Ибрагим
Тени вершины
Глава 3. Базовый лагерь: небо на вес золота
Дорога к базовому лагерю напоминала путь в иной мир. Снег хрустел под ботинками, как кости древних путников, а в просветах между скалами мелькали флаги молитвенных флажков – синие, белые, красные. «Каждый цвет – стихия, – говорил Лама Тенцинг. – Ветер разносит их молитвы вместо нас». Вереница яков, гружённых провизией, оставляла на снегу узоры, похожие на древние руны. Животные фыркали, выпуская клубы пара, в которых мерещились лица не вернувшихся альпинистов. Лама Тенцинг шёл первым, его жёлтая куртка мелькала впереди, как маяк. Она была того же оттенка, что и спасательные палатки на Денали – те самые, в которых отец ночевал перед роковым восхождением. Воздух с каждой сотней метров становился тоньше. Андрей дышал ритмично, как учил отец: вдох на два шага, выдох на три. Но лёгкие всё равно горели. Каждый глоток обжигал, словно он вдыхал осколки стекла вместо кислорода.
– Замолчите на секунду, – внезапно обернулся Сергей. Все остановились. В тишине зазвенело в ушах – звук абсолютной пустоты, страшнее любого шума. Издалека, сквозь свист ветра, донёсся гул – низкий, будто стон земли.
– Ледник шевелится, – пояснил Лама, не замедляя шага. – Он живёт. Иногда… съедает гостей. Его трость с резным наконечником в виде дракона вонзилась в снег, оставляя ранки на теле горы.
Максим хмыкнул, поправляя рюкзак:
– Надеюсь, мы ему не по вкусу. Его голос сорвался на высокой ноте – крошечный признак страха, который Андрей уловил впервые за годы знакомства.
***
Базовый лагерь встретил их шумом интернационального хаоса. Здесь пахло амбициями и смертью: аромат чеснока смешивался с химической вонью талого снега, в котором плавали обрывки бинтов. Яркие палатки теснились между валунами, как грибы после дождя. Оранжевые, синие, кислотно-зелёные – словно кто-то рассыпал конфетные обёртки на белом столе смерти. Итальянцы спорили о маршруте, китайская группа медитировала под мантры из колонки, их лица жёлтые от крема от загара напоминали восковые маски, а пара немцев с обмороженными щеками чинила сломанный ледоруб. Скрип металла по льду звучал как ножницы Судьбы.
– Рай для социопата, – процедил Сергей, разбивая их лагерь вдалеке от других. – Макс, где аптечка? Надо проверить, нет ли у тебя галлюцинаций от вида цивилизации. Он ткнул пальцем в палатку с розовым флагом, откуда доносились звуки джаза – кто-то пытался скрасить ожидание смертью.
Андрей молча помогал растягивать палатку. Его пальцы цеплялись за стропы, вспоминая, как отец вязал такие же узлы на их первой палатке в Саянах. «Узел – это обещание, – говорил он тогда. – Обещание, что ветер не унесёт твой дом». Сейчас узлы казались смешными – тонкие нити против ярости Эвереста.
– Эй, русские! – К ним подошла девушка в синей ветровке с канадским флагом на рукаве. Её волосы, выбившиеся из-под шапки, были цвета медного льда. – У вас есть лишний газ для горелки? Нам подсунули просроченные баллоны.
Максим, не поднимая глаз от верёвок, бросил:
– Торговля на высоте 5300 – плохая идея. Он затянул узел так, что верёвка завизжала.
– Я не торговать пришла, – девушка достала пачку шоколада. – Бартер. Обёртка блестела в её руке, как запретный плод.
– Бери, – внезапно сказал Андрей, кивая на ящик у своей ноги. Его язык принял решение раньше мозга – возможно, из-за того, как свет фонаря играл в её зелёных глазах. Он поймал взгляд Сергея: «С чего вдруг?» Но девушка уже улыбалась, протягивая шоколад. Её губы потрескались, как ледник в июле.
– Я Клэр. Мы идём через Южное седло. Вы?
– Через Западный гребень, – ответил Максим так громко, что Сергей вздрогнул. Слова повисли в воздухе, превращаясь в вызов.
– Самоубийцы, – прошептала Клэр, но тут же смутилась. – То есть… это сложный маршрут. Её рука непроизвольно потянулась к шее, где висел серебряный крестик.
– На то мы и «три медведя», – Сергей подмигнул, разрывая обёртку. – Спасибо за шоколад. Возьми лучше вот это. – Он сунул ей ампулу с морфином. – На всякий случай. Стекло блеснуло, как слеза.
Когда Клэр ушла, Максим взорвался:
– Ты совсем офигел? Раздавать морфин как конфеты! Жилы на его шее надулись, как верёвки под нагрузкой.
– Она не вернётся, – Сергей сел на ящик, щурясь на солнце. – Через два дня её группа повернёт назад. Все, кроме неё. Тень от его фигуры легла на снег, приняв форму птицы с обломанным крылом.
– Откуда ты знаешь? – Андрей присел рядом, чувствуя, как холод пробирается через термобельё. Мороз лизал позвоночник, напоминая о том, что тело – всего лишь временный сосуд.
– Видел их снаряжение. Карабины дешёвые, ледобуры как у любителей. А она… – он кивнул в сторону удаляющейся синей куртки, – единственная, у кого ботинки правильно подшнурованы. «Узел сверху – двойной, по-военному», – добавил он, делая движение пальцами, будто затягивал петлю.
***
Ночью Андрей проснулся от того, что задыхался. Грудную клетку сдавило невидимыми тисками, а в ушах пульсировал звон колокольчиков – тех самых, что висели на шее у яков. Высотная болезнь сжимала виски стальным обручем. Он выполз из палатки, хватая ртом ледяной воздух. Звёзды висели так низко, что казалось – стоит подпрыгнуть, и можно сорвать пару, как яблоки с ветки. Где-то в темноте стонал ветер, а за палаткой Клэр горел фонарь – она писала в блокнот, обмотавшись спальником. Силуэт её сгорбленной спины напоминал вопрос, на который не было ответа.
– Не спится? – Она заметила его, отодвигаясь, чтобы дать место у импровизированной «скамьи» – ящика из-под консервов. Этикетка «Тушёнка говяжья» была испещрена чужими надписями: «Джон, вернись!», «2021 – мы были здесь», «Боже, почему я?»
– Голова болит, – он сел, с трудом выговаривая английские слова. Отец всегда смеялся над его акцентом: «Горы не поймут, если ты картавишь». Сейчас смех отца звучал в его голове, как эхо в ледниковой пещере.
– Вот, – Клэр протянула термос с липким сладким чаем. – Мой секрет против высоты. Жидкость пахла имбирём и чем-то чужим – возможно, слезами.
Они молча пили, наблюдая, как над Эверестом мерцает зеленоватая полоса – зарница где-то в циклоне. Свет пульсировал, как ЭКГ на грани смерти.
– Зачем вам Западный гребень? – спросила она наконец. – Там в этом году уже две смерти. «Один сорвался, второго раздавило льдиной», – не стала уточнять она.
– Максим считает, что классические маршруты – для стад, – Андрей провёл рукой по лицу, чувствуя щетину. Волосы впивались в ладонь, как иглы морозного инея. – А Сергей… Сергей верит в цифры. Говорит, наш шанс – 63%.
– А ты?
Он посмотрел на компас в своей руке. Стрелка, дрожа, указывала на север, но север здесь был везде – впереди, сзади, внутри.
– Я должен понять, зачем он туда лез, – прошептал Андрей, не осознавая, что говорит вслух. Слова вырвались, как воздух из проколотого баллона.
– Кто?
– Отец. Он погиб на Дхаулагири. Не достигнув вершины. «Не достигнув» – это резало горло острее любого ледоруба.
Клэр положила руку ему на плечо. Её пальцы были холодными, но это не имело значения. Человеческое прикосновение здесь ценилось выше кислорода.
– Иногда мы карабкаемся вверх, чтобы спуститься вниз, – сказала она загадочно и встала. – Спокойной ночи, русский медведь. Её тень растворилась в темноте, будто её поглотила сама гора.
***
Утром Лама Тенцинг принёс плохие новости. Он вошёл, не постучав, и запах ладана от его одежды смешался с вонью потных спальников. Циклон набирал силу, смещаясь к северу.
– У нас три дня, – Максим тыкал пальцем в карту, разложенную на ящике. Красная линия маршрута пересекла Эверест, как шрам. – Сегодня – переход через Кхумбу. Завтра – лагерь 2. Послезавтра – штурм.
– Это безумие, – Сергей с силой захлопнул аптечку. Зеркальце внутри треснуло, разбив его отражение на части. – Нужна минимум одна ночь для акклиматизации!
– После циклона акклиматизироваться будем в аду, – Максим повернулся к Андрею: – Ты с кем? Его глаза горели, как угли в костре – свет безумия или гениальности?
Флешбэк ударил внезапно: отец вбивает ледовый крюк в трещину. «Решай быстро, сынок. Гора не ждёт». Кровь сочилась из его обмороженных пальцев, окрашивая лёд в розовый цвет.
– С тобой, – выдавил Андрей. Сергей посмотрел на него как на предателя. Взгляд друга был холоднее любого ветра.
Пока они проверяли снаряжение, Клэр подошла прощаться. Её лицо было бледным, как снег на восточном склоне.
– Мы спускаемся, – сказала она просто. – Руководитель группы сломал ребро ночью. «Сломал» – эвфемизм для «испугался», – понял Андрей.
Сергей молча протянул ей ещё две ампулы морфина. Теперь её аптечка превращалась в арсенал отчаяния.
– Спасибо, – она повязала красную нить от шерпов рядом с его. – Возможно, это вас спасёт. Нить была лишней петлёй в их страховочной системе.
Когда они тронулись в путь, Лама Тенцинг запел молитву. Ветер подхватил мелодию, смешав с рёвом где-то в глубине ледника.
Перед выходом Андрей присел на корточки, перебирая кошки. Каждый зубец он проверял тщательно, как отец учил: «Сомневаешься в железе – сомневаешься в себе». Металл звенел при ударе о камень – чистый, без трещин. Рядом Сергей молча наматывал на ботинки антибликовые ленты – чтобы не ослепнуть на солнце. Его пальцы двигались автоматически, будто он собирал аптечку в сотый раз.
– Ты забыл про запасные аккумуляторы, – бросил Максим, появляясь из-за валуна с GPS-навигатором в руках. – И сними красную куртку. На фоне льда мы будем как мишени.
– А что, горные духи любят камуфляж? – поёрничал Сергей, но куртку всё же сменил на серую.
Лама Тенцинг подошёл с корзиной цзямбы – ячменной муки. – Посыпьте на ветер. Умилостивим богов.
– Мы и так каждый день умилостивляем их своими трупами, – пробурчал Максим, но щепотку взял. Андрей наблюдал, как белая пыль срывается с его ладони, превращаясь в призрачную птицу. Отец всегда смеялся над этими ритуалами. А потом его тело так и не нашли.
– Верёвки! – рявкнул Максим, раскладывая снаряжение. – Проверь каждый узел. И чтобы стропы не перекручены.
Андрей провёл рукой по холодному нейлону. В памяти всплыл тот день на Памире, когда из-за перетёртой верёвки Сергей сорвался на 15 метров. Тогда Максим успел закрепить страховку за долю секунды до обрыва. «Удача?» – спрашивали потом. «Расчёт», – бурчал Максим.
– Эй, философ! – Сергей швырнул ему карабин. – Этот твой – с люфтом. Бери мой.
– А тебе?
– Я как кошка – всегда на девятом жизнях.
Лама Тенцинг тем временем обвязывал их верёвки цветными лентами – красной, синей, жёлтой. «Чтобы духи не спутали вас с другими», – пояснил он. Андрей поймал себя на мысли, что узор из лент повторяет расцветку детского одеяла из его деревни.
– Команда! – Максим ударил ледорубом о лёд, оставляя царапину в форме молнии. – Правила на Кхумбу: дистанция пять метров, никаких резких движений. Если услышите треск – не бежать, а падать на живот. И главное…
– Не смотреть вниз, – хором закончили Сергей и Андрей.
– Старые песни, – Максим брезгливо сморщился, но в уголках глаз мелькнуло подобие улыбки.
Перед самым выходом Андрей нащупал в кармане письмо к матери. Сжечь? Оставить в палатке? Он сунул конверт под камень с выцарапанными именами – десятки «Анн», «Джонов», «Сергеев». Пусть добавит своё имя в этот ледяной архив.
– Готовы? – Максим потянул верёвку, проверяя связку.
Сергей достал фото своей бывшей и засунул в термос. – Теперь не замёрзнет.
Андрей потянулся к нагрудному карману. Отец на фотографии улыбался. Ты бы гордился? Или назвал дураком?
Первые шаги по ледопаду отозвались глухим стуком – будто гора била в гигантский барабан. Где-то впереди завыл ветер. Или это кричали те, кто остался подо льдом?