Глеб Владиславович Пономарев
Дневники Эстеллы: Шантарские каникулы
Моему восторгу не было предела. Гул моторов немного стих, хотя всё ещё был ощутимым. К нам спустился помощник капитана Добролюбов и объявил, что аэростат начал разгон по направлению к Ярославлю. Через полтора часа мы будем там. Также нам было объявлено, что теперь мы можем свободно перемещаться по салону. Я тотчас покинула каюту и направилась к носу корабля. Там располагался просторный обеденный зал, но что было для меня важным – именно там были широкие окна, сквозь которые можно было смотреть на пролетающие пейзажи. Началось наше путешествие на аэростате «Парусник».
21 июня 1905 года. В небе над Императорской Гаванью.
Уже четвёртые сутки мы путешествуем над Россией на аэростате. Я уже привыкла к непрерывному гулу моторов и вибрациям. Днём ранее я имела смелость пожаловаться на эту обстановку капитану Одинцову. Тот виновато пожал плечами и взглянул на моего отца.
– Милая Эстелла, – сказал мне папа, – скоро мы прилетим, и шум стихнет. Однако же есть звуки куда мучительней, согласна?
Я нехотя кивнула. Всё-таки его слова в то мгновение меня не слишком успокаивали.
– Эстелла Арсеньевна, – обратился ко мне капитан, – я очень сожалею, что вы вынуждены претерпевать этот гул. Поверьте: в будущем мы учтём данную скверную недоработку и проследим, чтобы инженерный отдел поработал над дополнительной изоляцией пассажирского салона.
Закончив свою речь, капитан склонил передо мной голову. Мне стало не по себе. Со мной обходились чуть ли не как с царевной, что всякий раз меня смущало. Возможно, некоторым уважаемым читателям это покажется странным, но мне всегда хотелось, чтобы ко мне относились так же, как и к остальным детям. Тогда бы я не ощущала эти косые взгляды всякий раз, когда за мной к воротам гимназии подъезжал, чтобы забрать меня домой, наш лакей. С другой стороны, и такая жизнь полна трудностей. Когда ты – единственная дочка одного из самых известных в Европе учёных, от тебя практически всякий раз требуют большего и лучшего, нежели от остальных: лучших отметок, в особенности по географии, лучшего поведения, лучшей сообразительности… Порой это меня определённо напрягает. Чем я заслужила этот поклон от самого капитана этого громадного воздушного судна? Конечно, внутренний голос мне подсказал, что необходимо ответить Одинцову тем же, что мною и было исполнено.
«Парусник» летел на высоте около полутора тысяч саженей2. Стоит отдать должное этому исполину: полёт его почти всегда невероятно плавный, при этом – быстрый. Из-за столь малого количества времени путешествия я не могла верно оценить расстояние. Четыре дня в пути – поистине малый промежуток, кто бы что ни думал. Мы останавливались во всех крупных городах – и даже с ними путешествие вышло очень быстрым. Постепенно одолевающую меня скуку я попыталась отогнать, вновь уставившись в окно. За ним стояла – если так вообще можно сказать о постоянно меняющихся пейзажах – красота: облака, больше напоминающие покрывало из комочков пуха, застилали взор до самого горизонта. Они то и дело ловили проплывающую мимо них тень от нашего аэростата. Внизу раз в несколько минут можно было различить горные вершины, речки, озёра и бескрайние просторы тайги. Всё это я раньше видела лишь на гравюрах в наших учебниках и в картинных галереях. Теперь же такие пейзажи я могла лицезреть воочию, словно сама природа открывает передо мной свою картинную галерею – с тем лишь отличием, что картины в ней живые, настоящие, не мертвецки застывшие на кусках холста! Эти красоты лишь подогревали мои предчувствия по поводу острова.
Капитан сел на кресло возле меня и тоже взглянул в окно.
– Красиво, Эстелла Арсеньевна, не правда ли?
– Правда, – кивнула я ему.
– Через сорок минут с небольшим мы совершим посадку на лётном поле Императорской Гавани. Дальше ваш путь лежит по морю на север.
– Вы не поедете с нами дальше? – удивлённо спросила я.
– Это была бы большая честь для меня, – покачал головой капитан. – Однако мой долг – подготовить «Парусник» для перелёта в другую страну.
– Вы полетите в другую страну?! – воскликнула я.
– Точно так, Эстелла Арсеньевна, – кивнул он. – На дальних рубежах нашего Отечества ведётся тяжёлая война с Японией. Наш аэростат призван помочь фронту.
Глаза его погрустнели. Я начала смекать, что к чему, поэтому спросила:
– Аэростаты применяются японцами?
– Именно. Неделю назад у Порт-Артура заметили аэростат, который применяли для сброса бомб на наши позиции. А три дня назад, – замялся немного капитан, – бомбардировке с аэростата был подвергнут Владивосток.
– Это ужасно, господин капитан, – вздохнула я. – Я надеюсь, что «Парусник» сослужит нашим воинам добрую службу и сможет отразить атаки врага!
– Поверьте, Эстелла Арсеньевна, я так же уповаю на это.
Разговор постепенно сошёл на нет. Капитан ещё немного посмотрел в окно, а затем, сообщив нам, что аэростат готовится приземлиться близ Императорской Гавани, покинул нас с папой и четой Грановских и поднялся на мостик. По указанию папы я проследовала в каюту, где села на свою кровать и стала дожидаться приземления.
Оно прошло в точности так же, как и предыдущие. Сперва в течение нескольких минут я ощущала, что аэростат будто бы падает с неба и скоро разобьётся о поверхность земли. О, если бы вы только знали, как страшно мне было в первый раз, когда мы таким образом садились в Ярославле! Помнится, тогда я всё приземление и минуту после касания сидела с зажмуренными глазами и лепетала про себя все молитвы, которые знала. Ныне же от прежнего страха осталось лишь небольшое волнение. Мысленно я отсчитывала секунды до того момента, когда заработают тормозные винты. Это мгновение настало: раздался такой сильный гул, что мне заложило уши, затем послышался сильный скрежет металлических механизмов, которые поворачивали моторы вниз. Меня вдавило в кровать, а затем я почувствовала сильный толчок. «Парусник» приземлился в финальной точке.
– Прилетели, – вздохнул с облегчением папа.
– Ура! – воскликнула я. – Теперь мы можем выходить?
Папа кивнул, после чего принялся собирать саквояж. Я последовала его примеру. У выхода из салона нас встретили матросы и слуги, которые пожелали нам счастливой дальнейшей дороги. Сразу у выхода стоял Пауль Химмель, который проводил нас с улыбкой. Я подумала, что, возможно, он совсем не такой, каким я его представила в самом начале. Недаром ведь говорят, что о человеке не стоит судить, исходя из его внешности. Хотя зачастую сами же взрослые этими правилами пренебрегают. Иначе как по-другому вычислить в толпе того, кто может представлять для тебя опасность? Чуть поодаль, у самого выхода, стояли Юмашев и Добролюбов, которые были столь же любезны. Мы вновь очутились на твёрдой земле. Первое, что встретило нас – это холодный ветер со стороны моря, а также небольшую толпу зевак, состоящую из морских офицеров и их дам. Снова я вдыхала свежий воздух – и содрогалась при этом от прохлады, несмотря на то, что по календарю был самый разгар июня. Из-за того, что я немного задержалась на трапе, я услышала, как перешёптываются между собой помощники капитана:
– …Главное – приглядывай за Химмелем, – донёсся до меня голос Юмашева.
– Что он может сделать? – спросил у него Добролюбов.
– Не нравится мне он, – ответил Юмашев, – больно уж подозрительный. Ночью, во время стоянки в Благовещенске, ходил в город с какими-то бумагами.
– Может, письма передавал?
– В полночь? Из Петербурга в маленький городишко? И именно в Благовещенске, где по ту сторону уже Китай? Думаю, ты знаешь, кто в большом количестве сейчас обитает в Китае.
Добролюбов задумался на мгновение.
– Твоя правда. Однако нареканий от капитана на него не было.
– Это и смущает меня. Наш капитан – доброй души человек, притом доверчивый весьма. Как бы его доверчивость не обернулась для него и для нас большой бедой…
Я встала, словно вкопанная, и слушала их перешёптывания. Они заметили это и, прокашлявшись, обратились ко мне:
– Эстелла Арсеньевна, ну, что же вы стоите, словно неприкаянный ребёнок? Добро пожаловать в Императорскую Гавань – форпост нашего Отечества пред лицом необъятного Сахалина! Просим вас: смело вступайте на русскую землю.
– Благодарю вас, – обернулась я к ним и, присев в лёгком реверансе, спустилась по трапу.
В отличие от шлиссельбургского лётного поля, это было поросшим нежной низкорослой травой. Ступать по ней было одно удовольствие. Вскоре за мной по трапу спустился мой папа, а затем и дядюшка Игорь, придерживая под руку свою супругу. Небольшая толпа направилась к нам. В её главе находился человек умеренного роста и телосложения, с длинными и пышными усами и широкополой шляпой. Он представился нам как градоначальник. Мой папа пожал ему руку, поздоровался с ним и удивился весьма, узнав, что Императорская Гавань перестала быть военной крепостью, а стала полноценным поселением.
– Живём потихоньку, – сказал градоначальник. – За то время, что вы у нас не были, появился новый постоялый двор, возросли торговые ряды… До войны в основном с японцами торговали, а теперь редко когда британцы, французы или американцы посетят. Все сейчас во Владивосток… Так ведь это до бомбардировки было. А то, глядишь, снова вспомнят про нашу тихую гавань.
– Не боитесь войны? – поинтересовался отец. – Я так погляжу, – кивнул он на странного вида строение в форме цилиндра, покрытого медью, из которого тонкими струйками сочился пар, – у вас тоже генератор появился.
– Так ведь за что у нас сражаться? Мы – мирная гавань; живём себе спокойно, никого не трогаем. Судёнышки у нас мирные, торговые, – впрочем, взглянув в глаза папе, он добавил тихо. – Ну, положим, есть у нас эсминец. Стоит, пришвартованный на дальних причалах. Эти господа, – указал он жестом на нескольких офицеров, – как раз со «Странника». А по поводу генератора – это вы верно подметили! Приезжал к нам давеча из столицы инженер – ну, и дал указание сие чудо техники возвести. Теперь можем энергией и теплом себя обеспечивать круглый год.
– Я искренне рад за вас, Виктор Александрович, что вы, во-первых, ныне градоначальник, а не комендант крепости, а во-вторых, что Императорская Гавань обретает очертания города.
– Мы тоже рады, Арсений Иванович, – ещё раз пожал ему руку градоначальник. – Впрочем, довольно стоять здесь. Слышал я, что вам необходимо подготовить судно на Большой Шантар, не так ли?
– Точно так-с, – ответил папа. – На время подготовки судна к отбытию разрешите нам с дочкой, Игорем Святославовичем и его супругой Катериной Андреевной отдохнуть с дороги.
– О, сию минуту, – закивал он. – Пойдёмте с нами! Вам найдутся лучшие номера, уж поверьте! А это милое создание, – заулыбался он, глядя на меня, – должно быть, ваша дочурка? Могу ли я узнать ваше имя, прекрасная сударыня?
– Эстелла Арсеньевна Филатова, – ответила я с реверансом.
– Какое чудесное имя! Приятно познакомиться, я – Виктор Александрович Волков, —склонил он голову.
– Очень приятно, – улыбнулась я.
На самом деле, эти бесконечные обмены вежливостями потихоньку начали мне надоедать. Я лишь желала поскорее добраться до номеров, расположиться в них для отдыха, а затем продолжить наше путешествие. Ведь цель наша ещё не достигнута – так почему мы медлим? Моё юное сердце желает больше движения, больше запала!
[Приписка внизу страницы, наведённая чернилами другого цвета]
Зная то, что ожидало нас впереди, я могу сказать, что, возможно, Бог услышал меня тогда и исполнил мои желания…
***
Вместе с нами отдохнуть в гостиницу ушёл и капитан со своими помощниками. Они любезно согласились помочь нам с погрузкой наших вещей. Сами они должны были отбыть во Владивосток на следующее утро, чтобы как можно скорее подоспеть на помощь нашим войскам и городскому гарнизону. Тем временем, градоначальником был подготовлен корабль – красивая шхуна с белоснежными парусами. На её борту красовался резной шильд, на котором позолоченными буквами было выведено название: «Ирида». Мне она начала нравиться с первого же взгляда. Вести нас предстояло другому капитану и другому экипажу; все они представились нам как опытные мореходы, особенно хорошо знающие ту акваторию Охотского моря, где расположены Шантарские острова. Мой отец доверился им – значит, и я тоже.
Пока я отдыхала на постоялом дворе, я увидела, как к нам заходят капитан Одинцов и два его помощника – Юмашев и Добролюбов. Химмель же, по моим наблюдениям, в гостинице не появился ни разу. Это несколько меня удивило, но я объяснила себе самой это тем, что капитан приказал одному из своих помощников стоять на посту. Однако всё это у меня слишком уж стройно соединялось с тем разговором, что я подслушала у Юмашева и Добролюбова. Я могу себе представить, какие мысли в те часы были у Юмашева, который первым бросил тень серьёзных подозрений на Химмеля. Смутные мысли одолевали меня. Немного полежав на кровати и не в силах больше заглушить их собственным разумом, я решила в одиночку прогуляться по городу. Про себя я хмыкнула: ведь это же прекрасная возможность примерить то, что я спрятала в глубины своего саквояжа! Тихонько встав, стараясь даже не скрипеть половицами, я прошла к комоду. Из него я достала прекрасного вида тёмно-коричневую курточку, синие брюки со множеством карманов, чёрные сапоги с высоким голенищем и золотыми пряжками, пробковую шляпу с закреплёнными на ней защитными очками, которые обыкновенно надевают воздухоплаватели. Переодевшись, я сразу почувствовала необыкновенный прилив новых сил и какую-то внутреннюю свободу. Поглядев на себя в зеркале и покрасовавшись, я стала уверенной во сто крат больше. Именно с таким настроением я и покинула свой номер и направилась на прогулку по городу.
Императорскую Гавань, впрочем, городом назвать можно было с большой натяжкой. Гуляя по его улочкам, мне порой казалось, что весь он может уместиться в одном баллоне «Парусника». Он и возвышался над всеми строениями, занимая добрую половину обзора. Тем самым я в очередной раз восхитилась его масштабами. Оглянувшись вокруг, на улицах я не увидела практически никого. Лишь какая-то старушка тащила за собой обоз рыбы к торговым рядам. Я подумала, что вся городская жизнь сосредоточена именно вокруг них, поэтому решила пройтись именно туда. В конце концов, в этом городишке я искала спасение от навязчивых мыслей – и именно общество горожан могло мне в этом помочь…
Торговые ряды располагались неподалёку от порта. Приглядевшись, я увидела, что на пристани было пришвартовано несколько рыбацких шхун, наша «Ирида», вокруг которой суетились, грузя что-то, матросы, и одно иностранное судно с французским флагом на корме. Порт, как и в Петербурге, издавал характерный шум: грохот от падения грузов, звон корабельных рынд и возгласы рабочих будто бы сливались в единую мелодию, которая звучала одинаково в любом порту в любой точке Земного шара. Здесь же, помимо порта, шумели также торговые ряды. Офицеры торговались о каком-то товаре, а продавцы всё стояли на своём, старушка с обозом приволокла его к прилавку и принялась раскладывать на него дурно пахнущую рыбу. К ней подбежал какой-то мальчик и стал ей что-то оживлённо рассказывать. Спустя некоторое время старушка накричала на него и пригрозила пальцем. Данное действо меня весьма позабавило, и я с улыбкой на лице прошла по пристани, свернув на улицу, ведущую в противоположную сторону – к нашему аэростату. Мне захотелось в последний раз взглянуть на него.
Я шла по улице, смотря по сторонам, читая редкие вывески и адреса. «Вальтер», «Мейер», «Доходный дом Юнкевича», «Бакалейная лавка Усенко», «Гаврилин и ко.»… Улица была торговой – но такой пустой и неуютной! Казалось, что из-за угла на меня накинется какой-то злодей и утащит меня в какой-то сырой и тесный подвал. Хотя постойте… За углом одной из подворотен я отчётливо услышала голоса. Они говорили агрессивно, но шёпотом – таким образом, в их шёпоте не было особого смысла, поскольку слова их были слишком хорошо различимы на фоне тишины. Я сбавила ход и, встав у стены, прислушалась к голосам. Сразу же после этого они на мгновение стихли. Затем один из собеседников продолжил шептать:
– Ты слышал?..
– Показалось, – ответил другой голос. – Лучше скажи: ты услышал меня? Отвечай!
– Тебя-то я услышал, – прошипел второй. – Поэтому и говорю тебе ещё раз: ты дурак, коих ещё поискать по белу свету нужно!
Я оцепенела от ужаса; вместе с тем, меня одолело дичайшее любопытство. «Во-о-от оно что!» – подумалось мне тогда. – «Вот ты какой на самом деле!». В одном из голосов я узнала Пауля Химмеля. Слишком уж выразительным был его акцент.
– Дурак – это ты, – парировал Пауль. – Получишь свою сотню позже; лодка будет ждать у причала.
– Так ведь люди…
– О чём ты говоришь?! Когда тебе ещё заработать в твоей никчёмной жизни за один раз целых сто рублей? А ведь это ещё далеко не конец! Сколько ещё сможешь заработать?
– Таким путём – ни за что! – отвечал другой человек. – Погибнут невинные люди, и кровь их будет на мне…
– Да нет там никого! Все спят в постоялом дворе.
После этих слов второй голос замолчал. Тишина длилась около половины минуты.
– Думай быстрее, пожалуйста. Всего делов-то… – настаивал Пауль.
– Хорошо, – в конце концов ответил второй, глубоко вздохнув. – Скажи только, что мне нужно сделать? Твёрдо и основательно.
– А тут и рассказывать нечего, – фыркнул Пауль. – Берёшь фитиль, длинный только; один конец подводишь к баллону, а другой себе в убежище. Поджигаешь, ждёшь. Когда всё произойдёт, в городе моментально поднимется паника. Тогда ты под видом беженца от катастрофы прыгаешь в мою лодку – и мы покидаем город. В тридцати милях отсюда, у побережья Сахалина, нас подберут.
– К-какая лодка? – заикаясь, спросил второй.
– Вторая, та, что рыбацкая. Справа у причала стоит.
– Я понял…
– Замечательно. Иди и исполняй. Я пойду к лодке. Если не появишься в течение пяти минут после сделанного – я отхожу от берега сам. Ты меня понял?
– Да… Ох, Боже, что же я делаю-то?
– Не сомневайся, что делаешь благое дело! – сказал торжественно Пауль. – Мы избавляем мир от дьявольских машин. Ты даже не представляешь, сколько вреда людям приносят эти аэростаты. Мы с тобой об этом обязательно поговорим.
– Ох, горе мне… Господи, прости меня, грешного… – послышались причитания второго, и голос его начал приближаться ко мне.
Я силой вырвала себя из оцепенения. Не помня себя от страха, я сорвалась с места и помчалась, как мне показалось, по направлению к постоялому двору, в котором отдыхали папа, дядюшка Игорь, тётушка Катерина, капитан Одинцов и его помощники – Юмашев и Добролюбов.
– Чёрт возьми, нас слышали! – воскликнул с досадой Пауль. – Беги к аэростату, а я попытаюсь его поймать.
Должно быть, он принял меня за мужчину. Я бежала со всех ног, петляя между переулками. До чего же их мало в этом городе – и до чего все они мне незнакомы! Одно лишь было положительным в этом – уже спустя полминуты я выбежала на нужную мне улицу, на которой находился постоялый двор. Едва я туда завернула, как сзади меня послышался хлопок. Сердце ёкнуло так, что, кажется, готово было сию же секунду остановиться. Обернувшись, я увидела, что Пауль выхватил револьвер и выстрелил в мою сторону. Стена защитила меня – сразу за ней поднялась пыль. Сразу за этим выстрелом послышался и второй. Я услышала свист, а затем треск дерева: пуля попала в калитку чьего-то двора. Страх заставлял меня бежать, несмотря на то, что дышать становилось с каждым шагом всё труднее и труднее. Показалась крыша постоялого двора – моё спасение. Выстрелы прекратились: то ли Пауль не стал тратить на меня патроны, то ли они у него уже закончились. Я смогла добежать до дверей и, влетев в них и больно ударившись об одну из стен, только тогда смогла остановиться. Захлопнув дверь и закрыв её на засов, я согнулась и неистово стала пытаться отдышаться. На шум снизу спустился Юмашев, который должен был в скором времени заступать на дежурство по аэростату.
– Эстелла Арсеньевна? – удивлённо спросил он, глядя на то, как я жадно глотаю воздух.
– Роман… Сергеевич… – едва могла говорить я, – там… Пауль… Револьвер… Он с револьвером. Он хочет взорвать «Парусник».
– Ч-чёрт… – протяжно выругался Юмашев. – Я ведь знал! Знал, что что-то не так! Дим Димыч, Павел Лазаревич, Арсений Иванович, Игорь Святославович, тревога!
Со второго этажа послышался топот множества ног. Первым спустился папа.
– Эстелла? – увидел он меня в этом наряде, с красным лицом.
– Папа, я… – начала было я, но осеклась. – Потом объясню! Там Пауль! Он взорвёт аэростат!
Спустя мгновение внизу были уже все, кого позвал Юмашев. Я рассказала о разговоре, который был мною услышан.
– Подлец… Мерзавец, – вспылил капитан. – А ведь я ему доверял! И вот, чем он мне отплатил за доверие!
– Что делать будем, Павел Лазаревич? – сжав губы, процедил Добролюбов.
– Видится мне, нужно задержать его любой ценой. Вам, Арсений Иванович, вместе с дочкой, и вам, Игорь Святославович, вместе с супругой, необходимо немедленно отправляться. Я проведу вас безопасной дорогой. Коль уж эта тварь вооружена, она может поджидать нас, где угодно.
– Поняли вас, Павел Лазаревич, – кивнул папа. – Мы немедленно отправляемся на «Ириде».
– Юмашев, Добролюбов, вы пойдёте со мной, – продолжил капитан. – Перевернём весь город – но изловим гада и постараемся пресечь взрыв. Иначе город окажется объят огнём. Добролюбов, предупреди всех местных, объяви об эвакуации. Попроси помощи у французов и офицеров.
– Так точно! – отчеканил Добролюбов. – Разрешите выполнять?
– Разрешаю, – кивнул Одинцов. – Юмашев, поищи эту гадину. Она не должна была уйти далеко.
– Так точно. Разрешите выполнять?
– Разрешаю.
– Павел Лазаревич, – спросил тихо Юмашев, – а вы?..
– Я иду на аэростат, – твёрдо, но с дрожью в голосе сказал Одинцов. – Я эту кашу заварил – мне её и расхлёбывать. Я доверился этому гаду – значит, мне и предотвращать то, что может случиться.
Я посмотрела на капитана с нескрываемым уважением и трепетом. Впрочем, настала пора уходить. Отец поднялся на второй этаж, взял наши пожитки, а затем, взяв меня за руку, поспешно вышел из здания. Мы вчетвером зашагали по улице в направлении «Ириды».
– Арсений Иванович, – обратился капитан к моему папе, – в случае, если ситуация сложится непредсказуемо, «Ирида» готова к длительному переходу. Без раздумий, невзирая ни на что, направляйтесь на Большой Шантар. Будьте уверены: остальное мы берём на себя.
– Я понял вас, Павел Лазаревич, – дрожащим голосом произнёс папа и крепко пожал капитану руку. – Спасибо вам за всё, что вы для нас сделали.
Вместо ответа капитан лишь кивнул с добродушной улыбкой. Гостиница вмиг опустела. Когда мы подошли к причалам, вокруг уже бегали и суетились люди. Повсюду звонили рынды, возвещая об эвакуации. Добролюбов всеми силами пытался усмирить бушующую толпу, но выходило это довольно скверно: он стала неуправляемой. Взглянув на исполинских размеров аэростат, несложно было понять причину их паники. Если он взорвётся там, где стоит сейчас – то наверняка погребёт под огнём весь город.
Нас встретил капитан «Ириды». Помог мне и Катерине Андреевне подняться на борт. За нами поднялись папа и Игорь Святославич. Стоя на палубе, я увидела, как по пристани пробежали двое мужчин.
– Держи его! Врёшь, не уйдёшь! – донеслись до меня крики преследующего.
В них я узнала Пауля и Юмашева. Первый ловко уворачивался от тянущихся к нему рук. Свернув на причал, он прыгнул в лодку. Отдав швартовы и оттолкнувшись от пристани, Пауль взялся за вёсла и со всей силы начал грести по направлению к открытому морю.
– Догоним! – крикнул капитан и поднялся на мостик. – Отдать кормовые и носовые! По местам стоять, с якоря сниматься! Самый полный вперёд!
«Ирида» немного постояла на месте, но затем начала движение в том же направлении, что и лодка Пауля. Тот, тем временем, отдалялся от нас всё больше и больше. Я увидела, что он достал нечто длинное и направил её в нашу сторону.
– Он будет стрелять… – сказала я.
– Ложись! – перебил меня отец и толкнул меня ниже лееров.
Тотчас над нами просвистела пуля.
– В кубрик, быстро! – скомандовал папа, и мы ползком добрались до открытой двери.
Едва мы закрыли за собой дверь, корпус судна поймал ещё одну пулю. Было действительно страшно. Кроме того, я переживала насчёт аэростата. Он должен был взорваться с минуты на минуту.
– Батюшки… – сказал отец, взглянув в иллюминаторы с противоположной стороны кубрика.
Я прильнула к ним. То, что я увидела далее, поразило меня до глубины души. «Парусник» поднимался над городом, постепенно отдаляясь от него. «Там же капитан!» – подумала я в тот момент. На причале толпились люди. Кто-то смотрел на аэростат, кто-то прыгал в воду, а кто-то пытался забраться на лодки и корабли. Внезапно небо озарила яркая вспышка: «Парусник» клюнул носом, а затем в мгновение ока разлетелся, испустив громадных размеров облако пламени. Я смотрела на это заворожённо. Гондола, в которой ещё несколько часов назад мы находились, сорвалась вниз и разбилась вдребезги. Город остался цел и невредим.
Мы на всех парах удалялись от Императорской Гавани. Что касается Пауля, то догонять его капитан посчитал нецелесообразным, поскольку в погоню за ним уже было выслано второе рыбацкое судно. Отец поднялся на мостик и сообщил капитану распоряжение Одинцова. Тот кивнул и, скомандовав «лево на борт!», начал менять галс. Земля отдалялась от нас. Только сейчас, когда я увидела, что Императорская Гавань осталась позади, я наконец ощутила крупную дрожь, которая пробивала меня. Меня трясло от страха. В следующие сутки я практически отключилась от этого мира, просто бесцельно смотря в одну точку в каюте. Папа стал за меня переживать. Под вечер даже вывел меня на палубу – но там меня настигла морская болезнь. Обессиленную меня уложили в каюте и велели выспаться. А как спать, если так жутко тошнит?.. Мне определённо не нравится, во что вылилось это путешествие. Лишь одно давало мне надежду: Большой Шантар в итоге окажется тем самым местом, о котором я грезила последние годы. Туда и направлялась на всех парах наша шхуна «Ирида».
