Лев Овчинников
Руны и серебро
– Вы хотите, чтобы я защитил вашего брата?
За вопросом последовала непродолжительная тишина, вероятно, полная раздумий Земобора.
– Да, я прошу об этом, – наконец сказал сын короля Рогдая. – У Вислава нет мракоборческого опыта, хотя он хороший мечник и храбро воевал в походах. С нечистью он тоже сталкивался, разумеется, этого «добра» в Ольдании всегда полно. Но тёмные существа, обладающие разумом, могущественные демоны… Нет, Вислав не красный рыцарь и не мастер Воли.
– Почему же он решил выступить против велений отца и пойти на такой риск?
– Видите ли, в роду Исмаров издревле повелось, что один из братьев занимался делами ратными, другой мирными, а третий нередко шёл в мракоборцы.
– Добрая традиция, – кивнул Альгерд. – Что ж, полагаю у меня нет выбора. Кроме того, с Виславом у нас цель общая. Я согласен, ваше высочество, но мне нужен проводник и припасы, а также подписанная вами охранительная грамота. Деньги тоже не станут помехой, не скрою.
Земобор коротко рассмеялся, не то от радости, не то от душевного облегчения, не то от последних уточнений Альгерда.
– Договорились, мастер Альгерд. Завтра вас будет ждать проводник. Его зовут Моймыр, он ардхольмский сотник, верный человек короля. Но для всех непричастных он будет представляться купцом. Он родом из Бревена, отлично знает Ярналадское княжество. Поедете с ним и его караваном вместе с вооружённой стражей. Охранительную грамоту я вам выпишу. Князь, его сановники и воеводы должны будут содействовать вам во всём. А теперь я покину вас, вам нужно отдохнуть. Благодарю, мастер Альгерд. Храни вас Белые Боги!
Когда ключ снова заскрипел в замочной скважине мысли потоком хлынули в духе Альгерда. Ему даже показалось, что он стал героем чародейской поэмы или романа5.
«Ольданский принц, которого нужно защищать, и княжество, лежащее за тридевять земель от Вольфгарда, в которое я принесу мир и покой. Лане бы понравилась такая книга или песнь. Как знать, быть может ещё напишут…»
Темнота, заслуженная, закономерная и нестрашная темнота ночи лишила его вскоре всякой мысли и принесла покой до самой зари.
Вечер окрасил мир в оттенки синевы и пурпура.
– Как-то прогадали мы, – бросил Альгерд. Лёгкое раздражение смущало его душу, и он искал источники этого раздражения.
– Отчего вы решили, что прогадали? – вопросил Моймыр. – Железный Лад совсем рядом! Сейчас тракт выйдет из чащоб, затем будет спуск меж косогорами, так и пройдём к Кривому озеру.
Моймыр, крепкий ольданец с подковообразными усами совсем не был похож на купца, роль которого ему назначил наместник ольданского короля. Одет он был в дорогой синий кафтан и меха, которые непременно должны были говорить о его принадлежности к сословию, равно как и шапка с длинным языком и цепь со знаком ардхольмской купеческой гильдии. И всё же держался он как человек ратный.
Вторым упущением княжича Земобора после выбора легенды было отсутствие во всём «караване» хоть одного настоящего купца. Зато были слуги, больше напоминавшие сержантов и оруженосцев, и охрана каравана: дюжина конных до зубов вооружённых ратников в кольчугах и железных ламеллярных доспехах да сам Моймыр с осанкой и манерами сотника королевских лучников, которым он и был в самом деле. Ещё один угрюмый и молчаливый «купец» в жёлтом кафтане постоянно переговаривался о чём-то с Моймыром. Альгерд не запомнил, как того зовут.
Альгерд, Моймыр и вся охрана каравана шли конными. Издалека они выглядели в самом деле, как купеческий караван, ибо сопровождали несколько возов, гружённых коробами, мешками и сундуками.
В содержимое груза Альгерд не лез. Не лез он и к ольданцам, говорил в основном с Моймыром и говорил только по сути. Альгерд понимал почему Земобор Исмар дал ему в спутники людей ратных под личиной купцов. Понимал и не возражал. Ему не казалось странным стремление Земобора приставить брату защитников таким хитрым образом. Родная кровь, всё-таки. Что ехали под видом каравана в Альгерде тоже не вызывало вопросов. Страшащийся собственных советников наместник явно не желал портить отношений ни со своим отцом, ни с его вассалами.
– Не нравится мне, что сумерки нас здесь застигнут, – пробормотал Альгерд.
– В чащобах и мне они не по нраву. Но скоро выйдем в дол, а там всяко есть разъезды княжьей дружины. Да и сам город недалеко уж.
– Недоброе у меня предчувствие, Моймыр.
– Нужно готовиться к бою? – спросил Моймыр и потеребил ус.
– Не настолько явное, – махнул рукой Альгерд.
– Быть может, вы чувствуете ту тварь, за которой отправился его светлость княжич?
– Может быть.
Предчувствие Альгерда было смутным. А он не привык слепо доверять предчувствию, ибо предчувствие временами подводило его. Врождённая впечатлительность Альгерда иногда рисовала ему ужасные картины. И, как нередко оказывалось впоследствии, безосновательно.
– Эй! Что это впереди? – воскликнул один из конных ратников.
– Где? – пригляделся человек в жёлтом кафтане.
– На дороге! Выползает на дорогу!
Сумерки сгустились настолько, что Альгерд не сразу различил впереди низкое, словно пригвождённое к земле серое тело. Оно медленно шевелилось, перебирая длинными, словно у огромного насекомого, конечностями едва отличимыми в сумерках от тела.
– К оружию! – призвал Моймыр.
Гаркнув приказ, Моймыр немедля принял из рук оруженосца арбалет. Альгерд оглядел лес вокруг. Тёмные, по-осеннему полуобнажённые, деревья стояли безмолвно и безжизненно среди пурпурной мглы, скрывая возможного врага. Ольданские ратники ощетинились копьями, секирами и бердышами. Оруженосцы и сержанты взяли арбалеты по примеру своего начальника. Альгерд тоже воспринял его призыв к оружию, сосредоточив всё внимание на заклинаниях и разгоняя мысль до осознания истинной природы вещей. Как и многие другие высшие чародеи, он не мог творить заклинания без умозрения. Ибо такова была природа Воли.
Беда состояла лишь в том, что чистая мысль и воление вступали в противоречие с чувственным, вещественным миром, противоречие ещё более сильное, чем меж духом и телом. Правильно снять его, преодолеть его – в этом и состояло Искусство Воли.
– Что это? – спросил Альгерд Моймыра, беря в обе руки посох.
– Это я бы вас хотел спросить, коль скоро вы здесь мастер по чарам и заклинаниям, – отвечал Моймыр, целясь в серое существо. – От себя могу сказать, что это то, что лучше всего смотрится напичканным болтами гниющим трупом в какой-нито яруге.
– В этом я с вами согласен, – сказал Альгерд и приободрился, будто бы заразившись боевым настроем сотника.
– Может поразите его заклинанием в таком случае? – шепнул ему Моймыр.
– Думаю, арбалет справится с такого расстояния лучше. Чары всегда крайнее средство.
– Ну, знаете, я тоже не чемпион стрелковой братии, чтоб тут в сумерках! Чары, конечно, крайнее средство, когда рядом есть арбалетчики, – проворчал ольданец, а затем громко отдал приказ. – Сокращаем расстояние! Ты, ты и вы двое, спешивайтесь, будете прикрывать! В ближний бой не вступать, бьём самострелами!
Альгерд и Моймыр тоже спешились. Опыт Альгерда в конном бою был настолько скудным, что он не решался оставаться верхом.
– Проклятье! А что, ежели кони понесут? – спохватился Моймыр.
– Не понесут, – подняв, взмахнул дубовым посохом Альгерд.
Лицо ольданского сотника просветлело.
Альгерд готовился прикрывать издалека. Моймыр же со своими ратниками стал подходить к длинному серому существу. Оно медленно ползло. Но заметив приближение вооружённых людей, напряглось и рысью бросилось в тёмные чащобы леса.
Сотник хохоча, возвращался со своими людьми.
– Кто? – бросил Альгерд.
– Вурдалак. Одиночка. Ускакал ублюдок, обосрался!
– Хотелось бы верить…
Ратники, которых дал ему в провожатые Земобор Исмар, не были мракоборцами. Они боялись чертовщины не меньше своего командира. И в конце концов их просто было слишком мало.
Альгерд не желал вредить боевому духу этих людей, но, всё взвесив, решился сказать:
– Вурдалаки редко бывают одиночками.
Дурное предощущение не покидало его.
– Вы сами всё видели, волшебник. Чёрт убёг…
Существо вылетело из-за деревьев стрелой, стремительной и смертоносной. Сбив с ног Моймыра, оно скрылось. Никто не навёл арбалет, никто не замахнулся секирой, не направил копьё. Вурдалак оказался молнией среди ясного неба.
– Проклятье! Второй раз это у него не выйдет! – выругался ольданский сотник, вставая и кряхтя.
– Прощупывает почву. Их много. Готовьтесь, – отчеканил Альгерд.
– Чёрт! Темно как в хелевой пасти!
Слабый свет масляных фонарей, и правда, был бессилен рассеять тьму. Вурдалаки же отлично видели в ночном мраке.
– Не зря же с вами волюнтарий, – молвил Альгерд и достал из подсумка обёрнутый в ткань фиал. Он быстро размотал его, и холодный звёздный свет озарил людей, возы и деревья. Альгерд открыл фиал и вытряхнул альвские огоньки наружу, мысленно приказав им рассредоточиться вокруг каравана.
– Вот чудеса! – воскликнул кто-то из ратников.
– Это их отпугнёт? – спросил Моймыр.
– Не думаю, – отвечал Альгерд. – Но внезапно они уже не набросятся.
– Глядите, вон она тварь!
Серое поджарое существо с длинными когтистыми конечностями ползло среди деревьев справа от них. В свете альвских огоньков была видна лысая, покрытая струпьями шкура. Вурдалак медленно полз, подбираясь к ним, будто волк. Два янтарных глаза смотрели на людей, горя на вытянутом черепе.
Свистнула тетива арбалета. Вурдалак в три прыжка исчез из виду.
– Кто-то видел, попал я или нет? – вопрошал Моймыр.
– Нет! – отозвался человек в жёлтом кафтане.
Другая тварь вылетела слева, набросилась на ратника, тот рубанул бердышём. Мимо. Вурдалак полоснул его по горлу чёрными кривыми когтями, там, где не было кольчуги и пластин. Ратник захрипел, кровь окрасила доспех. А вурдалак, тянувшийся к ране языком, получил копьём между рёбер.
Вурдалак издал жуткий хрип, а сзади послышался человеческий крик. Ещё один накинулся и повалил ратника и оруженосца наземь. На дорогу перед караваном выпрыгнули ещё двое. Они завыли пронзительно, а сзади донёсся рык.
– Сделайте что-нибудь! – дёрнул Альгерда за рукав кафтана Моймыр.
Сбило дыхание. Застучало сердце.
Не было времени на руны и образы.
На телегу, стоявшую в середине каравана, напрыгнул ещё один. Янтарные глаза смотрели отовсюду. Они лезли из чащоб. И их хорошо было видно в свете альвских огней.
Время оставалось только на мысль, на саму чистую Волю… и на опору в виде чувств, даже страстей.
Альгерд пожелал поразить тех двух, что выпрыгнули на дорогу впереди возов. Они были ближе всего. К мысли он примешал гнев, который сам же напитал страхом. Сердце Альгерда жаждало уничтожить их, остановить, поразить, ослепить, выжечь дотла.
Он вскинул посох в их сторону и из опала, выступающего из навершия, вырвались золотые молнии. С треском и шипением проявления Воли змеились в воздухе, гася взоры вурдалаков, впиваясь в них, прожигая плоть. Тошнотворный запах палёной плоти ударил в нос, когда два дымящихся трупа согнулись на дороге, словно зародыши.
Альгерд обернулся. На телеге порождения Умбры уже не было. Рядом шёл бой. Твари наскакивали на щиты, теснили людей.
В горле пересохло, а сам он обливался потом. Чародей боялся своей силы не меньше своей слабости. Вурдалаки окружили людей, наседая и наскакивая они подбирались всё ближе.
«Слишком близко», – подумал Альгерд, не зная, как быть дальше.
Он опасался поразить чарами своих.
Вурдалак сбил с ног оруженосца, тот был без доспехов. Кривые когти разорвали плоть, словно тряпку. Умертвие принялось поедать жертву. Альгерд с ненавистью направил на него Волю. Золотистые ленты вырвались с треском из посоха и заплясали на вурдалаке и мёртвом теле под ним. В пару мгновений он вспыхнул. Альгерд ринулся к ратникам.
Времени на сомнения не было.
Альгерд выскочил вперёд, заслоняя собой людей.
– Назад! – бросил он ольданцам.
На него взирали четыре пары больших янтарных глаз. От стремительных, как молния, вурдалаков его отделяло всего несколько шагов. Ярость в сердце чародея поглотила страх и вырвалась наружу, обратившись снопами искр и всполохами пламени. Огонь вырвался из навершия посоха, Альгерд водил им влево и вправо. Поток огня с чудовищным гулом пожирал плоть умертвий, как сами умертвия пожирали плоть человеческую. Рёв пламени заглушил последние звуки, вырывавшиеся из глоток чудовищ.
Несколько мгновений и Альгерд обессилил. Поток пламени прекратился. Перед ним на тракте лежали горящие тела. Один вурдалак ещё бежал, воя на всю округу, объятый волшебным пламенем. Альгерд повернулся к людям, ощутил их потерянные взгляды. Их страх.
Посох в его руке пульсировал жаром и слегка дрожжал. В голове Альгерда шумела кровь.
VI
«Я пишу сии строки в год избрания императором Вольфгарда и Хладланна Вольрика Одальгерда Хелминагора, в год триста двенадцатый Имперской Эры или в год тысяча четыреста двенадцатый от Печати Врат. Год сей начался с войны за меренийское наследство, со вспышки страшной моровой заразы в Корданском палатинате Империи и появления могущественного демона в глухом краю палатината Ольданского. Год сей лихой и суровый бросил вызов императору. Сами Белые Боги будто бы желали перемен в державе. И подданные, представленные Имперскими Сословиями, казалось, уже были готовы потребовать их от Хелминагора…»
Мэтр Кви́нтрий из Вэ
«Большая летопись Хладных Земель»
Лиловая молния сожгла небо. Быстро и ярко, чтобы тут же исчезнуть, скрыться, покинуть мир. Граф Сто́йден отвернулся от окна, поёжился и вновь оглядел карту. Взгляд его стал скользить по поверхности, изображающей запад обитаемых земель Мид-Арда.
Громыхнуло.
Стойден вздрогнул, осудил себя мысленно. Затем усмехнулся и тут же благочестиво возвёл очи горе и вытянул руки, обращённые ладонями к лицу, так, словно хотел взять что-то себе от той Силы, что излилась в мир в виде лилового разряда. Той Силы, что, будучи сокрыта за молнией, как за своим знамением, была куда больше самого разряда и всего зримого мира.
– Пращур наш, Праве, защити меня и моих родичей! – прошептал Стойден.
В последние несколько месяцев он взывал к Громовержцу и Отцу Справедливости куда чаще, чем обычно.
Стойден Драг, граф Рада́нский, был вассалом великого герцога Вольрика Одальгерда. По общему человеческому разумению того, как всё должно быть, граф Стойден должен был ликовать беспрестанно с тех самых пор, как его сюзерена на Имперском Сборе избрали императором Вольфгарда и Хладных Земель. Ибо возвышение сюзерена непременно сказывается на положении верного вассала, тем паче того, с кем сюзерен рос и воспитывался. К тому же Драги – род древний и почтенный. Исстари предки Стойдена были опорой Одальгердов, герцогов Войлана.
Избрание ольфандца императором положило конец борьбе партий внутри Ольфанда. Избранный император сразу становился королём сердца огромной северной державы, ибо титулы повелителя Хладланна и короля Ольфанда были нераздельны со времён Одальда Хелминагора. Зато началась борьба партий всеимперская, а Вольрик стал её сердцевиной, притягивая к себе королей, имперских князей и вольные города, словно магнетический камень железные опилки.
Стойден помнил тот момент, когда курии Имперского Сбора отдали голоса за Вольрика. Жар, потные ладони и шум крови в голове – вот, что он ощущал тогда. Он чувствовал радость и облегчение от победы друга в тяжкой борьбе. Но тогда же зарождался ростками смутных опасений и страх перед будущим.
– Я назначаю тебя главой моей тайной стражи, хранителем моего покоя, – сказал спустя пару дней после Имперского Сбора Вольрик, почесал косматую бороду и улыбнулся. А Стойден понял, что опасения его проросли, обернувшись явью.
«Мои беды теперь твои», ты хотел сказать? – подумал в тот момент граф Стойден. – Впрочем, ты, пожалуй, и не думаешь ни о каких бедах…»
– Великая честь для меня, ваше императорское величество – произнёс он тогда вслух.
С тех пор прошли месяцы, а Стойден всё ещё недоумевал, как он оказался на своём посту. За какие заслуги его, любителя охоты, грабежа да небольших драк дружина на дружину, которые в Ольфанде отчего-то зовут войной, назначил старый друг главой соглядатаев и убийц Серебряного Престола?
И всё-таки Стойден лукавил перед самим собой, ибо он знал, что Вольрик считает его умным человеком, самым умным из тех, кому доверяет душой. А душа у Вольрика была воинская. Вольрик был военачальником, идущим впереди рати, ведущим рать за собой. Секирой и копьём, пешим или конным, он расчищал себе дорогу к победе, а в политике смыслил столько же, сколько кобольд в натурфилософиях и метафизиках.
«Собственно, поэтому его и выбрали, – рассуждал Стойден. – В этом же причина, почему он назначил меня своим тайным советником».
Он прогнал прочь посторонние мысли и вновь склонился над лежащей на столе картой. Взгляд его быстро скользил по долам и полям, лесам и горным хребтам. Они не интересовали графа, в отличие от миниатюр городов и замков, да гербов их владетелей. От королевств Летних Земель взор его перешёл к Хладланну, перемахнув за делящий запад обитаемого мира Межеланский Хребет.
Он посмотрел на герцогства Ольфанда. Пределы каждого из них были отмечены отдельным цветом. Родное королевство выглядело раздробленным среди огромных держав, покорившихся Вольфгарду. Державы, обширные и древние, ставшие частью Империи, ольфандцы, а по их примеру и все остальные народы Хладных Земель, называли палатинатами. Едиными, слитными крупными владениями, которыми правили вассалы императора – имперские князья, короли.
Палатинатами считались все королевства Империи Вольфгарда и Хладланна, кроме самого Ольфанда. Шесть королевств, а ещё десяток княжеств и герцогств вольфгардцы нарекли палатинатами.
Взгляд графа упал на Феннрию, занимавшую полуостров Оссакс, напоминавший видом секиру. Форма полуострова – ещё одна шутка Богов, ибо Феннрия – самое дикое из имперских королевств, родина морских разбойников. Они селились на побережье, отдав чудовищам большую часть своей, заросшей тайгой земли. Когда лёд не сковывал гавани, они грабили соседей и ходили морем на Летние Королевства. А зимой выживали и спасались от голодных бестий, что выходили из леса.
На юге соседом феннрийцев была Вескония. Теснимая могучей Корданией, разграбляемая свирепыми северными соседями, Вескония. Много учёных даровала она Империи. И много чернокнижников. Весконское королевство было оплотом старейших школ умбропоклонников ещё в Доимперскую Эру. Вескония же сильнее всего страдала тогда от чудовищ, демонов и колдунов, что призывали их в мир. В последнее десятилетие, впрочем, Вескония стала куда могущественнее, чем прежде. Король Коннлах Годвин захватил часть корданских владений, заключил союз с Гардарией и торговые соглашения с некоторыми ольфандскими герцогами. Ему удалось породниться с королём Ведена и даже конунгом Феннрии. Впервые за долгие века феннрийцы не совершали набегов на берега весконцев. Король Коннлах обладал прямо нечеловеческой, сверхъестественной, на взгляд Стойдена, удачей.
Стойден посмотрел на побережье богатой Кордании, страны купцов и наймитов. После глянул на рыцарский Веден, могущественнейшее королевство Хладланна. Обрамлённое с востока горами Межеланского Хребта, Веденское королевство граничило с Гардарией, самым большим палатинатом Империи, а также с Корданией и самим Ольфандом.
«Слава Белым Богам, что число народу там не под стать обширным пределам», – подумал Стойден.
Гардария богата, как Кордания, ведь там растёт вечнодрев, который гардарийцы умеют обрабатывать. Леса их полны пушного зверя, а горы – самоцветов и малахита. Гардария также дика, как Феннрия, но её границы не выходят к морским берегам. Гардария также воинственна, как Веден, но в великом княжестве нет рыцарских традиций.
Издревле так повелось, что встреча гардарийца и ольданца заканчивалась пьяным спором о том, чья же земля рождает самого сурового человека. В Гардарии холоднее, но в Ольдании всегда водилось больше чудовищ и всякой чертовщины чем где-либо. Гардариец неизменно отвечал, что в Ольдании их не больше, чем во всех прочих краях, «просто в Ольдании бестии самые наглые». Такие попойки ольданцев и гардарийцев служили поводом для многих шуток и побасенок, но нередко они заканчивались поножовщиной вместо доброй драки.
Корни культурной неприязни прорастали, а попутно наслаивались и иные противоречия. Люди хотят жить лучше, хотят грабить, хотят расширять своё обитание в мире. Особенно люди короля или великого князя, владетели земель и уделов, воеводы дружин.
– Вот и столкнулись две воли к власти, – пробормотал под нос Стойден, склонившись над картой, теребя побелевшую местами бороду.
Великому князю Бранимиру долго уговаривать короля Рогдая не пришлось. Только почил в Бозех князь Бо́лев Ди́тмир Меренийский, как Рогдай поддержал своего кандидата на престол княжества, племянника покойного Болева. Стойден помнил, что представитель рода Дитмиров воспитывался при дворе Рогдая. Опасное упущение гардарийского властителя. Однако великий князь Бран ответил незамедлительно и поддержал брата почившего князя.
Достаточно было великому князю Брану со своей дружиной разорить и выжечь несколько деревень, входящих, как сказал бы ольфандец, в королевский домен Рогдая и дело приняло предсказуемый оборот.
Король Ольдании быстро вошёл с войском в Мерению, захватив одну крепость за другой. Сейчас он уже осаждает Мерео́пидум, столицу княжества, вместе со своим ручным Дитмиром.
«Рогдай сам не понимает, в какое пекло его завлекает Бран. Впрочем, кровь Исмаров всегда была горяча, – рассуждал про себя Стойден. – Заманит тебя в ловушку, а ты и рад идти на поводу. Его ложные отступления заведут тебя вглубь Гардарии. В его леса и болота. А тут ещё и эта идея борьбы с палатинатами, захватившая наши ольфандские умы, начинает играть новыми красками. Молодец, Рогдай! Ай, молодец! Ещё не остыли головы, ещё не все даже у нас здесь согласны раскалывать ваши королевства, подобно орехам, как ты сам лезешь под нож! Неспокойно век начинается… Ладно, послушаем, что скажет Галлард».
Галлард уже прибыл в замок, Стойден знал это. Теперь он первым узнавал не только о том, что происходит в Вольборке Девятибашенном и самом Вольфгарде, но и о том, что творится в сотнях и тысячах вёрст от Города.
Он не стал давить на Галларда.
«Пусть себе отдохнёт с дороги, устал ведь – такой путь проделал».
Стойден посмотрел в окно. Змеящиеся ленты, сопровождаемые вспышками, рвали чёрные тучи где-то вдалеке, за озером, у самых гор. Проливной дождь стучал по крышам, карнизам и окнам. Стук в дверь застал Стойдена, когда тот наслаждался теплом камина, удобно устроившись в кресле.
– Входи, – бросил магистр Стойден, точно зная к кому обращается.
Вошёл его распорядитель. Серый дублет, таких теперь много служит магистру тайной стражи Стойдену под видом имперских чиновников. Распорядитель поклонился учтиво и обратился к графу:
– Барон желает к вам обратиться.
Краткость была единственной чертой, которая нравилась Стойдену Раданскому в людях той коллегии, что он возглавил. Минимум придворного этикета, титулов и славословий.
Только суть.
Слова и поступки, места и время, когда владыки, военачальники, чародеи и предводители сословий их произносили или совершали, – вот что интересовало тайную стражу императора.
– А я всё жду, – усмехнулся Стойден. – Пусть заходит, что ли.
Галлард Арн был хоть и бароном, но тень отбрасывал весьма серьёзную. Он был имперским рыцарем, личным ленником императора, так что и его служба в тайной страже была оправдана и понятна. Усиление императора для него было благословением Лиосгарда и Светом Альвхейма. Кроме того, Галлард не был пешкой или обычным кротом. Не был он и дураком, как успел заметить Стойден.
Стойден встал, когда он вошёл.
– Милостью Белых Богов! – воскликнул вместо приветствия Стойден.
– Ваше сиятельство! – поклонился барон Галлард.
Они обнялись, как старые друзья, затем он предложил Галларду сесть за стол, и позвал слуг, чтобы те принесли кушанья и вина.
– Благодарю, ваше сиятельство. Двор князя Брана в Древене оказался не столь гостеприимен, – ухмыльнулся Галлард Арн. – К тому же, он опустел весьма, с моего последнего посещения.
– Неудивительно, – буркнул Стойден.
– Неудивительно, – кивнул барон. – А знаете, что удивительно, граф? Что король Ольдании несётся на своего врага вепрем, вместо того, чтобы озаботиться хоть какой-нибудь стратегией.
«Читаешь мои мысли», – проскочило в уме Стойдена.
– Может, если бы ольданцы хоть немного читали, хотя бы их король, – продолжал барон Галлард, – история их складывалась бы иначе. Но ольданцы считают чтение книг чем-то схожим с мужеложеством.
– У нас тоже многие так считают, – усмехнулся Стойден. – В основном нашего сословия люди, что характерно.
– Вынужден согласиться, – улыбнулся Галлард. – И, тем не менее, тучи сгущаются не над нами, а над нашим другом королём Рогдаем. У его визави Бранимира около десяти тысяч людей в войске под Древеном. Ещё пара тысяч гардарийцев сводят с ума Рогдаевы рати в Мерении быстрыми налётами конных стрелков. Бран и другое войско приказал собирать под Дивьей Рощей. И при том он не всех своих вассалов-то успел потревожить. У него много наёмников, из Ведена, из Кордании. Из Кордании особенно много: арбалетчики из Региспорта, доспешные, со своими ублюдскими павезами в человеческий рост.
– Богато живёт, – потягиваясь перед огнём очага, протянул граф Стойден, – великий князь, однако.
– Лучше б это богатство текло сюда.
«Мечтать не вредно, особенно юношам», – подумал Стойден, смотря на покрытые не бородой, но пухом щёки барона Галларда.
– Рати ольданцев уже сталкивались в бою с этими наймитами? – спросил Стойден.
– Да, успели повоевать. Под Чаровым Бродом, к примеру. Там ольданцы сперва преследовали отступающих налётчиков Брана, а догнав их, завязли под обстрелами гардарийских лучников и корданских арбалетчиков-наймитов, а следом попали под конную атаку.
– Хм. И всё равно Исмар не чует подвоха, коль продолжает натиск, как мне докладывают. Король Рогдай… тебя бы в правильном направлении развернуть, такого воинственного.
– Развернём, – заверил Галлард. – Но вы ведь не думаете, ваше сиятельство, что самое важное я уже сказал? Самое главное, что у великого князя Бранимира в Ольдании есть свой человек. Удельный князь или воевода, пока мне неизвестно. Но это вельможа с деньгами и войском, кто-то из могущественных вассалов. И он уже готов к тому, чтобы нанести удар и поделить потом вместе с Бранимиром наследие Исмаров Ольданских.
Весть Галларда ударила в голову сильнее вина.
– Кто это? – прохрипел Стойден, едва не подавившись благородным напитком.
– Мне, как я уже сказал, пока неведомо, кто это. Но я обратился к своим людям, скоро имя предателя ольданского короля перестанет быть для нас тайной, магистр.
– Если этот самый князь или воевода надумает нарушить клятву во время войны, то он не только мерзавец, но и безумец, даже самоубийца, – рассуждал Стойден.
– Не думаю, что он будет наносить удар явно, скорее станет вредить изнутри, пользуясь влиянием, золотом. И королевство Рогдая даст трещину, тем более в то время, когда и на поле брани одни поражения.
– Пока что Рогдай вгрызся в Меренийское княжество не хуже волка, – возразил Стойден. – Так что, не одни только поражения.
– Пока что, – пожал плечами Арн. – Больше того, я полагаю, что и всю Мерению ему удастся взять. Но вот когда он пойдёт на саму Гардарию… тогда будут одни только поражения.
– В крупных битвах, – поправил Галларда Стойден.
– В решающих, – взяв кубок, хищно посмотрел на красное, как кровь, вино барон.
Граф Стойден и правда будто опьянел от донесений Галларда. Служба императору начала увлекать его. Но в опьянении была не только радость, но и страх. Ибо в вопросе о Вольфгарде и палатинатах для Стойдена точка ещё не была поставлена.
– Найди его как можно скорее, Галлард. Дёргай за все нити, привлекай волшебников, прорицателей, мракоборцев, торгашей, всех. Подкупай – денег я выделю. Только об одном прошу: будь скорее решимости ольданского предателя и недальновидности ольданского короля!
VII
«Белые Боги, что жили когда-то во плоти в прекрасном мире, названном Лиосгардом, что на язык венеев можно перевести, как Град Света, ныне живут в вечности Ириума. Почему Боги покинули мир? Быть может, наши истолкования мира пришлись Им не по нраву?»
Драга́на из Ма́леврата,
чародейка имперской коллегии волюнтариев
Ехать верхом было трудно. Самочувствие Альгерда можно было сравнить с самочувствием рыцаря, прошедшего все этапы Великого Войланского Турнира. И всё же Альгерд сознавался сам себе в сердце, что чувствует он себя относительно хорошо. Усталости после боя не стоит уделять много внимания, ибо и воин устаёт от ношения доспеха и размахивания шестопёром.
«Ольдания, это глухое захолустье, определённо пошло мне на пользу», – подумал волюнтарий. Он действительно мог гордиться собой, ведь ещё недавно он упал без чувств, пытаясь обезвредить чарами одного-единственного доходягу-философа. А здесь, вдали от дома, он уже сжигает вурдалаков направо и налево. Конечно, в случае с Фьяром из Абеларда упасть в обморок ему помогла собственная тревожность, ибо он не желал причинить вред кому-либо из тех людей в университете, школярам или их наставникам. В сегодняшнем бою с отвратительными и опасными существами Альгерд почти не был скован страхами и волнением.
«Для чародея важнее всего сосредоточенность, – говорил Альгерду и другим волюнтариям Венитар Белый Странник, когда посещал палаты коллегии, – Она достигается дисциплиной разума, а к дисциплине ведёт понимание природы сущего».
То было много лет тому назад.
– Мэтр Ди́вий, вы сказали до этого, что сосредоточенность полностью исходит из свободы, а теперь говорите, что она достигается дисциплиной… – неуверенно обращался к альву Альгерд.
– Верно.
– Разве дисциплина и свобода не противоположны друг другу? Противоречие…
– Противоречие, – кивнул Белый Странник – Противоречие во всём, юноша, во всём сущем.
Завороженно Альгерд смотрел в тот день на альва, что был истинным владыкой Воли. Старец с лицом тридцатилетнего мужчины. Короткая белая, как у всех альвов борода, серебряные глаза. Их взор – взор победителя чудовищ и демонов. Взгляд из глубины веков, что сохранилась в чистоте вод памяти его духа.
Отчего-то сейчас воспоминание о Венитаре придало Альгерду сил.
– Долго ли нам ещё? – спросил Альгерд громко.
– Башенки стенные уже видать, – ответил ему Моймыр.
– Мы в предместьях, – добавил малознакомый голос.
Осталось их всего семнадцать человек, включая Альгерда и Моймыра, слуг и оруженосцев. Из дюжины витязей, назвавшихся охраной каравана, выжило только семь человек, двое из которых были ранены. Человеку в жёлтом кафтане вурдалаки отгрызли голову.