Евгения Кретова
Непростые истории 4: Печальные звёзды, счастливые звёзды
– Ты же сама сказала, – Настя нахмурилась и попыталась вспомнить точные слова матери.
Степанида зашлась безудержным смехом. Она терла глаза и постукивала по столу. Только вернувшаяся боль погасила радость и заставила сжаться. Степанида отдышалась и выдохнула:
– Я буду у него работать.
Брови Насти взлетели, она пыталась осознать, что это значит для неё. Сердце стучало, она отхлебнула остывший чай в надежде успокоиться:
– Уходишь из школы?
Степанида увлеченно описывала плюсы предложения Бусманова, перескакивая на свои идеи и планы. Правую руку она прижимала к себе, а левой рисовала в воздухе картины будущих занятий.
Настя спрыгнула со стула и отчеканила:
– А как же я? Моя работа? Мои планы?
Степанида махнула рукой:
– Решим вопрос. Дениска может и дома посидеть, не маленький.
Настя подошла к окну, отодвинула занавесь и ловила струйки ветра из форточки.
– Нет, мама, – Настя покачала головой и оперлась на подоконник, – он ещё маленький. Им нужно заниматься, за уроки загонять, про ужин напоминать. Да смотреть, чтобы он провода в розетку не засунул в качестве эксперимента.
– На работу возьму, – у Степаниды зашумела голова, она прижала ладонь к виску: – Там много людей, не заскучает.
– В этом всё дело, – Настя горько смотрела на мать, – не заскучает. Тебе нужна толпа, гул, шум. Только бы не быть одной, не быть дома.
Степанида прошептала, тяжело дыша:
– А что мне дома делать?
– А что делают все бабушки? – голос Насти сорвался. – Вяжут, цветы растят, к внукам в гости ездят. Мы всегда тебе рады.
– Особенно, когда в командировку нужно, – едва слышно отозвалась Степанида.
– Вот в чём дело! – выкрикнула Настя. – Да мы и без тебя справимся. Я надеялась, тебе понравиться сидеть с Дениской и ты угомонишься!
Степанида откинулась на стуле, прищуривая глаза. Настя механическими движениями убирала со стола: чашки позвякивали о блюдца, ложка упала на пол, но осталась незамеченной.
– А Бусманов? – дочь швырнула посуду в раковину. – Я в новостях читала, его школа разваливается. Никто не идёт к нему.
Настя хлопнула по крану, выключая воду. Повернулась к матери: Степанида лежала на руках, перекрещенных на столе.
– Да выслушай меня! – Настя взвизгнула и потрясла мать за плечо.
Степанида завалилась вправо и рухнула на пол. Ноги запутались, стул упал сверху, издавая протяжный металлический звон. Ему в тон дзинькнули салатницы на столе.
– Мама! – Настя отбросила стул и пыталась поднять Степаниду. – Мама! Мама!
Настя кричала в исступлении, прижимая к себе мать. К ней присоединился тоненький голосок Дениски, застывшего на пороге.
– Скорую, надо вызвать скорую. – Настя смотрела по сторонам, боясь отпустить мать.
Дениска вылетел из кухни. Настя дотянулась до полотенца, сдёрнула его с крючка. Она соорудила подушку и подсунула под голову Степаниде. Опираясь на стены, Настя вышла в зал. Она смахнула подушки с дивана, перерыла сумочку.
– Да где этот грёбаный телефон! – Настя принялась скидывать вещи с полок. Статуэтки, фотографии, свечки падали. Фарфор и стекло стонали. За спину потянули, но Настя в ярости добралась до книжной полки.
– Мама, да возьми же! – побледневший Дениска отпустил футболку Насти и протянул свой телефон.
Настя размазала слёзы. Поймала прыгающие на экране цифры. Гудки тупой болью отстукивали в голове.
Операция шла третий час. Дениска спал на потёртом кресле, поджав ноги. Настя вглядывалась в окно в надежде увидеть звезду. Любую, хоть самую крохотную. Небо плотно укуталось облаками и не выдавало своих жителей.
Разрыв аппендицита. Доктора убеждали, что у пожилых людей боль становится незаметной. Настя перевела взгляд на фонарь, смотрела, пока перед глазами не пошли белые пятна. Видения не уходили: мать хмурится, мать прижимает бок, мать сидит сжавшись.
За спиной закашляли. Настя обернулась и скривилась. Посреди помещения стоял Дед Мороз. В тоненьком затёртом пальтишке, не с такой уж и длинной бородой и маленьким голубым мешочком.
– С наступающим, – прошептал он, чтобы не разбудить Дениску, – счастливого Нового года!
Из глаз Насти побежали слёзы, и она лишь кивнула.
– Подарок загадывали? – казалось, мужчина совсем не обращал внимания на её состояние.
Настя помотала головой.
– Тогда самое время, – приятный низкий голос успокаивал.
– А вы мне дадите карамельку? – прохрипела Настя, кивая на маленький мешок. – Или пообещаете, что подарок будет под ёлкой?
Дед Мороз улыбнулся и подмигнул. Настя улыбнулась в ответ и зашептала заветное пожелание.
Задорная мелодия телефона разлилась по фойе приёмного отделения. Насте обещали позвонить, как операция закончится. Она сглотнула ком, руки не слушались, голос осип: «Да?»
Дениска взлетел по ступенькам хирургического отделения и открыл дверь, пропуская Настю. Она остановилась, сжимая пакет новогодних подарков. Эти две недели она отвечала на звонки друзей и знакомых матери: рассказывала, что случилось, выслушивала многочисленные советы, как больной быстрее восстановиться, стоны родителей из школы, которые надеялись, что педагог скоро вернется к урокам. Степаниду давно перевели из реанимации в обычную палату, но навестить её разрешили впервые.
Настя подошла к охраннику. Замялась и, запинаясь, шепнула:
– А можно узнать фамилию вашего Деда Мороза?
Мужчина в форме почесал затылок, с недоумением уставившись на посетительницу.
– Того, кто дежурил в новогоднюю ночь, – Настя оглянулась на сына, но он рассматривал пожарный щит.
– Гражданочка, – с осуждением изрёк охранник, – у нас тут хирургическое отделение! Мы абы кого не пропускаем. – Он выпрямил плечи и задрал нос: – Не бывает у нас этих проходимцев.
– Зачем вы так? – расстроилась Настя. – Он совсем не такой.
Дениска отыскал, куда им идти, и вернулся за Настей.
Они зашли в палату. Две койки оказались свободными и без постельного белья, на третьей – у окна – лежала Степанида с вязанием в руках. Она облокотилась о подушки, видимо, собранные чьей-то заботливой рукой с пустых коек. На тумбочке стоял огромный букет кремовых роз, поставленных в трёхлитровую банку.
Степанида подняла голову и отложила спицы:
– Дениска, Настенька! – прошептала она и протянула руки.
Внук подбежал к бабушке и заметил, что из-под одеяла торчит трубка:
– Круто! Ты как монстр! Так всегда будет?
Степанида закашлялась и обняла Дениску. Внук поставил открытку, в которой весь класс написал пожелания. Он рассказал, что сегодня был первый урок английского после каникул. Ведёт его теперь Нина Григорьевна – такая скука! Афоня улюлюкал уже в середине урока. Тогда пришла замдиректора и включила музыку! И мяч достала! Но! Музыка – песенка про трёх поросят, а принимать подачу она совсем не умеет.
Настя сидела на стуле рядом с кроватью, улыбаясь и кивая невпопад. Дениска заметил кварцевую лампу и улизнул исследовать аппарат.
– А я вот шарфик Дениске вяжу, – Степанида нарушила робкую тишину. Она показала перекошенное полотно голубого цвета, на котором плясали петли разной величины.
Настины глаза увлажнились:
– Не знала, что ты вяжешь.
– Лидия Прохоровна – выписалась с утра – милейший человек, подарила шерсть и спицы, – мать подняла будущий шарфик к свету, любуясь нестройными рядами. – Обещала завтра навестить, принести красных ниток.
Степанида махнула рукой, призывая Настю подвинуться ближе. Дочь осторожно пересела на кровать и наклонилась к матери.
– Хочу коньки вывязать, – шепнула Степанида и приложила палец к губам, – только Дениске не говори.
Слёзы стекали по Настиным щекам, капая на халат. Она дотронулась до маминой руки, погладила и сжала её:
– Мама, я…
Степанида покачала головой и потянулась к дочери. Она прислонилась к плечу, а Настя обняла её свободной рукой. Они сидели, прижавшись друг к другу, и делились слезами.
– Мам, я беременна, – икнула Настя, когда глаза высохли. – Вчера узнала.
Степанида мечтательно прищурилась:
– Теперь не до сверхурочных будет.
Настя улыбнулась и поставила пакет с подарками к банке с розами:
– Цветы от Бусманова?
Степанида мотнула головой и скривилась:
– Отправила его в чёрный список обратно.
– Крутой дедушка? – гадала Настя.
Степанида просияла:
– Пожалуй, можно и на коньках погонять.
Шурша бахилами, вернулся Дениска и присел на соседнюю койку:
– Ну что, дамочки, разобрались?
– Только один вопрос, – Настя задумчиво посмотрела на мать. – Чем тебя так обидел Бусманов?
Дениска зажал уши руками, не слишком плотно. Степанида раскраснелась и отвернулась к окну:
– Он назвал меня пенсионеркой!
У Насти приподнялись брови, на лбу заплясала морщинка:
– Но ты же и есть пенсионерка?
Степанида прикусила губу, её лицо задрожало. Она рассмеялась, прижимая шов:
– Но тогда до пенсии оставалась целая неделя!
Елена Румянцева
Об авторе: Румянцева Елена, родилась и живу в Петербурге.
Окончила литературные курсы «Мастер Текста», ученик Литературной Студии при издательстве Астрель СПб – АСТ.
Неоднократно принимала участие в конкурсах и проектах, проводимых издательствами и в сети. Результатом одного из проектов стало издание книги «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона в России», в которую включена моя новелла «Скифское золото» и литературным редактором которой я являлась.
Пишу разножанровую прозу. Стараюсь, чтобы в моих рассказах были юмор, приключения, тайны и интересные живые герои. Почитать некоторые тексты можно здесь: https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/Аллен.html
Пальмовая ёлка
Мы помним тех, кого обнимаем, и их возраст становится невидимым. Голос. Шёпот. Слова, темнота. Мы обнимаем свою память. Всё те же. Всё те же.
М.Жванецкий
Когда понеслась побудка, Иван отжимался на балконе.
В их заведении побудка выглядела так – настежь распахивается дверь, громкий хлопок ладонью по выключателю верхнего света и зычный крик: «Подъём!». Со следующей комнатой повторяется всё то же самое, и так двадцать раз – десять по одной стороне коридора и десять по другой. Проще через громкую связь на весь этаж сыграть горном «Зарю», но, возможно, персоналу нравился сам процесс.
В тёмной духоте комнат заворочалось, заперхало, закряхтело. Гулко стукнуло в стену неловким локтем. В ванной грянул водопад спускаемой соседом воды. По коридору зашаркало многоножно в сторону процедурной. Загремели увозимые из комнат капельницы. Свистнул линолеум под колесами сидячей каталки. Грохнули двери лифта, и потянуло запахом какао и каши – на «ходячий платный» этаж привезли завтрак. Иван пошел в душ.
Отгремело в процедурной лихое гусарское: «Эх, Леночка, кабы не мои лишние пятьдесят!». Отшипело свистящее: «Извиняюсь, конечно, Лия Изральевна, но я на всех девочек занимала! Сейчас наша палата на кровь идёт…»
Анализы благополучно сданы, и вся богадельня потянулась на завтрак в столовку. Место общей кормёжки персонал дипломатично называл «кафе», но местные обитатели упорствовали в привычном. В «третьей половине жизни» переучивать значение слов уже не имеет смысла, знаете ли.
Иван Сергеевич намазал булочку маслом и зачерпнул из банки яблочный джем. В кружку с какао свалилось из окна холодное зимнее солнце.
– Доброе утро, друзья! – звонко раздалось от двери. Рука Ивана дрогнула, джем сорвался с ножа и плюхнулся на скатерть в красно-белую клетку. Все вздрогнули, разом замолчали и повернули головы – как птенцы в гнезде. Один Михалыч, как обычно, ничего не слышал и продолжал возить ложкой кашу по тарелке. Впрочем, он не среагировал бы, взорви рядом гранату. Роль такой гранаты пару лет назад сыграло то, что сын Михалыча выселил его из дома и сдал в дом престарелых.
Тишина случилась такая, что зачесались уши.
Она была в платье. Не в тренировочных штанах с начёсом, не в байковом халате с оттянутым карманом, из которого торчит несвежий носовой платок. А в платье такого насыщенного тёмно-синего цвета, что захотелось его потрогать – казалось, что ткань на ощупь окажется прохладной и шероховатой. И ещё – она улыбалась! Давненько не видал Иван Сергеевич женщин старше шестидесяти без уныло опущенных уголков губ и депрессивных надломов от носа ко рту.
В гробовой тишине он встал, и стул мерзко скрипнул по кафельной плитке.
– Идите сюда, – громко позвал Иван. – Здесь свободное место.
И отодвинул для неё стул.
О соседе по столу, приятеле Мишке-Творожке, у которого «расшалились» колени, и тот остался завтракать в палате, Иван даже не вспомнил.
Она шла к нему, провожаемая напряжённым вниманием, как светом прожекторов. Это напоминало проход ледокола – льды, конечно, расступались, но царапались ощутимо.
Завтракающие очнулись и деятельно заговорили о ерунде. В помещении загудело, как на вокзальном перроне.
– Должно быть, я сделала что-то не так? – тихо спросила новенькая, присев и наклонившись через стол. Седой волнистый локон выбился из высокой причёски и упруго качнулся, оттеняя висок. К платью на её груди было пристёгнуто дамское украшение, каких теперь не носят – оправленный в золото чёрный овал с нежным женским профилем. Солнце отрикошетило от золотого ободка, и Иван невольно зажмурился. – Здесь не принято желать друг другу доброго утра?
Её глаза сияли, как полупрозрачные голубые льдинки в проточной воде, и морщинки разбегались лучиками к вискам от осторожной и внимательной улыбки.
– Вам просто завидуют, – важно поведал Иван Сергеевич. – Во-первых, я завидный жених. Во-вторых, у меня единственного столик у окна, а из окна вид на парк. И, в-третьих, вы тут, как синичка среди воробьёв. Не удивительно…
Изрекши это, он почувствовал себя идиотом. Она коснулась его руки кончиками пальцев и захохотала, запрокинув голову. Иван открыл рот и остолбенел – сам не зная от чего больше – от её прикосновения или от безудержного легкомысленного смеха на всю столовку.
***
Новенькую звали Мария. Маша. Машенька.
Иван ловил себя на том, что знает эту женщину давно. Может быть, всю жизнь. И сейчас только вспоминал, узнавая заново. Походкой она напоминала первую жену, не дождавшуюся его докторской и уехавшую из страны ещё до перестройки. Опускала взгляд, раздумывая или подбирая слова, как вторая жена, Дашенька, которую он пережил вот уже на двенадцать лет. Наклоняла голову к плечу точно, как та светленькая аспирантка… как же её… ещё носила такие штуки с высоким воротом без рукавов, и тонкая чёрная ткань туго обтягивала грудь. Кстати, о фигуре… У Маши она была, и даже возраст не смог с этим ничего поделать.
Неповторимым, особенным, только Машиным, был её смех.
Мишка-Творожок был в комнате один, когда они зашли его проведать. Соседи уже ушли на лечебную физкультуру и процедуры. При виде гостей он вскочил с постели, забыв про капельницу, пижаму и больные колени. Схватил Машину руку в свои лапки, наклонился и поцеловал с ухватками бывалого ловеласа. Лёгкая прядка, призванная прикрывать обширную лысину, слетела пёрышком ему на ухо. Мишка втягивал живот, распрямлял плечи, взмахом головы отбрасывал прядку и нёс околесицу. Новенькая смеялась, отпихивала его проворные руки и стреляла глазами.
– Ты с коленями-то осторожнее, – мрачно посоветовал Иван Сергеевич, у которого испортилось настроение. – Вроде бы лежать должен, а не скакать козлом с капельницей наперевес.
Творожок глянул орлом, подтянул полосатые штаны и сдул с носа падающие остатки волос. Ивану надоело.
– Идём, пока этот клоун себе воздух в вену не загнал, – он вытолкнул Машу в коридор, не обращая внимания на гримасы приятеля за её спиной. – Дон Жуан пижамный.
На пороге его комнаты Маша остановилась, оглядываясь с интересом.
– Ого, как ты здесь всё устроил! Не верится, что такое возможно в… – она не договорила и пошла вдоль полок, ведя пальцем по корешкам книг. – Кем ты был в той жизни? До пенсии? Океанологом?
– Адвокатом, – неохотно признался Иван Сергеевич. – Довольно успешным. До сих пор приезжают коллеги посоветоваться, если случай интересный. Бывает, зовут читать лекции. Соглашаюсь, это вносит разнообразие. Платное пребывание в нашем заведении даёт некоторые льготы. Одноместных палат мало, и одна из них моя. Притащил свою мебель и часть книг. Основная библиотека осталась в квартире. Книги про океаны, тайны и затонувшие корабли – это не случившаяся любовь. В молодости мечтал найти сокровище, даже приглядел парочку мест. Но всё не до того было, бизнес, работа, семья. А потом… Мечта осталась, а желания уже нет.
– У тебя бы получилось. Есть в тебе что-то от авантюриста и пирата, – Маша вскинула голову и внимательно посмотрела ему в лицо снизу вверх. – Вот скулы высокие и чёрные глаза. Смуглый брюнет. Волосы как солью присыпанные. Тебе бы пошла бандана и косичка с чёрным бантом.
– Греческие корни, – от пристального разглядывания ему стало неловко и жарко. – Или цыганские. Какие-то очень глубокие и цепкие корни… Чёрт знает, почему меня назвали Иваном. Чаю будешь? Мне знакомые привозят хороший.
– Чай буду, – новенькая важно, по-королевски, опустилась в его любимое кресло под торшером с жёлтым тканевым абажуром и аккуратно расправила на коленях подол платья. Замерла, соображая. – Подожди. Адвокат, платная палата… Почему ты оставил практику? Не живешь дома? Или… не знаю, на Лазурном берегу. Где нынче принято жить успешным адвокатам?
Щёлкнул, закипев, электрический чайник. Иван Сергеевич аккуратно насыпал ложечкой заварку в пузатый чайник с маками, достал с полки синие чашки с золотым ободком. Расставил блюдца. Она ждала, приоткрыв рот и округлив глаза. Как ребёнок в предвкушении сказки. Не будет сказки. Иван криво усмехнулся:
– Где только не живут успешные адвокаты. Я бросил практику после того, как оправдал убийцу. Мы всё проверили, каждого свидетеля, протоколы допросов, все детали. Сомнений в невиновности моего клиента не было. И тем не менее я ошибся. Не помог сорокалетний опыт и хвалёное профессиональное чутьё. Через полгода его взяли на втором убийстве, и на этот раз доказательная база была неопровержимой. Жертвой оказалась женщина, мама двухлетней девочки. Вот так-то.
Иван Сергеевич потёр онемевшее лицо. Почему он не соврал на Машин вопрос, не ушёл мастерски от ответа? Ему ли не уметь… Поспешно отвернулся к столу. Смотреть на неё сейчас он не мог.
– А здесь я потому, что вокруг меня люди. Сын с семьей живёт отдельно, жена умерла. Не мог больше быть в квартире один. Паркет скрипит, кто-то шаркает по коридору. На кухне смеётся. Не разберёшь, соседи за стеной или призраки по углам мерещатся. Я подумал, что самое время, от греха подальше… Опять же – никаких бытовых проблем. На полном пансионе. Медицина вполне приличная, пациенты под приглядом. Витаминчики, процедуры, прогулки. Могу свободно уходить и приходить, главное – соблюдать правила и режим. Я соблюдаю.
Помолчал, и спросил через силу:
– Ну? Ты всё ещё хочешь выпить со мной чаю?
– Бедный мой, – она вдруг прижалась к его спине, обнимая. Иван вздрогнул. Оказывается, Маша подошла сзади вплотную, а он всё это время слышал только себя. Осторожно пошевелил лопатками, где стало как-то мокро и знобко. Нос она об него там вытерла, что ли?
– Бедный Ваня. Конечно же, я буду чай.
Иван Сергеевич опустил взгляд на её руки на своей груди. Что там первым выдает возраст женщины? Кому вообще это интересно…
Он перехватил её запястья, развернулся и притянул к себе.
***
Дом престарелых, как большой восьмиэтажный корабль, вытянулся вдоль проспекта старого спального района. С одного бока к нему тесно примыкал парк, по-зимнему голый и неуютный. Снега в этом году было мало, и в ранних сумерках аллеи бурыми тонами напоминали декорации к готическим фильмам.
По дорожкам гуляли мамочки с яркими разноцветными колясками, собачники и неутомимые пенсионеры. «Ходячие» постояльцы дома-корабля, свободные от процедур, неспешно бродили в предписанном врачами моционе или обсаживали группами редкие скамейки. Тёмными пальто и куртками они напоминали ворон, которых в парке было великое множество.
Иван Сергеевич гордо показывал Маше парк, как собственные владения. На «шашлычной» поляне, где круглый год собирались компании на пикники, ветер в одиночестве рвал сухую жёлтую траву и голые кусты. Пришлось сбежать под укрытие деревьев. С бетонного мостика покидали шишки в незамерзающую речку-вонючку. Пролетающие недалеко электрички заглушали слова. Они замолкали и смотрели друг на друга в ожидании, когда можно будет продолжить разговор. Ивану казалось, что говорить они могут вечно. Ему давно не было так легко с другим человеком.
Стемнело, и на центральной аллее зажглись фонари. Маша начала прихрамывать, но не жаловалась, только тяжелее опиралась на подставленную руку. Иван Сергеевич повернул в сторону их общего дома.
В холле первого этажа уже неделю как поставили ёлку. Разноцветные огоньки гирлянды отражались в застеклённой перегородке приёмного покоя и в больших окнах вестибюля. У входных дверей топталась небольшая толпа в ожидании автобуса – постояльцев богадельни возили под Новый год на благотворительные концерты и спектакли с дешёвыми билетами.
У старости своя территория и свои правила. Было время, когда, возвращаясь с прогулки, Иван бодро поднимался на свой седьмой этаж пешком. Но бодрости становилось всё меньше, а усилий, чтобы заставить себя пойти по лестнице, всё больше. Встать с постели, сделать нехитрую гимнастику, выйти на прогулку… иногда через слабость, через боль в коленях и пояснице, через одышку, через «не хочу» и «больше не могу». Иван слишком хорошо понимал, что ждёт пожилого человека, если этого не делать. Сейчас, щадя спутницу и свой «мужественный образ» в её глазах, он всё-таки решил воспользовался лифтом.
– Знаешь, я как-то по-другому представляла себе это место, – её лицо горело с мороза, глаза блестели и устало закрывались сами собой. – Вроде бы здесь совсем не страшно. Но сколько же всё-таки одиноких стариков…
– Не обманывай себя, – Иван Сергеевич качнул головой. – Ты видишь часть айсберга. Верхние этажи занимают «платные» постояльцы, те, кто могут себе позволить комфорт на долгие годы. Серьёзные деньги. Хорошо, если помогают дети, а если нет? Если можешь рассчитывать только на свою нищенскую пенсию? «Бесплатные» постояльцы селятся двумя этажами ниже. Это совсем другая история. Пока здоровье позволяет самостоятельно передвигаться и обслуживать себя, существование сносное. Если вообще можно так сказать про одинокую старость в казённом заведении. В том крыле «психдом» – больные с последствиями инсультов, Паркинсон, Альцгеймер, слабоумие… Большое отделение. Рано или поздно все оказываются на нижних этажах. Здесь доживают «лежачие» и «тяжёлые». Движение сверху вниз. Символично.
Маша молчала. Чёрт… Идиот. С досадой на себя он подпихнул Машу к открывшимся дверям приехавшего наконец лифта:
– Забудь, что я тебе наговорил. Тебя это не касается, у тебя платная одноместная палата и всё хорошо.
– Я в доме престарелых, Ваня, – тихо и грустно напомнила она. – Так уж получилось, но я не задержусь. Скоро поеду к дочке.
Иван Сергеевич угрюмо кивнул. Откуда ей знать, что в этом восьмиэтажном огромном доме, как в тюрьме, большинство считали, что оказались тут случайно и ненадолго, и ждали, что их вот-вот заберут дети.
***
– Здорово, Сергеич! Случилось что или с вопросом? – дружески улыбнулся пожилой и добродушный заведующий отделением. – Смотрел на днях карту, ЭКГ и ЭЭГ для твоего возраста приличные. Холестерин бы пониже. Сосудоукрепляющее назначу, покапаем.
– Определяющее в твоих словах – для твоего возраста, – Иван Сергеевич усмехнулся. – Я не затем, Аркадий Соломонович. Не про здоровье. Новенькая у нас на отделении…
– С которой под ручку не первый день гуляешь? Знаем, рассказывали. А что ты думал, у нас как на селе, – заведующий перестал улыбаться и добродушным больше не выглядел. – Гулять гуляй, но учти – у меня тут богадельня, а не дом свиданий. Страстей нам не надобно. Я за ваше здоровье и спокойствие поставлен отвечать. И отвечаю. Чтобы народ не нервничал и не напрягался лишний раз. Это понятно?
Иван молчал.
– Вот и хорошо, что понятно, – Аркадий Соломонович наклонил седую голову к плечу и посмотрел на него, как большая откормленная птица. – Дамочка интересная, да. Выглядит так, что я б ей лет на пятнадцать меньше дал. Вроде дочь её должна во Францию к себе забрать. Да обычно не очень-то забирают. Обещают больше. В Израиль вот только дети своих стариков везут. Чёрт знает, воспитывают их, что ли, иначе, чем прочих. А ты чего хотел-то?
– Покажи её дело, Соломоныч, – тихо попросил Иван Сергеевич.
Заведующий даже качаться в кресле перестал:
– Охренел на старости лет?! Альцгеймер подкрался? Это закрытая информация.
– Дела пациентов у тебя, я знаю. Покажи, – упрямо повторил Иван. – Я здесь почитаю. Мне очень надо.
– Так. Марш отсюда. Надо ему… – Аркадий Соломонович подтащил к себе гору историй болезней и решительно открыл верхнюю. – Свои каналы задействуй. Раз тебе так приспичило.
– Соломоныч…
– Вон. Дверь закрой плотнее, мне с окна дует.
Некоторое время Иван задумчиво постоял в коридоре у кабинета заведующего. «Ладно, пойдём длинным путем. Привези ты мне, батюшка, цветочек аленький…». Он хмыкнул и достал телефон.
***
Белоснежностью лепестки лилий вызывали воспоминание о первом снеге и нетронутых сугробах. Только в самой сердцевине цветков притаились мелкие ярко-алые пятнышки, будто туда брызнули свежей артериальной кровью. Пахли лилии одуряюще.
– Держи свой заказ, Иван Сергеевич, – Сашка раздражённо сунул корзину с цветами на письменный стол. – Кабы ты мне не друг был, чёрта с два я носился бы по городу и эту фигню искал. Чуть не сдох с ними в одной машине. Не понимаю, что в этих вениках бабам нравится. А стоят, между прочим, прилично.
– Не ворчи. Спасибо тебе. Вот деньги, – Иван примирительно пихнул его в нависающий над брючным ремнём бок. – Никто тебя не видел?
– Нет, я по чёрной лестнице поднялся, как ты велел. Аки ниндзя крался. До третьего этажа крался, а выше полз. Не привык я, офисная крыса, к такой физкультуре, – краснота медленно сходила с потного лица партнёра по бизнесу. – А ты чего удумал-то? Бес в ребро? Медсестричка-нянечка? Познакомь, у нас в конторе же одни юристы, а они, почитай, без половых признаков. Коллеги и сотрудники в одном лице.
– Иди уже, – Иван, посмеиваясь, вытолкал его за дверь. – Тебе дома Светка всё расскажет про половые признаки коллег. А у нас через час отбой, посетителям на этаже не место.
Большой дом-корабль засыпал. Гасли окна. Со стороны парка наплывала тьма. В коридоре притушили свет, и дежурная медсестра ушла в ординаторскую смотреть сериал про любовь. Кто-то надсадно перхал в дальней палате и, наконец, затих.
Иван Сергеевич отложил книгу на стойку торшера и потянулся в кресле. Пора.
Двигаясь быстро и уверенно, он надел тёплую короткую куртку, ботинки на «нескользкой» подошве и тёмную вязаную шапочку. В отличие от одышливого Сашки, высокий сухощавый Иван на ниндзя как раз походил. Сунул в карман фонарик, связку ключей, проверил на поясе нож в кожаных удобных ножнах и попрыгал на месте. Не звенело, не бряцало, не скрипело. Открыл дверь на балкон. В лицо дохнуло морозом. Постоял минуту, пока глаза привыкали к темноте, а легкие к холодному воздуху, взял корзину лилий и чёрной бесшумной тенью скользнул по длинному балкону.
Балкон тянулся по этажу вдоль всего здания. Возможно, предполагалось, что постояльцы будут совершать по нему неспешные прогулки в дождливую погоду, общаясь с соседями. Балкон стал бы мечтой грабителей или пожарных, если бы не фигурные железные решётки на окнах и балконных дверях. Сложно сказать, чем руководствовалась администрация, когда устанавливала решетки на седьмом этаже. Случись, не дай бог, пожар, спастись этим путём не смог бы никто.
Добытые сложными многоходовыми манипуляциями ключи от решёток у Ивана были. Он пользовался заброшенным балконом единолично и тайно. Считалось, что никто об этом не знает. Если Аркадий Соломонович и подозревал об излишней самостоятельности своего давнего пациента, то никак этого не проявлял.
Иван Сергеевич отсчитал окна, нашёл нужную дверь и подобрал ключ. Решётка заскрипела, открываясь. Пот прошиб Ивана, несмотря на мороз. Он замер. Со стороны проспекта шуршали редкие автомобили. Свет в окнах не зажигался, никто не метался и истошно не кричал. Всё было спокойно. Пальцы начинали подмерзать. Иван вынул нож, аккуратно отжал створку окна-стеклопакета, как научил его когда-то подзащитный-домушник, и перекинул ноги через подоконник. Чтобы не своротить что-нибудь случайно в темноте, посветил в пол маленьким фонариком.
В комнате плыл слабый запах какого-то парфюма или крема и сердечных лекарств. Иван поставил корзину с цветами рядом с кроватью и не выдержал, посмотрел. Маша спала на боку, откинув в сторону белеющую в темноте руку. Её профиль напоминал изображение на чёрной с золотом брошке, которую она так любила носить. Волосы, заплетённые в две косички, отливали серебром в свете фонарика. Двумя пальцами, не дыша, Иван Сергеевич натянул задравшийся рукав пижамы пониже. Маша вдруг громко всхрапнула, перевернулась на другой бок и нахлобучила одеяло на ухо. Иван бесшумно отступил к окну, вылез на балкон и плотно захлопнул створку. Он стоял, смотрел на подсвеченное ночным городом небо и улыбался как дурак: пижама Маши была в весёлых гномах.
Стоять долго не позволил мороз и стремительно утекающее время. Ближе к торцу здания располагались пустые по ночному времени процедурные и смотровые, и действовать можно было смелее. В кабинет заведующего Иван проник ловко и быстро. Сдвинул на затылок шапочку, открыл дверь шкафа и вытянул ящик картотеки. Подсвечивал себе фонариком, держа его в зубах, чтобы руки оставались свободными. Нашёл нужную папку.
Серова Мария Александровна, 65 лет. Образование высшее, институт Культуры, библиотекарь, стаж… Три языка свободно, кто бы сомневался. Разведена, давно. Одна воспитывала дочь. Внучка 8 лет. Местожительство – Марсель, Франция. Контактные телефоны. Заявление аккуратным округлым почерком – прошу сообщить дочери в случае смерти… Других родственников не имеется. Прописана… Нет, выписана в связи с продажей квартиры. А деньги дочка забрала, надо думать, на обустройство в Марселе. Квитанция об оплате проживания, всего-то до конца месяца. Болячки? Обычный набор человека в этом возрасте – сердце, сосуды, суставы, давление… В пределах возрастных изменений, как любят говорить врачи. И на том спасибо.
В свою комнату Иван вернулся без происшествий. Сон не шёл. В голове стоял невнятный гул. Представилась Серова Мария Александровна в тёплой гномьей пижаме. И вдруг, совершенно неожиданно – без. Он разозлился сам на себя и сделал то, чего обычно не делал – выпил таблетку снотворного. Заснул, не дойдя до второй страницы наугад открытой книги.
