Эдуард Гранстрем
Два героя
На почетном карауле
Война портит людей! Вот на что рассчитывал Виллафана, когда вздумал сделать Рамузио орудием своих гнусных целей. Но война ожесточает не всех – в храбром она пробуждает добродетели и вызывает к жизни добрые начала.
Молодой Рамузио находился в разладе со светом и покинул отечество потому, что с ним поступили несправедливо, его несчастье казалось ему великим. Но теперь, находясь в числе стражи Монтесумы, ему суждено было познакомиться с более великим горем.
За стенами дворца происходила ожесточенная битва, дикие крики сражающихся проникали в покои пленного владыки и его придворных, по временам раздавался оглушительный грохот орудий, потрясавший стены дворца. Рамузио стоял у дверей в покои Монтесумы и, согласно предписанию, не спускал глаз с пленного монарха, прислушивавшегося к словам Марины, подруги Кортеса. Она и теперь исполняла лишь роль переводчицы. Но сегодня речь ее дышала миром. Марина была христианка и знакомила теперь несчастного государя ацтеков с христианской верой и любовью к ближнему, она переводила ему то, что говорил ей францисканец, патер Ольмедо.
Но вот Монтесума гордо поднял голову, отрицательно махнул рукой, и донна Марина с грустью обратилась к патеру Ольмедо.
– Преподобный отец, – сказала она по-испански своим благозвучным голосом, – час выбран неудачно. Мысли его витают там, среди пыла сражения.
– Помолимся за него, – сказал монах, опускаясь на колени вместе с Мариной.
Рамузио последовал их примеру. Сердце его дрогнуло от боли. Он почувствовал сострадание к несчастному Монтесуме. Там, за стенами дворца, кипел кровопролитный бой, его подданные жизнью своей защищают своих богов, свои алтари, а он, властелин их, должен здесь отрекаться от своей веры, из-за которой кровь его народа льется потоками!
Патер Ольмедо поднялся и направился к выходу, а Марина осталась у Монтесумы. Взгляд монаха остановился на молившемся солдате.
– Ты молился с нами о спасении его души? – спросил монах.
– Да, преподобный отец, – ответил Рамузио, – да ниспошлет ему Господь силы вынести это тяжелое испытание.
Патер Ольмедо с изумлением взглянул на Рамузио, такие кроткие речи редко раздавались среди разнузданных воинов Кортеса. Монах опустился на ступени лестницы, подпер голову рукой и пытливо посмотрел на молодого солдата.
– Что тебя привело в Новый Свет? – спросил он внезапно.
Рамузио молчал.
– Золото или слава?
– Нет, – ответил Рамузио, опуская глаза перед пытливым взглядом патера, проникавшим, казалось, в его душу.
– Или какой-нибудь легкомысленный поступок заставил тебя покинуть родину?
– Преподобный отец, – ответил Рамузио, поднимая голову, – мой брат отвратил от меня сердце моего отца.
– А ты почувствовал себя безвинно оскорбленным и, возненавидя весь свет, решился заглушить свою обиду в вихре приключений?
– Вы верно отгадали мои чувства, преподобный отец.
– Удалось ли тебе это? Понравилось ли тебе военное ремесло, удовлетворяет ли тебя беспокойная жизнь военного лагеря, манит ли тебя слава?
Рамузио молчал.
– Ты чужой среди своих товарищей по оружию?
– Да, преподобный отец!
– Я знал это, – продолжал Ольмедо. – Сын мой, ты выбрал плохое лекарство для исцеления души. Ты забыл, что мы должны любить своих врагов и платить им добром на зло. Твоя душа и здесь не нашла покоя, ты и здесь чувствуешь себя оскорбленным. Не так ли?
Рамузио наклонил голову.
– Сын мой, – продолжал Ольмедо, – ты выбрал ложный путь. Твоя душа жаждет истинного счастья, а оно заключается лишь в добрых делах, в христианской любви.
– Вы правы, – возразил Рамузио, – но для меня возврата нет. Я связал свою судьбу со знаменем Кортеса, и с этой поры наш лозунг: война или гибель.
Глаза патера Ольмедо заблестели.
– О, близорукий! – воскликнул он. – Никогда, никогда, говорю я тебе, не поздно вернуться к добру! Ты ошибаешься, если думаешь, что испанские знамена приносят в Новый Свет лишь войну и гибель! Господь призвал отважных сынов Испании к великим делам, и многие из них не подозревают, что служат только орудием Его неисповедимой воли!
После минутного молчания он снова заговорил, сначала тихо, а затем с воодушевлением:
– Помнишь, как ты с товарищами своими остановился на кордильерских высотах, когда перед вашими взорами впервые предстала чудесная мексиканская долина? Она казалась вам настоящим раем, а когда вы познакомились с ее населением и его намазанными кровью идолами, вы назвали ее адом. С трепетом в сердце спустилось с гор испанское войско в этот город, и мир до скончания веков будет удивляться безумной отваге и мужеству той горсти испанцев. Мы находимся под сенью Божьей и потому до сих пор оставались победителями, и я твердо уповаю, что Господь не оставит нас и своей всемогущей десницей спасет нас от угрожающей нам гибели.
В душе этих дикарей таилось предчувствие лучших времен, смутное представление истинного Бога, который должен явиться и вывести их из мрака суеверия и заблуждения. Вот эта надежда и облегчила нам дело.
Эти обширные горы и долины, по которым пролегал наш путь, были когда-то заселены культурными племенами, жители мирно обрабатывали землю, занимались промыслами и воздвигали с большим искусством великолепные здания. Нынешнее население страны явилось в эти области только лет двести тому назад, придя с севера. То были дикие воинственные орды ацтеков. Здесь, на этом месте, где раскинулся город со своими бесчисленными домами, в то время были одни болота, окруженные скалистыми горами. У подножия их расположились на отдых эти дикие орды.
В то время они увидели огромного орла необычайной красоты, который, держа в клюве змею, с распущенными могучими крыльями поднимался навстречу восходящему солнцу.
При виде этого по всему лагерю пронеслись дикие крики радости и восторга: древнее предание гласило, что ацтеки построят могущественный город на том месте, где они увидят это знамение.
Ободряемые надеждой на великое будущее, они тотчас приступили к делу и сначала построили на лагунах село, продолжая в то же время с переменным успехом воевать со своими соседями. В победах окрепла их сила, город разросся, они покорили эту обширную долину, а отсюда проникли через горы до самого морского берега. Таким образом ацтеки овладели всей страной.
Но они принесли с собой отвратительные обычаи и глубокое суеверие. Главное божество их – бог войны Мекситли, которому они приносят в жертву несметное число людей. Побежденные народы стонали под их жестоким игом. Но среди этого мрака у них оставался луч надежды.
Все эти племена, с которыми мы здесь повстречались, а также и ацтеки продолжают веровать в доброе божество. Слушай, что мне поведали жрецы.
Религия этого народа гласит, что однажды к ним спустилось божество, которое они назвали Кветцалькоатль, или божество воздушной стихии. При нем земля процветала без всяких трудов со стороны человека и изобиловала плодами и цветами, хлебные колосья были так велики, что один человек не мог поднять больше одного колоса. Хлопок сам собою во время роста принимал чудесные оттенки цветов, недоступные человеческому искусству. Воздух был наполнен упоительным благоуханием и чудесным пением птиц. То была золотая эпоха, когда Кветцалькоатль учил народ употреблять металлы при земледелии и других промыслах и искусствах. Но вот против этого небесного царя мира поднялся грозный бог войны и заставил его покинуть страну. Кветцалькоатль удалился к побережью Мексиканского залива, соорудил там из змеиных шкур волшебный корабль и удалился через великий океан в сказочное царство Тлапалан. Расставаясь со своими приверженцами, он утешил их обещанием вернуться к ним со своими потомками.
То было странное божество, но самое удивительное в этом сказании то, что бог тот высокого роста, с белым лицом, длинными темными волосами и большой бородой. И народы эти до сей поры жили надеждой, что спаситель явится к ним с востока, из-за океана, в образе белых людей. И что же! В Мексике стали появляться чудеса и знамения, предвещавшие народу о наступлении конца мира. Без всякой видимой причины в озере поднялась вода и затопила город, на небе стали появляться кометы, над вершинами отдаленных гор пылало по ночам чудесное яркое пламя, а в воздухе слышались таинственные вздохи, стоны и вопли. Даже могилы вскрывались. На четвертый день после смерти из могилы поднялась сестра Монтесумы, чтобы предостеречь короля о близком падении его царства. Народ пытался умилостивить богов, кровавый обычай требовал человеческих жертв, и сердца многих тысяч несчастных задымились перед идолами, храм которого возвышается против нашей крепости.
Но эти жрецы, эти слуги дьявола, напрасно резали людей! С моря пронесся смутный слух о белых людях с черными волосами и волнистыми бородами, которые прибыли на волшебных кораблях к отдаленным островам и владели оружием воздушного божества – громом и молнией. «Явился Кветцалькоатль, наш спаситель!» – отозвалось в сердцах народа.
И что же! Белые люди действительно высадились на берегах Мексики. Но были ли они боги или смертные чужеземцы? Пророки язычников тщетно старались разгадать эту тайну. Оракулы их противоречили друг другу, и пока они находились под страхом и сомнением, мы с Кортесом уже вступили в столицу.
До сего дня Монтесуму продолжают терзать эти сомнения, у него есть предчувствие, что мы несем его народу какую-то великую истину, но душа его парит еще во мраке, и он пока не может постичь истины христианства и величия Создателя вселенной.
Людская злоба осквернила этот земной рай. Люди эти, призванные к лучшей жизни, режут друг друга и справляют каннибальские празднества! Нам суждено внести мир под сенью креста среди этих миллионов порабощенных. Мы явились сюда, чтобы низвергнуть язычество и посеять семена любви к ближнему там, где прежде царила кровная ненависть. Испанским воинам предназначено свергнуть идолов и сровнять храмы язычников с лицом земли. Нам же, служителям церкви, вменена трудная задача изгнать из сердца народа царящих в нем идолов и вывести его из мрака ночи к свету истины.
Патер Ольмедо поднялся.
– Сын мой, – продолжал он, положив руку на шлем воина, – здесь есть более достойное дело, чем сгребать золото. Не забывай, что ты в этой стране – поборник Христа! Поступай согласно этому, и ты найдешь истинное счастье!
Патер Ольмедо удалился.
Рамузио был глубоко поражен. Только теперь он понял, почему Кортес мог держать в плену государя такого могущественного царства, государя, который преклонился перед горстью белых завоевателей. Монтесума был побежден до прибытия Кортеса, побежден предчувствиями и сомнениями, терзавшими его душу. Он и теперь еще был в разладе с собой, между тем как народ его мнил в оружии найти верный путь к спасению.
Настал вечер. В покоях Монтесумы зажгли благовонные свечи, распространившие свой аромат даже до часовых, находившихся за ковровой дверью. Придворные наперерыв старались облегчить страдания пленного царя. Еще вчера, находясь в плену, он управлял царством своих предков, и ацтеки повиновались приказаниям, исходившим из замка Ахаякатль. Но после резни знатных ацтеков утратил свое влияние. Казалось, подданные его сохранили к нему только любовь и сострадание, в чем Рамузио вскоре лично убедился.
Караул сменили после полуночи.
Рамузио отправился в ближайший двор дворца Ахаякатль. Здесь в полном вооружении лежали солдаты Кортеса, отдыхая после кровопролитного боя, между тем как другие находились на валах и на стенах.
К счастью, ацтеки не имели обыкновения сражаться ночью. Только тут и там показывались иногда толпы врагов с целью потревожить язвительными насмешками и вызовами ночной покой осажденных.
Рамузио отыскал свободное место у костра. При свете вспыхнувшего пламени он узнал своего соседа.
– Виллафана! – воскликнул он обрадовавшись.
– Да, Рамузио, я жив еще, – возразил тот. – Сегодня я спас свою жизнь смертью по меньшей мере десяти ацтеков. Не знаю, хватит ли у меня завтра сил для такой борьбы. Если бы я знал, какой прием нам готовили в этом золотом городе, то остерегся бы примкнуть к знаменам Кортеса. Тише! Вот опять один из этих проклятых ацтеков язвит нас. Это наша колыбельная песня. Послушай, как приятно она звучит!
Действительно, на плоской крыше соседнего дома стоял высокий ацтек, потрясавший копьем, и громко посылал угрозы испанцам.
– Переведи нам его речь, – грубо приказал Виллафана стоявшему вблизи тласкаланскому воину.
– Ведь он шутит, – ответил последний. – Я тебе передам его речь в кратких словах: «Наконец-то боги предали вас в наши руки. Бог войны давно ждет жертв, жертвенник готов, ножи наточены, дикие звери рычат во дворце, требуя своей доли, а неверных сынов Тласкалы ждут клетки, в которых их откормят к празднику!»
Союзник умолк, а Виллафана дико захохотал.
– Чего хочет этот Кортес? – воскликнул он. – Долго ли нам оставаться в этой мышеловке? Не можем же мы перерезать весь город! Эта резня кончится только тогда, когда мы перебьем всех. Итак, вперед, прочь отсюда!
Стоявшие поблизости солдаты единогласно примкнули к мнению Виллафаны.
В эту минуту мимо них проходил полковник Сандоваль, направляясь на валы для проверки часовых.
Солдаты окружили его с громкими криками: «Полковник! Скажите главнокомандующему, чтобы он вывел нас из этого очага смерти! Мы ослабели и голодаем! Мы должны пробиться! Да падет наша кровь на его голову! Мы хотим выйти из этого города! Вон, вон отсюда!»
Сандоваль ответил на эти крики суровыми словами и протискался через взволнованную толпу.
Не только здесь, но и среди других испанских отрядов царило такое отчаянное настроение, и все требовали немедленного выступления из города.
Между тем Кортес также был занят кланом отступления. Но как вывести войско из города? Единственный оставшийся ему путь пролегал по городским дамбам, а на них все мосты были сломаны. Тут пришлось бы в одно и то же время отбиваться от врагов и наводить мосты.
И он чувствовал, что солдаты его не выдержат таких страшных усилий, он сам также ослабел от раны в левой руке, полученной в последнем бою, и не мог владеть щитом.
Несколько недель тому назад, когда испанцы под начальством Альварадо находились в осаде во дворце Ахаякатль, положение их было безвыходное. Но тогда их спас Монтесума, ему удалось успокоить народ.
Теперь Кортес был снова вынужден прибегнуть к этому средству, хотя его гордость сильно противилась этому.
На другой день враги произвели яростный приступ, и Кортес поспешил прибегнуть к помощи Монтесумы.
На следующее утро Рамузио опять стоял на часах перед покоями Монтесумы. У последнего находились патер Ольмедо, Олид и переводчица Марина, они пытались склонить его вступиться за испанцев. Но Монтесума чувствовал себя оскорбленным недавним поведением Кортеса и холодно ответил: «У меня нет никаких дел с Малинче! Я не хочу слышать о нем, я хочу умереть! Чем он ответил мне на мою готовность служить ему!»
Напрасно патер Ольмедо и Олид уговаривали его.
– Все это напрасно! – говорил он. – Они поверят мне столько же, сколько верят лживым словам и обращениям Малинче. Из этих стен вы не выйдете живыми!
Патер Ольмедо продолжал уговаривать его.
– Устрой нам только свободный выход из города, и мы охотно удалимся. Подумай, ведь этим ты также спасешь жизнь многим тысячам своих подданных!
Марина, со своей стороны, также умоляла положить конец этому бесполезному кровопролитию.
Наконец Монтесума уступил и обещал явиться перед своим народом.
Чтобы придать этому выходу более торжественности, он облачился в царское одеяние. Его белая с синим мантия, тильматли, спадала с плеч широкими складками, придерживаемая великолепной пряжкой. Драгоценные каменья и необыкновенной величины изумруды в золотой оправе украшали его одежду. Ноги его были обуты в золотые башмаки, а чело украшено мексиканской короной капилли, напоминавшей папскую тиару. В таком облачении властелин индейцев поднялся на среднюю башню дворца в сопровождении испанского конвоя и нескольких знатных ацтеков, из которых один нес впереди золотой посох – знак царского достоинства.
Рамузио стоял рядом с Монтесумой со щитом и мечом в руках. С крыши дворца он мог хорошо видеть соседние улицы города.
Повсюду собирались несметные толпы ацтеков, готовившихся к приступу. Их дикие крики заглушались грохотом барабанов и резкими звуками сигнальных рожков.
Вид этого грозного зрелища смутил даже самых храбрых испанцев.
Индейцы скоро заметили появление своего повелителя на башне, и грозная картина перед дворцом мгновенно изменилась. Все смолкло, на улицах и на плоских крышах соседних домов наступила мертвая тишина.
Испанцы вздохнули свободнее, когда заметили, что Монтесума не совсем утратил значения в глазах своего народа, потому что при появлении его часть народа распростерлась на земле, а другая – преклонила колени.
При виде этого Монтесума с большой самоуверенностью поднял свой золотой посох и произнес громким внятным голосом следующую речь: «Зачем я вижу народ мой с оружием в руках перед дворцом моих предков? Или вы собрались для того, чтобы освободить своего царя из плена? Если так, то вы поступили хорошо. Но вы ошибаетесь. Я не в плену. Чужестранцы – мои гости. Я остаюсь с ними по доброй воле и могу уйти, когда мне вздумается. Или вы явились затем, чтобы изгнать их из города? Это излишне: они уйдут по своей воле, если вы очистите им дорогу. Итак, разойдитесь по домам, сложите ваше оружие, окажите мне должное повиновение. Эти белые люди вернутся на свою родину, и в стенах Теночтитлана снова настанет старое хорошее время!»
Но испанцы ошиблись в своих надеждах. Уже тогда, когда Монтесума объявил себя другом ненавистных чужеземцев, в народе раздался глухой ропот. Ацтеки не ожидали, что их владыка окажется таким малодушным в то время, когда его подданные восстали поголовно. Когда ж в довершение всего он потребовал, чтобы они разошлись и сложили оружие, давно сдерживаемый взрыв негодования народа наконец прорвался и обратился на малодушного правителя, который своей нерешительностью дал чужеземцам возможность укрепиться в Мексике. Из толпы выскочил один из вождей и закричал: «Недостойный ацтек, трус! Бледнолицые сделали из тебя женщину, способную только прясть да ткать!» Слова эти послужили сигналом: со всех сторон посыпались проклятия и брань, воины стали грозно потрясать оружием, натягивать свои тетивы и готовились пустить в ход опасные тяжелые пращи.
Монтесума снова поднял посох с целью успокоить народ, но все его обаяние исчезло. Его подданные видели в нем только раба бледнолицых и предателя родины.
С изумлением смотрел Рамузио на эти рассвирепевшие толпы народа, окружавшие, подобно зловещей туче, обширный дворец. Случайно взгляд его остановился на выступе теокалли, на котором стоял высокий воин, целясь в Монтесуму.
– Спасайте царя! – крикнул он своим товарищам, прикрывая монарха щитом с той стороны, откуда грозила опасность.
Но было поздно. В то же мгновение над головой Рамузио пронеслась со свистом целая туча стрел и камней, и пораженный камнем в висок Монтесума упал без чувств.
В одно мгновение среди мексиканцев наступила гробовая тишина. Затем из толпы раздался с укоризной чей-то голос: «Государь убит! Вы убили его!»
Казалось, освирепевший народ сразу опомнился и ужаснулся при виде совершенного им злодеяния, среди него раздались неистовые вопли и крики, и все в ужасе бросились бежать от места, где совершилось цареубийство. В несколько минут обширная площадь перед дворцом опустела, и на ней не осталось живой души.
Тем временем слуги Монтесумы подняли несчастного царя и со слезами на глазах перенесли в покои дворца.
Кортес и его офицеры последовали за ними и окружили лежавшего без чувств повелителя ацтеков.
Монтесума открыл глаза.
Кортес старался с помощью Марины утешить его, но он был безутешен.
Чем более он приходил в себя, тем яснее сознавал, что испил самую горькую чашу своих страданий. Он, могучий повелитель Теночтитлана, опозорен своим же народом! Народ уже не признавал в нем своего владыку, а следовал за другим, более отважным вождем, восставшим с оружием в руках против врагов отечества. Его побили каменьями, и он уже был недостоин носить корону Мексики. Жизнь утратила для него всю свою цену, он пережил свою честь и отвечал молчанием на утешения окружающих.
Кортес и его приближенные удалились из покоев царя.
Крепости грозила новая опасность.
Как мы уже знаем, вблизи дворца возвышался главный храм бога войны. Это пирамидальное здание достигало почти 150 футов высоты и господствовало над крепостью испанцев. В нем-то теперь и укрепились ацтеки.
Уже три раза испанцы ходили на приступ теокалли и каждый раз были отбиты.
Несмотря на рану в руке, Кортес решился наконец лично атаковать теокалли и очистить от врагов этот опасный пункт.
Благодаря безумной отваге своих воинов Кортес овладел наконец храмом. С восторженными криками, при гробовом молчании ацтеков, сбросили испанцы с лестницы безобразного идола и подожгли храм. Пламя быстро охватило стройное здание, и вскоре зловещее зарево озарило город, озеро и отдаленные вершины гор.
Но этим мало облегчилось положение осажденных. Тщетно обращался Кортес к ацтекам с требованием сложить оружие после победы, даже над их богом.
– Смотрите, – отвечали они испанцам со своих плоских крыш, – сколько у нас на улицах и террасах толпится войска! Наши потери едва заметны, а ваши ряды редеют с каждым часом. Вас мучают голод и жажда, и вы скоро должны сдаться. Мосты сломаны, и вы не уйдете от нас! К сожалению, вас останется слишком мало для мести наших богов.
Действительно, страдания осажденных были ужасны; особенно громкие проклятия раздавались среди бывших воинов Нарваеса, проклинавших тот час, когда они согласились променять золотистые нивы Кубы на эту золотую страну людоедов. Теперь Кортес казался им коварным соблазнителем, который заманил их в Теночтитлан, как овец на бойню. Где эти обещанные сокровища Мексики, эти богатые рынки и привольная жизнь в роскошных дворцах? Вместо всего этого им пришлось быть свидетелями мерзких, ужасных зрелищ и испытывать страшную нужду и лишения.
Действительно, нужда и страдания осажденных росли с каждым днем. Съестные припасы до того истощились, что на каждого солдата приходилось лишь по маленькому куску хлеба в день.
Это безвыходное положение заставило Кортеса поспешить выступить из города. Избранный им путь пролегал через дамбу в Такубу и был длиной две испанские мили, прерываясь тремя мостами. Правда, мосты эти были сломаны, но испанское войско смело приступило к постройке новых.
С великими усилиями отбивали испанцы у врагов каждую пядь земли.
В то время как за стенами крепости кипела отчаянная битва, в покоях Монтесумы царила полная тишина, прерываемая изредка шагами часовых, в числе которых находился также Рамузио.
Полученная в голову рана Монтесумы была неопасна, и при правильном уходе нетрудно было бы спасти ему жизнь. Но гордый повелитель ацтеков уже покончил свои счеты с жизнью. Он упорно срывал все повязки и желал смерти из опасения пережить свой позор.
Рамузио часто был свидетелем немой внутренней борьбы, происходившей в душе сверженного монарха. В память Рамузио глубоко врезалось полное скорби лицо государя, когда он узнал, что храм войны охвачен пламенем, а изображение его сброшено испанцами с лестницы. Бледные губы его побледнели еще больше, но не произнесли ни одного звука.
Он слабел с каждым часом и отказывался от пищи и питья, трудно было сказать, страдал ли он от телесных или душевных ран.
Через несколько дней взор его засветился особенным блеском. Он позвал к своей постели Кортеса и дрожащим голосом поручил своих дочерей великодушию и состраданию испанского короля. Кортес старался утешить его.
– Он умирает, – обратился Кортес к патеру, уходя из покоя, – и сам умолял о милости к своим потомкам. Устами этого умирающего государя Господь возвещает нам победу над Теночтитланом. Не так ли, патер Ольмедо? Возвести это войску. Такая весть воодушевит солдат.
Патер Ольмедо кивнул головой.
– Только малодушные могут сомневаться в конечном торжестве Кортеса! – возразил он. – Я возвещу нашему воинству эту знаменательную весть, но сначала исполню долг свой, помирю короля с Небом и спасу его душу от вечных мук.
Скоро после того Марина и патер Ольмедо с распятием в руках стояли на коленях у одра умирающего, но напрасно умоляли они Монтесуму обнять этот символ искупления грехов человечества. Монтесума оттолкнул священника и воскликнул: «Мне недолго остается жить, и в последний час мой я не изменю вере моих отцов!»
Несколько часов спустя Рамузио сидел задумавшись на ступенях, ведущих в покои Монтесумы. Он думал о бренности земного величия.
Вдруг до него донеслись раздирающие душу вопли. Он встал, осторожно раздвинул ковровую дверь и убедился, что Монтесума скончался на руках своих верных царедворцев. Рамузио подошел ближе и взглянул на померкший взор монарха… «Ты избавился наконец от своих страданий, – прошептал он. – Господь умилосердится над тобой; своими страданиями ты искупил свои заблуждения, коренившиеся во мраке язычества».
Надев каску, Рамузио пошел известить главнокомандующего о смерти владыки ацтеков.
Кортес приказал облечь в царские одежды бренные останки Монтесумы, затем его придворные, остававшиеся ему верными до последнего вздоха, положили его на носилки и вынесли из ворот дворца Ахаякатль к народу.
После смерти Монтесумы Рамузио снова поступил в полк Сандоваля, и там он встретил Виллафану.
– Ну что, товарищ, – приветствовал его тот, – хорошо ли тебя кормили на карауле у язычника-царя? Я голодал все эти дни и строил мосты под стрелами и камнями ацтеков! Но ты явился вовремя. Кортес раздает золото своим воинам-рабам. Всякий может брать, сколько вздумает. Ночью мы выступаем из города.
Он взял Рамузио под руку и направился с ним к часовне, в стенах которой были замурованы сокровища, предназначавшиеся на долю короля Испании. Но теперь стена была пробита. За недостатком перевозочных средств для короля отобрали лучшие драгоценности и навьючили на лошадей. Но большую часть пришлось оставить. В часовне валялись груды золота.
Солдаты таскали из темного подвала тяжелые сундуки, разбивали топорами крышки и, высыпав золотые изделия на землю, жадно рылись в золотых грудах, отыскивая среди них цепи и другие вещи, более удобные для переноски.
Виллафана небрежно толкнул ногой редкую золотую чашу, и она со звоном покатилась по полу.
– Смотрите, какие тут сокровища! – заметил он с иронией Рамузио. – Какую громадную ценность имели бы они в Испании! Но путь туда далек, а здесь, друг мой, они послужат лишь опасным балластом. Советую тебе не обременять себя этими тяжелыми сокровищами. Я знаю, какой нам предстоит путь. Нам понадобятся для бегства быстрые ноги оленя, а для обороны – сильные руки Голиафа, чтобы успешно владеть щитом и мечом. Сознаюсь, я очень жаден до золота, но сегодня спасение наше заключается в нашем толедском мече.
Тем не менее Виллафана стал рыться в грудах золота, и вдруг глаза его загорелись.
– Наконец-то я нашел! – воскликнул он. – Послушайся моего совета, Рамузио. Видишь эти зеленые камни? Ацтеки называют их хальхавитль. В Европе они неизвестны, но здесь имеют такую же ценность, как наши алмазы. Возьми с собой на дорогу несколько штук. Они тебе пригодятся.
С этими словами он принялся вынимать кинжалом драгоценные камни из большой золотой чаши редкой работы. С дюжину таких камней он положил себе в карман, а остальные валялись на земле.
– Подбери их, товарищ, – говорил он Рамузио. – Это благоприобретенное добро, можешь спросить у Кортеса – он подтвердит мои слова.
Рамузио последовал совету и поднял четыре камня. В это время нахлынули новые толпы солдат, чтобы также поживиться золотом.
– Очистим им место, – заметил Виллафана. – Пусть навьючат себя золотом, они далеко не уйдут с ним.
