Кэтрин Терстон
Член парламента
XXII.
После разговора с Евой, Лодер перешел в кабинет и всю остальную часть дня и вечера провел за работой. В час ночи он отпустил Грининга и прошел в спальню Чилькота. Он стал медленно раздеваться, вспоминая с чувством отрады о разговоре с Евой. На туалетном столе он увидел записную книжку Чилькота, взял ее и стал медленно читать страницу за страницей. Это ныряние в жизнь и дела другого человека все еще казалось ему какой-то лотереей, в которой можно вытянуть иди выигрышный, или пустой билет. Это чувство еще не ослабело в нем. Сначала он медленно переворачивал страницы, потом все быстрее. Он не знал, что его ждет в ближайшие дни. Чилькот так торопливо нагрянул в Клифордс-Инн днем, что некогда было предлагать лишние вопросы. Лодер поспешно перечитывал записи, потом вдруг остановился и улыбнулся.
«Ну, и крест, – точно могильный памятник!» – подумал он, увидав большую отметку синим карандашом. Он опять улыбнулся и поднес книжку к свету: «Обедать – 33, Кадоган-Гарденс, в 8 часов. Поговорить с Л.», прочел Лодер. Он задумался и опять обратил внимание на крест. «Очевидно, он хотел, чтобы я непременно заметил. Но почему он точнее не объяснил?» Потом вдруг лицо его осветилось пониманием. Он вспомнил просьбы Лэкли, чтобы он пришел к нему к обеду на Кадоган-Гарденс, для беседы о политических перспективах.
Очевидно, Лэкли написал ему во время его отсутствия, и Чилькот, сделав пометку в книжке, снял с себя дальнейшую ответственность. Но едва-ли такое приглашение могло быть сделано на словах; Чилькот был в очень угнетенном состоянии с тех пор, как вернулся домой, и не запомнил бы сказанное ему устно. Но Лодер, увлеченный другими мыслями, не подумал об этом. Утром, поглощенный работой, он не проверил, действительно ли на Кадоган-Гарденс живет Лэкли. К семи часам он оделся, занятый мыслями о предстоящем обеде и всех возможных результатах беседы с редактором «St.-George's Gazette». Ему льстило внимание Лэкли, верившего в него, и, уходя из дома Чилькота, он почувствовал прилив новых сил. Внизу он встретился с Евой, и когда сказал ей, что едет обедать к Лэкли она взглянула на него с доверием и гордостью; теплота тона, которым она выразила свое сочувствие, еще более подняла бодрость Лодера.
Когда Лодер нажал электрический звонок в доме на Кадоган-Гарденс, у него было какое-то мрачное предчувствие. Внешний вид дома, белая дверь и массивный серебряный молоток поразили его претенциозностью и показной роскошью, непонятной в таком человеке, как Лэкли. Он даже проверил, тот ли это нумер дома, но увидел, что не ошибся. Дверь отворилась, и Лодера все не покидало чувство несоответствия обстановки с хозяином. Прежде, чем он успел обратиться с каким-либо вопросом в слуге, тот предупредил его:
– Пожалуйте в белую гостиную, сэр. Позвольте снять пальто.
Уверенный и развязный тон лакея изумил его. Он молча поднялся за лакеем по лестнице. Наверху он опять хотел было назвать имя хозяина, но в это время лакей быстро и тихо прошел внеред и раскрыл дверь.
– Мистер Чилькот, – доложил он.
Первое впечатление Лодера было, что он очутился в необычайно роскошной комнате, погруженной в мягкий полусвет. Потом все внешнее исчезло для него: какая то фигура поднялась с кушетки, когда назвали имя Чилькота, – и Лодеру показалось, что все в комнате исчезло, и она одна стоит в пустоте. Но он сделал усилие над собой и, сам изумляясь своему спокойствию, медленно пошел ей навстречу. Может быть, лучше было бы немедленно отступить и предупредить этим много неприятностей; но Лодера привлекал риск, и он пошел навстречу опасности.
Лилиан подождала, пока он подошел к ней, и протянула ему руку.
– Джэк, – сказала она, – какой вы милый, что не забыли!
Голос и слова явственно дошли до его слуха и раз навсегда уничтожили всякие сомнения относительно характера отношений между Чилькотом и этой женщиной. Это открытие навело его сейчас же на мысль о Еве, и обида за нее придала суровое выражение его лицу. Лилиан не обратила на это внимании, нежно ему улыбалась и подозвала сесть ближе к камину. К счастью, сама она села на диване лицом в огню, так что Лодер оставался в тени, и это отдаляло непосредственную опасность обличения. Несколько минут они сидела молча. В комнате все странно возбуждало нервы; мягкий свет огня, запах роз, тихий и ласковый голось Лилиан. Лодеру становилось душно, и он сел выправившись, стараясь не поддаваться расслабляющей атмосфере.
– Почему вы не курите? – спросила Лилиан после короткого молчания. – Надеюсь, сегодня вы в хорошем настроении и не будете опять откладывать беседы? – Она взглянула на него и улыбнулась.
Лодер совершенно не знал, что сказать, и Лилиан, тщетно ожидая его ответа, наконец нахмурилась и поднялась с дивана. Со свойственным ей упрямством, она однако продолжала настаивать на том, чтобы он ее выслушал.
– Джэк, – нежно начала она, – со мной случилось нечто совершенно поразительное, и вы должны помочь мне разобраться в этой таинственной истории.
Она помолчала и медленно проводила рукой по толковой вышивке на платье. Потом она опять взглянула на него.
– Я вам рассказывала, – начала она, – о приключении, которое было в моей жизни, очень, очень давно, задолго до нашего знакомства, – в Италии?
Лодер ничего не сказал, но она не обратила внимания на его молчание.
– Аструп заболел лихорадкой, – продолжала она, – а я уехала, боясь тоже заболеть. Где-то около Пистории наш поезд сошел с рельсов. К счастью, мы были неподалеку от деревушки, где было крайне неудобно, но очень живописно. Я поселилась в маленькой гостинице с моей девушкой и с Коко – моим белым пуделем. Я в тот год увлекалась пуделями. – Она остановилась, задумчиво повернулась к огню, потом медленно поглядела снова на Лодера.
– Я возвращаюсь в моей истории, Джэк, – сказала она. – В игрушечной деревушке был игрушечный мальчик, – сказала она с мягким смехом. – Он был англичанин, и он спас меня. Он жил в одной гостинице со мной, и он… и мы… – Она замялась. – Почему вы молчите, Джэк? – спросила она недовольным голосом. – Вас это, кажется, не интересует? – прибавила она с упреком.
Лодер нагнулся несколько вперед на своем стуле.
– Вы ошибаетесь, – сказал он. – Ваша история меня сильно интересует.
Лилиан продолжала говорить, успокоенная его тоном, – но почему-то не его словами. Она не привыкла к решительному тону Чилькота; но, после некоторого колебания, она продолжала свой рассказ.
– Так вот, он первый явился мне на помощь, так как девушка моя билась в истерике где-то в другом вагоне, а Коко пропал. Прежде всего, я отправила англичанина искать собаку.
Лодер не мог не улыбнуться.
– Ну, и что же, нашел он ее? – тихо спросил он.
– Да, нашел, – сказала она, и тоже невольно улыбнулась. – Бедняжка Коко очутился под обломками багажного вагона. Англичанин, после многих усилий, вытащил его. Коко вышел совершенно невредим – и прогрыз англичанину палец. Коко прелесть, но зубы и нрав у него сердитые. – Она сама засмеялась при воспоминании.
– А вы перевязывали ему рану? – спросил Лодер саркастическим тоном Чилькота.
– Мы жили в той же гостинице, – сказала она, точно этого объяснения было достаточно. Затем она села ближе в Лодеру и коснулась его правой руки. Левая была скрыта в тени подушек.
– Джэк, – сказала она ласково, – я вас позвала, чтобы рассказывать не эту старую историю, а странное продолжение её. – Она погладила его руку. – Ну, так вот. Мы встретились – был роман, потом мы поссорились, и я уехала. Я долго помнила о нем. Он человек, которого трудно забыть. Но главным образом, он сохранился у меня в памяти – из-за вас. Я ведь говорила вам иногда, что вы и ваши глаза мне кого-то напоминают. Это именно его. Но не ревнуйте к нему: он противный. А вы – вы знаете мое мнение о вас. – Она сжала его руку. – Ну, так вот, я его больше никогда не видела с тех пор – и встретила на вечере у Бланш. – Она говорила медленно, выжидая эффекта своих слов, но Лодер ничего не сказал, и только быстро выдернул свою руку из её рук. – Вам эта встреча не кажется необычайной? – спросила она с легким упреком.
Он невольно вздрогнул, вспомнив тот вечер.
– Что же тут удивительного? – сказал он. – Мало ли кто бывает на больших вечерах! Он мог вернуться на родину. Чему тут удивляться?
Она откинулась на кресле.
– Это не так просто, дорогой мой, – сказала она мягко. – Произошло нечто непостижимое. Вот послушайте. Когда я сидела в моей палатке у Бланш, ко мне вошел человек, чтобы я прочла его судьбу в хрустальном шаре. Он пришел, как все другие, и положил руки на стол. У него были сильные тонкие пальцы – вот как у вас, и на среднем пальце левой руки он носил два кольца: тяжелое кольцо с печатью и простое золотое.
Лодер незаметно отодвинул руку, так что она закрылась подушкой. Он даже как-то не чувствовал ужаса от слов Лилиан, он точно давно ждал всего этого.
– Я его попросила снять кольца, – продолжала она. – Он на секунду колебался; я чувствовала, что он колеблется; потом он точно решился, снял их, – и представьте себе, на пальце его был шрам от зубов Коко. Этот человек был тот, которого я знала в Санта-Саларе. Шрам этот я хорошо знала – достаточно его перевязывала.
– Ну, а вы что же сделали, узнав его? – спросил Лодер, с трудом произнося каждое слово.
– В том-то и дело, что я сделала непростительную ошибку, не заговорив с ним сейчас. Потом я уже целый вечер не могла отыскать его. Тотчас же после его ухода, я тоже вышла из моей палатки, сказав, что я проголодалась, прошла по всем комнатам и нигде его не нашла. Одну минуту, – она остановилась и засмеялась, – мне показалось, что я вижу его, но это были вы, когда лицо ваше показалось над головой Леонарда Кэна. Правда, странное совпадение?
Наступило короткое молчание, и Лодер почувствовал, что необходимо его прервать.
– Причем же тут я? – спросил он отрывисто. – Чем я могу быть вам полезен в этой истории?
– Вы должны помочь мне разобраться, в чем дело. Я просматривала список приглашенных у Бланш, и знаю всех, – никто чужой никогда не попадает в дом Бланш. Я спрашивала Блесингтона, но он не помнит, кто приходил последний. Как вы это объясняете, Джэк? – спросила она. – Мне кажется, что вы проницательнее других и наверное можете помочь мне.
Лилиан умела очень убедительно просить и настаивать на своем желании. Она мягко и грациозно подсела в Лодеру, потом опустилась на колени и прислонилась к Лодеру, приподняв лицо; её нежный стан и светлые волосы представляли очаровательную картину при свете огня. Но тот, на которого она хотела произвести впечатление, глядел на огонь, не обращая внимания на нее. Он занят был только одним вопросом: как уйти из этого дома, прежде чем она откроет, кто он?
Лилиан внимательно глядела на него, и его озабоченность разбила её надежды. Потом она вспомнила, что Чилькот становится совсем другим, когда покурит, и стала настойчиво предлагать ему закурить папиросу. Но Лодер решительно отказался.
– Нет, – сказал он, – мне не хочется курить. Поговорим о деле, которое вас интересует. Мне оно тоже кажется любопытным. Так вы хотите узнать, как этот англичанин попал на вечер к вашей сестре и почему он исчез?
Но Лилиан хотела теперь только одного: заставить его курить. И поэтому, вместо ответа, она опустила руку в жилетный кармин Лодера и, нащупав его портсигар, вынула его. Он делал вид, что ничего не замечает.
– А вы думаете, что он узнал вас в палатке? – с упрямой настойчивостью продолжал он.
Лилиап протянула ему портсигар.
– Вот ваши папиросы. Давайте закурим.
Лодер решил сначала, что ему лучше всего подняться с дивана, так как тогда будет легче остаться в тени. Потом он быстро подумал о том, можно ли одной рукой вынуть две папиросы и зажечь их. В это время Лилиан, видя, что лицо его снова омрачилось, положила портсигар на диван и стала мягко гладить его левую руку. Она часто успокаивал Чилькота этим жестом. – Милый, милый Джэк! – говорила она, медленно гладя его руку, начиная с плеча. Лодер понял, что нужно что нибудь сделать, и быстро поднялся. Лилиан с удивлением откинулась назад, невольно ухватившись за его левую руку, чтобы не упасть. Его пальцы очутились в её руках, и он уже не пытался освободить их. Он понял, что судьба против него. Она долго стояла неподвижно и не отпускала его пальцев. Наконец, она заговорила:– Кольца, Джэк? – медленно спросила она, и в голосе её прозвучало недоверие.
Лодер засмеялся, и при этом звуке она опустила его руку и поднялась с колен. В чем заключались её сомнения, она бы не могла определить, но действия её были решительны. Она быстро подошла к камину, нажала кнопку от электричества, и комната наполнилась светом. Лодер растерялся от неожиданности, отступил на шаг назад и опустил руку. Лилиан быстро подошла к нему, взяла руку и стала разглядывать его два кольца.
Женщины делают иногда очень быстрые заключения, – и самое удивительное, что они при этом редко ошибаются. На основании тех данных, которые имелись у Лилиан, ни один мужчина не составил бы себе определенного мнения. Она же сразу припомнила все отдельные обстоятельства, подтверждавшие её подозрения. Она вспомнила свой разговор с Чилькотом о двойниках, вспомнила, как он заинтересовался книгой на эту тему, и как он проклинал свою жизнь с её тяжелыми обязанностями. Она вспомнила также, что сразу узнала глаза человека, глядевшего на нее на вечере у сестры, и наконец вспомнила, как Чилькот избегал говорить о возможности полного сходства двух людей накануне, в Гайд-Парке. Быстро сообразив все это, она подняла голову и медленно посмотрела за Лодера. Он ждал её взгляда и твердо встретил его, так что из них двоих она изменилась в лице, а он оставался спокоен. Но первой заговорила она.
– Вы тот, чьи руки я видела в палатке, – сказала она обычным мягким голосом, но с легкой дрожью возбуждения. Все её пудели, персидские кошки и даже хрустальные шары – все эти прежние забавы были сущим пустяком в сравнении с таким фантастическим происшествием.
– Вы не Джэк Чилькот, – медленно сказала она. – Вы носите его платье, говорите его голосом, но вы не он. – Она видимо стала волноваться. – Нечего молчать и глядеть на меня, – продолжала она. – Я знаю, что говорю, хотя не понимаю… не имею никаких доказательств. – Она остановилась, смущенная твердым взглядом Лодера, и в эту минуту произошло нечто неожиданное.
Лодер вдруг засмеялся полным, уверенным смехом. Сеть, опутывавшая его за последние полчаса и угрожавшая ему гибелью, вдруг порвалась. Он ясно знал теперь, как действовать: Лилиан сама же надоумила его.
Он глядел на нее и улыбался – спокойно и уверенно, как никогда в жизни не улыбался Чилькот, – и затем спокойно высвободил свою руку.
– Самое большое очарование в женщине – богатая фантазия, – спокойно сказал он. – Без неё не было бы красок в жизни – все сводилось бы в серой действительности. – Он остановился и засмеялся. – Я, как мужчина, преклоняюсь перед вашей фантазией, но, именно как мужчина, отказываюсь понимать ваше рассуждение.
Его слова и в особенности его тон – задели ее.
– Понимаете ли вы положение дел? – резко спросила она. – Ведь я могу разрушить все наши планы, какие бы они ни были.
Лодер спокойно глядел ей в глаза. – Я ничего не понимаю, – сказал он.
– Значит, вы сознаетесь, что вы не Джэк Чилькот?
– Я ничего не отрицаю и ни в чем не сознаюсь. Моя личность вполне удостоверена – в каждую минуту я могу найти двадцать человек, которые под присягой подтвердят, что я Чилькот, а не кто другой. А то, что я до сих пор не носил колец, им покажется совершенно несущественным.
– Но вы сознаетесь… мне… что вы не Джэк?
– Я ничего не отрицаю и ни в чем не сознаюсь. Но вас я поздравляю: у вас, действительно, очень пылкое воображение.
Лилиан топнула ногой от досады, но быстро овладела собой. – Докажите мне, что я ошибаюсь, – сказала она. – Снимите кольца и покажите руку.
Лодер заложил руку за спину.
– Я не буду потворствовать детскому любопытству, – сказал он с улыбкой. Она опять вся вспыхнула.
– Знаете, – сказала она, – говорить в таком тоне со мной… неосторожно.
Он снова засмеялся. – Ваши угрозы совершенно напрасны, – сказал он спокойно, глядя на нее.
– Очевидно, – продолжал он, помолчав, – вы грозите распространением этой дикой басни. Вы будете всех уверять, что Джон Чилькот, которого они видят перед собой, не Джон Чилькот, а кто-то другой. Уверяю вас, что это труднее, чем вы думаете. В наше время люди верят только очевидному, только фактам. От вас прежде всего потребуют доказательств. А вы можете только сказать, что Джон Чилькот, который прежде не любил украшений, стал теперь носить кольца. Вы будете затем утверждать, не опираясь ни на чьи свидетельства, что если я сниму кольца, то на пальце окажется шрам, который вы видели на руке другого человека. Уверяю вас, что это все совершенно шатко. – Он остановился, убежденный своей собственной логикой. Будущее, может быть, будет принадлежать Чилькоту, настоящее же принадлежит ему: он сумел предотвратить катастрофу.
– Подождите, пока у вас будут другие доказательства. Тогда мы снова поговорим. А пока…
– А пока? – она взглянула на него и остановилась. Открылась дверь, и слуга, который ввел Лодера, почтительно вошел в комнату.
– Обед подан! – доложил он.
XXIII.
И Лодер обедал у Лилиан Аструп. Такова была условность светской жизни. Он остался к обеду, потому что, очевидно, невозможно было уйти. Лилиан принадлежала к кругу общества, в котором избегают всякого рода скандалов. Лодер это сразу увидел и принял её тактику. Быть может, оба они ели без аппетита, и очень уж много говорили о совершенно безразличных предметах, но главное было сделано. Они обедали, и лакеи за столом не могли заметить ничего подозрительного. А если Лодер ушел тотчас же после обеда и, выйдя из подъезда на улицу, глубоко вздохнул с чувством облегчения, то это касалось только его одного и никому до этого не было дела.
Вернувшись в дом Чилькота, он прошел в кабинет и отпустил Грининга на весь вечер. Но едва только он уселся в кресло и закурил сигару, как в комнату поспешно вошел Ренвик с письмом в руках.
– Это принес человек от мистера Фрэда, сэр, – сказал он. – Велено передать вам в руки. Человек ждет ответа.
Лодер быстро распечатал письмо. Он знал, что во время его отсутствия никакой перемены не произошло, но знал, что Фрэд и его сторонники не доверяют бескорыстью России. Письмо Фрэда возбудило поэтому в Лодере честолюбивые надежды. Он придвинул лампу и стал читать письмо с непобедимым волнением. Фрэд начинал с дружеского упрека Лодеру за то, что он не показывается у них, а затем, со свойственной ему ясностью, он переходил к существу занимавшего их обоих политического положения. Лодер медленно и внимательно прочел письмо и потом, стараясь сохранить внешнюю маску спокойствия, подошел к столу, написал ответ и передал ожидавшему слуге. Когда слуга направился к двери, он его еще раз окликнул.
– Ренвик, – сказал он твердым голосом, – передайте это письмо человеку мистера Фрэда, а потом доложите м-сс Чилькот, что я желал бы видеть ее.
После ухода Ренвика, Лодер стал взволнованно ходить по комнате, потом подошел к камину и стоял спиной к двери, пока не услышал, что повернулась ручка. Он обернулся, думая, что ему принесли ответ от Евы, но сразу весь просиял от удовольствия. В дверях стояла Ева.
– Ева, – сказал он отрывисто, без всяких вступительных слов. – У меня важные новости. Россия, наконец, показала свои когти. Караван одного английского промышленника подвергся нападению шайки казаков в нескольких верстах от Мешеда. Англичане сопротивлялись, но русские были многочисленнее. Два англичанина ранены, и один из них даже умер. Фрэд только-что получил все эти известия, важность которых несомненна. Это как раз то, что нужно для начала действий. – Он сказал это торопливо, и, кончив, выступил на шаг вперед. – Но это еще не все, – прибавил он. – Фрэд хочет начать кампанию с большой речи – и желает, чтобы эту речь произнес я.
Ева взглянула на него, и в её глазах Лодер увидел отражение своих собственных мыслей.
– Что же ты ответил? – спросила она.
Он посмотрел на нее, наслаждаясь видом её раскрасневшегося лица и блестящих глаз. Потом сознание своей силы, радостная надежда проявить ее наконец на деле – вытеснили все другие впечатления.
– Я принял его предложение! – быстро сказал он. – Разве кто-нибудь на моем месте поступил бы иначе?
* * *
На следующий день Лодер продолжал действовать в том же духе, сохраняя решимость и надежду на успех. Он никогда не раскаивался в принятом решении. Заняв место Чилькота, он сначала действовал осторожно, еще не вполне доверяя себе, но действительность захватила его, и, очутившись среди равных себе по способностям людей, он начал понимать свою силу. И тогда в нем проснулось честолюбие, желание проявить себя. Ему с самого начала хотелось уничтожить следы слабости Чилькота, заставить всех поверить в себя, и теперь это инстинктивное желание все более возрастало. На нем осуществлялся процесс всякого творчества; жажда победы способнейшего, глубокая эгоистическая уверенность, что он – самый лучший.
С такими чувствами он вступил в острый период своей двойной жизни. Близившийся политический кризис и его личные отношения к нему захватывали его всецело. Он несколько недель работал с возрастающей энергией, забывая о пище и сне, и в полном смысле слова жил для того решительного часа, который должен был принести ему поражение или победу.
Он редко уходил из дому, забыл о Чилькоте, забыл о Лилиан и мало видался с Евой, всецело поглощенный своей работой. Ева следила за ходом дел с возрастающим интересом. Она не огорчалась тем, что Лодер целыми часами не замечал её существования. Она знала, что все-таки он каждый день войдет к ней в комнату с бумагами или книгами в руках, усядется в кресло и попросит чаю. Это были минуты её торжества и награды. Иногда он просиживал полчаса, молча, в глубоком раздумьи, иногда же – более редко – громко излагал свои теории и мысли, и Ева слушала его, вставляя от времени до времени дельные замечания, но никогда не мешая говорить. Она знала, когда молчать и когда отвечать, когда скрывать свою индивидуальность и когда проявлять ее, и Лодер уходил от неё всегда успокоенный и ободренный.
Он очень усиленно работал все эти дни. По мере приближения срока, когда должен был осуществиться план Фрэда, энергия его возрастала. Но у него были также часы мрачного упадка духа. Он не боялся Лилиан Аструп, но его сильно заботила мысль о Чилькоте. Что, если в самый момент осуществления его надежд Чилькот отзовет его? Лодер настойчиво гнал от себя эту мысль и все усерднее занимался подготовкой речи. Наконец, наступило последнее утро его искуса, и он в первый рас свободнее вздохнул.
Он рано встал в этот день и медленно оделся. Было очаровательное весеннее утро; казалось, что дух весны воплощен в воздухе, в бледно-голубом небе, в солнечных лучах, игравших в зеркале на туалете, озарявших картины в большой комнате Чилькота. Лодеру вспомнилось далекое детство, и он сошел вниз к завтраку в радужном настроении. В столовой его ждала Ева, свежая, юная, в бледно-голубом платье, с фиалками у пояса, – она показалась Лодеру воплощением мечты его юности. Он не отдавал себе ясного отчета в характере своих ощущений; он только чувствовал, что к нему вернулась молодость и что он полон силы и энергии. И как раз в ту минуту, когда он садился за стол к утреннему завтраку и с удовольствием остановил глаза на красивом убранстве стола, на фарфоре и серебре, в тот момент, когда он вдыхал запах фиалок Евы, удар, которого он так долго ждал, и который так медленно надвигался, обрушился на него с удвоенной силой.