Людмила Вячеславовна Федорова
Полчаса
…Они теперь знали натуры друг друга, поэтому Евгений с неприязнью ответил на приветствие:
– Ну, здравствуй, Николя, рад, если у тебя хорошее настроение, но совершенно не понимаю, о чём мы можем говорить, и как у тебя язык поворачивается после такого предательства и хамского поведения братом меня называть! Разве, может, ты образумился, наконец-то решил оставить в покое мою невесту и пришёл сообщить об этом и прощения за былое попросить, тогда другое дело, я с большой радостью прощу глупого брата…
Николя самодовольно фыркнул и начал говорить заготовленную заранее ложь, в надежде рассорить Людмилу и Евгения:
– Смешной ты, прямо как неуклюжий глупый ребёнок! За что я-то должен просить прощения? Да, я влюблён в княжну Варшавскую, я ухаживал за ней, и уговаривал, и, сознаюсь, шантажировал в начале, испортил собственное сватовство к мадмуазель Пчёлкиной, и, да, сначала ты был нужен мадмуазель Людмиле, она отвергла мою любовь, нажаловалась тебе, но неужели ты думаешь, что я столько времени трачу в пустую? Она продемонстрировала свою гордость вначале, но потом мы прекрасно поладили, у нас давно греховное сожительство, а ты наивно веришь в её верность и невинность! Ловко же прекрасная княжна тебя за нос водит! Вот и хочу тебе наконец-то глаза на правду открыть, ты ж мне брат всё-таки!
Евгений какое-то время посидел в санях, в полной тишине, где даже падение снежинок было слышно, обдумал происходящее с несколько минут, а потом его большие глаза-вишенки заблестели, а молодой человек разразился смехом:
– Неверна? Решил глаза мне открыть? Ха-ха-ха, ты меня насмешил, Николя!!! Давно я так не смеялся! Любовь у них! Какая-то очень уж подозрительно издевательская над Людмилой любовь выходит: то ты пишешь на неё донос в жёлтый дом, то в записке шантажируешь её, а уж сколько раз ты угрожал и оскорблял её просто на словах, уже и счёт потерян! Ха, если после этого мадмуазель в здравом уме ответила бы тебе благосклонностью, то я бы не поверил и засомневался в своём душевном здравии! Нет уж, я верю Людмиле, и прекрасно знаю, что такому нахалу и проходимцу, как ты, Николя, солгать совсем несложно! Ха! Николя, запомни раз и навсегда: обманешь того, кого в зеркале увидишь!
Николя в ярости раскраснелся и крикнул в ответ сквозь завывание метели:
– Евгений, а с каких пор ты такой умный стал? Ну, ладно, раз такой умник, расторгай помолвку, пока с тобой беды не случилось! А то, раз я «проходимец», как ты меня сам же назвал, я ведь не только Людмиле могу навредить!!! Тебе что кажется лучше, что ты выбираешь: прожить долгую спокойную, в полном благополучии жизнь или яркую, запоминающуюся, романтичную, но короткую и полную страданий?! Её светлость Людмила – настоящая женщина-огонь, а ты летишь на свет её огня, как мотылёк, не боишься погибнуть от такой любви?!
Евгений поправил цилиндр на голове, тяжело задышал, вышел из саней, выпрямившись в полный рост, как могучий богатырь или крепкий дуб и тихо изрёк:
– Вот она, твоя липовая братская любовь! Эх. Николя, а мы-то все ждём, что ты поумнеешь, ты же в ответ на наше с Иннокентием Александровичем терпение наглеешь, угрожаешь мне. Разве так себя поведёт христианин по отношению к двоюродному брату? Мне даже странно, откуда у тебя такая жестокость, что ты меня ради интрижки прикончить готов. Что ж, я отвечу так: я люблю прекрасную княжну Людмилу, свою невесту, в скором времени жену, ни на миг не сомневаюсь в её невиновности, если нужно, я готов погибнуть ради нашей любви. Но вот не даром пожилые бывалые люди говорят, что каждый думает в меру своей испорченности. Лично я, ни тогда во время танца, ни потом, общаясь с ней, как жених, не заметил в ней никой страсти, ни малейшего намёка на греховную блудливость. Да, она чрезмерно эмоциональна, при этом кокетлива, женственна. И всё. А если учесть, сколько у неё добродетелей: образованность, природный ум и набожность, доброту, целомудрие при её-то красоте, так можно продолжать долго, понять не могу, о какой женщине-Огонь ты говоришь. Добрейшая и милейшая совсем юная мадмуазель. Не чувствую в ней никакого огня, а себя не чувствую мотыльком, мы любим друг друга, но любовь и страсть две противоположные вещи. Так что смотри не за мной, Николя, а за собой, чтобы сам же в своих ушлых страстях не сгорел, как мотылёк! Всё, разговор окончен!
После этого могучий крепкий Евгений поправил своё большое широкое модное пальто с соболиным мехом, сел в сани и направился сквозь неприятную завывающую метель домой, оставив Николя ни с чем.
Николя так разозлился, что быстро по снегу, ругаясь, как сапожник, ловко преодолевая сугробы, умчался в лес, там долго катался в снегу, чтобы остыть от прилива гнева. А, когда уже стемнело, то его осенила одна страшная мысль, и со злорадной ухмылкой Николя подумал: «…Ну, всё, Евгений, сам напросился, сделаю так, что ты в день свадьбы на каторге будешь, а Людмила, прежде чем тебе достаться, сама ко мне прибежит, да и отца-предателя, которых всё наследство Евгению оставил, накажу!..».
Глава « Ход конём со стороны Николя»
… Все, кроме Николя, чудесно справили Рождество Христово и Крещение, с нетерпением ждали венчания Евгения и Людмилы. Молодой поэт граф Евгений стал делать невесте дорогие подарки ввиде самых изысканных ювелирных украшений и модных французских вещиц дамского гардероба, делал дорогостоящие презенты Евгений и скоромной Зое Витальевне: и дорогую посуду, и китайскую фарфоровую вазу, и пуховый красивый платок вишнёвого цвета, и золотые иконы…
Конечно, сейчас, в конце января, все мысли прелестницы Людмилы и её матушки были о подвенечном наряде княжны, ведь каждая невеста хочет быть самой красивой и счастливой в день своей свадьбы, как сказочная принцесса.
Людмила остановила выбор на изысканном и целомудренном, с длинным рукавом, белоснежном платье с обилием кружев и маленьких белых роз. К нему она с мамой ещё купила длинную, в три метра, изысканную фату и венок из белых роз.
… Но та январская ночь выдалась особенно тёмной, буран носился по пустым безлюдным улочкам Санкт-Петербурга, скакал по мостам и крышам, будто взбесился, мороз крепчал, досаждая простым обывателям столицы…
…В имении графа Иннокентия все крепко спали, найдя самые тёплые местечки. Спал богатырским сном, закрыв плотно суконный охровый вышитый цветами балдахин, в своей кровати и сам старенький седой Шустров…
…Вдруг в дверь спальни робко постучали. Старческий сон графа Иннокентия Александровича оказался чутким, он протёр глаза от ночных грёз, распахнул балдахин, зажёг свечу в золотом подсвечнике, накинул свой барский расписной дорогой халат поверх атласной ночной рубашки и промолвил, кашляя по-старчески:
– Кто там? Проходите…
В спальню отца вошёл Николя со слащаво-приторной неестественной улыбкой и нехорошим, злым взглядом, с распушенными светло-русыми бакенбардами и красивой новой стрижкой из светло-русых волос, в парадной одежде, а на плече поверх доломана висела кожаная военная сумка с гербом.
… Граф Шустров был огорошен странным поведением сына, он поражался и не мог понять, почему тот не спит, а пришёл к нему так поздно, да ещё одетый с таким лоском. А ещё граф никак не мог понять, с чего бы сыну по дому ночь расхаживать в выходном наряде, да ещё и с походной военной сумкой. Не на войну же едет!
Ошеломленный Иннокентий Александрович тихо прокашлялся и начал разговор:
– Николя, сын, а это что за странности? Зачем ты дома в мундире ходишь? Почему не спишь, а ко мне пришёл? Неужто уехать надумал?
Николя прикрыл дверь с едва заметным злорадством (ему только на руку было, что отец с ним так доверчиво разговор начал) и ответил с напускной искусственной нежностью:
– Да, вот, отец, в последнее время из-за моего конфликта с Евгением у нас с тобой такие тяжёлые отношения были, а я же тоже переживал, и совестью мучился (ха, Николя знал, что умеет ловко лгать, как же наивно отец сейчас поверил в раскаяние, которого и в помине не было). Понимал, что грех творю, а ничего не мог поделать, так сильно влюбился в прекрасную княжну Варшавскую, в невесту Евгения, никак не мог со своими эмоциями справиться. И всё-таки решился уехать, пожить заграницей, мою неразделённую любовь излечит, надеюсь, расстояние, и, вот, уезжаю рано утром, поэтому уже оделся и пришёл к тебе, отец, поговорить по душам…
– Ох, сынок… – тяжело вздохнул седой старый сморщенный Иннокентий Александрович – ох, нелегко и мне сейчас, но садись рядышком, поговорим, мы же не чужие люди друг другу…
После этого Николя сел на край кровати рядом с отцом, тут граф отвернулся, чтобы выпить несколько капель валерьянки…
А Николя молниеносно достал из военной сумки кусок каната и накинул на морщинистую шею отца, начал душить и торжествующе прошипел:
– А это – месть за всё! За то, что пытался помешать моим планам, за то, что лишил наследства, что Людмила досталась этому дурачку Евгению, а не мне!
Иннокентий Александрович испугался до дрожи, ему ещё хотелось жить, его старческие руки задрожали от холодящего ужаса, а из души вырвался истошный вопль отчаяния:
– Помогите-е-е-е-е-е!!!! Кто-нибу-у-удь, помогите-е-е-е-е!!! На помо-о-ощь!!!
И тут в своей спальне проснулся от этих воплей Евгений. Он не понял, что именно могло случиться, но сразу узнал голос дяди, ловко соскочил и прямо в ночной сорочке побежал в его спальню! Как только молодой поэт увидел коварство Николя, то сразу вырвал из его рук верёвку, повал на два больших куска и закричал:
– Не смей, слышишь!!! Подлец, мерзавец, негодяй!!! Не смей поднимать руку на старого человека!
И всё, вот тут у Евгения и Николя завязалась прямо на полу, устланным дорогим ярким ковром, настоящая драка, жуткая схватка! Если кто-то из вас, мои дорогие читатели, почувствовал испуг во время схватки Евгения и Николя в осеннем лесу после неудавшейся дуэли с ягодой вместо пули, то это цветочки по сравнению с тем, как молодые люди сцепились сейчас!..
Дядю Евгения так и лихорадило от такого зрелища! А самое худшее для него было то, что старичок не знал, как остановить буйного сына-предателя и любимого племянника, который оказался благодарнее и ближе родного сына!
А молодые люди жестоко дрались, исцарапали в кровь друг другу лица, катались по полу, рычали, как львы, все руки у них покрылись гематомами, а верх одежды превратился в клочки. Николя пытался схватить кусок верёвки и придушить Евгения, но тот с такой силой толкнул Николя, что незадачливый интриган отлетел и ударился об шкаф. Евгений схватился за столешницу письменного стола, чтобы обороняться, но Николя ловко выбил столешницу из рук неуклюжего Жени, и схватка продолжилась на полу…
… Кто-то из крепостных крестьян помчался за полицией, а старый граф Шустров сидел и рыдал с мыслью: «Я, как наивный маленький ребёнок, поверил в липовую любовь и раскаяние Николя, а он просто прикончить меня хотел, а мой милый Женя жизнь мне спас! Жизнь спас!!! Я навечно должник Женечки!»…
… Тут вместе с наступлением рассвета всё это ужасное действие прервалось свистком главного полицейского, с которым было ещё несколько полицейских, чиновников и офицеров.
– Так-с, прекратить этот беспредел, встать ровно! Объясните, что произошло! – скомандовал бравы полицейский.
Измождённые и изуродованные царапинами и кровоподтёками Евгений и Николя с трудом выпрямились. Николя с ехидством глянул на Евгения, в голове преступника уже была мысль. Как правильно довести свой план до конца, а ничего не подозревающий Евгений был рад, что спас жизнь дяде, и сам выжил и с облегчением подумал: «Слава Богу, живые все, и наконец-то этого подлеца в тюрьму отправят, да хоть спокойно поживём, пока его не будет, переволновался я за дядю, но, спасибо Господу Христу, я успел его спасти…».
Николя же начал всхлипывать, обнимать ошарашенного отца (конечно, граф Шустров впал в шок, тут сын чуть не прикончил его, а тут уже обнимает, старенький граф поздно раскусил всё коварство Николя) и причитать:
– Да вот, господин полицмейстер, большая моя вам благодарность, что в вовремя успели, я так за отца переживал! Понимаете, я – человек военный, на побывку приезжаю редко, сегодня хотел сделать отцу сюрприз, ночью приехал, чтоб утром увидеться, а с дядей мой кузен, сударь Евгений Петрович Дубов живёт, он же наследник имения. И он давно мне жаловался, что хочет быстрей получить наследство, а сегодня ночью творилось что-то ужасное: я проснулся от крика отца, прибежал, а этот негодяй хотел верёвкой придушить его! А я вырвал верёвку, порвал на два куска, как видите, и всё, мы с кузеном сцепились. Но я рад, что всё хорошо кончилось!
Евгений исцарапанное круглое лицо вытянул от удивления и глаза-вишенки вытаращил: он не мог слышать эту совершенно хамскую наглую ложь и клевету! Это их история, только наоборот! Николя покусился на жизнь отца, а Женя спас дядю!!! Это просто…вопиющий ужасный цирк!
Сам старенький сморщенный граф Иннокентий Александрович не стерпел такой лжи, оттолкнул от себя Николя и гневно крикнул:
– Ты что лжёшь, возводишь поклеп на Евгения, а, зараза, змий подколодный! Ты меня чуть не прикончил, а мой любимый племянник Женечка спас! Уйди прочь, пёсий сын, видеть тебя не желаю!!!
Николя для большего эффекта жалобно потёр глаза и звучно протянул:
– Вот, видите, господин полицмейстер, как мне тяжко: двоюродный брат предал нас с отцом, а отец говорит, что всё наоборот было, просто потому что он уже больной человек, маразм, вот, даже сына перестал узнавать! Как обидно-с! Я жизнь ему спас, а он меня змеёй подколодной обзывает! Но как можно слушать бред старика?
Бравый полицейский Артамон внимательно слушал и наблюдал, хотя всячески скрывал свой незаурядный ум под маской бравого удальца. И у него закралось нехорошее подозрение, что молодой человек мог в чём-то и солгать, но крепкий полицейский решил не спешить с выводами, а сделать вид, как будто поверил, так называемому, сыну и посмотреть, как дальше будут вести себя все трое участников конфликта.
– Так, что ж, маразм так маразм, арестуем пока его сиятельство Евгения Петровича, будем разбираться, что к чему. Будьте, сударь, готовы, что вас, как сына, тоже будут опрашивать… – после этого полицмейстер обратился к Евгению – молодой человек, прошу-с прощения за бестактность, но вы сейчас в совершенно непотребном виде, ночной сорочке, да и лицо с причёской не комильфо, прошу-с вас привести в должный вид: одеться прилично, расчесаться, умыть царапины. А ещё попрощаться, если вы хотите с кем-то поговорить перед арестом. На всё даю вам час, и поедете с нами в канцелярию….
Старенький седой граф разрыдался, как ребёнок, услышав об аресте ни в чём невиновного племянника, заголосил:
– Господи! Господи! Прости меня, многогрешного! Женечка!!! Это несправедливо, это жестоко!!! Ты меня спас от этого подлеца Николя, которого сыном после этого не хочу называть, я навечно в долгу перед тобой, а тебя, родной мой, без вины всякой в тюрьму увезут!!! Не прощу себя!
Молодой человек же подошёл к дяде неуклюжей походкой медвежонка со слезами в огромных жгучих глазах-вишенках, нежно вытер слёзы Иннокентия Александровича рукавом ночной рубашки и нежно изрёк:
– Дядя, милый, не плач, всё хорошо будет, и не надо мне никаких долгов от тебя, я спасал тебя от Николя просто потому что люблю! Люблю! И не надо мне ничего взамен. Так же, как ты тогда спас меня во время драки в лесу, ничего не требуя замен. Я прошу тебя просто: береги себя и Людмилу, пошли к Варшавским самого быстрого холопа, чтобы предупредил об опасности, и пусть они с Зоей Витальевной уедут пока. А как только докажем, что Николя очернил меня, я сам разберусь…
– Женечка, родимый, верь, я кругом дойду, и справку из жёлтого дома о том, что здоров, возьму, чтобы моим показаниям верили, мы добьёмся справедливости! Николя получит по заслугам! Господь не должен нас так обидеть! – по-старчески просипел Шустров, ласково обняв крепкого полненького Евгения.
– Ладно, дядя, ты только не страдай так, я пойду одеваться, приказ есть приказ, и знай, что я докажу правду и скоро вернусь…
Бравый мудрый полицейский отметил для себя этот разговор, и его подозрения усилились, он начал догадываться, что всё было так, как говорил сын потерпевшего, только Евгения и Николя надо местами поменять, Евгения из преступников в герои вернуть, а арестовать лжеца. Но как доказать, полицейский пока не понимал, поэтому решил изобразить, будто ему всё равно и он не слушал сейчас нежности племянника и дяди.
… Скоро Евгений вернулся из своей спальни расчесанный, одетый, как полагается, в брюки-лосины, рубашку с жилетом и в серый сюртук, на носу уже были новенькие пенсне (те разбились во время ночной схватки с Николя) а на плечах пальто с соболиной отделкой. Лишь измученное бледное исцарапанное лицо напоминала страшные события минувшей ночи…
Бравый удалой полицейский связал ему руки и слегка намекнул:
– Ничего, в камере нет ни крыс, ни сырости, и казенные харчи неплохие, доживёшь до суда, а там разберутся, кто из вас правду говорил…
И всё, полицейская карета вместе с Евгением с грохотом исчезла в бушующей метели…
… Иннокентий Александрович накинул шубу на то, в чём был, и выскочил в порыве эмоций во двор, слезы душили старого графа, он не понимал, как на белом свете может произойти толь подлая несправедливость, не понимал, как выручать Евгения, но его сердце рвалось со всех сил к племяннику…
Тут к отцу со злорадной ухмылкой подошёл Николя и демонстративным превосходством протянул:
– О, да, это то, чего я и добивался! Мой спектакль-месть был разыгран, как по нотам! Сначала изобразить, как будто я устроил на тебя покушение, добиться, чтобы на твой крик прибежал Евгений, сцепиться ним, а потом обвинить в покушении этого дурачка кузена, твоего любимца, а теперь просто солгу княжне Людмиле, что я вытащу Евгения из тюрьмы, если она будет со мной! Блестящая игра, не правда ли?
От этих слов старый граф пришёл в такую ярость, какой ещё не знал за свою долгую жизнь, в приливе гнева с такой силой внезапно дал сыну-интригану пощёчину, что тот упал в высокий снежный сугроб, и только кровь из разбитого носа капнула ярким пятнышком на снег.
– Отец?!! Это… это… что такое было сейчас?! – удивлённо и недовольно протянул Николя, и тут уже седой граф решил не терпеть и не молчать, он гневно закричал:
– Ты, позор нашей семьи, подлец, негодяй, для которого нет ничего святого, безбожник, покусившийся на жизнь отца, бессердечное животное ещё недовольство сейчас будешь показывать?!! Всё!!! Всю жизнь я вас с Евгением любил, баловал, потакал любому капризу, и он, как настоящий сын, любит меня, заботится обо мне в старости, как я о вас в детстве, а ты! Ты предал меня, забыл всё хорошее, посмялся над моей отеческой любовью, докатился до того, что чуть не придушил меня! И я не знаю, розыгрыш это был или нет, и не хочу, потому что с такими вещами не шутят, и я теперь не поверю ни одному твоему слову, потому что ты – последний лгун, бессовестный обманщик!!! Всё!!! Я долго пытался тебя вразумить, но ты уже обнаглел, чувствуя свою безнаказанность! Ты мне не сын больше! Ты отныне мне не сын!!! Давай, вставай, иди в дом, собирай в сундуки свои вещи и проваливай раз и навсегда, мне всё равно, что будет с тобой! Даю тебе час на сборы!!! И её светлость Людмила никогда не будет твоей, так и знай, она в любом случае останется с Женей, потому что ты не человек, а какое-то озлобленное существо на фоне Евгения! Разговор окончен, прощай!!!
…Опешивший Николя с трудом после всех ночных приключений встал и пошёл в свою комнату: собирать вещи, деньги в сундуки, всё-таки теперь ему придётся жить самому на съёмной квартире, потеплее оделся и вышел на крыльцо в надежде, что отец передумает, протянул:
– Оте-е-ец…
Шустров только рявкнул в ответ:
– Не называй меня отцом, ты мне не сын! Я тебя не знаю! Проваливай!
Николя, бледный от усталости и разочарованный в собственной идее, поехал пока со своим скарбом на постоялый двор…
..А Иннокентий Александрович Шустров постоял, почувствовал холод и задал себе вопрос: «Что же мне сейчас делать-то? С чего начать?». И, как только Николя исчез из дома в почтовой карете, у седого старенького Шустрова выработался план действий. Для начала он отравился в свою комнату и навёл шикарный марафет, как полагается графу. Затем написал княгине Зое Витальевне краткое письмо-предупреждение и дал распоряжение крепостному мужику Трофиму идти в имение Варшавских и как можно скорее передать это письмо её светлости барыне Варшавской или молодой барыше, её дочери. А лишь потом сел в карету и направился в жёлтый дом, чтобы получить справку о своём душевном благополучии, иначе никто не будет его слушать, а так он докажет, что не маразматик, а, значит, его допустят в суд, где его показания могут стать спасительными для Евгения…
… Тем временем в камере, куда привезли Евгения, происходило своё действие, о котором другие главные герои этой истории пока не знали. Когда Евгения Дубова привезли в тюрьму, тот самый бравый полицейский, сначала дал ему покушать хотя бы хлеба с кашей и подремать какое-то время, а потом вызвал на допрос.
… Если честно, идя на допрос, наш Евгений не ожидал избавления от каторги, ему казалось, что Николя всех перехитрил, и молодой поэт чувствовал себя удручённым.
… И вдруг Жене пришла поразительная мысль: « Ну, должен же Господь мне помочь как-то, не бросит наш Христос Вседержитель человека в такой беде! Должен быть выход! Но вот какой?».
А в комнате для допросов его ждал дружелюбно расположенный бравый полицейский за столом, на котором лежала Библия.
– Здравия желаю, сударь, садитесь на тот стул, не волнуйтесь так-с, разберёмся. Сначала скажите: вы верующий человек? – неожиданно начал разговор полицейский.
Евгений не ожидал такого вопроса и с круглыми удивленными глазами-вишенками ответил:
– Да, верующий, православный, а что?
– Тогда вы-с должны знать, что после клятвы на Библии отвечать на допросе только правду, если вы солжёте, то будете виновны не только перед законом, но и перед Господом… – с доброжелательной улыбкой пояснил полицейский, поправил усы и уточнил – Ну-с, будете клясться?
– Да, буду, – произнёс Евгений уже менее уныло – мне в этой истории нечего стыдится…
После принесённой клятвы Евгений занял стул, а полицейский начал задавать вопросы:
– Просто ваш кузен его сиятельство Николай Иннокентьевич Шустров говорил весьма правдоподобно о своей трагедии, любой другой, менее внимательный и чуткий полицейский, поверил бы сразу ему, но меня он провести не смог. Я не поверил его крокодильим слезам. Я очень хорошо заметил, что, когда он притворялся любящим сыном, что ваш дядя, потерпевший, его сиятельство Иннокентий Александрович Шустров, возмутился и оттолкнул сына, не желая принимать ласку. А, когда вы подошли к нему, вы о чём-то долго разговаривали, причем по нежным жестам, мне показалось, что он любит вас больше, чем сына. И только тогда ваш кузен стал говорить о маразме своего отца. Скажите, ваш дядя, действительно страдает маразмом? Это подтверждали врачи из желтого дома? А вы сами замечали у дяди проблемы с рассудком? И о чём вы переговорили с дядей перед арестом?
Евгений большущей рукой задумчиво потрепал себя за каштаново-рыжие волосы, потеребил пенсне и ответил:
– Нет, никогда у нашего воспитателя, моего дяди, отца графа Николая не было проблем с рассудком, он известный человек в дворянском обществе по сей день, в жёлтый дом никогда не обращался. Никак ему не могли поставить врачи маразм, у него не было повода сомневаться в своем душевном здоровье и обращаться в их заведение. Я же со стороны могу и ошибаться, я не врач, а поэт, но мы близки с дядей, и никогда я не замечал, чтоб у него были с возрастом проблемы с умственным здравием, а иногда мне кажется, что в этом плане он здоровее нас с Николя. Как вы догадались, так на модный французский манер я сокращаю имя кузена. О чём мы переговорили с дядей перед арестом? Ничего тайного, так, дела семейные. Он плакал, возмущался предательством Николя, говорил, что после этого он не сын больше ему, благодарил меня за спасение жизни, что, мол, мой должник, сокрушался, что меня без вины очернили, арестовали. Я же в ответ успокаивал его, обещал, что докажу свою невиновность и восстановлю справедливость, говорил, что люблю его и не жду от него ничего взамен за спасение, что я просто люблю его и хотел помочь совершенно бескорыстно. Успокаивали друг друга…
– Хорошо, мне нравится ваша открытость, сударь. Я, слышал ваш разговор, и вы не солгали сейчас, только вы мне не упомянули, кто же такая мадмуазель Людмила Варшавская, которую вы просили сберечь, я прошу пояснить мне это. А так же начать историю покушения с самого начала вашу версию. Прошу по ходу рассказа пояснить мне такую странность: вы и дядя были в ночной одежде, а ваш кузен почему-то дома в парадной военной форме. Это правда, что он прибыл только сегодня ночью на побывку, а был в полку? Почему вы выглядите таким удрученным? – с ещё большим дружелюбием продолжил разговор полицейский.
– Ну, я не упомянул мадмуазель Людмилу чисто из джентльменских побуждений, чтобы её в качестве свидетельницы не впутывали в эту историю, а так никакой тайны нет, её светлость княжна Людмила Борисовна – моя невеста. Юная хрупкая мадмуазель шестнадцати лет. Между прочим, у нас через две недели свадьба должна быть, всё уже и к венчанию готово, и к балу, даже приглашения разослали. И, раз уж в услышали, я попрошу-с вас: приглядите за моим дядей и её светлостью Варшавской, чтобы Николя не мог им причинить вред. Я буду искренно благодарен, если вы-с поддержите меня в этом. Просто так получилось, что мой дядя и многоуважаемая маменька княжны сосватали нас без нашего согласия, но при более длительном общении мы по-настоящему влюбились, поэтому радовались, что брак будет по любви, дружили вчетвером: дядя, княгиня Варшавская и мы с княжной. Но потом Николя стал пытаться отбить у меня невесту, причём самыми подлыми способами, вынуждал её предать меня шантажом, угрозами. Так что изначально конфликт был между мной и моим придурковатым кузеном, потому что я не дам в обиду Людмилу, она ещё невинная девочка. Дядя же вмешался в конфликт, пытаясь урезонить сына, и граф всё наследство, которое хотел поделить между нами с Николя поровну, отписал только на меня. И, никто не ожидал в семье, что Николя докатится до такого, не знаю, зачем ему это, наверное, хотел отомстить за наследство отцу, прикончить, а, может, просто очернить меня чтобы я попал на каторгу, и, конечно, сорвалось наше венчание с Людмилой, но эта ночь была страшная. Я, как и обычно, крепко спал, и вдруг просыпаюсь от истошного, абсолютно непривычного для моего мирного дяди, вопля, я со сна не смог понять что именно он кричал, но я узнал его голос и понял, что происходит что-то страшное, помчался бегом, прямо в ночной сорочке в его спальню. Вижу: всё, кошмар! Николя накинул отцу на шею верёвку и душит, а дядя, бедный, аж покраснел!!! (На этих словах при воспоминаниях на глазах-вишенках Евгения появились слёзы, а голос слегка задрожал, а полицейский отметил себе это, как показатель искренности) Я в аффекте, не соображая ничего, кроме одного: спасать нужно, вырываю у него эту верёвку, разрываю на два куска. Тут между мной и кузеном завязалась, простите-с за просторечье, драка. Ох, как мы сошлись! Даже мифические Ахилл и Гектор не сражались с такой озлоблённостью! Господь свершил чудо, что мы не прикончили друг друга, так что даже хорошо, что кто-то из крестьян или прислуги сбегал за полицией, и нас разняли. Вот, как вы и заметили, в чём спал, в том я и перед полицией предстал. И я не знаю, с какой стати Николя нарядился дома. Лгал он вам, никуда он не уезжал, он, как и многие дворяне, только числится в армии. А на деле он никогда не служил, он жил с нами, не уезжал никуда. Поэтому это либо его хитрость, либо глупость! И знаете, да, я чувствую себя подавленным, потому что я сирота с трёх лет и граф Иннокентий Александрович растил нас с Николя на равных, как родных братьев, ни в чём не обижал меня, я люблю дядю, как отца родного. Когда-то и Николя любил, как брата, пока не узнал, какая он змея подколодная! У меня до сих пор от испуга за жизнь дяди сердце из груди вырывается, я не понимаю, как он мог на отца руку поднять! И мне страшно, не за себя, а за дядю и невесту, что, если вдруг мы не докажем мою невиновность и приговорят к каторге, он ещё доберётся до них…
Для внимательного полицейского эмоции, с которыми вёл рассказ Евгений стали лучшим свидетельством его честности, что ни слова не солгал молодой поэт, он по взгляду, по голосу понял, что у Евгения Петровича сердце кровью обливается от переживаний за родных, в отличие от Николя, который просто спектакль перед полицией разыграл. Бравый мудрый полицейский долго думал, как среагировать, что можно сказать в поддержку, а потом тихо изрёк:
– Не волнуйтесь, сударь, мы сделаем всё, чтобы справедливость восторжествовала, вас оправдали и вы были готовы к своей свадьбе, а граф Николай Иннокентьевич отправился заслужено на каторгу!
Тем временем поздно вечером холоп Вадим, весь озябший и припорошенный снегом из-за сильного снегопада и холодной позёмки, добрался до имения Варшавских…
… Людмила и её ласковая матушка Зоя Витальевна молились, в имении царили спокойствие, витал аромат тёплого чая и лампадного масла, и поленья трещали в камине, обилие свечей создавали свет и уют, а камин и печки – тепло, когда услышали стук.
– Странно, кто мог приехать так поздно? Ладно, девка Маша сейчас откроет и скажет… – с лёгкой настороженностью нежно протянула маленькая кареглазая княгиня Варшавская.
– Не волнуйся, милая мамочка, я сама открою! – с милой улыбкой ответила Людмила, накинув на хрупкие плечи зелёную, как большие весенние очи самой красавицы, шаль.
Девушка легко в белом платье сбежала по лестнице, открыла дверь и манерно женственно захлопала от недоумения ресничками: она узнала Вадима, крепостного мужика Иннокентия Александровича, но совершенно не поняла, что ему нужно.
– Барышня, – начал Вадим, с поклоном подавая конверт с сургучной печатью – не серчайте, что тревожу в поздний час, но барин, граф Шустров, дядя вашего жениха велел срочно отдать его письмо вам…
– Благодарю, Вадим, я беру письмо, передавай поклон от меня Иннокентию Александровичу… – нежно произнесла Людмила, и Вадим тут же исчез в снегопаде и свете фонарей.
… Людмила же села на ступеньку парадной лестницы, чтобы прочесть послание…
… А там старый граф рассказывал историю с покушением и клеветой, предупреждал, что сейчас Евгений арестован из-за умелого поклёпа Николя, и что ей может угрожать опасность…
