Кэтрин Терстон
Член парламента
XXVI.
На следующее утро, в восемь часов, опять до завтрака, Лодер вышел из дому и направился из Гровнор-Сквера в Клифордс-инн. По дороге до него ежеминутно доносились крики продавцов газет: «Сенсационное заседание палаты! Поражение министерства! Речь мистера Чилькота!» – и каждый раз он вздрагивал от волнения. Быстро взбежав по лестнице, он остановился у входа в свою квартиру. На этот раз жестянка с молоком не стояла у дверей, и дверь не была заперта на ключ. При входе его раздался окрик из кабинета:– «Кто там? что вам нужно?» – Лодер вошел в комнату и увидел, – обрадовавшись и в тоже время ужаснувшись тому, – что Чилькот на этот раз не был в беспамятстве. Он сидел у потухшего камина, спиной в свету, с пледом на плечах, и на столе за ним стояли чайник и жестянка с молоком; на спиртовой лампочке грелась вода. Комната была неприбрана, и это прежде всего поразило Лодера, хотя он пришел по важному делу.
– Где старуха Робинс? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Чилькот. – Мы поругались. Она вчера отказалась служить мне. – Он вздрогнул и закрылся пледом.
– Чилькот… – сурово начал Лодер, но остановился при виде измученного лица Чилькота. Он решительным жестом сбросил сюртук и, подойдя в камину, стал на колени и принялся выгребать золу. Через несколько минут в камине затрещал огонь. Потом он встал, вытер руки, подошел к столу, приготовил чай, налил чашку и подал ее Чилькоту.
– Выпейте скорее! – сказал он.
Чилькот протянул дрожащую руку за чашкой. – Вы видите!.. – начал он, но Лодер не дал ему договорить:
– Я отлично знаю, как вы провели ночь, – сказал он. – Вы Бог знает где прошатались до утра и вернулись домой, дрожа от холода и думая о своем проклятом яде. Выпейте чай, – мне нужно с вами поговорить.
Он подождал, пока Чилькот выпил чаю и обогрелся у весело пылающего камина. Лицо его стало менее апатичным. Тогда Лодер подошел к нему, взял у него пустую чашку и посмотрел на него.
– Чилькот, – сказал он спокойно, – я пришел сказать вам, что этому нужно положить конец.
Чилькот поднялся, и на лице его отразился такой испуг, что Лодер невольно отвернулся. – Почему? почему? – беспомощно спрашивал Чилькот.
– Потому что я отказываюсь, – твердо ответил Лодер.
Чилькот заговорил растерянно и возбужденно:– Ради Бога, Лодер, не покидайте меня! Это невозможно. Может быть, вы требуете большую плату?
– Дело не в деньгах, Чилькот, – ответил Лодер, сдерживая гнев. – Дело в том, что я должен уйти. Вы увидите, что произошли большие перемены. Министерство Сэвборо пало из-за убийства сэра Вильяма Брайсфильда. Вы произнесли сенсационную речь. Кроме того, – он вдруг остановился, не имея сил сказать то, что хотел сказать. Потом у него мелькнул другой довод, который мог убедить Чилькота, не унижая его самого. – Дело в том, Чилькот, – сказал он спокойнее, – что все открылось. – Он в нескольких словах рассказал о своей истории с Лилиан Аструп, о том, что у неё возникли подозрения. Он хотел сказать вовсе не это, но цель его достигалась и этим путем. Чилькот напряженно слушал его, и когда Лодер кончил, он опустился на стул в нервном возбуждении.
– Почему же вы мне сразу не сказали? – крикнул он. – Чего вы надоедали мне вашей политикой? Очень меня интересует ваше политическое положение! – Он растерянно рассмеялся. – Как же быть, Лодер? – спросил он.
– Вы должны вернуться, Чилькот, теперь еще не поздно. Мы затеяли слишком опасную игру, и дело кончится плохо. Вы должны вернуться сейчас, понимаете? – Лодер несколько раз повторил настойчивым голосом свое требование, и Чилькот нервно задвигался на стуле. Он чувствовал власть этого человека, и знал, что должен ему подчиниться. Несколько времени он еще боролся, потом сдался.
– Ну, а вы? – спросил он слабым голосом. – Что же будет с вами?
– Со мной? – Лодер отвернулся. – Я уеду.
* * *
Но Лодер не уехал. На следующий день, в два часа, он сидел в кабинете у стола и курил трубку. Перед ним лежала кучка утренних газет, и он читал их с мучительным сознанием бессилия перед судьбой, в ненужности своей обнаруженной на деле силы. – Все кончено! – громко сказал он.
В эту минуту открылась дверь, и вошел Чилькот. Первое чувство Лодера, при виде его, был гнев, но за гневом в нем проснулась какая-то надежда и радость.
– В чем дело? – сурово спросил он.
Чилькот был безупречно одет, – в петличке у него были фиалки. В течение всей недели горничная Евы приносила букетик фиалок в комнаты Лодера, и Ренвик тщательно прикреплял их к его сюртуку. Вид цветов наполнил Лодера невольным чувством ревности, но вместе с тем и радости: эти цветы были для него символом.
– В чем дело? – спросил он опять мягко. – Зачем вы пришли?
Чилькот прежде всего вынул из жилетного кармана пузырек с лепешками, приготовил питье и быстро выпил. Лидер подошел к нему.
– Наверное случилось что-нибудь, и вы пришли мне сказать об этом?
Чилькот беспомощно опустился на стул. – Я не виноват, Лодер, – сказал он, – мои нервы…
– Ну, конечно, конечно, – прервал его Лодер.
– Я не виноват, – снова начал Чилькот. – Это проклятый Крэпгэм ввел ее в столовую. Здесь, в вашем присутствии, мне казалось, что я способен вернуться к прежнему. Но когда очутился дома… – он остановился и провел платком по лбу. – Я ничего не помню, – сказал он. – Знаю только, что когда я сошел в завтраку после ужасной ночи – сегодня, в двенадцать часов, когда увидел накрытый стол, цветы и яркое солнце, – я понял, что не могу выдержать всего этого.
Лодер налил себе стакан виски и медленно выпил. Он горел любопытством, но не торопил Чилькота.
– Мне необходимо было сейчас же обеспечить себе свободу, – сказал Чилькот, – сейчас же. На конторке лежали перья, бумага и телеграфные бланки. Я не мог устоять против искушения. Они привлекали меня как магнит. Я сначала боролся, а потом взял перо и написал. Это была даже не телеграмма, а скорее целое письмо. Я объяснял, почему вы должны вернуться. Написав телеграмму, я успокоился и позвонил. Но слуга не являлся – звонок, что-ли, испортился, – и я вышел в корридор, чтобы позвать его.
– Ну, и что же? – спросил наконец Лодер, не сдержав нетерпения.
– Я вышел из столовой, но в дверях натолкнулся на идиота Грининга. Он явился ко мне – или, вернее, к вам – сообщить что-то про Варк. Я пробовал отделаться от него, но он хуже Блесингтона. Пришлось пойти с ним в кабинет; а когда я вернулся через пять-шесть минут, меня встретил в корридоре Крэпгэм и сказал, что пришла ко мне Лилиан Аструп, и он провел ее в столовую.
– В столовую? – Лодер отступил от стола. – А там лежала ваша неотправленная телеграмма?
– Ну, да. Я страшно перепугался приходу Лилиан, после того, что вы мне сказали. Я знал, что она устроит сцену.
– Но телеграмма, телеграмма? – спрашивал Лодер.
Чилькот занят был своим и не ответил.
– Я знал, что она пришла к вам, что будет сцена. Когда я вошел в столовую, у меня так дрожала рука, что я едва мог повернуть ручку. Но, открыв дверь, я облегченно вздохнул. В комнате была также Ева. Я ей обрадовался, как никогда. – Чилькот засмеялся истерическим смехом. – Я был очень мил с ней, и она со мной. её присутствие все спасло. Лилиан не могла говорить при Еве. Мы мило поговорили несколько минут. Лилиан пришла пригласить меня сегодня в ложу в «Аркадию» – на сегодня. Я с радостью согласился. Потом Лилиан ушла. Я проводил ее в переднюю, зная, что в присутствии Крэпгэма она также не может говорить. Она была в отличном настроении и улыбалась мне на прощанье. Но потом, уже когда она уехала, я вдруг вспомнил, что она была в столовой до прихода Евы. Я вспомнил о телеграмме, быстро вернулся в столовую, чтобы распросить Еву, но её не было – и телеграмма исчезла с конторки. Вот почему я пришел…
Они с минуту поглядели друг на друга. Потом вдруг Лодер оттолкнул Чилькота, прошел в спальню, и оттуда раздался шум открываемых ящиков и шкапов. Чилькот последовал за ним и увидел Лодера. Он стоял посреди комнаты, сняв сюртук, а вокруг него на стульях и на полу лежали жилеты, перчатки и галстуки.
– Лодер, – испуганно спросил Чилькот, – что вы намерены делать?
Лодер обернулся к нему с твердым выражением лица.
– Я вернусь, – сказал он, – чтобы распутать завязанный вами узел.
XXVII.
Лодер установил план действия сейчас же. Положение дел было ясное. Лилиан Аструп была несколько минут одна в столовой до прихода Евы и увидела телеграмму. Потом пришла Ева, но Лодер достаточно знал Лилиан, чтобы предположить, что она взяла телеграмму до прихода Евы.
Прежде всего поэтому Лодер взял кэб и крикнул адрес: «Кадоган-Гарденс, 33!» – Приехав, он позвонил, и ему отворил все тот же учтивый слуга.
– Леди Аструп дома? – спросил он, и на утвердительный ответ сказал, чтобы ей тотчас доложили о нем. Лодера провели в белую гостиную, и он успел заметить на этот раз роскошную артистическую обстановку комнаты. Через несколько минут вошла Лилиан, в светлом суконном платье и в мехах. Она застегивала перчатки и, улыбаясь, подошла к Лодеру.
– Я знала, что вы придете, – загадочно сказала она.
– Вы меня ждали? – спросил Лодер, сейчас же почувствовав, что она его узнала. – Конечно, я должен вам визит, после того, как обедал у вас. У меня старомодные привычки.
– Разве, милый Джэк? – сказала она с легкой насмешкой. – А я считала вас скорее… богемой. Ну, садитесь. Обещаю, что не заставлю вас курить и не попрошу снять перчаток.
Лодер не мог понять её тона, не знал, отказалась ли она от бесплодной борьбы, или играла с ним, как кошка с мышкой. Вглядевшись в её нежное лицо и зеленые глаза, он сейчас же склонился во второму предположению. Он вспомнил, что телеграмма в её руках, и прежде всего хотел проверить, не хитрит ли она с ним.
– Вы сказали, что ожидали меня, – спокойно начал он. – Что это значит?
– А то, – ответила она с улыбкой, – что мне доложили о приходе Джэка Чилькота, а для меня было ясно, что придет не Чилькот.
Лодер почувствовал, что нужно положить этому конец.
– Что вы делали сегодня утром в Столовой в Гровнор-Сквере до прихода Евы? – спросил он.
Лилиан застегнула перчатку. – Ну, да, – значит, я верно догадалась, – сказала она. – Вы пришли узнать, сидела ли я, спокойно сложив руки, или искала развлечений.
Лодера возмущал её тон, но теперь было не до того.
– Я опять спрашиваю вас, почему вы ждали моего прихода?
– А вот почему, – со смехом ответила она. – Кто видел Джэка Чилькота сегодня в двенадцать часов, тому было ясно, что днем его замените вы. А я тут совершенно нипричем, – прибавила она. – Когда входишь в пустую комнату и видишь на столе длинную телеграмму…
Но Лодер не дал ей договорить. её признания не интересовали его.
– Я не исповедник, – сказал он. Ему прежде всего хотелось остаться наедине и обдумать дальнейший ход действий. Он с улыбкой взглянул на Лилиан. – Прощайте! – сказал он, протягивая ей руку.
– Будете вы сегодня вечером в театре? – спросила Лилиан, прощаясь. – Идет «Двойник». Мне бы очень хотелось видеть вас на этом представлении. – Наклонив голову, она глядела на него своими зелеными глазами, и Лодер на минуту колебался. Но потом лицо его просветлело.
– Хорошо, – медленно сказал он. – До свидания в театре.
Лодер не сомневался теперь, что Лилиан Аструп нашла телеграмму и взяла ее; теперь ему оставалось обесценить документ, очутившийся в её руках. Как он это сделает, он еще не знал, но его возбуждали опасность и предстоящая борьба, и он вернулся в дом Чилькота полным силы и энергии. Он верил в свою звезду. Поднявшись на лестницу, он прямо прошел в комнаты Евы. Она стояла у окна спиной к свету и лицом к нему. Обрадованный видом её, он быстро подошел к ней, протягивая руку. – Ева! – тихо сказал он.
Но Ева не двигалась. Она взглянула на него, потом отвернула глаза.
– Ева, – начал он опять. – Я должен объяснить тебе кое-что… относительно вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. – Но вдруг, в его удивлению, Ева быстро повернулась к нему, и в глазах её сверкнула радость.
– Я все понимаю, – сказала она. – Не старайся объяснять. Для меня достаточно видеть тебя – таким.
Лодер был поражен. Он ждал, что после вторжения Чилькота Ева отнесется к нему недоверчиво, но в ней сказывалось только желание жить настоящей минутой, забывая о прошлом и не думая о будущем.
– Значит, ты меня прощаешь, – сказал он и, подойдя ближе, коснулся её руки. Она стояла, отвернувшись от него, но рука её дрожала. Через минуту она подняла голову, и глаза их встретились. Он понял ее.
– Джон… – быстро сказала она, но не договорила своей мысли. – Какая я глупая и невиная! – воскликнула она, отрывисто засмеявшись. – Точно школьница, а не женщина двадцати-четырех лет. – Помоги мне стать благоразумной! – Щеки её горели, и видно было, что она сдерживает волнение.
– Ева!.. – начал снова Лодер, но она остановила его.
– Не нужно объяснений, – сказала она;– я хочу радоваться минуте. Ведь я так бесконечно счастлива, когда вижу тебя – таким. – Голос её опять дрогнул, точно от сдержанного рыдания. – Ну, что, – сказала она спокойно, после короткого молчания, – приятно быть великим человеком? – Она сказала это беззаботно, и ничто в её голосе не выдавало прежнего волнения.
Лодер все еще не знал, как ему быть. Он опять взял ее за руку и заглянул ей в глаза.
– Послушай, Ева, – начал он. Но Ева продолжала свою таинственную игру. Она с нервным смехом освободила руку и зажала ему рот.
– Ни слова! – сказала она. – Прошлые две недели были твои, а теперь мой черед. Сегодняшний день – мой.
XXVIII.
Женщина опять победила. Лодер пробыл у Евы более двух часов и ясно чувствовал, что тон их беседе дает она, что она устраняет все опасные темы. И кроме того, он видел, что она искусно отстраняет всякий разговор о любви. Потом она поехала проводить его в клуб, и хотя он сознавал, что положение его почти безысходное, все же стихийное чувство торжества охватило его душу, и в нем укрепилась уверенность в ожидающем его успехе в жизни – и в любви. У дверей клуба он вышел из коляски и простился с Евой…
– Ты не обедаешь сегодня дома? – спросил он.
– Нет, – ответила она:– я приглашена в Брамфелям.
– А когда ты вернешься домой? Я бы хотел еще повидать тебя.
Она, видимо, опять хотела что-то сказать, но опять не решилась и опустила глаза.
– Я буду дома к одиннадцати, – сказала она.
* * *
Лодер обедал с Лэкли в клубе и попал в театр уже в десятом часу. В ложе Лилиан он застал кроме неё еще её молодую приятельницу, мисс Эсельтин, и Леонарда Кэна. Он совершенно не знал, зачем его призвала Лилиан, и не знал, о чем заговорить. Из вежливости он спросил, интересна ли пьеса, и попросил рассказать, в чем дело, так как он попал только ко второму действию.
– Да разве вы не знаете этой пьесы? – спросила громко Лилиан. – Это переделка для сцены романа «Двойник».– расскажите ему содержание, Леонард, – прибавила она, обращаясь к Кэну.
Леонард согласился. – Фабула заключается в том, – сказал он, – что два человека, миллионер и художник, похожие друг на друга как близнецы, меняются ради шутки своими личностями.
Лодер улыбался, стараясь не выдать себя.
– Но шутка не совсем удается, – продолжал Кэн. – Один из них женат, и любовь между нею и двойником её мужа превращает шутку в драму.
Лодер почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо.
– Чем же кончается история? – спросил он глухим голосом.
– Ну, конец обычный: заместитель миллионера делает массу глупостей, – и пузырь лопается.
– А жена?
– Жена? – Лилиан коротко засмеялась. – Жена – дура: она разводится с мужем.
Все расхохотались. В это время заиграл оркестр – и разговоры превратились. Когда оркестр умолк, раздался звонов, и поднялась занавесь. Начался второй акт.
XXIX.
До конца второго акта Лодер поднялся и простился с Лилиан. Она отпустила его с пренебрежительной улыбкой. Ей нужно было показать ему, что его ожидает. Тайна открыта – и нарыв лопнет, как в пьесе.
Он вышел из театра и пошел пешком на Гровнор-Сквэр, едва разбираясь в мыслях. Он вдруг сразу почувствовал, что все кончено – что Джон Лодер, создавший себе в несколько недель такое блестящее положение, обречен на гибель. Все разбилось, – но по привычке он стал мысленно распутывать ниточку за ниточкой завязавшийся узел и плести какую-то цепь, для того, чтобы связать себя с будущим.
Он принял новое решение. Войдя в дом Чилькота, он поднялся по лестнице совершенно в другом настроении, чем в прежние разы. Он шел, опустив голову, согнув плечи. Поднявшись, он прямо прошел в комнаты Евы. Она стояла у камина в пышном вечернем туалете, сверкая брильянтами на шее и в волосах. Когда он вошел, она быстро взглянула на него испытующим взглядом, в которому он привык. Но тотчас же выражение её лица сменилось тревогой.
– Что случилось? – воскликнула она. – На тебе лица нет.
– Да, – медленно ответил он. – Случилось нехорошее.
Она густо покраснела, но он этого не заметил.
С обычным своим упрямством он заставил себя выполнить принятое решение.
– Ты презираешь ложь, – начал он. – Что же бы ты сказала о человеке, который построил всю свою жизнь на лжи? Отвечай, мне это нужно знать.
Она долго молчала.
– Я не могу ничего сказать, – проговорила она, наконец. – Я не хочу никого судить.
Лодер продолжал управлять собою.
– Ева, – сказал он спокойно. – Я был сегодня в театре и видел пьесу «Двойник». Ты читала, вероятно, роман, по которому эта драма написана.
– Да, читала.
– Речь идет о полном сходстве двух людей. Как ты думаешь, – такое сходство возможно?
– Да, – нервно ответила Ева. – Я верю в возможность такого сходства.
– Ты не ошибаешься, – быстро сказал Лодер. – Я знаю, что такие случаи бывают в жизни. И подобное сходство очень опасно, оно – страшный соблазн. – Он остановился, ожидая, что она придет ему на помощь, но она молчала. – Ева! – воскликнул он тогда:– если бы ты знала, если бы ты могла догадаться о том, что я хочу тебе сказать!
Лодер, сильный, уверенный в себе Лодер растерялся и казался беспомощным ребенком. В его голосе звучала мольба.
Ева поняла его, – и все сложные чувства, которые мешали ей говорить до этой минуты, рассеялись перед молящим звуком его голоса. Она быстро, но спокойно обернулась к нему и посмотрела ему в лицо взглядом, как бы озаренным светом, идущим изнутри.
– Не продолжай, – сказала она просто. – Я все знаю.
Это было сказано просто, как все великие откровения. Лицо ее сияло особой красотой в этом забвении самой себя. Она думала в эту минуту только о страданиях человека, который стоял перед нею.
Лодер едва понимал ее.
– Ты знала? – спросил он с бесконечным изумлением.
Не отвечая, она подошла в маленькому бюро, стоявшему у окна, открыла один из ящиков и вынула несколько листков, исписанных почерком Чилькота. Не говоря ни слова, она передала ему листки. Они обменялись безмолвным взглядом, понимая друг друга.
– Когда я вошла сегодня утром в столовую, – сказала, наконец, Бва, – и увидела, что Лилиан Аструп читает телеграмму, я была очень далека от желания последовать её примеру. Но когда потом вошел он, и я увидела, что ты – я думала, что это ты – опять стал прежним, когда они стали весело болтать и шутить, я вдруг почувствовала себя страшно-покинутой. В ту минуту во мне проснулась ревность, – и все остальное исчезло для меня. Когда они вышли вдвоем из столовой, я вспомнила о телеграмме и стала ее читать. Прочтя первые слова, я уже не могла не дочитать до конца. Я забрала листки и принесла их сюда.
Лодер слушал ее, затаив дыхание. Теперь он понял равнодушие в обращении Лилиан Аструп. Не имея в руке надежного орудия, она не хотела продолжать борьбу, которая была бы слишком трудной. Но в эту минуту он чувствовал, что его волнует не это открытие, менявшее его судьбу, а нечто другое.
– Ева, – сказал он: – какое было твое первое чувство, когда ты узнала правду обо мне?
Наступило опять короткое молчание, потом Ева взглянула ему в лицо открытым, ясным взглядом.
– Первое мое чувство было… большая благодарность, – сказала она.
– Благодарность? – медленно переспросил он изумленным тоном.
– Да, благодарность за то, что я не обманулась в том, в кого поверила.
Она говорила просто и доверчиво, но для Лодера слова её были самым страшным обвинением.
– Ева, – сказал он, – ты не знаешь, что говоришь. Я должен тебе объяснить. Я пришел сказать тебе многое, – и ты облегчила мне половину признания тем, что узнала правду. Но это еще не все. Я теперь начинаю разбираться в мотивах моего поступка, – того, что я принял предложение Чилькота, – и теперь понимаю, что мы оба действовали из эгоизма: он следовал влечениям своей несчастной страсти, я – внушением моего честолюбия. Но к этому присоединилось вскоре еще другое. Вначале я действовал из желания проявить свою личность, вызвать одобрение Фрэда… и подняться в твоих глазах, пробудить дружеское отношение в тебе.
– Ты искал моей дружбы?
– Я полагал, что дело только в дружбе. И только после моей речи в парламенте я понял, что чувства мои другие, – что я люблю тебя. Сначала я не увидел в этом ничего ужасного, – я думал только о себе. Но когда мы возвращались домой из Вестминстера, произошло странное совпадение. Помнишь, как мы остановились на Пикадилли? Так вот, когда я высунулся из окна, – я увидел перед собой Чилькота.
Ева вздрогнула. Это соединение самого счастливого момента её жизни с образом Чилькота неприятно поразило ее.
– Ты увидел его в тот вечер? – переспросила она.
– Да, все во мне застыло при виде его. Чувство торжества сразу сменилось тогда мыслью о судьбе. Я очнулся от своей гордости. На следующий день я пошел к нему и сказал, что нужно положить конец всему. Но я не был честен до конца. Я пошел с тем, чтобы признаться ему в любви к тебе, – но самолюбие связало мне язык, и я изобразил опасность в другом виде. Я не одержал над собой той победы, которую хотел одержать. Это выяснилось сегодня, когда он пришел сообщить мне о потерянной телеграмме. Я ухватился за возможность вернуться вовсе не из страха перед лэди Аструп, вовсе не для того, чтобы спасти положение, – а только для того, чтобы опять ощутить радость жизни – увидеть тебя… хотя бы на один день.
Лодер посмотрел на Еву, и сейчас же опять отвернулся.
– Я думал только о себе сегодня, когда говорил с тобой, и когда ты провожала меня в клуб. И что я думал – ты можешь понять без слов. А потом я пошел в театр, в ложу лэди Аструп, чтобы посмотреть, велика ли опасность с её стороны. Но там меня ждало решение судьбы. Едва-ли кто-либо переживал в полчаса столько, сколько я сегодня. В пьесе два человека меняются своей жизнью, как я и Чилькот, – но они забывают при этом о жене одного из них. И когда я сидел в театре, – сам даже не знаю, как это произошло, – я внутренно переменил все отношение к жизни. Я посмотрел на все при свете общечеловеческой правды, а не мелкого эгоизма. Я вдруг понял, как глубоко я виноват, – и решил положить конец всему.
Ева быстро подошла к Лодеру с широко раскрытыми от ужаса глазами и положила ему руки на плечи.
– Что ты задумал? – воскликнула она. – Ты хочешь уйти, все оставить? Это невозможно. Почему ты думаешь, что это нужно?
– Потому что мы любим друг друга.
– Что в нашей любви дурного? – спросила она, вся вспыхнув. – Мы ничего преступного не совершаем. Мы будем друзьями. Мне так нужен друг!
В первый раз Лидер видел ее в таком отчаянии, когда она теряла власть над собой. И в нем так сильно заговорило чувство глубокого сострадания, что всякая жертва казалась ему теперь возможной, превращалась в священный долг. Он протянул руки в ней и привлек ее в себе, как ребенка.
– Ева, – сказал он. – Я узнал сегодня, до чего жизнь женщины во власти света и до чего свет безжалостен. При других обстоятельствах я был бы хорошим мужем, умел бы защитить тебя. Но права защищать тебя я не имею, – и потому буду ограждать тебя от всего недостойного. Теперь я знаю, что нельзя употреблять свою силу во вред другим. Нужно жертвовать собой, – и я это сделаю. Понимаешь ли ты, Ева, что я беру на себя тяжелый долг? Насколько легче было бы мне, если бы я продолжал пользоваться слабостью Чилькота и – твоим великодушием. Но в первый раз для меня жизнь другого человека дороже моей собственной. В тебе есть что-то высокое и нежное, – и это преграждает мне дорогу. Неужели, Ева, ты не видишь, как тяжело мне приходится бороться?
Наступило молчание. Ева стояла хрупкая, нежная, вся в слезах, и подняла к Лодеру лицо, влажное от слез. На лице её отразилась решимость и готовность самоотречения, которая поражала в таком слабом на вид существе. Она не произнесла ни слова, потому что слова в такие минуты излишни, но простым и трогательным движением взяла его руку и поднесла ее к губам.