bannerbannerbanner
Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

Лев Толстой
Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

Полная версия

– Нет, полноте, ma tante, она добрая и славная, – сказал Nicolas, так же, как и его отец, словами: «славный, славный» разрешая затруднение.

– Ну все-таки, mon cher, ты теперь свободен: не на ней, то другая. Ну прощай, Христос с тобой. Я тебя от души полюбила.

На другой день Nicolas выехал из Воронежа и вернулся к своему полку уже в Тарутинском лагере.

* № 255 (рук. № 96, T. IV, ч. 1, гл. IX—XII, и ч. 2, гл. XII).91

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

(Новая глава)

Прошло92 четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Он знал, что Москва вся сгорела и разграблена,93 он слышал по разговорам присоединяемых пленных и французских караульных солдат, что положение французов нехорошо, но общий ход дел не интересовал и не радовал его. В эти94 четыре недели плена, лишений, унижений, страданий и главное – страха Пьер пережил больше, чем во всю свою жизнь.95

В разоренной и сожженной Москве, в дурную и холодную погоду, начавшуюся в сентябре,96 он испытал почти крайние пределы физических лишений и страданий и ужасов, которые может переносить человек. Но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, <которого он не знал до сих пор,97 он переносил все эти страдания лучше многих из своих товарищей по плену>. И эти-то страдания и в особенности тот ужас смерти, который он испытал в плену, и заставили его в это короткое время пережить столь многое98 и дали ему то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде.

Он долго99 в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, он искал этого путем мысли и все эти искания и попытки обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через страдания физические и нравственные, через ужасные полчаса, которые он провел с мнимыми поджигателями на Девичьем поле.

Вот как это было.

В первый день офицер и солдаты, взявшие Пьера, обращались с ним на гауптвахте сомнительно, почтительно и враждебно. Еще чувствовалось в их отношениях к нему и сомнение о том, кто он такой – не очень ли важный человек – и враждебность вследствие их личной борьбы с ним.

Но в тот же вечер, как слышал Пьер от солдат и пленных, и офицер и караульные увлеклись грабежом дома гр. Каменского, на который, как и вообще в то время в Москве, стоило одному человеку наложить руку, чтобы стая других французов же увлеклась тем же. Вероятно, под влиянием этого увлечения грабежом перед утром к Пьеру в отдельную комнату, где он содержался эту ночь, вошли два поляка-улана и перед сменой своего караула сняли с него кольцо, жилет и сапоги.

[Далее от слов: Когда в утро другого дня пришла смена, кончая: – Запишите. Это нехорошо, очень нехорошо, – строго сказал ему один из членов близко к печатному тексту. T. IV, ч. 1, гл. IX.]

На четвертый день пожары начались на Зубовском валу и не караульный, а другой офицер вошел в комнату, где содержались пленные, с списком в руках, сделал перекличку, назвав Пьера celui qui n’avoue pas son nom,100 и распределил всех по разным местам.

Пьера с 13 другими, опять босиком, как он был, повели на Девичье поле и поместили там в балагане, выстроенном посередине поля. Проходя по улицам, Пьер с любопытством оглядывался и везде видел обгорелые стены каменных и торчащие печи деревянных домов. По всей Москве дымилось и кое-где еще горело. Пьер тогда еще решительно не понимал радостного значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожарища. Он видел над разрушением русского порядка установ[ление] ф[ранцузского] п[орядка].

На Девичьем поле Пьер пробыл еще 4 дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь были судимы за поджигательство и что ожидают только решения маршала.

Эти первые дни до 8-го сентября, дня, в который Пьера повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера. Но 8-го сентября был тот день, в который он в час пережил больше, чем во всю свою жизнь. Это был кризис, после которого он получил то успокоение, в котором он с тех пор и находился.

[Далее от слов: 8-го сентября Пьера с другими под конвоем 20 пехотных солдат повели через поле к дому с огромным садом на правой стороне Девичьего поля, кончая: Не договорив начатого, он махнул рукой и пошел прочь близко к печатному тексту. T. IV, ч. 1, гл. X—XI.]101

Новая глава

Только когда Пьер был приведен назад в балаган и оставлен один, он понял ясно всё то, что угрожало ему и от чего он спасся, и он понял, как мало значения имела его жизнь.102

Он с этого дня так равнодушен стал к жизни, что как будто в этой казни был казнен и он – прежний Пьер, а теперь жил в нем новый, другой человек.

С этого дня совершился в Пьере тот переворот, который дал ему103 то успокоение, к которому он так давно стремился. И успокоение это пришло ему не путем мысли. Он вовсе не думал о себе во всё это время, не думал о том, лучше ли, покойнее ли он стал. И именно от этого-то он был лучше и покойнее. Первые дни после преступного убийства, которое он видел, он не мог закрыть глаза без того, что[бы] не видеть перед собою всё те же страшные лица невольных убийц и невинных жертв, и по ночам на него находил суеверный страх чего-то, и в сновидениях ему представлялось всё то же. Но зато всякое пробуждение и радостное сознание того, что это было только во сне, доставляло ему неизвестное прежде наслаждение. —104

 

С первого же дня после казни – сейчас, как только пленных ввели назад в балаган, Пьер почувствовал в первый раз, что все те условные преграды – рождения, воспитания, нравственных привычек, которые до тех пор отчуждали его от товарищей – были уничтожены. Пьер с этого дня сблизился с своими товарищами – солдатами, крепостными и колодниками. И в этом сближении нашел новое, еще не испытанные105 им106 интерес, спокойствие и наслаждение. С этого же дня только вполне оценил Пьер наслаждение обеда из соленых огурцов, которых не ели французы, требухи вареной и хлеба, наслаждение тепла, когда он укладывался рядом с старым солдатом, укрыв[аясь] с головой кафтаном в углу балагана, наслаждение ясного дня и вида солнца и Воробьевых гор, видневшихся из двери балагана. Всё это было точно новое, никогда не испытанное, но все эти неоценимые, вдруг открытые наслаждения были ничто в сравнении с теми бесчисленными нравственными наслаждениями, открывшимися ему с того же дня.107

На душе у него было ясно и чисто. Те страшные минуты, которые он пережил, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания те мысли и чувства, которые прежде представлялись ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России и войне, ни о Наполеоне и геройском намерении убить его, ни о своем великодушном пожертвовании имением и спасении ребенка, ни о звере Апокалипсиса и о спасении человечества, ни даже о своей страстной любви к Наташе. В душе его, как сквозь сито просеянные, остались только самые дорогие зерна человеческих стремлений.

Пьер в своей жизни имел избыток всего, что только могут желать люди. Теперь же он испытывал лишения, которых не испытывают самые несчастные из людей, и потому он мог желать всего. И из этого всего он так ясно видел теперь то, что было существенное благо, и то, что было ложь. Как ему странно было вспоминать теперь, как он, теплый, сытый, безопасный, лежал в своем кабинете и чувствовал себя несчастным. Теперь он понимал, что для счастия жизни нужно только <жить> без лишений, страданий, без участия в зле, которое делают люди, и без зрелища этих страданий.108 Тихий уголок где-нибудь, ясное солнце, садик, занятие, первое, которое встретится, свободное занятие, думал он, еще приятнее [?], больше ничего мне не нужно. Наташа! Когда она вспоминалась ему, ему было совестно. Чего ему нужно было от себя и от нее? – спрашивал он себя, не понимая. Теперь, ежели бы он встретил ее, он бы рад был, посидел бы с ними, поговорил, послушал, как она поет, и поехал опять бы к себе в свой маленький домик с садиком. Пообедал, выспался бы, согрелся бы и занялся бы чем-нибудь, как теперь.

Все эти непонятные для самого Пьера в другое время мечтания теперь доставляли ему огромное наслаждение. Все мечтания его стремились к тому времени, когда он будет свободен. Ему казалось, что он был очень несчастлив теперь, но он заблуждался. Это ограничение свободы и мечтаний, эти лишения и страдания, эти надежды и ужасы были лучшее счастье, которое испытывал Пьер до того времени. Теперь он считал себя несчастным, но впоследствии и всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена и с слезами в душе думал о том, что никогда не возвратятся те сильные и радостные ощущения и то спокойствие душевное, которое он испытывал в этот месяц плена.>

* № 256 (рук. № 96. T. IV, ч. 1, гл. XII, XIII, и ч. 2, гл. XI– XII).109

С первого же дня после казни,110 поступив в новое товарищество пленных, Пьер почувствовал, что прежде бывшие между им и его товарищами условные преграды рождения, воспитания, нравственных привычек – теперь не существовали более. Прежде Пьер111 старался сблизиться с народом, теперь же вовсе не думал о нем, сближение это сделалось само собою и доставило Пьеру тоже [?] новые, не испытанные им до сих пор наслаждения.

Из числа 23 человек самых разнообразных характеров и званий: офицеров, солдат, чиновников, которые потом как в тумане представлялись Пьеру, в памяти его остался навсегда112 унтер-офицер Томского полка, взятый французами113 в гошпитале, с которым он особенно сблизился. Унтер-офицера этого звали Платон Каратаев. Он был тамбовец и говорил тамошним говором, выговаривая ц вместо ч.114 В воспоминании Пьера этот человек остался олицетворением всего русского, доброго, счастливого и круглого.115 Голова у него была совершенно круглая, как большой мяч. Глаза, очень приятные, большие, карие, были116 круглые, усы и борода, отрастая вокруг рта, составляли круг, рот117 раскрывался овалом, близким к кругу, волоса вокруг лба всегда имели вид круга, руки118 пухлые были почти круглые, плечи округлялись в спине,119 грудь была высокая, округленная, руки он всегда носил в округленном положении, как будто готовился обнять что-то.120 Все морщины на его лице – около глаз и рта были круглые. Он был невысок ростом. Зубы, ярко белые, крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все крепки, ни одного седого волоса не было в его волосах и бороде, но по рассказам его о121 походах, в которых он участвовал 10-летним солдатом, ему должно было <быть>122 гораздо за 50 лет.

Всё лицо было весьма приятно, голос у него был тихий и почти нежный. Говорил он очень складно и кругло, всегда заканчивая свою речь123 и беспрестанно украшая ее поговорками, пословицами и ласкательными мужицкими словами, из которых в особенности он часто употреблял «соколик».124 Он говорил с теми русскими старыми приемами ласки и вежества, с которыми говорят в дальних деревнях. Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил в несчастии всё напущенное на него солдатское и125 с удовольствием возвратился к старым мужицким приемам и речи. Он неохотно говорил про свое солдатское время, и когда рассказывал, то преимущественно из старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний крестьянского быта. Поговорки, которые он говорил очень часто, не были те солдатские, большей частью неприличные и бессмысленные присказки, но это были большей частью изречения того свода глубокой житейской мудрости, которой живет народ.126 Платон Каратаев127 не знал ничего128 наизусть, кроме тех солдатских ответов, которые он в рекрутстве выучил из-за сильных побоев, и он не знал ни одной поговорки и пословицы. Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторять сказанное, Платон Каратаев не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, и, когда он говорил свои речи и начинал их, казалось, не знал, чем он кончит. Он был как бы живой сосуд, наполненный чистейшей народной мудростью, сам не зная этого. На всё всегда он был согласен, всем всегда доволен, на всё у него было словечко, иногда шуточное, иногда поразительно глубокое и тем более поразительное, что он говорил иногда совершенно противуположное тому, что он говорил129 прежде, но и то, и другое было справедливо. Одно, что он не любил, это было драки, ссоры, брань, которые случались в балагане. В этих случаях он, видимо, приходил в беспокойство и до тех пор не успокоивался, пока ему не удавалось помирить ссорящихся. Физические силы и поворотливость его были таковы130 первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром и вечером он молился на восток, быстро крестя свой лоб и грудь и шопотом приговаривая: «Господи помилуй. Богородица, помилуй, Никола угодник, помилуй и спаси нас» и потом, ложась, говорил вслух: «положи, господи, камушком, подыми калациком». И поутру вставал, подпрыгивая, и тоже вслух говорил: «лег – свернулся, встал – встряхнулся». Он никогда не бывал без работы и всё умел делать, он шил рубашки и сапоги, пёк, варил, тесал, строгал, и131 всегда находил себе дело. Он любил говорить и говорил хорошо; но любил тоже слушать.132 Он любил слушать сказки, которые был в балагане один мастер рассказывать, но более всего любил слушать рассказы о настоящей жизни и так ласково и внимательно умел слушать, так кстати вставить словцо, что Пьер никому с таким удовольствием и подробностями не рассказывал с вою жизнь, как этому солдату.

 

Когда Пьера в первый раз ввели в новый балаган, все знали уже всё, что с ним было. Все оглянулись на него с любопытством, но первое время никто не подошел. Первый133 приветствовал его Платон Каратаев, сидевший в углу за тачанием сапогов.

– Здравствуйте, барин, соколик, – сказал он.134 – Милости просим в наши хоромы.135 В тесноте, да не в обиде. У нас житье136 хорошее – обиды нету.137 Вот тут и садись,138 – проговорил Каратаев, опрастывая ему место.

Пьер оглянулся на голос, и в круглом лице и глазах этого человека он почувствовал успокоение и подошел к нему.

Платон Каратаев, взглянув на Пьера, покачал головой.

Его огорчило, видимо, выражение отчаяния, бывшее на лице Пьера, и он тотчас же обратился к нему с веселой дружеской речью, рассказывая, как они живут тут, и не расспрашивая. Другие пленные, офицеры и чиновники, перебив Платона Каратаева, стали спрашивать Пьера о том, откуда он и что с ним было. Пьер рассказывал. Каратаев молча слушал, шевеля скулами (это была его привычка), и только139 когда Пьер рассказывал о том, как их судили,140 прибавил: «Где суд, там и неправда, соколик», – вздохнув, встал и, достав картофелю печеного и черного хлеба, принес Пьеру.

– Покушай, соколик, с голоду Малашки и Алашки всласть. Вот так-то, – прибавил он, когда Пьер улыбнулся и141 взял картофель.

Из всех людей, бывших в балагане, Платон Каратаев более всех привлекал к себе Пьера (из офицеров в особенности один, который говорил по-французски, отталкивал от себя Пьера), и он не142 перешел по приглашению господ на их сторону, а остался на том месте, куда сел рядом с Каратаевым. Когда офицеры ушли и Пьер поел, Платон Каратаев стал спрашивать Пьера, каким образом он попался. Пьер рассказал ему, как он бросился на фр[анцузов], чтобы отнять женщину.

– Да что же ты, соколик, в ее вклепался-то? Ты это напрасно сделал. По моему разуму.

– Я рассердился, – отвечал Пьер, – и не думал, что будет.

– Своему гневу господин, всему господин – так-то. А то жил бы ты себе на воле, пил бы, ел всласть, а то какую нужду увидал. Ноготь увяз, всей птичке пропасть. Да ты, милый человек, не тужи. От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. Они дадут ума. А у бога милости много. Думаешь, пропал, а глядишь – лучше прежнего поднимешься. Несчастье на костылях, а счастье на крылах. Не успешь глянуть – прилетит. Так-то, друг мой любезный, – начал он, видимо, длинный рассказ, – жил я еще дома. Вотчина у нас богатая, земли много.143 Хорошо живут мужики. И наш дом слава богу, сам сём батюшка косить выходил. Жили, как у Христа за пазухой. Случись…144 – и Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он145 попался в воровстве леса и был забрит в солдаты, вследствие чего избавил от ставки старшего семейного брата.

Было уже темно в балагане, когда Платон Каратаев146 кончил свой рассказ.

– Так я сужу: у бога всего много. Ты что, женат, соколик? – спросил он, – дети есть? Дом есть? – расспрашивал он, видимо наслаждаясь вперед благообразным счастьем, в котором он представлял себе житье Пьера.

– Так-то, не тужи. Покорись беде, и беда покорится, старички говаривали. – И он встал, начал креститься, приговаривая шопотом, потом быстро лег, проговорив: «Положи, б[оже], камушком, подними калациком».

С этого дня между Пьером и Платоном Каратаевым установилась тесная дружба.

_________

Первое время пленных содержали хорошо, но с половины месяца у них стали отнимать их платье, заставляли их работать и кормили очень плохо.

Пьер, благодаря своему знанию французского и немецкого я[зыков] (бывали караульные немцы), особенно ясно чувствовал те видоизменения, которые происходили в положении французских войск в Москве и отражались на них, пленных, и на караульных солдатах, которые были для Пьера представителями положения всего французского войска.

Пьер невольно следил за тем порядком, который чуть не погубил его, и замечал, как этот порядок понемногу ослабевал и исчезал, вероятно под влиянием каких-нибудь внешних причин. В одно и то же время, вероятно увлеченные общим примером и уничтожением награбленного, даже караульные солдаты стали отнимать у пленных одежду (и с Пьера сняли сапоги и штаны, заменив только последние арестантскими),147 стали хуже гораздо кормить, давали кроме хлеба только огурцы и изредка требуху (под конец и ее заменили кониной) и в то же время слышались пушечные выстрелы где-то недалеко. Но главный признак для Пьера состоял в том, что прежде словоохотливые караульные рассказывали Пьеру кое-что об общем ходе дел, говорили о завоевании Петербурга, о зимовке в Москве, о богатствах, которые найдены, а теперь или молчали, или сердились, когда Пьер спрашивал их об общем ходе дел.

В последних числах сентября приходил в балаган француз, спрашивая, здесь ли Пьер Безухов, но на вопрос Пьера, для чего ему это нужно было, ничего не мог ответить. Это посещение француза тревожило Пьера; то ему казалось, что это означала хорошее, то – дурное.

_________

Было 1-ое октября, Покров. Утро было ясное. В Новодевичьем монастыре звонили к обедне. Пьер стоял у двери балагана и смотрел вокруг себя. Одеяние Пьера состояло теперь из грязной, продранной рубашки,148 единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных веревочками на щиколотках босых ног149 по совету Платона Каратаева, кафтана и старой мужицкой шапки.150 Пьер физически151 очень изменился. Он похудел значительно, особенно в лице, и не казался уже толстым, но в плечах его и во всем стане была видна та сила, которая была наследственна в их породе. Волоса его, которые он носил всегда прежде под гребенку, за месяц плена отросли и курчавились шапкой так же, как волоса его отца. Борода и усы обросли нижнюю часть лица, и в глазах, хотя и ввалившихся, был блеск и ясность, которых никогда не было прежде.152

Пьер думал о том, что значило это осведомление о нем француза, и различные мечтания о том, как его отпустят и как он уедет из Москвы и заживет по-новому, – представлялись ему. Все мечтания его стремились к тому времени, когда он будет свободен. Ему казалось, что он был очень несчастлив.153 А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал л говорил об этом месяце плена и со слезами в душе думал о том, что никогда не возвратятся те сильные и радостные ощущения и то спокойствие душевное, которое он испытывал в154 это время.155

Думая всё о том счастливом времени, когда он будет свободен, Пьер поставил ровно свои босые ноги и задумчиво стал смотреть на их грязные и толстые, большие пальцы. Казалось, что созерцание этих босых ног доставляло Пьеру большое удовольствие. Он несколько раз сам с собою улыбался, глядя на них.156 Это непривычное157 зрелище своих босых ног связывалось в его душе с сознанием простоты и ясности душевной, которые он испытывал в это время.

Радостное созерцание это было прервано приходом двух французских солдат с свертками полотна. Они прошли в балаган и направились к углу, в котором жил Пьер рядом с Платоном Каратаевым. Платон Каратаев лежал, укрывшись головой в158 французскую изорванную шинель, которая была дана ему. Платон Каратаев уже159 5 день был болен лихорадкой, страшно измучавшей его. Платон Каратаев получил репутацию швеи, и французские солдаты носили ему шить рубашки. Но, мучимый лихорадкой, он работал не споро и у него было еще160 много несшитого прежнего полотна. Французы растолкали его и требовали, чтобы он в три дня сделал им из полотна рубахи.

– Эх, соколики, всё бы сделал, кабы не трясла меня, – говорил он посиневшими, трясущимися губами. Пьер, уже неоднократно отстаивавший, благодаря знанию языка, своего друга, и теперь заступился за него и объяснил французам, что у него так много работы и он так болен, что не может взять их рубашки. Французы ушли.

– Эх, соколик, язык – телу якорь, – сказал Платон Каратаев и завернулся опять в свою шинель.

Пьер прикрыл его161 своим кафтаном и сел подле него, взялся за свою работу. Это была сломанная деревянная ложка, которую он хотел починить шилом и дратвой.

Не докончив еще свое162 дело, Пьер,163 не спавший прошлую ночь от шума на поле, лег164 на свою солому и задремал. Только что он задремал, как за дверью послышался голос:

– Un grand gaillard, nous l’appelons grand chevelu. Ça doit être votre homme, capitaine.165

– Voyons, faites voir, caporal166 – сказал167 знакомый Пьеру голос. И, нагибаясь, вошел капрал и168 бравый, прихрамывающий французский офицер.169 Он оглядел пленных и остановился глазами на Пьере.

– Enfin je vous retrouve, mon cher Pilade,170 – сказал он171, подходя к нему.

– Bravo! – закричал Пьер, вскакивая, и, взяв под руку172 Рамбаля с тем самоуверенным пренебрежением, с которым он хаживал по балам,173 вывел его за балаган.

– Ну как не дать мне знать, – упрекал Рамбаль,174 – это ужасно, положение, в котором вы находитесь. Я потерял вас из виду, я искал. Где и что вы делали?

Пьер весело рассказал свои похождения, свое свидание с Даву и расстреляние, на котором он присутствовал.175 Рамбаль пожимал плечами и хмурился, слушая его. Когда Пьер кончил, Рамбаль обнял и поцеловал его.

– Mais il faut finir tout ça, – говорил он. – C’est terrible.176 – Рамбаль посмотрел на босые ноги Пьера. Пьер улыбнулся.177

– Le diable n’est pas aussi noir qu’on le fait. Et j’ai eu des moments bien doux, dans cet espace de temps,178– сказал Пьер.

– Et savez vous que j’ai de la peine à vous reconnaître, mon cher ami,179 – сказал Рамбаль, улыбаясь и всё поглядывая на босые ноги и на узел, который он,180 входя в балаган, сложил.

– Tôt ou tard ça doit finir, – сказал Пьер. – La guerre finira un jour et deux mois de souffrance en comparaison de toute la vie…181– сказал Пьер, вспоминая слова Платона Каратаева: «час терпеть, век жить». – Pouver vous me dire quelque chose de ce que se fait dans le monde des armes? Aurons nous encore la guerre ou la paix?182

Даже Рамбаль, считавший себя другом, и тот рассердился при этом вопросе.

– On a fait des sottises et des horreurs! – сердито вскрикнул он. – Je crois que l’Empereur a perdu la tête. Et que tout ça ira au diable – c’est tout ce que je puis vous dire.183

И как будто сердясь на себя за то, что он сказал это, он поспешно переменил разговор.

– Mais savez vous, – сказал он, опять улыбаясь, – vous avez très bonne mine. Vous êtes un homme superbe! Et je voudrai que vous puissiez être vu dans cet état par celle…184 vous savez. Ah malheureusement, mon temps ne m’appartient pas,185 – сказал Рамбаль, оглядываясь – в к[оляске] сидели ф[ранцузские]. о[фицеры]. – De ce pas je vai chez le commandant et je fais mon possible pour vous faire mettre en liberté, en attendant voilà, – он указал на мешок, – vous trouverez la un choube, bottes habillement d’hiver complet et différentes petites choses.186

Рамбаль поспешил переменить разговор, чтобы Пьер не благодарил его. Пьер благодарил его и был тронут тем, что сделал для него Рамбаль, но он знал, что завтра всё это отнимут у него, но он не сказал этого.

Переменяя разговор, Рамбаль сказал:

– Eh bien, j’ai vu votre palais à la porte, comment l’appelez vous. Il était intact il y a une semaine. Et vous voir, vous, le possesseur de toutes ces richesses, ici, dans cet état. Oh! nous vivons dans un temps terrible. Et il y a quelqu’un qui repondra à la Françe de tout le mal qui a été fait. Adieu, mon cher ami, au revoir dans des circonstances plus heureuses,187 – сказал Рамбаль188 и, обняв Пьера, побежал к коляске.189

190 На другой день у Пьера отняли и новые сапоги, и le шуба, и les petites choses, 191 которые были хлебы белые и сыр, а на третий день пришел новый конвой, пленных вывели по Смоленской дороге.192

91Автограф на полях зачеркнутой копии первоначального черновика конца романа (см. т. 14, вар. № 183).
92Зачеркнуто: две
93Зач.: видел
94Зач.: две
95Зач.: <С тем свойственным ему безумием> Он с безрассудным упрямством <поддерживал при всех допросах, которые ему делали> <продолжал говорить, что он не скажет, кто он такой, и вследствие этого положение его в плену> на первом допросе, который ему делали, продолжал говорить, отрекаясь от всякого намерения поджигательства. Так как он не хотел сказать, кто он такой, он содержался в плену наравне с низшим сословием русских пленных.
96Зач.: было так же ужасно, как
97Зач.: и благодаря гордому сознанию того, что от его воли завиcело бы улучшить свое положение, открыв французам, кто он такой,
98Зач.: и совершенно невольно для него изменили весь его взгляд на жизнь.
99Зач.: бился
100тем, который не хочет назвать своего имени,
101Далее в рукописи следует текст, относящийся к гл. XII, ч. 2. Был опубликован в сб. «Лев Николаевич Толстой», изд. АН СССР, М. 1951, стр. 624—626.
102Зачеркнуто: Ему
103Зач.: давно
104Дальше текст зачеркнутого автографа.
105Исправлено из: неиспытанное
106Зач.: насла[ждение]
107Зач.: Как будто просеяв все
108Зачеркнуто: И это так легко было
109Автограф, написанный вместо зачеркнутого конца вар. № 255.
110Зач: Пьер до половины сентября
111Зач.: во время сражения и после в Москве во время выхода народа за Трехгорную заставу
112Зачеркнуто: и он особенно сблизился с одним раненым унтер-офицером
113Зач.: на пожаре Гостиного двора. Унтер-офицера этого
114Зач.: Это был
115Зач.: Коротко об[стриженная]
116Зач.: правиль[ные]
117Зач.: шел полукругом вниз
118Зач.: толстые
119Зач.: ноги стремились к изогнутому наружу в коленах круглому положению.
120Зач.: Даже самый рост небольшой, фигура его, широкая во все стороны при небольшом росте, приближалась к кругу.
121Зач.: Суворовских
122Зач.: не менее
123Зач.: <и голосом> и беспрестанно прибавляя народные ласкательн[ые]
124Зач.: Все не то что любили его, но всем очевидно было так легко с ним, что его присутствия не замечали, как не замечают присутствия света. Он говорил с тем
125Зачеркнуто: усвоил свои старые мужицкие приемы.
126На полях рукописи рукой Толстого записан ряд народных пословиц и поговорок. См. т. 13, «Планы и заметки к «Войне и миру», вар. № 33, стр. 46—47.
127Зач.: казалось
128Зач.: на свете
129Зач.: час
130Зач.: особенно
131Зач.: редко
132Зач.: и умел
133Зачеркнуто: подошел
134Зач.: подходя к нему и подавая ему руку не тем приемом, которым пожимают руки выучившиеся тому от господ, где пожатие это имеет различные оттенки, а тем простым, мужицким приемом, который выражает неотвергаемую ласку.
135Зач.: Мы живем
136Зач.: здесь
137Зач.: Сюда, сюда
138Зач.: говорил он, провожая его в угол подле своего места. В лице его была жалость и желание помочь и <разве[селить]> рассеять испуганного Пьера.
139Зач.: один раз пр[ибавил]
140Зач.: вздохнув
141Зач.: принялся
142Зач.: послушался
143Зачеркнуто: Важно
144Зач.: <батюшке в> набор, нашу семью на первую очередь поставили. Хорошо.
145Зач.: украл лошадь у мужика
146Зач.: всё рассказывал своим приятным голосом.
147Зачеркнуто: солдатскими
148Далее текст переходит на листы копии с авторскими исправлениями.
149След. четыре слова вписаны рукой Толстого.
150Зач.: Но независимо от этой одежды
151Зач.: много и надписано: очень
152Зач. текст копии: Он с другими перелаживал балаган, то он. учил колодника грамоте, на песке балагана рисуя буквы, то он учил приходивших к нему солдат русским словам, то варил кашу или пек картофель. Без лишений и страданий быть заняту ему казалось так просто теперь, когда круг занятий был так ограничен и лишений было так много, что выбор занятия не представлял трудности; но он забывал, что чем меньше лишений, тем меньше потребности к занятию, чем больше удобств жизни, тем больше круг выбора занятий и потому тем меньше возможности занятий. Далее в копии следует текст, переписанный с зачеркнутого автографа, см. вар. № 255, стр. 26, от слов: Тихий уголок где-нибудь… кончая: доставляли ему огромное наслаждение. Следующая фраза – автограф над зачеркнутым текстом копии.
153Зачеркнуто: теперь, но он заблуждался. Это ограничение свободы и мечтаний, эти лишения и страдания, эти надежды и ужасы были лучшее счастье, которое испытывал Пьер до того времени. Теперь же он считал себя несчастным, но и вписаны след. три слова.
154След. два слова исправлены из: этот месяц плена.
155Далее зачеркнута копия автографа первой редакции (см. т. 14, вар. № 183) от слов: 1-го октября в Покров, на Девичьем поле… (стр. 140), до слов: веревочками на щиколках и надписаны след. десять слов. На полях: Бился, искал пути <жизни> совершенствования сов[естью], умом и нашел делом, сам не зная того.
156Зач. текст копии: и потом пошел к своей шинели, на котором лежала деревянная чурочка и ножик, и стал резать ее. Солдат, его сосед, посторонился. Вместо зач. надписан над строками и на полях дальнейший текст, кончая: и завернулся опять в свою шинель (стр. 33). Зач. начало автографа: Бессознательно для него
157Зач.: для него
158Зач.: кафтан
159Зач.: 2-й
160Зач.: не кончено
161Зачеркнут текст копии с первоначального черновика от слов: шинелью. А другому старику… кончая: и этот взгляд спас Пьера (т. 14, вар. № 183, стр. 140—142) и надписан рукой Толстого текст до конца абзаца.
162Переделано из: свою и далее зач.: палочку
163Следующие восемь слов – автограф.
164Зач.: в свой угол и надписаны следующие три слова.
165[ – Высокий малый, мы зовем его большой волосатый. Должно быть, это ваш человек, капитан.]
166[ – Ну-ка, капрал, дайте взглянуть,]
167Зач.: нежный женский и надписаны след. два слова.
168Следующие три слова – автограф.
169Зач.: маленький красавчик брюнет с приятными кончая: обнял его и поцеловал (см. т. 14, вар. № 183, стр. 146). Вместо зач. вписана рукой Толстого след. фраза.
170[ – Наконец-то я вас отыскал, мой дорогой Пилад,]
171Следующие три слова – автограф.
172Зач.: Пончини и надписано рукой Толстого: Рамбаля
173Зач.: стал ходить с ним по <комнате> б[алагану] и надписаны след. четыре слова.
174Рамбаль, переправлено из: Пончини.
175Зач.: Пончини бледнел, слушая его, и останавливался, жал его руку и целовал его, как женщина или как красавец, каким он и был, и который знал, что поцелуй его всегда награда. – Но надо это кончить, – говорил он. – Это ужасно. Пончини Вместо зач. надписан текст до конца абзаца и след двенадцать слов следующего абзаца.
176[ – Надо всё это кончить… Это ужасно.]
177Зач. текст первой редакции: Ежели я останусь жив… кончая: всё это, – говорил Пончини (см. т. 14, вар. № 183, стр. 146). Вместо зач. вписан дальнейший текст, кончая: Рамбаль, улыбаясь и
178[ – Не так страшен чорт, как его малюют. За это время я пережил много приятных минут,]
179[ – А знаете, милый друг, что я с трудом вас узнал,]
180След. три слова – автограф, после которого следует зач. копия, кончая: я не могу видеть вас в таком положении quoique и вместо зач. вписано рукой Толстого, кончая: сказал он, опять улыбаясь.
181[ – Рано или поздно, это должно кончиться… В один прекрасный день война кончится, и два месяца страданий в сравнении со всей жизнью…]
182[ – Можете ли вы мне что-нибудь сказать о том, что делается в войсках? Что ждет нас, война или мир?]
183[ – Наделали глупостей и ужасов!.. Мне кажется, что император потерял голову. И всё, это пойдет к чорту – вот всё, что я могу вам сказать.]
184Зачеркнут дальнейший текст копии от слов: Но вот что… и Пончини… кончая: не хотят идти, будут расстреляны (см. т. 14, вар. № 183, стр. 147—148) и написан дальнейший текст – автограф.
185[ – Но, знаете, у вас очень здоровый вид. Вы – превосходный человек! Я бы желал, чтобы вас в этом положении увидела та… вы понимаете. Ах, к несчастью, мое время не принадлежит мне,]
186[ – Я тотчас же отправляюсь к коменданту и сделаю всё, что возможно, чтобы вас освободили, а пока – вот вам; здесь вы найдете шубу, сапоги, полную зимнюю одежду и разные мелочи.]
187[ – Итак, я видел ваш дворец у ворот, как они там называются. Неделю назад он был цел. И видеть вас, вас, владельца всех этих богатств, здесь, в таком состоянии. Ах, мы живем в ужасное время. Кто-то ответит Франции за всё то зло, которое было сделано. Прощайте, милый друг, до свидания при более благоприятных обстоятельствах,]
188Зачеркнуто: добрым и искренн[им]
189На полях: Мервиль грустен. Теперь ваш черед.
190Следующие три слова печатаются по копии.
191[разные мелочи,]
192Последние четыре слова – по копии.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26 
Рейтинг@Mail.ru