинаю догадываться. Вы думаете, я тоже неравнодушен к дочери моего друга? Бросьте, это же смешно, Вольф, какие мои годы соперничать с вами.
– Спасибо, я услышал достаточно.
– Подождите. Боюсь еще не всё. И далее последуют мои искрение извинения за сегодняшнее поведение, я слишком нетерпелив в выводах и суждениях, и поэтому из меня не вышел прилежный рассудительный сыщик. – проговорил Свит садясь в кресло возле камина. – Вы, должно быть, думаете, что тот волк как то связан с вами, он вас преследует, но это не так, тот зверь еще до вас рыскал в здешних лесах, однако держался на относительном расстоянии от замка, а теперь…
– Доброй ночи. – перебил Вольф речь Свита и поднялся по лестнице в свою комнату, больше он ничего не желал слышать. Его загадки и доводы рухнули, и теперь, теперь нужно было искать иные объяснения происходящих цепей необъяснимых событий.
Вольф замер на середине комнаты и размышлял. Сумерки опустились на замок и, проникнув в спальню юноши, погрузили ее в непроглядную тьму. Стало тихо. Будто единство живого и неживого, занялись одним сакральным действом. Юноша осмелев, осознал, что нет оборотней. А есть Адель, и он сделает всё возможное, чтобы она была счастлива. Смирившись с этой мыслью Вольф лег на кровать, пытаясь заснуть, но бессонница не дала ему того покоя, что дарует крепкий сон, лишь на несколько часов, показавшиеся ему минутами, он погрузился в мир сновидений.
Адель тем временем, находясь возле своего туалетного столика, пристально всматривалась в овальное зеркало, пытаясь обнаружить метаморфозы в ее лице, или что-то инородное, не свойственное реальности, как бы то ни было, ее ожидало разочарование. С таким бесспорно отрешенным настроем, она уснула в кровати, пророча, то, что завтра всё будет иначе.
Глава VI
“Сновидения сплетались одно с другим,
ангел там был, защитник херувим.
Стерег тот страж ворота в рай,
древо жизни и весь небесный край”.
Рассказ далее мной повествуемый будет изрядно отличаться от всех предыдущих мистических изысканий прошлого. Канул в Лету, шепот тех блаженных лет, и предки прахом стали, передающие мысли из поколения в поколение, не обрывая цепь необъяснимых событий. Романтикой будут пронизаны мои слова, но, по крайней мере, я так считаю. Итак. Речь моя пойдет о моем старом друге, который благоприятно проживал в пригороде Лондона. Почему я говорю в прошедшем времени? Всё просто, ведь он уже давно покоится с миром на одном из местных кладбищ, надеюсь, он нашел тот покой, который так неусердно, но всё же искал. И почему я говорю без доли сожаления, ответ также прост, старик Мэтьюс прожил долгую и не сомневаюсь счастливую жизнь. Он не отличался серьезностью, успешностью, находчивостью, жизнерадостностью, при всем этом Мэтьюс обладал поразительным даром, и скоро вы поймете каким.
Однажды узнав о смерти его любимой жены, я, позабыв обо всех своих делах, закрыв всю бумажную волокиту и отменив все так надоевшие мне встречи, немедленно отправился к Мэтьюсу, дабы узнать о его самочувствии. Первым же поездом я выехал навстречу туманному Альбиону. Но что-то не давало мне покоя, я будто предчувствовал неладное, готовое случиться в любой день. Всю нескончаемую, как мне казалось дорогу, я находился в глубоких раздумьях. Я долгое время сидел, всматриваясь в дождевые капли, стекающие вниз, сравнивая их с жизнью человека, дивился быстроте их падения. Искренне надеясь, что старина Мэтьюс окажется, несломлен утратой близкого человека, как душевно, так и физически.
Поезд начал постепенно убавлять ход, и тогда я отчетливо осознал, что мой путь окончен и мне воистину стало легче. Я вышел на нужной мне станции, как полагается, был встречен лондонским дождем, крупные капли катились по моей шляпе. К счастью я не позабыл взять с собой плащ, впоследствии не позволивший мне полностью промокнуть. Погода способствовала моему быстродействию, поэтому, даже не спросив цену, я нанял экипаж, который благополучно доставил меня до особняка, моего как я полагал опечаленного друга. Признаюсь честно, я мало любовался теми пейзажами, что представлялись неискушенному моему взору. Мои мысли были направлены в иное русло.
На пороге меня как подобает, встретил дворецкий. Его имя не так важно, и поэтому буду звать его просто дворецкий. Его роль в этой истории, безусловно, очень важна, ведь это он рассказал мне то, что старина Мэтьюс не отважился произнести. От дворецкого я узнал, что господина нет, не будет еще несколько часов. Впустив меня как долгожданного гостя, я, наконец, смог согреться и мог снять ботинки пропитанные влагой. И в минуты ожидания, дворецкий начал рассказывать о муках Мэтьюса, а точнее о том, как он бедняга пережил то внезапно свалившееся на него горе. К моему глубочайшему удивлению он оказался довольно разговорчив. Дворецкий поведал, о том, что супруга Мэтьюса умерла от болезни, делающей человека слабым, болезнь эта словно высосала из нее всю жизнь, но она не мучилась, а лишь однажды не проснулась. После чего верный вдовец находился в опустошении несколько недель. Ведь его словно лишили той части, что наполняет жизнь радостью и счастливыми мгновениями. Вся душа Мэтьюса наполнилась лишь одними воспоминаниями, открыв книгу, он вернулся на ту главу, где еще присутствовала неизвестность, но ожидание казалось не таким долгим как раньше. Вскоре старик наполнился любовью, или вдохновением, или божественной благодатью, фразеология не столь важна, а то, во что и как это вылилось. Фениксом, воскреснув из пепла, он начал творить, очень даже интересным способом. Мэтьюс стал создавать скульптуры, и материалом ему служил довольно экзотический и экстравагантный, самый обычный лед. Ему привозили его глыбами, аккуратно вырезанного, кое-где с замершим снегом внутри, он как художник, с помощью зубила и деревянного молотка создавал удивительные композиции. Волновало ли его, что скульптуры весной растают, став водой, а затем и вовсе испарятся, думаю, нет, не особо. Целыми днями он проводил в саду, изнуряя себя творчеством, выплескивая из себя все замыслы, постепенно становившиеся реальными. Дворецкий так и не смог вспомнить, на что были похожи работы старика, но лишь одна так отчетливо врезалась ему в память. Та последняя скульптура, завершившая череду потока его вдохновения, то была фигура девушки в полный рост с маленьким цветком в волосах, ставшая впоследствии супругой Мэтьюса, его второй половиной.
Выпив несколько чашек восхитительно приготовленного кофе, ожидание вскоре утомило меня, и дворецкий, усмотрев мои намерения, решает пойти ва-банк и предлагает мне пройтись по саду, славящегося на всю округу. Долгий путь в сидячем положении повлиял не лучшим способом на мои конечности, поэтому грешно было отказываться от такого заманчивого предложения.
И впрямь сад оказался довольно красивым, но дождь по-прежнему ухудшал всякое впечатление, все деревья и аккуратно подстриженные кусты казались мокрыми собаками, а трава стала скользкой и опасной для передвижения. Как только я раскрыл зонт, меня окликнул человек. Обернувшись, я, разглядел в нем старика Мэтьюса. Он медленно приближался ко мне, сжимая и опираясь правой рукой на трость, левой он снял шляпу и поприветствовал меня.
– Здравствуй Томас, сколько лет, сколько зим. Я искренне рад твоему приезду. – произнес он.
– Доброго вечера Мэтьюс. Но боюсь я приехал с соболезнованиями. – сказал я.
– Не будем об этом, хотя бы сегодня. – ответил старик. – Давай-ка я покажу тебе то, что все так желают увидеть.
– И что же это?
Старик только посмотрел на меня глазами младенца и повел вглубь сада, туда, куда уже не вели тропы из гравия. В тот нетронутый магический уголок, где люди, будто сознательно оставляют всё как есть и не мешают существам, что там обитают. В саду Мэтьюса находилась престранная необычность или чудо, не что иное, как чудо. Там я увидел скульптуру, ту самую девушку с цветком в волосах, она стояла на невысоком постаменте, кротко убрав руки за спину, опустив немного голову вниз, казалось, она вот-вот покраснеет, наверное, как тогда, во время признания Мэтьюса в любви к ней. Но она была изо льда. Я был дико озадачен, ведь повсюду правит лето, прохладное, но всё же лето и в моей душе никак не укладывался этот странный факт. Я был моложе, поэтому во мне взросли плоды сомнения. Сначала я подумал, что это мутное стекло. Но дотронувшись, я ощутил холод. Тогда я спросил Мэтьюса, как такое вообще может быть. И он ответил.
– Видишь Томас, как дождевые капли падают на нее, они теплые, протяни руку и ты поймешь, к чему я клоню. Она не смотря ни на что, не тает. Многие приходили ко мне и дивились, многие не верили. Вопреки чужим суждениям, я думаю, что Господь этим утешает меня, спасает от уныния. Теперь я каждый оставшийся день могу смотреть на нее и хранить надежду о том, что мы скоро встретимся.
В тот самый вечер мы больше не говорили о скульптуре в саду. Ведь я всегда знал, что любой человек, который творит, всегда запечатлевает частицу своей души в свое творение. Так и произошло со стариной Мэтьюсом. Еще долгие годы люди будут говорить о старике создавшего лед не способного таять; его называли алхимиком и даже магом. Но все слухи развеялись, как только старик умер, а вместе с ним девушка с цветком в волосах растаяла и вскоре испарилась, не оставив после себя и следа. Значит, они встретились.
– Какая замечательная история, Томас. – сказала Сильвия Драмурр с явным восхищением.
– Благодарю. Но на этом мне придется прерваться. – произнес Свит надевая дорожный плащ и беря ружье. – Уже достаточно рассвело, и мы сможем в сумраке леса распознать хотя бы что-нибудь.
– Не что-нибудь, а волка, надеюсь удача нам будет сопутствовать и впредь. – сказал Артур Драмурр.
Четверо джентльменов с ружьями наперевес, никто иные как Томас, князь, и его сыновья вышли из замка, с неприкрытой уверенностью и самообладанием.
– Не беспокойся Сильвия, к вечеру мы, думаю, вернемся. Приглядывай за Адель, что-то у нее нездоровый вид. – проговорил Артур на прощанье.
И они бесшумно. Словно призраки, скрылись в листве деревьев. Лес постепенно поглотил охотников, впустил в свое темное царство блуждающих огоньков.
Вольф тем временем, не сомкнув глаз, всю ночь пролежал на кровати, вызывая в себе все симптомы сна. Создавал иллюзию недосягаемого покоя, обременяя себя запредельными мечтами, словно ребенок надеялся на лучшее. Вскоре его состояние омрачилось, как только он начал думать о тех необъяснимых феноменах, безудержно врезающихся в его жизнь, изменяя до неузнаваемости, когда-то однообразную жизнь, но так ли это? Сколько нужно смотреть, чтобы увидеть, сколько необходимо думать, для того, чтобы понять – так он ходил по замкнутому кругу, возвращая себя каждый раз в начало. Будто открывал глаза, их щепало, они казались уставшими, изголодавшимися, убирая волосы со лба и видя себя сквозь призму обогащенного воображением внутренним зрением, спрашивал, а моя ли это жизнь, в которой я живу? Потому что представления, когда не сходятся с действительностью, отвергаются нами, как нечто чужеродное. И поэтому, иногда он просто не узнавал себя, каким он никогда уже не был, таким образом, подсознательно воплощается в жизнь та мысль, что это сон, а значит, я могу делать всё что пожелаю, и быть кем угодно. Или в нем открылись те некогда спящие стороны души, словно приготовленные ради определенного момента. Он не мог найти ответ, опоры, даже если бы перечитал все книги мира, не смог бы разгадать загадку своей уникальной души, как впрочем, и каждый человек.
Вот если бы Адель поднялась по лестнице, узнала бы хотя бы малую часть того мира, ах если бы она знала, но увы, терзаемая или одухотворенная тем новым испытанием для нее немой и чувственной, не знающей коварства и лжи любовью, всё с теми же опасениями. Они похожи. Они влюблены, и может быть, поэтому Адель постучалась в дверь юноши.
– Входите. – произнес Вольф пробудившись от нежданного звука.
Девушка лишь приоткрыла дверь, одним глазом осмотрела комнату и вошла скромно, без напыщенности и резкости.
– Я пришла сказать, что мой отец, братья и Томас, уже ушли.
– И это всё?
– Нет. Еще. Еще я хотела повидать вас.
– Так садитесь, Адель, я как раз тоже хотел видеть вас и поговорить с вами.
Севши на край постели, Адель мысленно защищалась, но в то же время, это противоборство было желанным. Вольф ощутил на себе ее тепло, их разделяло несколько десятков сантиметров, он явственно ощущал ту ауру, что словно обволакивала девушку. Она выглядела болезненно усталой, чересчур бледной и немного высохшей, она будто теряла цвет, жизнь каплей за каплей уходила из нее.
– Вы о вчерашних поспешных признаниях? Но разве возможно держать, скрывать в себе любовь. – сказала Адель.
– Любовь вне времени. – произнес Вольф. – Я люблю вас, Адель, это никто не сможет во мне опровергнуть, но честен ли я с вами, способны ли вы доверять мне, незнакомцу. Ведь я другой. Мне не знакомы те слова, что я произнес вам.
– Может потому что раньше никого так не любили.
– Да, думаю, вы правы. В вашем обществе я меняю обличье.
Руки девушки задрожали, а губы сжались, казалось, она в любую секунду была готова опрокинуться назад.
– Вам срочно нужно на свежий воздух. – вставая сказал Вольф. Он аккуратно, со всей нежностью обхватывает рукой талию Адель и неторопливо ведет ее за пределы стен замка. Девушка, положив голову на плечо юноши, безмолвно повинуется ему, она, будто безвольно ступала по воздуху, с каждым проделанным движением теряя силы.
Их взору открылся дивный вид. Всегда мрачный и темный лес теперь спал, преобразился до неузнаваемости. Деревья, обнажив свои кроны, неведомым и бесчисленным войском стояли, блистая доспехами. Виновницей во всем этом многообразии красок стало солнце, расщепляя серое небо, оно освещало пару двух влюбленных, даря тем немного тепла и света.
– Вам лучше? – спросил Вольф.
– Об этом я могла только мечтать. – Адель взяла в свою десницу руку юноши. – А еще я представляла наше венчание, как родители обрадуются и не станут препятствовать нашему союзу, мы станем еще счастливее, я вижу наших детей, здоровые и любящих нас, и так мы проживем всю оставшуюся жизнь. Вы когда-нибудь думали об этом?
