Илья Михайлович Долгополов
Цена ошибки
– Так кто тебе, старому пню, мешает кураж устроить? Взял билет и в заграницу. Там, глядишь, встретишь француженку какую, и с ней в Прованс.
– Всё у тебя просто. А это на кого я оставлю? На тебя что ли? – Выразился игрок.
– Еще, не хватало. У тебя трое сыновей. Им и назначь.
– Этим обалдуям за огурцами на базар нельзя доверится, а ты про кабак. Завалят всё.
– Тебе так кажется. Вспомни своего отца, он наверняка тебя тоже обормотом называл. Ты дай парням свободы немного, пусть дело твое продолжают, раз уж ты в армию их не отдал.
– Я, Вань, струсил их в Армию отдавать. Ты же знаешь, как Марии не стало, они на мне повисли. Стресс у них был такой. Выли по ночам, а я вместе с ними. А если война? Поубивают ведь, и что я, один останусь? А тут рядышком, знаю все о них.
– Ты братец, сопли то не разводи. Ты много отца своего слушал? Вспоминай? Бедный Николай Степанович. Ничего с ними не станется, подумаешь, не соберешь лишнего рубля. Отпусти ты их от титьки. Пусть развиваются. Знаю, что младший в архитектуру планирует, вот и помоги ему. Договорись в Петербурге. Ладно бы денег не было.
На стол поставили две наполненные рюмки и блюдечко с нарезанным дольками лимоном, посыпанных сахарной пудрой.
– Выпьем, – Произнес Арагонов.
– Архитектуру ему, пусть сначала гимназию окончит, – Опрокидывая рюмку, огрызнулся Антон.
Арагонов рассмеялся: – Хлюст ты, Антоха.
– Будешь тут кем угодно. Неси еще, графин неси сразу, – Выкрикнул Антон.
– А не будет нам с графина то?
– Не допьем, домой заберешь.
Антон разлил по рюмкам коньяк и не чокаясь выпил свою.
– Настроение напиться? – Поинтересовался Арагонов.
– Нет, на радостях. Друга встретил, а он не пьет.
– Мне, брат, завтра в дорогу. Дела неотложные, а с утра еще пробежаться по старым делишкам нужно, поэтому не пью. Я тебе обещаю, как закончу, отметим. А сейчас давай без меня, – Оправдался он.
– Ладно, какой толк в тебе – непьющем? Никакого. Ты, Ваня, почаще заходи. К старости начинаешь ценить настоящую дружбу, проверенную годами. Это по молодости мы друзьями направо и налево раскидывались. Так всех и растеряли, – Констатировал Антон.
– Безусловно, – Сделав паузу, сказал Арагонов.
5 октября (четверг)
К вечеру, доделав ранее заброшенные дела, Арагонов, заранее договорившись с Игнатьевым, прибыл на вокзал. Тот же начальник станции встречал их у вагона первого класса.
– Всё как в прошлый раз, господа, – Суетился железнодорожник. – Вагон протопили, кипяток в чайнике горячий.
– Спасибо, будем иметь в виду, – Поблагодарил его Игнатьев.
– Попроси принести чайку, – Попросил проводника Арагонов.
– Ты в шахматы играешь? – Поинтересовался Арагонов.
– В детстве отец учил. Но не практикую на регулярной основе. А что?
– Хотел партию с тобой сыграть.
– А у Вас и шахматы с собой? – Улыбнулся Игнатьев.
– Дорожные, небольшие.
– Ну давайте попробуем, правда признаться, я уже и не помню, что к чему.
– Ничего, память она избирательна. Начнешь играть, все вспомнишь.
Они расставили фигуры, выбрали того, кто играет белыми.
Арагонов играл черными: – Ходите, Федор Михайлович.
Игнатьев сделал неуверенный ход королевской пешкой.
– Вся жизнь на этой доске, Федор Михайлович.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Вся жизнь игра. Шахматы единственная игра, где от удачи ничего не зависит, мой друг. Каждый шаг ведет либо к победе, либо к поражению. Поэтому многие люди сравнивают эту игру с игрой в жизнь. Опытные игроки, в отличии от новичков, играть не спешат. Продумывают каждый шаг, предупреждая ходы противника. Они с самого начала играют в интересную для них игру. И смысл игры не сводится к победе, а лишь подогревает их интерес.
– А я, по-Вашему, играю не на интерес?
– Ты, друг мой, играешь на интерес побыстрее сожрать фигуры противника. Побыстрее дойти пешкой до конца поля, чтобы обменять ее на Ферзя. Опять же, чтобы получить превосходство надо мной.
– А как надо тогда?
– Скорее всего, в твоем случае, так и надо. В обычной жизни мы именно так и поступаем. Первые шаги мы делаем неосознанно, боязливо, неуверенно. Ошибаемся. Иногда проигрываем, иногда побеждаем. К середине мы начинаем думать, как нам сделать так, чтобы игра приносила удовольствие, начинаем думать на пару-тройку шагов вперед. И уже на исходе, мы стараемся делать только правильные, обдуманные шаги. Шаги, которые можно оценить. Мы не торопимся играть. Если верить в перерождение души, то мы проживаем ни одну жизнь. И вот шахматы есть яркий пример такой игры. С каждой новой игрой ты приобретаешь неоценимый опыт, как и люди, переродившиеся неоднократно, начинают новую игру в жизнь аккуратно, обдуманно. Они выбирают правильные ходы. Жертвуя малым, забирают большее. Занимают положение на шахматной доске. Не меняют пешку на ферзя, они вообще не спешат ее поставить на край доски. Ну а если довелось, то обменяют на меньшее, а могут и вовсе остаться с пешкой. Ведь так интереснее.
– Поражаюсь я Вашим умозаключениям, Иван Христофорович.
– Всего лишь жизненные наблюдения. Поверь, если будешь развивать свои извилины, то тебя тоже начнут одолевать подобные. Общаясь с людьми развивающимися, каждый раз поражаюсь тому, как они представляют бытие. Ни у одного не совпадает, а итог у всех один.
– Какой, простите? – Поднял взгляд Игнатьев.
– Прийти к Богу и пройти с ним праведный путь. Исправить то, что уже совершил. Сделать что-то полезное не только для себя, но и для общества. Многие думают, что Бог не приходит к ним при жизни. Но это не так, мы просто его не замечаем, не хотим, не понимаем или же вовсе отрицаем его существование. И это вовсе не означает, что Бог отвернулся от того или иного сына своего. Он всегда с нами. Он ждет, подает знаки, направляет, подбрасывает им нерешаемые, как, казалось бы, задачи, зная заранее, что они их преодолеют. Давая понять им, что он есть. И когда человек уверует в него, поймёт, что Бог есть всегда и во всем, то Бог, в свою очередь, одаривает их своею Любовью и заботой. Главное, нужно идти с ним до самого конца, никогда не предавая его.
– А если человек за всю жизнь так и не уверует?
– Знаешь сколько таких? Сотни тысяч, миллионы.
– А Церковь?
– Ходить в Церковь и верить в Бога, не одно и тоже. Церковь помогает приблизится к Богу, но не гарантирует ему то, что человек уверует. Ну ходит он в церковь. Изображает послушание. А веры то у него нет. Он лишь думает, что верит. Не понимая самой сути веры в Бога. И даже спроси его, он ответит, что верит. А внутри пустота. Он не знает, кто есть Бог. Он идет в свою конторку, обворовывает какую-нибудь старушку, чтобы на вечер в кабак хватило. Он предаст при любой опасности даже своих родных. Вера в Бога – это жить по законам его, не потому что так написано и ты слепо выполняешь писание. А это твоя внутренняя потребность так поступать, потому что ты сын его и в тебе, как и в каждом из нас, есть его частичка. Ты делаешь это потому, что считаешь, что именно так ты должен поступить и иного выбора у тебя нет. Это твоя совесть говорит с тобой в эти мгновения, и выбор всегда очевиден, он во спасение своей души. И тогда она вознесется, и как утверждают некоторые, ты получишь новую, интересную, наполненную удивительными вещами жизнь.
– Ну как же тогда Царствие небесное? Рай или Ад? – Возмутился Игнатьев.
– А почему ты считаешь, что нельзя устроить Рай на земле? Или Ад?
– Не знаю, это же немного другое.
– Федор Михайлович, это лишь твое воображение, подпитанное агитацией. Бог всемогущ. Он может сделать абсолютно всё, что ему заблагорассудится. Ты считаешь, что Ад на земле невозможен? Еще и как возможен. Убийцы, мародёры, пьяницы, нищета и болезни, жизнь на грани, сумасшествие, одиночество, уныние – это и есть тот самый Ад на земле. Люди, которые совершают такие поступки, неужели они живут в Раю? Бог может сделать жизнь невыносимой для человека, а в добавок сделать его еще и трусом, чтобы он не повесился от такой жизни.
– Мне казалось, что совершить над собой рукоприкладство и есть трусость.
– Ты так считаешь? А ты возьми револьвер и запусти себе пулю в лоб. Хватит смелости у тебя?
– Нет такой необходимости, – Отклонился назад Игнатьев.
– Да если и возникнет такая необходимость, кишка тонка станет. Пойми, самоубийство самоубийству рознь. Мы не говорим о бессмысленном рукоприкладстве. Ради избавления себя от проблем и забот. Да, это грех. Но есть же и исключения, не правда ли? Воин на поле боя, имеющий задание и попавший в окружение не может сдаться в плен. Он подвергнет смерти и себя и сотню своих товарищей. И вот в этот момент и происходит смелый, обдуманный и конечно же оценённый позже поступок. Он лишает себя жизни, спасая её другим.
– Каждый раз Вы мне рассказываете про Бога разные причудливые истории. В толк никак не возьму. Мне иногда начинает казаться, что Вы все это выдумываете.
– Для чего мне выдумывать? – Усмехнулся Арагонов.
– Ну как для чего? Для того, чтобы меня подзадорить. Я вырос в семье, где все верующие и с молитвой на горшок ходили. А тут такое.
– Правильно, с молитвой и жить спокойнее. Только когда ты познаешь Бога, ты будешь не читать молитву, а думать ею. Каждое слово в молитве – это призыв не к Богу, а к себе. Как мне поступить в том или ином случае. Куда идти и где искать истину.
– Всё равно не понимаю, – Махнул рукой Игнатьев.
– Ты не ерепенься, а постарайся просто понять. Когда ты читаешь отче наш, то просишь Бога о хлебе насущном, об оставлении грехов своих. А смысл каждого слова в этой молитве и есть его главные заповеди. «Оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим». Ты просишь его простить тебя, но при этом добавляешь прости меня так как я прощаю других. Значит начни с себя, научись прощать тех, кто обидел тебя, тех, кто сделал что-то паскудное. Как только ты научишься прощать, так и твои грехи отпустят, так как сам ты перестанешь их совершать. Это замкнуты круг.
– Интересно, – Почесал затылок Игнатьев.
– Именно, каждое слово это призыв к тому, чтобы быть ближе к нему.
– Ну а как же смерть?
– А что с ней не так?
– Да всё. Это же смерть. Конец всего и вся.
– Или его начало.
– Вы что, Иван Христофорович, в своем ли уме?
– Смерть есть жизнь. Так как именно понимание того, что ты смертен, наполняет твою жизнь смыслом. Смерть и есть начало всего на свете. Движение. И это два абсолютно не противоречащих друг другу значения. Жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь.
– Какая-то чушь, – Истерически выпалил Игнатьев.
– А в чем чушь?
– В том, что смерть есть худшее, о чем мы знаем, вот в чем, а Вы возвышаете её.
– Запомни, еще ни один покойник не рассказал живущим о том, что такое смерть. Мы вольны лишь догадываться о том, что нас ждет после. Я думаю, что сразу после конца всё начнется с начала.
– Простите Иван Христофорович, возможно, но не сегодня, я попробую понять всё то, что Вы мне сказали.
– Не стоит откладывать что-то на потом. Уверовав в Бога, ты станешь свободным человеком. И чем быстрее это произойдет в твоей жизни, тем больше удивительных вещей в ней произойдут. Вам шах и мат. – Закончил Арагонов.
– Не спешит он, – Раздосадовался Игнатьев.
– Я лишь играл с тобой так, как ты играл со мной.
– Как Вы считаете, мне повезло попасть к Вам на службу? – Неожиданно спросил его Игнатьев.
– А ты как сам считаешь? Допустим, я не отрицаю того, что мне это было нужно. Я просил о пополнении. Я знаю, что каждый человек, плохой он или хороший, встречающийся на моём жизненном пути мне необходим. Плохой покажет мне как не надо жить, а хороший научит тому, как жить достойно. Все люди для чего-то нужны друг другу.
– А Вы хороший человек, Иван Христофорович?
– Я не знаю. Для кого-то я, наверное, и плохой. Но не мне об этом судить. Пусть каждый, кто знаком со мной и ответит тебе на этот вопрос.
– Боюсь, что с каждым я попросту не смогу поговорить. Давайте спать.
– Ложись, я еще посижу.
– Не спится?
– Не совсем. Хочу поиграть еще.
– Так я же Вам не компания.
– Не переживай, я сам с собой. Это не менее интересно и увлекательно.
– Все-таки странный Вы человек, Иван Христофорович.
– Естественно. Не странных людей не существует.
6 октября (пятница)
Столичная погода неожиданно встретила гостей теплым ветерком без единой капли дождя.
– Давай-ка мы сначала найдем нам квартиру на эти дни, а то в тот клоповник при жандармерии я возвращаться не хочу, – Предложил Арагонов.
– Где же мы ее найдем?
– Не переживай, сейчас к начальнику станции нагрянем, у него всякого добра полно. На вокзале вечные зазывалы стоят, а он их полицией припугивает, а сам с ними в долю вступает. Он им разрешает потихоньку клиентов забирать, а они ему за это монетой платят. И полицаи местные в доле. Как только увидят новеньких, тут же шороху наводят.
– Я даже не буду спрашивать, откуда Вы это знаете, – Отворачивая вытаращенные глаза, сказал Игнатьев.
Арагонов рассмеялся: – Я в сыске работаю, это часть моей профессии, как в прочем и твоей.
– Ладно, понял.
Начальник станции не долго сопротивлялся. Несмотря на то, что гости не были из столичной полиции, проблем ему они могли доставить немало: – Я тут адресок начеркал, прекрасная квартирка. Две спальни, гостиная, ванная, камин. Рядышком, на Невском и стоит сущие копейки.
– Надеюсь нам скидка будет? – спросил Арагонов.
– Что Вы, господа, какие вопросы? Скажете хозяйке, что по личному моему распоряжению прибыли и все сделает в лучшем виде.
– Прекрасно. За время нашего отсутствия никаких новых деталей не обнаружилось?
– Да откуда, они у меня из рейсов не вылезают. Поговорить то некогда. Да и что они могут еще сказать.
– Мы к этому еще вернемся, – Арагонов выдернул листок с адресом квартиры из рук начальника станции.
Во внутреннем дворе дома, фасадом, выходящим на Невский проспект, уютно устроилась небольшая парадная. Перила при входе были окутаны вьюном, слегка сморщенным от осенней хандры. На порог вышла с виду добродушная женщина и пригласила пройти внутрь.
– Тут у нас гостиная, дальше по коридору две спальни и ванная комната. Туалет там же, – Размахивая руками, распылялась она. – Белье сегодня застелила. Если желаете принять ванну, просто позвоните в колокольчик, он висит в ванной комнате, я тут же поставлю горячую воду.
– А Вы не здесь проживаете? – Спросил Игнатьев.
– За стенкой, с другой стороны.
– Ну что же, прекрасный вариант. Что скажешь, Федор Михайлович? – Ставя на пол саквояж, спросил Арагонов.
– Мне все нравится, – Ответил тот.
– Славно. Мы тут по служебным делам, – Обращаясь к хозяйке квартиры, продолжил Арагонов. – Так что пока не известно, когда мы освободим жилплощадь. Вот тут аванс, для начала, а если он закончится, непременно сообщите, мы доплатим.
– Что Вы, даже не переживайте, располагайтесь и будьте как дома. Вы уже знаете, где будете ужинать? А то на дворе темнеет.
– Мы отужинаем в городе, а вот позавтракать можем и тут, если это возможно.
– Естественно можно, к какому времени приготовить его?
– Я думаю, что к девяти будет нормально.
– Отлично, я приготовлю всё к девяти утра. Хорошего Вам вечера, господа. Ключи я повесила на входную дверь, там есть крючок.
– Спасибо и взаимно, – Арагонов сделал неглубокий поклон. Игнатьев последовал за ним.
Хозяйка покинула квартиру.
– Куда направимся, Иван Христофорович? – Поинтересовался Игнатьев.
– Тут недалеко есть неплохая харчевня, мы, люди командировочные, должны быть менее расточительны, так как бывают случаи, когда в первый день командировки все суточные пропьёшь, а потом не знаешь, как выкарабкаться из этой ситуации, – Арагонов поднял указательный палец вверх.
– Понятно. Значит без шика.
– У военных есть такая фраза – Без фанатизма. Раньше я её не понимал, с годами начал ценить.
Выйдя на Невский и пройдя в сторону гостиного двора метров пятьсот, они свернули на Перинную улицу, в конце которой располагалась небольшая харчевня.
– Ну вот и добрались. Сейчас перекусим и на боковую. А завтра начнем дела делать.
Войдя внутрь, Арагонов и Игнатьев расположились за свободным столиком.
– Принесите пожалуйста пепельницу, – Попросил Игнатьев трактирщика.
– Сейчас устрою, – Откланялся хозяин трактира.
Игнатьев достал из кармана папиросы и закурил. Арагонов просто выложил портсигар на стол.
Появился трактирщик, поставил на стол пепельницу.
– Что у тебя, братец на ужин готового есть?
– Как к дичи относитесь? Буквально с утра завезли.
– Рассказывай, не стесняйся, – попросил уточнить Арагонов.
– Кабан есть, тушеный. На любителя, многие брезгуют, а некоторые сметают, аж за ушами трещит.
– Неси кабана своего, две порции. Ты как, Федор Михайлович?
– Раз уж предлагают, надо попробовать.
– Прекрасно. А пить что будете? – Спросил трактирщик.
– Водки поставь, графинчик небольшой. Нам для аппетита. Закуски на свой выбор принеси.
– Будет сделано, – Трактирщик поклонился и отошел.
– Завтра с утра поступим так. Первым делом навестим дом Агафонова. Узнаем, может он уже вернулся. Если нет, новости послушаем, вполне вероятно, что он мог выйти на связь с женой. После на работу к нему поедем. Ты при допросе лишнего не говори, можем спугнуть. А нам это не на руку. Делаем вид, что просто ведём расследование. Ни про Гвоздикова ни про деньги мы ничего не знаем. Усёк?
– Так точно, – Пожал плечами Игнатьев.
– Посмотрим, какая будет реакция у его помощника.
– А если он начнет вилять?
– Задержим и всё. Пусть посидит день, другой, подумает.
– Основания нет для его задержания, Иван Христофорович. Нужны основания.
– Найдем, не в первой.
– Дома мы можем позволить такое, а тут не наша юрисдикция.
– Не волнуйся, не в первой. Мы же не арест произведем, а задержание для выяснения обстоятельств. По бумагам сделаем задержание, а ему скажем про арест.
– Хитро, – Затянувшись, прокомментировал Игнатьев.
На столе появились два глиняных горшочка, из которых поднимался невероятный аромат тушеного мяса вперемешку с лавровым листом. После графин с прозрачной жидкостью, тарелка с чёрным хлебом. Чуть позже принесли закуски, состоящие из варёного языка с доброй порцией свежего хрена. Килька пряного посола с вареными картофелинами и несколько солёных огурцов. Трактирщик наполнил рюмки и поинтересовался: – Может что-то еще? Например холодца?
– Нет, голубчик, этого вполне достаточно.
– Если что, зовите, – С этими словами он удалился.
– Так Вы считаете, что помощник Агафонова начнет сдаваться?
– Я так не считаю. Но определенно верю в то, что именно он стоит за всем этим.
– Интуиция?
– Не совсем. На одной интуиции дело не раскроешь. Да, фактов и уж тем более улик у нас недостаточно. Но размышляя логически, можно сделать вывод, что ему одному это больше всего выгодно.
– А если конкуренты?
– Конкуренты? Конкурентов мы еще опросим, но не думаю, что какой-то купец будет так изворачиваться с покупкой фабрики. Он цену опустит в ноль и всё, все клиенты к нему придут. Тут что-то посерьёзнее задумано, нам то и предстоит всё выяснить.
Арагонов поднял рюмку, сделал жест, призывающий выпить, и опустошил её. Тут же вилкой подцепил кусок вареного языка, обмакнул его в хрен и положил в рот.
Игнатьев просто выпил и поморщился.
– Ты чего не закусываешь? – Возмутился Арагонов.
– Закусываю, просто задумался, – Улыбнулся Игнатьев и взял со стола соленый огурец.
– В управление заскочим послезавтра. Скорее всего к Мурзину никто не приходил, да и им не до наших расследований, но чем, как говорится, чёрт не шутит.
– Согласен. Я вот что подумал, Иван Христофорович, а если в этом деле замешан кто-то, кого мы и не включили в круг подозреваемых?
– Например?
– Ну например друзья, дети, родители, жена наконец.
– Семья маловероятно. Его дети молоды, родители стары, жена, хранитель очага. Все эти люди зависят от его работы. И пойми, в купеческом деле так, как отпустил вожжи, сразу найдется новый извозчик. Так что убрать Агафонова для семьи в данный момент равноценно нищете. Это дело нужно знать. А вот друзья могут. Нужно выяснить круг его общения. Может быть так, что кто-то имеет похожее дело.
– Как раз завтра и спросим. Давайте попробуем, что это за кабанчик такой дивный.
– Налей-ка нам голубчик, – Распорядился Арагонов.
Хозяин трактира наполнил рюмки и пожелал приятного аппетита.
– Чудный зверь, этот кабан. Свинья, одним словом, а как не похожа на домашнюю. Чуть грубее и менее жирная, волокна разваливаются, как у говядины. Прекрасное мясо, – Заключил Арагонов, извлекая из горшочка кусок за куском.
– Что есть, то есть, – Вытирая салфеткой рот, подтвердил Игнатьев, – Только в столице и попробуешь диковинного. А все ведь привозят из глубинки. Только по нашим кабакам не остаётся.
– У нас такого ценителя нет, а столичным подавай трюфеля с дичью. В провинции попроще все, туристов столько нет. А тут смотри сколько всякого люду. Харчевня обычная, и на тебе, кабан. Не удивлюсь, если завтра медведя подадут, – Рассуждал Арагонов.
– Водка у них тоже особая, на вкус немного не такая.
– Разбавленная она, вот и не такая. Ты после третьей рюмки разницу уже не заметишь.
– У нас то не разбавляют.
– Ты, брат, не бывал в трактирах по всей видимости. Разбавляют. Такую бурду продают, да что там продают, пьют её и не дохнут.
– Ну разве что в порту?
– Конечно. Там бывает, что и хороший ром за плохое пойло выставляют, не разбирается народ. Пришли суда, мена прошла, кому краденное, кому деньги, кому алкоголь достаётся. А наш мужик он к заграничному питью не приучен, попробует на вкус и выплюнет. В трактир по дешёвке сдаст. А там трактирщик алкашам разливает, не зная ценность хорошего напитка. Вот так, брат и живём всей Россией.
– Не уж то одни дураки?
– Ну нет, конечно, есть люди образованные. Но большинство даже читать не умеют, не то, что в коньяках разбираться. Русский мужик умён каждый по-своему. В чём соображает, в том и дока, а в остальном дурак дураком. Ешь давай, остынет.
Закончив ужин, сыщики вернулись в квартиру и разошлись по своим комнатам.
7 октября (суббота)
Гостиная наполнилась ароматом свежесваренного кофе. На запах, как коты на валериану, вылезли и постояльцы.
– С добрым утром, – Поприветствовала хозяйка квартиры сонного Арагонова.
– И вам доброго утра, сударыня.
– Кофе на столе, хлеб и сливочное масло тоже. Сейчас принесу яичницу с сосисками.
– Премного благодарен. Включите пожалуйста все в окончательный счет.
– Как Вам будет удобно.
Игнатьев вошел в гостиную и поздоровался с присутствующими. Налил себе кофе и подойдя к окну долго вдыхал носом кофейный аромат.
– Сахару, – Предложил Арагонов.
– Нет, я люблю настоящий кофе, без сахара.
– Что ж, смотри сам, а я люблю послаще. Как в Грузии. Там кофе варят прямо с сахаром.
– Издеваются над напитком, – Обрезал Игнатьев.
– Что за человек, никакого такта, – Втягивая горячий кофе через щелку в губах, возмутился Арагонов. – Ну может же быть иное мнение, отличное от общепринятого? Что в этом плохого, не пойму. Нравится тебе пить без сахара, пей на здоровье. А мне с сахаром нравится, я же не утруждаю себя тем, что мучаюсь в истерике по поводу того, что ты не так пьешь кофе.
– Я привык так, как научили и не более.
– А значит, иное не приемлемо?
– Почему же, просто выбивается, – Продолжая наслаждаться запахом, ответил Игнатьев.
– Знаешь, чем отличается хороший охотник от очень хорошего?
– Нет, не знаю.
– У хорошего охотника ружье метко стреляет, а у очень хорошего и палка пистолет.
– К чему это? – Повернулся Игнатьев.
– К тому, что все, что выбивается и есть движение к самопознанию. Не мог Микеланджело создавать свои шедевры, применяя общепринятые методы. А если бы он делал как все, то имя его не вошло бы в историю. Для того и существуют правила, чтобы их нарушать.
– Нарушать правила противозаконно.
– Да, и ты меня арестуешь за сахар в моем кофе? – Рассмеялся Арагонов.
– Я в целом говорю.
– Ну а я, в частности. Развивайся, пробуй все, что не лезет в твою голову. Раз не лезет, значит кому-то нужно, чтобы ты был как все. А ты извернись и сделай иначе. Результат не заставит ждать. Допивай свой напиток и собирайся. Времени у нас не так и много. А то опять пришлют обратный вызов.
– Типун Вам на язык, Иван Христофорович. Мотаемся туда-сюда только.
На пороге квартиры Агафонова их встретила домработница и попросила подождать: – Анастасия Дмитриевна сейчас занята, прошу ожидайте её тут, я доложу о Вашем прибытии.
– Как будет угодно, – Поблагодарил её Игнатьев.
Арагонов внимательно рассматривал мебель и картины в прихожей. Подойдя к одной из картин, он потрогал пальцем автограф художника, выведенный в левом нижнем углу картины.
– Что Вы там увидели, Иван Христофорович?
– Ничего, показалось.
– Не пугайте меня больше, прошу, – Попросил Игнатьев, – Я с Вами и так потихоньку схожу с ума.
– Не волнуйтесь, мой друг, я не специально.
В прихожую вошла гувернантка и попросила пройти за ней.
– Здравствуйте, Анастасия Дмитриевна, – Поздоровался Арагонов с женой Агафонова.
– Доброе утро, – Прозвучало сухо в ответ.
– Мы хотели бы узнать, не появлялся ли часом Ваш супруг?
– Нет, и как я понимаю, найти его Вам тоже не удалось, – Переходя на высокие тона, ответила Агафонова.
– Прошу Вас, не волнуйтесь. Мы делаем всё возможное, чтобы найти Вашего мужа.
– Никакой надежды на нашу полицию.
– Простите, но это мы к Вам пришли, как и в прошлый раз, – Вмешался Игнатьев.
– Что толку, что Вы пришли. Показали мне неизвестного человека, заставили нервничать неделю. Я не сплю ночами. Пью успокоительные. Вы хоть знаете, что я только себе не представила.
– Да, но мы тут не при чем, – Продолжал Игнатьев, – Мы выполняем свою работу и в этот раз она весьма непростая. Может быть, Ваш муж выходил с Вами на связь. Телеграмма, письмо, записка или же кто-то просто передал Вам послание от него?
– Ничего из того, что Вы перечислили. Скажите, есть хоть какая-то надежда, что он жив?
– А кто Вам сказал, что он мертв? – Спросил Арагонов.
– Вы же и сказали, в прошлый Ваш визит, или я что-то перепутала?
– Ах да, извините, но тогда мы подумали, что это Ваш супруг. Следствие продолжается, – Виновато оправдался Арагонов.
– И куда, позвольте узнать, оно Вас завело? – Не успокаивалась Агафонова.
– Пока что сюда, в Петербург. Подскажите, есть ли у Николая Федоровича близкие друзья, которые тем или иным образом пересекаются с ним по работе. Возможно, занимаются тем же ремеслом?
– Да считайте, что все. Он с юных лет в этом деле. Ну и конечно же, все его друзья так или иначе принадлежат к гильдии. Они играют в карты по субботам. Мы общаемся семьями с некоторыми из них. Вы считаете, что кто-то из друзей может навредить Николаю?
– Я так не считаю, я отрабатываю все возможные варианты. А вариант с друзьями вполне возможен.
– Все наши друзья, приличные люди, они не способны на подлые поступки и уж тем более на что-то более плохое.
– Анастасия Дмитриевна, не поймите нас неправильно, но мы обязаны исключить любые варианты и в Ваших же интересах пойти нам на встречу. Прошу Вас, подготовьте список всех друзей господина Агафонова и постарайтесь не распространяться данной информацией с ними.
– Хорошо, я напишу список. Прошу Вас, сделайте что-нибудь. Найдите его, – Срываясь в плачь взмолилась Агафонова.
Арагонов взял ее за руку и приподняв перед своим лицом, сказал: – Я обещаю Вам, что мы доведем это дело до конца. Я не могу обещать Вам того, что мы найдем Вашего мужа живым, но если Вы будете помогать следствию, то вероятность найти его в целости и сохранности намного выше.
– Я поняла, простите.
Выйдя из квартиры, Арагонов взглянул на список, который наспех набросала жена Агафонова: – Нужно аккуратно проверить каждого, займись этим. Посмотри, кто и как себя ведет. Постарайся не задавать лишних вопросов. Если кто-то и начнет суетится, ты сразу увидишь. На воре, как говорят, и шапка горит. Одним словом, прояви всю смекалку.
– Сделаю, – Ответил Игнатьев.
– Сейчас в бюро наведаемся. Там аккуратно расспросим про фабрику. Они же не знают, что мы там побывали и она не продается. Спросим, поставляется ли сейчас к ним материал оттуда. Если да, то нужно выставить наблюдение и взять поставщика.
– Отличная идея, Иван Христофорович. А что с управляющим? Брать сегодня будем его?
– Посмотрим, как он себя проявит.
Управляющий нисколько не удивился непрошенным гостям: – Не сомневался, что увижу Вас снова.
– Не скучали значит, Василий Васильевич, – Поздоровался Арагонов.
– Так не успел. Разве что вспоминал на днях про вас.
– Интересно, и о чем вспоминали, поди, что недобрым словом?
– Почему не добрым, вы мне ничего плохого не сделали вроде.
– Ладно, хватит любезностей. Скажите, не было ли каких новостей от Николая Ивановича?
– К сожалению нет. С супругой его на днях общался, думал он ей сообщил, так та тоже ни сном ни духом.
– Странные дела. Меня интересует вот какой вопрос. Вы в прошлый раз говорили, что сукно от нового производителя к вам в лавку привозят поставщики.
– Верно, так и есть.
– Когда в последний раз была такая поставка?
– Да считайте на неделе, когда Николай Иванович и убыл.
– И что, после не появлялись? – Арагонов делая записи в блокнот, поднял бровь.
– Они не чаще двух раз в месяц привозили. Надобности возить сюда ежедневно нет.
– Понятно. Кстати, Вам известно что-нибудь о том, с кем поддерживал дружеские отношения господин Агафонов?
– Ну я не так чтобы очень в это вникал, но в целом я знаю тех, кто с ним дружит.
– Прошу Вас, напишите нам на листе список тех, кого Вы считаете наиболее близкими друзьями, – Арагонов протянул ему карандаш.
– Да-да, конечно. Я пером, по привычке, не против? – Немного растерялся Харитонов.
– Пишите пером. Скажите, а кто от лица поставщиков вел переговоры с Агафоновым на предмет покупки фабрики?
– Я не знаю точно. Приходил один человек, они закрывались в кабинете Николая Ивановича и беседовали тет-а-тет. Я лишь после узнавал все новости.
– Сможете его описать?
– Ну, конечно. Среднего роста, худощавый мужчина. Хорошо одет. Носит шляпу.
– Всё? Может какие-то приметы? Шрам, Цвет глаз, прическа или её отсутствие. Что-то существенное.
Харитонов задумался, – Ну может то, что он блондин.
– Татуировки?
– Нет, не заметил, поймите, я же в торговом зале нахожусь. Прошел человек, потом узнаю, что покупаем фабрику. Мне же не докладывают всё подряд.
– Еще один вопрос, подскажите, а Николай Иванович курит?
– Нет, что Вы, у него астма, ему противопоказано табакокурение. Он и на запахи очень резок, просил не курить в его присутствии.
– Мы пока что закончили, – Арагонов выдернул из-под пера листок со списком.
– Хорошо, обращайтесь в любое удобное для Вас время, – Откланялся Харитонов.
Выйдя на улицу, Арагонов достал портсигар и нервно прикурил папиросу: – Заказчик не он.
– В каком смысле, не он? – Оторопел Игнатьев.
