Ибрагим
Тени вершины
– Слушайте, а вдруг рюкзаки потеряют? – Андрей неожиданно выдохнул, глядя, как багажёр заглатывает их снаряжение. – Там ведь всё: палатка, горелки, страховки…
– Тогда умрём быстро, – хмыкнул Сергей, разглядывая меню в баре. – Без страданий. Идеально.
Максим молча достал из кармана три бирки с номером рейса и сунул каждому в ладонь. – Пришейте к телу. Если вас засыпет лавиной, хоть опознать смогут.
Андрей спрятал бирку в нагрудный карман, рядом с фотографией отца. «Двойная страховка», – подумал он. В кафе за соседним столиком плакал ребенок – высокий, надрывный звук, похожий на вой ветра в ущелье. Ладони сами сжались в кулаки.
Когда объявили посадку, Сергей вдруг исчез. Вернулся с бутылкой виски и тремя пластиковыми стаканчиками.
– Традиция, – бросил он, наливая по краю. – Как на Эльбрусе, помнишь?
Андрей помнил. Тогда они выпили у самой вершины, и отец впервые назвал его партнёром, а не сыном. Теперь же виски обжигал горло, как жидкий лёд. Максим выпил залпом, сморщился, и вдруг сказал то, чего никто не ожидал:
– Если кто-то сорвётся – не геройствуйте. Эверест никого не прощает.
Самолёт вздрогнул, набирая высоту. Андрей прижался лбом к иллюминатору. Где-то там, внизу, осталась его квартира с недочитанными письмами, гитарой и тенью отца на стене. А впереди – белый исполин, который не любит гостей.
Глава 2. Три рюкзака
Джип Максима замер у терминала аэропорта, будто не решаясь отпустить их. Мотор тикал, как сломанный метроном, а на лобовом стекле застыли узоры из инея – словно сам джип покрылся ледяной коркой страха. Сергей выгружал рюкзаки, шутя о том, что вес багажа явно превышает лимит «на два трупа». Сумки падали на асфальт с глухим стуком, будто в них уже лежали камни для могильных плит. Андрей молча считал чемоданы: Снаряжение – 3 ящика. Продовольствие – 5 упаковок. Аптечка Сергея – отдельный чёрный кейс с красным крестом. Последний был похож на миниатюрный гроб – аккуратный, лакированный, с серебряными застёжками. Максим уже спорил с агентом авиакомпании, тыкая пальцем в распечатку правил перевозки газовых баллонов.
– Ты что, думаешь, они в Гималаях кислород продают? – ворчал он, вытирая лоб. Капли пота падали на бумагу, расплываясь чернилами, как кляксы крови. – Это не Сочи, тут каждый литр – как золото!
Андрей отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Она казалась чужой на его лице, как маска, надетая для спектакля под названием «Всё под контролем». Максим всегда превращал бюрократию в битву – даже на К2 он умудрился поссориться с пакистанским чиновником из-за отсутствия печати на пермите. Тогда это казалось смешным. Сейчас, под тяжелым небом подмосковного аэропорта, смешное обретало оттенок тревоги. Тучи нависали, как снежные карнизы, готовые обрушиться лавиной.
– Эй, младший, – Сергей толкнул его локтем, протягивая сигарету. – Закуришь перед подвигом?
– Ты же врач, – Андрей отстранился, глядя на дым, смешивающийся с паром от дыхания. Запах табака напомнил ему больницу – тот самый день, когда пришло известие об отце. Тогда Сергей, еще интерн, тоже курил у окна морга, пытаясь скрыть дрожь в руках.
– Именно поэтому знаю: от одной не умрешь. – Сергей щурился, наблюдая, как Максим наконец побеждает в споре, суя в карман агента пачку долларов. Купюры исчезли, как тела в трещинах ледника. – Кстати, о смерти. Ты написал матери?
Вопрос повис в воздухе, словно снежная лавина перед рывком. Андрей потрогал нагрудный карман, где лежало письмо: «Мама, если ты это читаешь, значит, я не…» Он так и не дописал. Слова застревали в горле, как комья снега при срыве.
– Она не поймет, – пробормотал он.
– Никто не понимает, – Сергей швырнул окурок под колесо джипа. Искра на миг осветила надпись на борту: «Денали-Экспедиции» – название компании отца, закрашенное грубым мазком. – Но это не повод не пытаться.
Их перебил рёв двигателей. Максим, уже с посадочными талонами в руках, махал им, как флажками на маршруте. Бумажки трепетали, словно крылья раненой птицы.
***
Самолёт в Катманду оказался стареньким Airbus’ом с потёртыми креслами и трещиной на иллюминаторе. Она тянулась от угла, как молния на скале, разделяя мир на «до» и «после». Сергей, устроившись у окна, тут же достал фонарик и начал проверять аптечку. Свет пробивался сквозь прозрачные отсеки, выхватывая шприцы, похожие на ледяные сосульки.
– Морфин – два шприца. Эластичные бинты. Противовоспалительные… – он бормотал, будто монах, читающий мантры. Его голос сливался с гулом двигателей, создавая гипнотический ритм.
– Можешь уже спасти кого-нибудь? – Максим, сидевший через проход, разминал плечо – старое повреждение после срыва на Маттерхорне. Шрам под курткой напоминал карту ущелий – извилистый, неровный.
– Тебя, например. Смотри, – Сергей достал крошечные ножницы с подсветкой. – Для ночных операций. Подарок от бывшей. Говорила: «Чтобы резал людей, а не отношения». Лезвия блеснули, как зубы хищника в темноте.
Андрей закрыл глаза, пытаясь представить вершину. Но вместо снега перед ним возникало лицо отца – такое же, как на фотографии. На этом снимке отец стоял, заслоняя собой солнце, и его силуэт напоминал крест на могиле. Он ведь тоже не написал письмо.
– Эверест – не для писем, – сказал отец когда-то, завязывая ему первые узлы. Руки отца пахли смолой и металлом, а голос звучал, как скрип льда под ногами. – Там либо возвращаешься целиком, либо не возвращаешься вообще.
Турбулентность встряхнула салон. Сергей уронил таблетки, Максим засмеялся, а Андрей вцепился в подлокотники. Пластик треснул под его пальцами – крошечная катастрофа в миниатюре.
– Расслабься, – Максим бросил ему пакет с солёными орешками. – Это не Кхумбу.
– А что Кхумбу? – спросил Андрей, чтобы заглушить гул в ушах. Звук напоминал вой ветра в ущелье, где пропал отец.
– Ледопад, – ответил Сергей, не отрываясь от сортировки бинтов. – Тысячи тонн льда, которые шевелятся, как живые. Они дышат, понимаешь? Каждый год там теряют по пять-шесть человек. Представь: идешь по мостам из досок над пропастью, а под тобой – треск, будто горло у чудовища. И ты – всего лишь крошка в его пасти.
– И ты это называешь «расслабиться»? – Андрей выдавил улыбку. Мышцы лица свело, будто от мороза.
– После Кхумбу турбулентность – как карусель в парке, – хохотнул Максим, разворачивая карту. Бумага шуршала, как осенние листья под кошками. – Смотри, наш маршрут: базовый лагерь – Южное седло – Южный пик – вершина. Классика, но… – он ткнул в участок западнее. – Вот здесь можно срезать, если успеем до муссонов.
Сергей наклонился, и его тень перекрыла свет. На карте легла черная пелена, словно предвестник лавины.
– Это же зона обвалов. Там в прошлом году погибла японская группа. Их нашли через месяц – лица синие, пальцы сжаты в кулаки. Как будто бились до конца.
– Потому что медлили, – Максим сложил карту резким движением. – Мы быстрее. Сгиб бумаги врезался в ладонь, оставляя красную полосу – метку выбора.
Спор мог затянуться, но стюардесса начала раздавать еду – липкие рисовые шарики в бумажных пакетах. Они пахли пластиком и отчаянием. Андрей ковырял свой, думая о том, что через сутки они будут есть ту же еду, но на высоте 5000 метров. Если повезёт. «Если» – самое опасное слово в горах.
***
В Катманду их встретил запах дыма и кардамона. Ароматы сплетались в плотное покрывало, обволакивая лёгкие, как высотная гипоксия. Лама Тенцинг, их шерпа, ждал у выхода с табличкой «Три медведя» – так Максим назвал группу в заявке. «Медведи» – потому что упрямые, голодные и готовые рычать на любую преграду.
– Нам нужен ещё один газовый баллон, – первым делом сказал Максим, пожимая руку Ламе. – И проверьте, чтобы лестницы на Кхумбу были закреплены. Его ладонь, шершавая от верёвок, сжала тонкие пальцы шерпы – встреча двух миров: железа и ветра.
– Ледопад подвинулся на три метра, – ответил Лама, помогая грузить рюкзаки в джип. – Нужен будет обход с востока. Его голос звучал, как журчание горного ручья – спокойно, но с подводными камнями.
Андрей смотрел, как носильщики в потёртых куртках легко поднимают ящики, которые они с Максимом тащили натужась. Их мышцы играли под кожей, как стальные тросы под обледеневшей верёвкой. Здесь даже земля другая, – подумал он. Воздух был густым, как суп, но через пару дней станет разреженным, выжигающим лёгкие. Как отец говорил: «Горы сначала душат, потом убивают».
– Эй, смотри! – Сергей указал на стайку монахов, запускающих бумажных змеев над крышами. Один из змеев, алый, с золотыми иероглифами, зацепился за антенну. – Примета? Крылья змея трепетали, как сердце перед прыжком через трещину.
– Примета в том, что нам надо успеть до бури, – проворчал Максим, сверяясь с барометром на часах. Стрелка дрожала, как компас в магнитной буре.
Лама Тенцинг, услышав это, обернулся:
– Циклон над Бенгальским заливом. Доберёмся до базового лагеря – будете знать больше. Его глаза, тёмные как трещины во льду, отражали небо, затянутое пеленой.
По пути в отель Андрей заметил, как Сергей незаметно сунул монаху купюру. Тот протянул ему красную нить – «защита от злых духов». Шёлк обвил запястье, как удавка, но Сергей лишь усмехнулся.
– Ты же не веришь в это, – сказал Андрей.
– Не в духах дело, – Сергей завязал нить на запястье. – Просто если я погибну, хочу, чтобы у меня была классная легенда. Типа «его забрали горные боги за нарушение табу». Он щёлкнул пальцами, имитируя исчезновение в облаке дыма.
Максим фыркнул, но Андрей поймал его взгляд – тот тоже наблюдал за нитью. Его пальцы непроизвольно потянулись к собственному запястью, где когда-то болтался такой же амулет – до того дня на Эльбрусе.
***
В номере отеля, пахнущем сыростью и ладаном, Андрей наконец дописал письмо. Чернила растекались по конверту, как кровь по снегу.
«Мама, если ты это читаешь… Значит, я остался там, где ближе к звёздам. Прости, что не позвонил. Боялся, что твой голос заставит меня передумать».
Он спрятал конверт в рюкзак, под стопку тёплых носков. Шерсть колола пальцы, напоминая о детстве – о тех носках, что вязала мать, пока отец покорял вершины. Сверху положил отцовский компас – стрелка всё ещё указывала на север. «Настоящий север – в сердце», – говорил отец. Но его сердце остановилось на южном склоне.
За стеной Сергей и Максим спорили о маршруте. Слова пробивались сквозь тонкие стены: «безрассудство», «расчёт», «шанс». Как будто они играли в шахматы смертью.
– Мы не альпинисты-самоубийцы! – гремел Сергей. – Западный гребень – это лишние два дня без гарантий!
– Гарантий нет нигде, – парировал Максим. Стук его кулака по столу отозвался эхом в Андреевой груди. – Или ты хочешь толкаться в очереди на финальном подъёме, как в метро?
Андрей прижал ладонь к стене. Штукатурка была холодной и неровной, как скала. Он представил, как тысячи таких стен – ледяных, каменных – отделяют его от вершины. От того, чтобы сказать отцу: «Я сделал это».
Они оба правы, – подумал он. Но в этом и была проблема. Правда, как и Эверест, имеет множество маршрутов. И все они ведут к одному – выбору между славой и жизнью.