Илья Сергеевич Ермаков
Отмель
Глава 17
На губах Девочки проступили синие пятна. Темно-фиолетовый цвет плавно растекался между ними и обволакивал. Кожа вокруг губ с каждой минутой бледнела, словно превращалась в снежное полотно.
На краях раны в плече проступили белые выделения с желтоватым оттенком. Они струились по контуру почерневшей запекшейся крови прокисшим молоком.
Под глазами появились темные кольца, наслаивающиеся друг на друга. Веки посинели, и от этого белок глаз казался невыносимо бледным, потусторонним. Словно на Маму смотрела уже не ее живая дочь, а далекий призрак, возродившийся из мертвых.
На лбу проступила испарина. Кончики маленьких пальчиков начинали темнеть. Ногти исчертили трещины. Стали ломкими, сухими. Венный рисунок на шее обратился в темно-серое дерево, ветвящееся под кожей, пульсирующее, перетекающее в черные нити. Словно черви заползали под нижнюю челюсть и ползли к вискам, по голове к самому мозгу.
Мама прижимала Девочку к себе. Они лежали рядом, постелив на землю куртки. Мама знала, что обнимает ее в последний раз.
– Ей надо поесть, – показала она жест Мальчику.
И зачем она это сказала?
Чтобы он ушел?
Мальчик кивнул и оставил их. Он отправился собирать снег, чтобы растопить его. Получив воду, он смешает ее с гречневой крупой и растопчет ее. Получится неприятная мерзкая каша, которую нужно подержать во рту, согреть, а потом проглотить.
Так они питались уже не один день.
Мама проводила сына взглядом, пока тот направлялся в сторону моря, где снег казался чище, чем у края леса.
– Девочка моя…
Она прижала ее к себе крепче, посмотрела на кровавую рану, с которой она уже не в силах справиться. У нее нет ничего: никаких антисептиков, ни обезболивающих, ни перекиси, ни йода. Ничего. Она лишь промыла рану морской водой, но стало только хуже.
Губы Девочки задрожали и произнесли два слова:
– Мне… холодно…
Мама взяла ее ледяные пальцы в свои руки и крепко сжала.
Холодные.
И самое худшее – их уже не отогреть.
Мама засунула ладони Девочки себе под одежду, приложила к горячей коже на животе.
Девочку трясло от мороза внутри. Ее челюсть энергично дергалась. Плечи тряслись. На мокрых ресницах зарождались ледяные капли.
– Будь со мной, прошу, – произнесла Мама.
Девочка опустила голову ей на плечо. Мама поцеловала дочь в макушку и еще раз посмотрела на жуткую рану, полученную Девочкой в бою.
«Сука… какая же… сука…».
Она бросила взгляд в сторону моря и заметила у берега человеческий силуэт с рыжими волосами, качающийся на волнах.
«Она вечно будет гнить в воде».
«Она это заслужила».
– Не уходи… не оставляй меня… прошу, милая… не поступай так… со мной…
Мама смотрит в сторону Девочки и замечает рядом с ней бумажный кораблик, случайно выпавший из кармана дочери, когда та наклонилась к ней.
Такой же неказистый. Слегка помятый. Совсем как тот, что плавал в кровавой воде…
Она снова целует дочь в лоб, откидывает голову назад, слегка ударяясь затылком о кору дерева.
И ее разум растворяется в реальности.
– Путешествие.
Мама открывает глаза понимает, что она уже не лежит, а стоит. Одна. На берегу молочного моря. Оглядываясь по сторонам, она никого не находит: дети исчезли.
– Что со мной?
Мир покрылся красками сепии.
Небо стало желто-рыжим. И теперь его уже не отличить от земли.
И только море… белое, молочное море…
– Где это я?
– Путешествие. Вот-вот начнется. Ты почти готова к нему.
– Почти… готова?
Мир наполнился былыми звуками. Она слышала плеск молочных волн и легкие, но резкие порывы холодного ветра в свою сторону.
– Осталось совсем чуть-чуть… уже скоро… совсем скоро… ты отправишься в путешествие…
– О чем ты говоришь?
Мама сделала несколько шагов вперед, и оказалась в молочном море.
– Что еще за путешествие?
– Путешествие, которое изменит… реальность.
Мама повторила про себя: «Изменит… реальность…».
– Как это возможно? О чем ты говоришь? И кто ты?
Но она не получила ни один вразумительный ответ на свои вопросы.
Лишь голос… женский приятный голос казался ей таким знакомым… таким добрым и ласковым… но она никак не могла понять, кому он принадлежит…
Она начала его слышать после катастрофы в торговом центре.
После того дня, когда все случилось, она слышит этот самый голос.
Чей же он?
И чего хочет?
О каком путешествии постоянно идет речь?
Что ей еще осталось сделать, чтобы отправиться в него?
Разве она уже не в пути?
Или ей говорят о другом путешествии?
Совсем… другом…
Мама смотрит вдаль, на границу молочного моря и неба-сепии. И видит фигуру женщины. Той самой матери из семьи плотников, от которой ушел сын.
И дом сгорел…
Как и ее собственный дом.
– Кто ты?
Она побежала вперед, рассекая ногами плотные молочные волны.
– Я же знаю! Мы как-то связаны! Ты и я!
Ее лицо.
У той женщины… ее лицо.
И она знала это! Точно знала!
«Но почему?!».
– Подожди! Мы должны поговорить! Ты должна мне все рассказать! Я ничего не понимаю! Что меня ждет? Кто ты? Почему мы с тобой…
Мама догоняет незнакомку, облаченную в черное платье с капюшоном. Та стоит в нескольких метрах от нее спиной, по колено в молочной воде.
– Ответь… хотя бы ты… ответь…
И прозвучал голос.
Голос той самой женщины, которым она разговаривала со своим сыном:
– Сначала был Звук. Тот, из которого все родилось.
Мама ничего не понимала. Она приняла решение остаться на месте и просто слушать.
– Весь мир. Вселенная. И другие… миры.
«Другие… миры?».
– Все порождено единым Звуком. И все сотворено благодаря ему. Первое, что сделал Бог, сказал свое Слово. Он сказал: «Да будет свет». И стал свет. И Слово это было Звуком, породившим жизнь. Все берет свое начало от него.
«Как Большой Взрыв… который наверняка сопровождался каким-то Звуком, который, подобно Слову Бога, мог породить жизнь, создать Вселенную» – думала Мама.
– Со Звука все началось. И Звуком все закончится. Когда наступит Тишина – мир умрет. Но стоит Звуку чистому, недурному, не убивающему, жить, то и мир будет жить и продолжать свое существование. И плохой Звук прозвучал.
«Тон. Это он и есть – тот самый плохой Звук».
– И наступила Тишина.
Тишина, в которой они живут последние полгода.
– И Тишину сразит другой Звук. Для него… не требуется инструмент. Для него не требуется человеческое слово.
– И что же это за Звук?
– Тот Звук, что живет в душе.
– Звук… души?
Ответом стала тишина.
Женщина развернулась к Маме, и Мама увидела в лице незнакомки свое собственное лицо. И еще… она опустила взгляд и увидела… руку, лежащую на большом животе, скрытого темной тканью.
Ее близнец улыбался ей. Такой доброй и светлой улыбкой. Мама представить не могла, что сама может улыбаться точно так же.
– Кто же ты?
Женщина не отвечала.
– Ты и сама знаешь ответ.
«Мать. Она – Мать. Как и я».
«Мама. Это первое осмысленное сочетание звуков, произносимое ребенком».
«Звук души».
– Как мне его создать? Звук души? Что я должна сделать?
Женщина-близнец ответила не сразу.
Мать сделала паузу, а потом сказала:
– Просто любить.
– Но этого недостаточно! Моя любовь… не спасает… она слаба… слаба перед смертью…
– И все же… это единственное, что ты можешь сделать.
– Почему? Почему на большее я не способна? Я делаю то, что не помогает!
Мать выгнула бровь.
– Не помогает? Ты уверена?
Мама растерялась. Она не знала, что сказать.
Из-за ее любви они прожили достаточно долго, но теперь… этой любви не хватает, чтобы их спасти.
Этого мало… всегда было мало…
Смерть никого не щадит. Не будет отсрочки смерти тем, кого она любит. Никому не будет.
– Пожалуйста…
Мама почувствовала, как по ее щекам потекли слезы. Она смахнула их рукой и увидела на ладони… капли молока.
– Помоги нам…
– Я не могу. Прости. Только ты можешь все исправить.
– Как исправить?
Стоило ей моргнуть, как Мать исчезла.
Она снова стояла в центре пустого молочного моря. И вокруг больше не было ничего. Ни берега. Ни неба.
Только море.
Одно-единственное бесконечное молочное море.
Мама прокричала:
– Как мне все исправить?!
Ее голос эхом разнесся по великой пустоте.
И ответом стал голос незнакомки:
– Путешествие.
– Путешествие? Оно все исправит?
– Да.
– И как мне отправиться в него? Что я должна сделать?
Ей не ответили.
– Ответь!
Она злилась.
Она кричала.
– Не молчи! Прошу!
Она больше не могла сопротивляться плачу.
Гнев. Ярость. Отчаяние.
– Отвечай же! Не молчи! Скажи!
Она набрала воздуха в легкие и выпалила:
– Скажи!
А потом… она увидела, как с кончика ее пальцев в море падает алая капля. Попав в молоко, она растворяется и растекается розовыми ленточками.
– Что со мной?..
С пальцев капают новые алые капли.
Снова и снова.
Кап-кап.
Кап-кап.
– Что это значит?!
Кровь.
Она растекается по молоку вокруг Мамы.
Она стоит в алой луже посреди белого моря.
– Путешествие.
Дно уходит у нее из-под ног.
Мама проваливается вниз… и исчезает.
Она открывает глаза и видит перед собой Мальчика. Он держит в руках чашку. Мальчик ставит чашку на землю и жестом спрашивает:
– Все хорошо?
Мама неуверенно кивает.
Она поворачивает голову в сторону и смотрит на Девочку. Та еле дышит, но еще… жива.
«Жива…».
Мама протягивает руку, прося у Мальчика передать ей чашку с едой. Мальчик слушается. Он вручает Маме чашку, а сам садится с другой стороны Девочки, обнимая сестру, пытаясь ее согреть.
В чашке в воде плавает гречневая крупа. Мальчик измельчил ее и превратил в водянистую кашицу.
– Давай, милая. Тебе нужно поесть. Открывай ротик.
Мама зачерпывает двумя пальцами кашу и подносит их ко рту Девочки.
Дочь с трудом шевелит губами.
Ее глаза… умирают…
Мама укладывает пальцами кашу в рот Девочки.
– Глотай, милая. Ешь. Прошу.
Девочка делает глотательное движение, но не сразу.
Из ее рта выходит облачко пара.
– Милая… не надо… нет… давай еще? Да?
Мама снова берет кожу двумя пальцами и укладывает ее Девочке на язык.
– Глотай, милая. Глотай. Прошу…
Девочка глотает снова.
А потом ее голова поворачивается в ее сторону.
На Маму смотрят тяжелые глаза.
– Давай еще, да? Надо поесть. Тебе станет лучше…
Мама снова зачерпывает кашу рукой. Подносит пальцы ко рту, сует кашу между губ, оставляя ее на языке.
– Глотай, милая. Прошу. Ты сможешь. Сможешь!
Но Девочка не глотает.
Она смотрит на нее. Прямо в глаза.
И молчит.
Не глотает.
Не дышит.
– Нет!
По всему телу бежит безумная дрожь.
Она поднимается от самых пяток и захватывает затылок и лоб.
Из глаз Мамы брызгают слезы.
– Нет!
Она срывает свой голос в крике.
– Нет! Нет! Нет! Нет!
Мама издает протяжный истошный вопль:
– Нет!
Она обхватывает голову Девочки ладонями. Смотрит в ее мертвые белые глаза.
– Почему… нет! Не надо! Не делай так! Нет! Я не готова! Не готова! Зачем? Нет!
Она прижимает головку Девочки к груди, гладит ее по жестким замерзшим волосам.
– Нет! Девочка моя… нет!
Она плачет.
Мама смотрит на Мальчика, сидящего за спиной мертвой сестры. По его щекам катятся крупные слезы.
Они остались… втроем.
– Нет!.. Боже… за что… за что… почему… для чего… нет… моя Девочка… моя доченька… нет…
Мама держит мертвое тельце на руках, запрокидывает голову к небу и кричит.
Кричит, кричит, кричит…
Мальчик встает. Подходит к Маме со спины и обнимает ее, прижимая к себе.
Она ничего не говорит.
Мама с тяжестью смотрит на бледное лицо Девочки, отпускает ее и укладывает на землю. Она кладет ладонь ей на глаза и закрывает веки.
Мама хватается за голову. Закрывает лицо руками. Она больше не может смотреть на этот предательский мир.
Мир, в котором любовь не спасает от смерти.
И в порыве горя. В порыве отчаяния и слез. Мама чувствует, как низ ее намокает.
Новая жизнь стремится вырваться наружу.
Мальчик еще ничего не знает. Он крепко обнимает Маму, уткнувшись лицом ей в спину. Он, как и она, не может смотреть на тело мертвой сестры.
Но Мальчик не знает, что вот-вот… появится еще один… которого они так долго ждали.
Глава 18
– Возьми нож.
Конечно, Мальчик не услышал ее слов.
Мама зашевелилась. Она отпрянула от мертвого тела девочки и легла рядом, прижавшись лопатками к стволу ели.
– Возьми нож, – повторила она жестом, указав Мальчику на походный рюкзак.
Он потупился.
И переспросил:
– Нож?
Мама уверенно кивнула.
Мальчик нерешительно открыл молнию на рюкзаке, сунул руку вглубь и нащупал острое лезвие походного Маминого ножа. С его помощью она взламывала замки в заборах чужих домов во время вылазок. И обрубала посторонние ветки на своем пути, когда пробиралась через лес.
Мальчик вынул нож, и в лучах заката мелькнуло блестящее лезвие.
– Зачем? – сделал он жест.
Мама указала на живот.
– Малыш, – показала она жест, – он сейчас родится. Ты должен…
Мама не знала, как показать фразу, которую она хочет сказать:
– Перерезать…
И новый жест:
– …трубу…
– Трубу? – показал Мальчик с непониманием.
«Черт! Как ему объяснить? Как сказать «пуповина»? Проклятье!».
– Трубу… перерезать…
Мальчик не понимал.
Мама ткнула пальцем в снег и написала:
«Пуповина».
И глаза Мальчика заметно расширились.
– Перережь…
И Мама указывает на слово на снегу.
– Что мне делать?
Мама дала ответ:
– Бери Малыша, привяжи к себе. Велосипед. Уезжай. Далеко. Понял? Ты уедешь вместе с Малышом. Я останусь здесь.
– Я не брошу тебя.
– Ты уедешь. Точка.
Мальчик махал головой. На его глазах проступали слезы.
– Я догоню вас. Малышу нельзя оставаться на холоде. Там вам помогут. Держи его крепче. Крути педали быстро. Ты едешь с Малышом. Я остаюсь. Не спорь со мной.
– Мама.
– Ты меня понял, Мальчик?
Он не хотел кивать.
Она повторила жест:
– Ты меня понял?
Он нерешительно кивает.
– Перерезаешь… – Мама указывает на слово «пуповина», – берешь Малышка и уезжаешь далеко. Сразу. Быстро. Понял, Мальчик?
Его коробило от того, что сейчас она его так называла.
На самом деле Мальчик давно привык к подобному обращению, но сейчас… все стало иначе. Словно в первый раз, когда она его так назвала.
Мальчик.
А не по имени.
После Тона у них не осталось имен.
Словно Звук… и Тишина… решили стереть с них личностей.
В понимании Мальчика что-то или кто-то, не обладающее именем, являлось никем. Несуществующим.
И он стал одним из таких.
Несуществующим.
Просто Мальчиком.
– Мама.
– Ты понял меня, Мальчик? Скажи. Скажи, что ты понял. Быстро.
Она требовала.
Мама показывала лишь жесты руками, но ее глаза, взгляд, говорили о большем, чем невербальные слова.
– Мама…
– Понял, Мальчик?
– Да.
Он кивнул.
– Повтори.
– Я беру…
Он всхлипнул.
– Я перережу, – Мальчик бросил взгляд на слово на снегу, – возьму Малыша, сяду на велосипед и уеду. Далеко. Быстро.
– Молодец.
«И еще одно».
– Закрой ему уши.
Мальчик полез в рюкзак и нашел несколько платочков. Ножом он разрезал платок и скатал из лоскутков две турунды. Достаточно узкие и маленькие, чтобы они могли закрыть слуховой проход новорожденного ребенка.
Мальчик все приготовил и оставил необходимые предметы у ног матери.
– Ты – лучший сын на свете.
Мама обреченно выдохнула.
Схватки начались.
Она расстегнула ширинку и пуговицу на джинсах. Мама принялась стягивать их с себя. Мальчик сел у ее ног и стал помогать. Резкими движениями он стянул джинсы сначала с одной ноги, потом с другой до щиколоток. Потом он полностью избавил Маму от штанов.
Мама ощутила острую боль внизу живота и простонала.
«Ты справишься… уже справилась дважды. На третий раз все должно быть быстрее и легче. Так говорили врачи».
Мама схватилась за трусики и приспустила их. Мальчик помог снять и их.
Мама раздвинула согнутые в коленях ноги.
– Приготовься, – сказала она Мальчику.
По его лицу градом стекал пот.
– Помоги Малышу выбраться. Хорошо?
Он кивнул.
– Потом возьми нож. Перережь. Понял?
Он снова кивает.
Мальчик расправил куртку под тазом мамы и вытянул ее в сторону ног, создав своего рода клеенку под ней.
– Что я должен делать сейчас? – спросил он.
– Иди ко мне.
Мама, покрывшись испариной, протянула Мальчику руку. Он подполз к Маме и лег рядом с ней. Она обняла его и крепко сжала руку.
– Я скажу, когда надо помочь.
Мальчик согласно кивнул в ответ.
«Я справлюсь сама. В древности же рожали сами? И в естественных условиях первобытные люди тоже рожали. Я смогу. Природа поможет».
Маму успокаивал лишь тот факт, что это уже третьи ее роды, а потому в этот раз все должно случиться быстрее и легче.
Боль вернулась.
Та самая.
О которой быстро забываешь, когда получаешь на руки ребенка.
Мама закричала.
Она вжалась ступнями в снег. Впилась одной рукой в куртку под собой, а другой сжала запястье Мальчика. Затылок упирался в жесткое бревно дерева.
Мальчик, заметив это, мигом вырвался из крепкой хватки. Снял с себя курточку, свернул ее и подложил под голову Мамы, затолкав импровизированную подушку между затылком и деревом. Потом он вернулся на прежнее место рядом с Мамой и сам взял ее за руку.
Боль на короткое мгновение отступила, и Мама воспользовалась этим, чтобы повернуться к сыну и отблагодарить его за помощь краткой улыбкой.
Но схватки и потуги мигом вернулись.
Она позволила себе кричать. Так боль переносить было легче.
Мальчик тяжело дышал в такт с Мамой. Он и представить не мог, что окажется в подобной ситуации. Рядом с Мамой, которая рожает. И они одни. Вдвоем.
На целом свете.
От новых потуг Мама вжалась в ствол сильнее. Ее левая рука дернулась в сторону и схватила мертвое запястье Девочки. В голову сразу вторглись мысли о том, что ее дочь умерла. Из глаз хлынули слезы. Но она продолжала кричать и сжимать за руки своих детей: Мальчика и Девочку, живого и мертвую.
И молилась только об одном: «Живи… Малыш… живи… родись живым…».
Это стало ее главным и единственным страхом.
Все остальное ушло.
Стало пустым, ненастоящим, посторонним.
Только жизнь… одна-единственная жизнь.
Жизнь Малыша.
И Мама прокричала это вслух:
– Живи! Прошу! Живи!
И снова стон.
А потом… стало значительно легче. Боль отступила. Но надолго ли?
Мама посмотрела на Мальчика и велела ему:
– Посмотри.
Ничего не ответив, он нерешительно приподнялся и прополз по снегу к ногам Мамы.
Она смотрела на него, наблюдая за каждым изменением выражения его лица. И ничего не понимала. Мальчик застыл, словно окаменел.
– Что там?! – она крикнула вслух.
И он услышал сквозь беруши.
Мальчик сглотнул и показал одно слово:
– Голова.
«Головка… вылезла…».
– Помоги, – велела Мама Мальчику, – осторожно. Уши!
Мальчик взял две турунды из платочков и нашел в головке ушные раковины. Пришлось потрудиться, чтобы плотно засунуть турунды в узкие ходы.
Мальчик смахнул пот со лба: ему удалось закрыть уши Младенцу.
Освободив взмокшие ладони, он потянул свои руки к темно-багровому комочку.
«Надо помочь… он должен вылезти».
Мама начала тужиться сильнее.
Она впилась одной рукой в запястье дочери, а второй в снег.
Мама чувствовала внутреннее растяжение. Она понимала, что сейчас происходит. Боль еще не окончательно затуманила ее разум.
Мальчик придерживал головку Малыша. Он заметил, что маленькое тельце повернуто набок. Он взялся за плечики и постарался аккуратно повернуть его.
Все случилось довольно быстро.
Фиолетовое маленькое существо покинуло тело Мамы и выпало в руки Мальчика.
А следом – пуповина.
Мама закрыла глаза.
Она тяжело дышала, чувствуя, как все неприятные ощущения уходят прочь.
Мальчик держал Малыша на руках. И застыл.
Малыш был повернут животом вниз. Мальчик тупо держал его на руках, не зная, что делать дальше.
Чего ждать?
А потом… послышался странный звук.
Мальчик перевернул Малыша лицом к себе. Тот дергал ручками и ножками. Мальчик поднес Малыша к себе и прислушался.
Плачь.
Мальчик крикнул:
– Она плачет!
Мама услышала отдаленное эхо его слов.
Мальчик застыл… почему он сказал…
– Она…
И прокричал снова:
– Девочка! Она родилась!
Мама подняла голову и открыла глаза. Мальчик приподнял младенца на руках, и Мама увидела… ее.
– Девочка, – выдохнула она.
И снова опустила затылок на ствол.
Она переводила дыхание.
В поле зрения Мальчика попал нож.
«Я должен… перерезать».
Он смотрел на пуповину, и она больше напоминала ему какую-то кишку, которая вываливается из тела человека в фильмах ужасов. Словно шланг.
Он взял нож. Нерешительно. Он не знал в каком месте нужно резать.
Мальчик боялся… убить.
Он не знал, что может произойти.
«Мама сказала, что я должен перерезать пуповину».
Мальчик опустил лезвие на пуповину и надавил, зажмурившись. Лезвие легко пронзило ткани и сделало свое дело.
А потом…
– Кровь! Мама! Кровь!
Хлестала прямо из пуповины.
Мальчик с Младенцем на руках подполз к Маме и показал ей новорожденную девочку.
Мама словно очнулась.
Она увидела массивное кровотечение из пуповины. И сжала одной рукой конец так сильно, как только могла, чтобы остановить поток. Ее хватка стала зажимом.
«Нужно ждать».
Мама произнесла:
– Дай мне ее.
Мальчик передал Младенца Маме.
Одной рукой Мама продолжала крепко сжимать пуповину, предотвращая кровотечение. Другой рукой она придерживала дочь на своей груди.
Мама вспомнила, что в рюкзаке могли остаться прищепки или что-то, чем можно пережать пуповину.
Мама взглядом дала Мальчику понять, чтобы он наклонился к ней. Тогда она сказала достаточно громко, чтобы он все услышал:
– Найди в рюкзаке прищепку. Нужно пережать пуповину.
Мальчик сразу все понял, встал и подбежал к рюкзаку в поисках подходящего предмета.
Мама держала дочь на руках и смотрела на ее сморщенное личико.
– Ты жива, моя хорошая. Жива. Какая ты красивая. Девочка моя.
Мальчик вернулся к Маме с прищепкой в руке. Он наложил ее на пуповину, пережав сосуды, избавив руку Мамы от необходимости служить зажимом.
– Что дальше?
– Уезжайте.
Мама поцеловала Младенца в лобик и передала маленькое тельце Мальчику.
– Спасайтесь. Я вас найду.
– Ты не можешь пойти с нами?
– Я сказала. Уходите. Быстро. Мальчик, уезжай. Прошу. Ей нужно тепло.
Мальчик осторожно вынул куртку из-под головы Мамы, укутал в нее Младенца и прижал к груди. Рукава остались свободны за спиной. Мама помогла завязать рукава в узел, прижав таким образом куртку вместе с Младенцем к телу Мальчика.
– Удачи.
– Мама.
– Я люблю вас.
– Я люблю тебя.
Из глаз Мальчика покатились слезы. Он в последний раз прижался к Маме и получил от нее несколько поцелуев.
– Рюкзак. Возьми его.
– Он нужнее тебе.
– Бери. Вам нужна еда.
– А ты?
– Я справлюсь. Уезжай.
Мальчик не смог противиться. Он закрыл все замки на рюкзаке и нацепил его спину.
Мальчик вернулся к велосипеду, который ждал его.
Мальчик, придерживая Младенца на груди, осторожно сел на велосипед. Держать равновесие оказалось непросто. Спереди – ребенок. Сзади – рюкзак.
Но он знал, что сможет справиться с этим испытанием.
Поставив ноги на педали, он начал интенсивно их крутить, чтобы не свалиться.
И поехал.
Пелена слез закрывала ему вид на отмель.
Мама оставалась позади, за его спиной.
Она лежала там, рядом с телом мертвой Девочки.
А он ехал вперед.
И из души его вырвался крик.
Истошный. Болезненный. Полный отчаяния.
Мальчик не сдерживал этот голос в себе. Он кричал. Снова и снова. Громче и громче. Его голос сотрясал воздух.
Это был Звук.
Звук его души.
Опустилась ночь.
Через несколько километров езды велосипед начало трясти. Мальчик испуганно бросил взгляд на Младенца у себя на груди.
И вдруг…
Две турунды из платочков выпали из ушей его новой сестры.
– Нет!
Мальчик поторопился остановиться. Нужно срочно поднять их. Воткнуть снова.
Она не должна слышать Тон слишком долго.
«Черт! Черт! Черт! Черт!».
Мальчика трясло.
«Я не могу ее потерять вот так. Нет! Она не может умереть у меня на руках! Нет! А как же Мама… черт! Черт!».
Мальчик остановил велосипед, но потерял равновесие.
И упал.
На спину, придавив рюкзак о землю.
Младенец остался лежать у него на груди, завернутый в куртку.
Без затычек в ушах…
– Нет! Нет! Нет!
Мальчик посмотрел в сторону. Платочки лежали в нескольких метрах до него.
Он зажал Младенцу уши руками.
«Нужно доползти… нужно закрыть…».
Он смотрел на сестру.
«Сколько она уже слушала Тон, пока я не зажал ей уши?».
– Только живи… прошу…
Мальчик лежал на спине, зажимая пальцами уши сестренки. Доползти до выпавших турунд не представлялось возможным. Он стал извиваться, словно уж, пытаясь продвигаться ползком на спине в сторону платочков.
С тяжестью на спине в виде рюкзака это было невыносимо.
«Что делать? Что делать?».
А потом… его локоть наткнулся на острый камень в снегу. Удар пришелся прямо по нерву.
– Ай! Черт!
Мальчик машинально от острой пронзительной боли отпустил руки.
Он смотрел на нее. На сестренку.
Ничего не происходило.
Она даже не кричала. И не спала.
Просто смотрела на него.
Мальчик приглядывался к ней. К ее носу. К ее ушам. Никакой крови.
– Неужели, ты…
И Мальчика осенило.
– Невосприимчивая.
Он пытался собрать мысли в кучу.
«Она была все это время в животе Мамы. Какова вероятность, что Тон доходил и до нее? Но он же должен был преломляться. Там же… вода… или…».
Он понял, что ничего не понимает.
Но одно оставалось явным.
– Тебе не страшен Тон, так?
Он еще порывался закрыть ей уши. Боялся, что прямо сейчас убивает собственную сестру, позволяя ей слышать смертоносный Звук.
Мальчик держал руки наготове. Выжидая.
Чего он ждал?
Крови из ее носа и ушей?
Предсмертного крика?
Не было ничего.
Младенец лишь часто дышал и смотрел на него.
– Новое поколение.
До него дошло: «Оно будет невосприимчиво к Тону».
«Все, кто будут слышать тон в утробе матери… не погибнут от него при жизни, после рождения на свет».
Это стало открытием. Его собственным.
Открытием, которое подарит этому миру новую жизнь.
Мальчик успокоился. Воодушевленный, он вернулся к велосипеду. Сел. Закрутил педали.
Мальчик с Младенцем продолжали свой путь по отмели в сторону поселения, чтобы принести людям благую весть.
Мама так и лежала рядом с Девочкой. Когда Мальчик исчез из виду, она подалась вперед, нащупала руками пуповину между ног и потянула за нее.
Ей удалось извлечь из себя плаценту вместе с пуповиной и оставшимися водами – послед.
Когда Мама поднесла руку к себе, то увидела кровь на ладони.
Ей стало тепло.
«Так странно…».
Она наклонилась. Нащупала карман куртки, которую подстелила под себя. Достала пачку сигарет и зажигалку.
«Я же хотела закурить после рождения Малыша… в последний раз».
Дрожащими пальцами она вытаскивает одну сигарету. Поджигает кончик и бросает пачку с зажигалкой прочь. Больше они ей не нужны.
Мама зажимает сигарету между губ. Вдыхает.
И выдыхает дым.
Она поворачивает голову к Девочке. Протягивает руку к ней и гладит по жестким замерзшим волосам.
– Если бы я могла… спасти тебя…
Мысли закончили: «Мы бы ушли гораздо раньше».
«И ждать не пришлось».
Ночь опустилась быстро.
Мама чувствовала, как ей не хватает воздуха. И ее клонит в сон.
Она закрыла глаза, опустила руку с сигаретой на землю и услышала голос:
– Ты готова.
– Готова? – услышала Мама свой голос.
– Путешествовать.
– Сейчас?
– Сейчас.
– И куда же я отправлюсь?
Голос не ответил.
Мама приоткрыла глаза. Она увидела струйку пара, выскользнувшего из ее рта.
Ее тело накрыло волной тепла среди морозной зимы.
И мир растворился перед ней.
Незнакомка… появилась.
Она протянула ей руку.
И Мама приняла эту руку.
«Сейчас все закончится».
– Нет, – ответил голос незнакомки, – но начнется все заново.
– Заново?
Мама не понимала, но это было неважно.
Она отправилась в свое долгожданное путешествие.
