Константин Станюкович
Похождения одного матроса
– Не случилось ли чего-нибудь! – заметил Чайкин.
– Здесь тихо. Не пошаливают. Да и кому охота нападать на письма.
Наступило молчание.
Между тем два фазана были ощипаны, выпотрошены и вымыты в свежей воде.
– Что с ними теперь делать, Билль? – спросил Дунаев.
– Я полагаю зажарить их, Дун.
– А успеем до прихода почты?
– Не успеем, так дожарим на станции, где будем обедать.
Чайкин собрал сучьев и развел огонь. Когда образовалась горячая зола, Дунаев обвернул фазанов в свежие листья и всунул в золу, наблюдая, чтобы жаркое пропеклось со всех сторон.
Сзади вдруг послышался лошадиный топот.
Билль обернулся и схватился за ружье.
Всадник скакал во всю мочь по дороге… Он подскакал к костру и спрыгнул с лошади.
– Дэк! – воскликнули изумленно Чайкин и Дунаев.
– Вам, Дэк, что нужно? – сурово спросил Билль.
– Я нарочно приехал сюда, чтобы предостеречь вас…
– От кого?
– От моего товарища. Мне нечем было прострелить ему голову, а то бы я прострелил. Я вам верно говорю, Билль.
– За что?
– А за то, что он не чувствует благодарности, и за то, что вы нас не повесили благодаря главным образом Чайку, он вам же собирается напакостить.
– Каким образом?
– Он уехал в Сакраменто, чтобы организовать на вас нападение… Он звал и меня, но я… я еще помню, кому обязан жизнью.
Билль несколько мгновений молчал, словно что-то обдумывал, и потом протянул руку Дэку и сказал:
– Спасибо вам, Дэк. Вы поступили как порядочный человек… Теперь вижу, что Чайк был прав…
– В чем?
– Он утверждает, что вы бросите вашу позорную жизнь и станете порядочным человеком. Ведь вы это говорили, Чайк?
– Говорил! – весело сказал Чайкин.
– Благодарю за хорошее мнение обо мне, Чайк. Быть может, вы и правы…
– Присаживайтесь-ка, Дэк, и не хотите ли закусить? – предложил Билль.
– Не откажусь. Я еще не успел позавтракать сегодня. Насилу достал лошадь в ранче у Косого Джима. Оставил залог…
– И стаканчик рома выпить не откажетесь, Дэк? – предложил Дунаев.
– В этом не может быть сомнения…
Скоро Дэк с аппетитом принялся уписывать за обе щеки принесенные Чайкиным мясо и ветчину, выпив предварительно стаканчик рома.
Билль что-то раздумывал и наконец проговорил:
– Недаром я хотел повесить вашего товарища, Дэк. Большой он мошенник!
– Оказывается, что большой, Билль. Я ему уж это сказал, когда он мне сообщил свое намерение.
– Что ж он?
– Он сказал, что это не мое дело… И так как он сильнее меня, то я должен был согласиться, что не мое дело, но объявил, что мы больше с ним не знакомы…
– И хорошо сделали, Дэк! – сказал Билль.
И когда тот позавтракал и после завтрака выпил еще стаканчик рома, Билль его спросил:
– Какую ему лошадь дал Косой Джим?
– Черную кобылу.
– Хорошая лошадь! Давно бы и Джима следовало повесить. Он укрывает агентов и помогает им… Что вы на это скажете, Дэк?
– Мне неудобно, Билль, быть судьей в этом деле… Разве со временем… Тогда я, – быть может, не откажусь высказать свое мнение.
– Правильно сказано. А в каком часу выехал ваш товарищ?
– В шесть вечера, как только мы добрались до Джима…
– Значит, он уж обогнал нас.
– Весьма вероятно. Для этого он и поехал.
Билль пристально взглянул в упор на Дэка. Тот глаз не отвел под испытующим взглядом Старого Билля.
– А вы, Дэк, что думаете делать теперь?
– Ехать в Сан-Франциско.
– Верхом?
– Верхом.
– Извините, Дэк… Еще один вопрос.
– Предлагайте сколько угодно, Билль…
– Вы… в самом деле… возмущены вашим товарищем?.. Нет ли какой ловушки?
Дэк вспыхнул.
– Какая же может быть ловушка? Я торопился единственно для того, чтобы отплатить хоть отчасти за жизнь, которой я обязан Чайку. Для Чайка больше и приехал… Ваше дело верить мне или не верить… И у меня револьвера нет! – прибавил в виде веского аргумента Дэк, выворачивая свои карманы.
– Довольно. Я верю вам, Дэк! – произнес Билль.
Дэк опять покраснел, на этот раз от удовлетворенного чувства.
– И сколько агентов, вы думаете, соберет этот мерзавец?
– Полагаю, человек шесть, по два на каждого из вас, и чтобы досталось по шести сот долларов на каждого.
– Как так? Почему по шестисот?
– Около этого… разделите-ка, Билль, на шесть три тысячи долларов Дуна да пятьсот долларов Чайка, которые зашиты у него и спрятаны на груди.
– А вы почем знаете, Дэк? – изумленно спросил Чайкин.
– Я слышал, как вы об этом говорили на пароходе…
– Но я вас не видал на пароходе…
– Не мудрено: я тогда был с бородой… Так разделите, говорю, три тысячи пятьсот долларов на шесть, и выйдет около шестисот на брата… Ради этакого куша молодцы выедут…
– А что, Дэк, если против шести будет не трое, а четверо?
– Откуда у вас четвертый?
– А если я вас возьму в дилижанс и довезу до Фриски? И револьвер дам?
– Спасибо, Билль. Но я откажусь.
– Почему?
– Я не хочу стрелять в бывших товарищей. Если бы даже со вчерашнего дня я и переменил о них мнение, все-таки мне бы не хотелось поднимать на них руку. Это пахнет предательством…
– Пожалуй, вы правы, Дэк. Вы гораздо лучше, чем я думал.
– Предупредить я могу… это долг совести, но пристать к какой-либо стороне считаю неудобным. Я предпочту оставаться нейтральным в этом деле и не спеша продолжать путь до Фриски…
– В таком случае я возвращу ваш револьвер… Без револьвера неудобно?
– Как будто бы не совсем.
Минут через десять приехала почта, то есть небольшая тележка с несколькими десятками писем и посылок.
– Что так поздно, Джо? – обратился Билль к заспанному мальчику лет четырнадцати, который привез почту и начал ее укладывать в фургон.
– Дорога скверная, Старый Билль!
– А может быть, нам и спать хотелось, Джо?
– Хотелось, Старый Билль.
– И мы вздремнули. А, Джо?
– Вздремнули, Старый Билль!
– И лошади вздремнули?
– Очень может быть, Старый Билль!
– В следующий раз выспитесь хорошенько дома, Джо, перед тем как везти почту. Слышите?
– Слышу, Старый Билль.
– И хорошо слышите, Джо?
– Хорошо, Старый Билль. А вот посылочка лично вам, Старый Билль. Отец велел передать!
И мальчик подал Биллю корзинку с персиками.
– Это для кого же?
– Для вас, Старый Билль. Мать сказала: «Старый Билль любит персики».
– Поблагодарите, Джо, отца и мать. Персики отличные. Каков урожай, – сказал Билль, пробуя один крупный свежий персик, – в вашем саду?
– Отличный.
– Кушайте, джентльмены, персики… Попробуйте и вы, Джо. После сна приятно съесть персики… Дэк! Полакомьтесь да возьмите себе на дорогу! – говорил Билль, поставив корзину на сиденье.
Все стали есть персики и похваливали, пока Билль запрягал лошадей.
– А что на свете нового, Джо? – спросил Билль.
– Перемирие заключено.
– С этого следовало начать, Джо! Слышите, джентльмены? Конец войне и рабству!.. Ура! – радостно воскликнул Старый Билль.
– Ура! – повторили все.
– А еще что нового, Джо, у вас?
– Одного молодца повесили.
– За что?
– Пять лошадей увел.
– Лошадей-то вернули?..
– Вернули! Двадцать миль гнались за конокрадом. Нагнали, привезли к нам и ночью вздернули. Так и надо! Не кради лошадей! – энергично прибавил мальчик, внезапно оживляясь.
– Здесь за конокрадство строго! – шепнул по-русски Дунаев Чайкину.
– А еще что нового, Джо?
– Больше ничего, Старый Билль.
– Ну так до свидания, Джо. Кланяйтесь всем, да вперед не опаздывайте! Прощайте, Дэк! Еще раз спасибо вам!
И старый Билль крепко пожал руку Дэка.
– Револьвер получили?
– Вот он.
– И зарядов Дун дал?
– Дал.
– Возьмите и провизии.
И Билль отдал Дэку небольшой окорок, сухарей, бутылку рома и с десяток персиков.
Дунаев и Чайкин, в свою очередь, крепко пожимали руку Дэка и благодарили его.
А Дэк сказал Чайкину дрогнувшим голосом:
– Будьте счастливы, Чайк.
– Дай бог и вам счастия! – задушевно ответил Чайкин.
Все было готово. Дунаев и Чайкин сели в дилижанс. Билль взобрался на козлы.
– Будьте настороже, Билль, под Сакраменто, у Старого дуба… Желаю, чтобы игра разыгралась вничью, если встретитесь с агентами! – говорил Дэк. – Прощайте, джентльмены! Спасибо вам, Чайк!
– Надеюсь услыхать о вас хорошие вести, Дэк! Еще раз спасибо! – сказал Билль.
– Во Фриски зайдите ко мне, Дэк… Быть может, устроимся с местом. Я открываю мясную.
И Дунаев сказал свой адрес.
– Прощайте, Дэк! – крикнул Чайкин, снимая шляпу.
В ответ и Дэк взмахнул своей, когда Билль взял вожжи, и фургон покатился.
ГЛАВА XX
1
Несмотря на тревожные вести, сообщенные Дэком о готовящемся нападении, Чайкин на этот раз менее беспокоился, почти уверенный, что Старый Билль как-нибудь да проведет снова агентов и встречи с ними не будет и, следовательно, не придется обагрять своих рук кровью.
Эта уверенность в мудрость Билля поддерживалась и спокойствием, с которым тот принял известие, сообщенное Дэком… Спокойствие это чувствовалось Чайкиным и в покойной позе Старого Билля, и в его могучей широкой спине, и в тех неторопливых окриках, которыми он по временам понукал левую дышловую лукавую лошадь.
Все это не омрачило того хорошего настроения, в котором находился Чайкин по случаю поступка Дэка, свидетельствующего, что он, Чайкин, не ошибся в своей вере в Дэка.
«Совесть небось заговорила и повернула человека!» – думал Чайкин, вспоминая вчерашний день, когда Дэк мужественно ожидал, что его вздернут на дерево.
И Чайкин, душевно умиленный, радовался за «человека». Ему теперь этот Дэк казался близким, и будущая его судьба заботила русского молодого матроса.
– А ты, Дунаев, дай место! – обратился Чайкин.
– Кому? Тебе?
– Нет, Дэку.
– Отчего не дать!
– Не побоишься его взять?
– Чего бояться? Здесь, брат, если будешь всего бояться, так никакого дела не сделаешь. Был бы только человек пригоден к делу, а чем он занимался прежде, – этого не касаются. Тут ведь люди нужны, и большого выбора не приходится делать. Возьму. Попробую его. Если подойдет, оставлю.
– То-то. Надо вызволить человека.
– Он сам себя может вызволить, если захочет. Работай только. Только вряд ли он пойдет ко мне.
– Отчего ты так думаешь?
– Не пойдет он на «мясное» место.
– Почему?
– Джентльменист очень. Видел, руки у него какие господские… тонкие такие да длинные… Ему по какой-нибудь другой части надо заняться: либо в контору, либо по чистой торговле… Деликатного он воспитания человек… Это сразу оказывает… А впрочем, нужда прижмет, так не станет разбирать местов. Здесь, братец ты мой, не то, что в России: барин – так он ни за что не возьмет простой должности. Здесь люди умней, никакой работой не гнушаются, – понимают, что никакая работа не может замарать человека.
– Это что и говорить!
– Здесь, в Америке, сегодня ты, скажем, миллионщик, а завтра ты за два доллара в день улицы из брандспойта поливаешь. И никто за это не обессудит. Напротив, похвалит. В Сан-Францисках был один такой поливальщик из миллионщиков…
– Разорился?
– Да. А была у него и контора, и свой дом, и лошади – одним словом, богач форменный… Но в несколько дней лопнул. Дело большое, на которое рассчитывал, сорвалось, и все его богатство улыбнулось… И он дочиста отдал все, что у него было, до последней плошки, потому гордый и честный человек был, и сам определился в поливальщики. Так все на него с уважением смотрели… На этот счет в Америке умны, очень умны!
– Что ж, этот миллионщик так и не поправился? – спросил Чайкин, заинтересованный судьбой этого миллионера.
– Опять поправился… Поливал, поливал улицы, да и выдумал какую-то машину новую… Люди дали под эту машину денег, и он разбогател, и опять дом, и контора…
– Ишь ты!..
– А то, братец ты мой, и в возчиках у нас был довольно-таки даже странный человек из немцев!
– А чем странный?
– Да всем. Сразу обозначил, что не такой, как все… И с первого раза видно: к тяжелой работе не привык… И старался изо всех сил, чтобы, значит, не оконфузить себя… И как, бывало, идем с обозом, он сейчас из кармана книжку – и читает. И на привалах поест, да за книжку… И вином не занимался, и в карты ни боже ни!.. Из себя был такой щуплый, длинноногий, в очках и молодой, годов тридцати… И никогда не ругался, тихий такой да простой… И кто же, ты думаешь, оказался этот немец?
– Кто?
– Ученым немцем. Он всякую науку произошел и был в своей земле при хорошем месте. Студентов обучал, профессором прозывался и книжки разные сочинял… А очутился в возчиках. И очень был рад, что его приняли в возчики.
– И долго этот немец был возчиком?
– Нет… Только обоз привел до Францисок.
– А потом куда делся?.. Не слыхал?
– Потом он в добровольцы поступил солдатом в войска американские… Против южан драться захотел… Что с ним стало – бог его знает. А хороший был человек этот немец, надо правду сказать. Прост. Форсу не задавал оттого, что все знает… Бывало, на привале бросит книжку читать, да и давай рассказывать: отчего дождь идет, откуда гром берется, откуда облака, и почему реки текут, и как это солнце заходит… И любопытно так рассказывал. Многие слушали его. Он хорошо по-аглицки говорил… Да и на многих других языках. Дошлый на все немец был…
Дунаев замолчал и некоторое время спустя затянул вполголоса своим низким сипловатым баритоном «Не белы снеги».
– Не забыл русских песен? – весело спросил Чайкин.
– А ты думал, как? – ответил Дунаев и затянул громче.
– Я думал было, что ты совсем американцем стал… забыл! – шутя промолвил Чайкин и стал подтягивать своим мягким тенорком.
Через несколько времени песня лилась громко. Голоса слились и звучали красиво, хотя и дрожали от тряски фургона.
Старый Билль слушал с видимым наслаждением русскую песню. Его загорелое грубое лицо понемногу теряло свое суровое выражение, и глаза светились мягко, так мягко.
Он нарочно попридержал лошадей, и когда они пошли шагом, голоса певцов не так вздрагивали…
Они кончили «Не белы снеги» и начали другую – заунывную, жалобную песню.
И Старый Билль под впечатлением грустной русской песни и сам будто бы загрустил… Но это была жуткая и вместе приятная грусть.
Когда певцы смолкли, Билль пустил лошадей рысью и, оборотившись к пассажирам, произнес:
– Какие чудные песни, и как хорошо вы их пели, Дун и Чайк!
– На привале вечером мы вам еще споем, Билль, если вам понравилось! – сказал Дунаев.
– Очень поблагодарю вас. Я люблю пение… А эти песни хватают за душу… Давно со мной этого не было, джентльмены… Видно, раскисать стал совсем Старый Билль! – улыбнулся старик. – Однако еще не раскис до того, чтобы дать себя захватить врасплох… Этот разбойник, которого я охотно бы повесил, напрасно рассчитывает на деньги, господа.
– То-то, и я так полагаю, Билль.
– Полагаете?
– И даже уверен, Билль!
– А на каком основании, позвольте у вас спросить, Чайк?
Чайкин объяснил.
– Однако вы умеете хорошо замечать, Чайк! Даже заметили, как я покрикиваю на эту ленивицу, – указав своим грязным корявым пальцем назад, по направлению к левой рыжей лошади, проговорил Билль и рассмеялся громким добродушным смехом… – И спину мою рассмотрели… Что ж на спине написано было, Чайк?
– А то, что вы спокойны.
– И вы ведь верно все приметили, Чайк. Я спокоен. Мы не встретимся с агентами… Разумеется, мы бы не осрамились, если б и встретились с ними. Быть может, и прогнали бы их, уложив двух-трех молодцов, но раз мы предупреждены, я не хочу подвергать и вас и себя риску быть пристреленными этими подлецами. Лучше еще поживем, джентльмены…
– Правильно сказано, Билль! – заметил Дунаев. – Но как же это мы не встретим агентов, Билль… Это довольно мудрено!..
– И вы, Чайк, думаете, что мудрено?
– Я думаю, все обладится! – с каким-то убежденным спокойствием сказал Чайкин.
Билль опять усмехнулся…
– Странные вы люди, русские! Чайк всему верит, думает, что все «обладится», а Дун легкомыслен, как ребенок… С вами, джентльмены, очень приятно иметь личные дела, но я не подал бы голоса ни за вас, Дун, ни за вас, Чайк, если бы вы балллотировались в президенты республики…
– А я подал бы за вас свой голос, Билль! – сказал весело Дунаев.
– И я бы подал, – подтвердил Чайкин.
– Благодарю вас, джентльмены, но я пока не имею намерения конкурировать с Линкольном, да живется ему хорошо, этому честному, хорошему президенту. А что касается того, как мы не встретимся с агентами, то об этом я объясню вам на привале, когда будем есть ваше жаркое, Дун! Скоро и станция! Надо подогнать рыжую ленивицу. Эй ты, миссис Лодырница! Приналяг! Вези добросовестно, если не желаешь попробовать бича Старого Билля!
И Билль продолжал вести беседу с лошадьми. Казалось, пение пассажиров привело его совсем в особенное настроение, и суровый Билль сделался добродушен и даже болтлив, к удивлению Чайкина и Дунаева.
Они, вероятно, и не догадывались, что добродушное настроение Билля зависело отчасти от них. И если Билль, наверное, не подал бы голоса за обоих своих пассажиров при выборах в президенты республики, то, тоже наверное, сделал бы для них все, что только было бы в его возможности, – до того понравились ему оба пассажира, и в особенности Чайк, после его защитительной речи. Билль, впрочем, по-прежнему считал ее ни с чем не сообразной галиматьей, но эта галиматья тем не менее окончательно покорила сердце Билля и заставила его менее скептически смотреть на тех людей, которых он возил и встречал на большой дороге между Денвером и Сан-Франциско.
– Послушайте, Чайк! – окликнул Старый Билль Чайкина, повернув к нему голову.
– Что, Билль?
– Вы долго пробудете во Фриски?
– Не знаю. Как выйдет место по письму.
– Во всяком случае, день пробудете?
– Полагаю.
– В таком случае не хотите ли вы и Дун пообедать вместе во Фриски, а?.. И позвольте вас угостить… обедом и бутылкой вина… Если согласны, зайдите ровно в шесть часов в контору дилижансов… Mongomerry-стрит, двадцать. Я буду вас ждать. Идет?
– Идет, Билль!
– Благодарю вас, Билль!
– Очень рад, джентльмены… А вот и станция… Мы там пообедаем в комнате. Небось проголодались, джентльмены?
– Очень, Билль! – отвечал Дунаев.
– А вы, Чайк?
– Я мог бы и потерпеть, если бы нужно было.
– Ооох… Слишком терпеливы вы, Чайк… Как бы вы не провалились здесь с вашим терпением. Пожалуй, вам и жалованья не будут платить, а вы все будете терпеть?
– Зачем не платить жалованья?..
– А затем, что вас только ленивый не надует, вот зачем… Ну да вас переделать невозможно. И не надо. Оставайтесь всегда таким, Чайк… Да хранит вас господь! Ну вот и приехали! – прибавил Билль, заворачивая лошадей в ворота небольшой уединенной ранчи.
2
Через десять минут все трое сидели за небольшим столом, в маленькой полутемной и прохладной комнате.
Красивая молодая мексиканка, жена владельца ранчи, пожилого человека, тоже родом из Мексики, одетая в какую-то легкую яркую ткань, с ленивой грацией подошла к столу, держа в маленькой бронзового цвета руке горшок с молоком и несколько ломтей белого хлеба.
– Вот все, что я могу предложить гостям! – приветливо сказала она певучим голосом на плохом английском языке, ставя молоко на стол. – Больше у меня ничего нет, джентльмены. Соленую свинину вы есть не станете. Ваша, конечно, свежее! – прибавила она, вскидывая свои большие черные сверкающие глаза по очереди на трех гостей и задерживая свой взгляд чуть-чуть дольше на Чайкине.
Билль сказал, что у них все есть, и даже фазаны к жаркому, поблагодарил за молоко и хлеб и предложил хозяевам вместе пообедать.
Но красивая брюнетка отказалась. Отказался и мексиканец.
Пока Дунаев нарезывал ветчину, Билль спрашивал хозяина:
– Проезжие перед нами были, Диего?
– Были, Билль.
– Кто такие?.. Не прикажете ли стаканчик рома, Диего? А синьора пьет?
– Синьора не пьет, Билль, по-старому! – отвечал мексиканец. – Ей рано еще пить! – прибавил он. – Ваше здоровье, джентльмены!
И мексиканец выцедил ром с наслаждением пьяницы.
– Еще, Диего?
– Можно и еще.
– Не много ли будет, Диего? – вдруг проговорила его жена, и темные ее глаза сверкнули холодным блеском.
– А ты еще здесь? Ты шла бы, Анита, отсюда. Не надо мешать джентльменам! – строго проговорил Диего.
– Синьора нам не мешает… Чайк! угостите синьору персиками, если она отказывается с нами пообедать.
Чайкин встал, чтобы поднести корзину, но мексиканка уже подошла и сама взяла несколько персиков, поблагодарив Чайкина ласковым взглядом, и присела в отдалении.
Диего между тем выпил второй стаканчик.
– Так кто такие проезжали, Диего?
– Фургон с пионерами…
– А еще?
– Верховой.
– Не знаете, кто такой?
– Видал где-то, а не знаю.
– Какой он из себя, Диего?
– Рыжеватый, среднего роста…
– Со шрамом на щеке?..
– Именно…
– А лошадь его вороная?
– Да. Я знаю эту лошадь, – это черная кобыла Джима.
– В котором часу он у вас был, Диего?
– В котором часу?.. В котором часу это было, Анита?.. Еще ты подавала тому джентльмену свинину, хлеб и кофе… И он так торопился ехать.
– Да так часа три тому назад…
– Это верно, синьора?
– Полагаю, что верно! – с достоинством отвечала мексиканка.
После этого Билль принялся есть. Не отставали от него и пассажиры, с особенным удовольствием напавшие на свежий мягкий хлеб, которого они давно не видали. После ветчины принялись за фазанов. Жаркое, приготовленное Дунаевым, оказалось превосходным.
– А что, Диего… Не пора ли и лошадей закладывать? – сказал Билль. – Только хороших дайте под почту.
– Дам лучших, Билль. Пойдем, Анита! – обратился Диего к жене.
– Еще персиков, синьора! – предложил Билль.
Анита отказалась.
– Бери, когда предлагают! – проговорил Диего и толкнул Аниту к столу.
Та вспыхнула и, словно бы извиняясь за грубость мужа и желая показать свою деликатность, взяла один персик. Но Билль заставил взять ее целый десяток. И тогда супруги ушли.
– Слышали, джентльмены… этот подлый товарищ Дэка опередил нас. Он будет в Сакраменто на день раньше нас, и, следовательно, они нас действительно могут встретить у Старого дуба, как предполагает Дэк. Но мы к Старому дубу не поедем.
– А как мы поедем, Билль?
– Я знаю старую, заброшенную дорогу, которая далеко в стороне от большой… Завтра на нее свернем, и, пока молодцы нас будут поджидать у Старого дуба, мы будем подъезжать к Сакраменто. Дорога, правда, скверная, но лучше ехать по скверной, чем по хорошей… Так мудрено или нет не встретиться с агентами? – шутливо промолвил Билль, обращаясь к Дунаеву.
– Не мудрено! Виноват, Билль! Я и забыл об этой дороге. Слышал только, что была дорога.
– А я по ней ездил и знаю ее хорошо! – сказал Билль, отхлебывая от кружки молоко. – Чайк прав, положившись на Билля! Агенты не увидят ни ваших денежек, Чайк, ни денежек Дуна…
Оба супруга вошли в комнату.
– Что, готовы лошади, Диего?
– Сейчас будут готовы.
– Что мы вам должны?
– Ничего, Билль! – отвечал Диего.
– А молоко и хлеб?
– Стоит ли говорить о таких пустяках. Зато вы меня угостили ромом, а Аниту персиками.
– Ну, как хочешь… Спасибо за угощенье… Да вот еще что: сегодня ночью, верно, к вам приедет один верховой на серой лошади. Зовут его Дэк… Не забудете?
– Я ему напомню, Билль! – сказала Анита.
– Так скажите Дэку, верховому на серой лошади, что Старый Билль и его пассажиры кланяются ему и благодарят.
– А за что благодарят? – спросила мексиканка.
– Он знает. А вам, синьора, знать этого не нужно!
– Да я и не желаю! – обидчиво промолвила Анита.
– Готовы лошади! – крикнул маленький негр, показываясь в дверях.
– Прощайте, синьоры!
– Прощайте, Билль! прощайте, джентльмены! Счастливого пути!
Когда фургон отъехал от ранчи, Старый Билль обернулся к пассажирам и проговорил:
– От хлопот, я думаю, мы избавимся благодаря тому, что Дэк оказался порядочным парнем… А не то пришлось бы нам посчитаться с агентами. Вы ведь не согласились бы отдать им свои пять тысяч и пожитки в придачу по первой их просьбе?
– Не согласился бы.
– И, значит, была бы жаркая схватка… Вы ведь знаете, Дун, агенты не любят, если им вместо денег показывают, как стреляют револьверы…
– Знаю, Билль.
– И я, признаться, предпочитаю такой образ действий со стороны пассажиров. Но, во всяком случае, это главным образом их дело, а не мое, и если они не согласны охранять свои денежки, то и я не смею пристрелить агента и… молчу… Со мной был раз такой случай… Вез я четырех пассажиров… здоровые и сильные были джентльмены. Я их предупредил, что агенты шалят и могут напасть, и спрашиваю, что они думают в таком случае делать.
– Что же они?
– Струсили, Дун, очень струсили, говорят: «Лучше отдать деньги, чем быть убитым. Деньги наживешь, а жизни не вернешь». Положим, это справедливо, но, с другой стороны, нельзя же позволять себя грабить… Поговорили мы об этом, а на следующий вечер подъехали к нам три джентльмена в масках, верхом, и просят меня остановиться… «А не то, говорят, мы лошадей остановим пулями…» И пассажиры просят остановиться… Ну, я остановился и до сих пор не могу вспомнить хладнокровно, что три агента безнаказанно обчистили четырех пассажиров… Оставили им только сапоги да нижнее белье. И еще посмеялись после: «Добрые, говорят, у вас пассажиры, Билль. Возите таких почаще». С тем и уехали.
– Действительно, добрые… Таких редко встретишь в здешней стороне, Билль! – заметил Дунаев.
– То-то, редко… Да и пассажиры эти не янки были.
– А кто?
– Евреи.
– Трусливый народ. И на много их всех обчистили, Билль?
– Тысяч на пять долларов. Они потом точно исчислили свои убытки… И один из них, старый еврей, утешал товарищей тем, что агенты их только на пять тысяч обчистили, а не увели их… «Тогда, говорит, агенты могли бы лучший гешефт сделать… Выкуп побольше требовать».
– Разве они были богатые?
– Имели деньги во Фриски, в банке, и все вместе сто тысяч стоили.
– А по-моему, – вдруг заговорил Чайкин, – лучше все отдать, чем убить человека!
– Вы, Чайк, особенный, а я говорю про обыкновенных людей. И так как я обыкновенный, то и на нападение отвечаю выстрелом…
И Билль повернулся к лошадям.
Вечером, вскоре после того как дилижанс выехал со станции, на которой переменили лошадей, Билль свернул с большой дороги и поехал в объезд по старой, уже заросшей травой.
– Скверная будет дальше дорога, джентльмены! – проговорил Билль. – Придется ехать шагом… И будем мы всю ночь ехать. Только часа на два остановимся.
– А не собьемся ночью с дороги? – спросил Дунаев.
– Я дорогу знаю. Езжал по ней прежде три года, Дун… Теперь эта дорога брошена, и по ней никто не ездит…
Скоро лошади поплелись шагом. Дорога действительно была отвратительная. В нескольких местах приходилось вброд переезжать ручьи, и довольно широкие…
Ночью фургон остановился. Билль отпряг лошадей и пустил их на траву.
Дунаев и Чайкин хотели было развести костер, но Билль не позволил.
– Тут иногда индейцы шатаются… Не к чему привлекать их! – сказал он.
Через два часа снова тронулись в путь. Отдохнувшие лошади прибавили шагу, но Билль их сдерживал. Предстоял еще длинный последний перегон, и Билль хотел сохранить их силы.
Наконец часу в седьмом утра путешественники увидали небольшой городок, расположенный в котловине между гор.
– Вот и Сакраменто! – весело сказал Билль. – Агенты, верно, все еще нас поджидают на условленном месте. Думают, что мы где-нибудь заночевали. То-то удивятся, когда в Сакраменто нас увидят!.. – засмеялся Старый Билль, видимо очень довольный, что так ловко провел агентов.
Лошади еще плелись по каменистой дороге. По бокам ее то и дело попадались небольшие дома и шалаши, и желтая почва была вся изрыта.
– Это брошенные прииски… Прежде тут копали золото!.. – пояснил Билль.
– А теперь где его копают? – спросил Чайкин.
– По ту сторону Сакраменто и во всем его округе… Еще много золота. Только уж нынче больше компании работают… Прежняя горячка прошла, когда сюда со всех стран приезжали искать золото…
– То-то, я слышал, много народу приезжало… И многие богатыми стали через золото…
– А многие и нищими стали, Чайк, после того как проигрывали и пропивали свое золото… Всего было… Ну, джентльмены, в Сакраменто мы отлично позавтракаем…
– Долго мы там будем стоять?
– Час или два, я полагаю… А завтра утром будем во Фриски! Агентов уж больше нечего опасаться. Дорога между Сакраменто и Фриски людная!
В восемь часов утра фургон въехал в Сакраменто и остановился у гостиницы «Калифорния».
– Ну, джентльмены, идите-ка заказывать завтрак, я скоро приду к вам! – проговорил Билль. – Как-то чувствуют себя агенты!? – весело прибавил он.
