Ибрагим
Тени вершины
Глава 6. Спуск: Тридцать метров между жизнью и…
Зона смерти не прощала промедлений. Воздух здесь был густым, как ртуть, а каждый вдох обжигал лёгкие, словно ледяные иглы. Снег, хрустевший под ногами на подъёме, теперь оседал предательски мягко, скрывая трещины. Они змеились под ногами, как шрамы на теле горы, готовые разверзнуться в любой момент. Сергей шёл первым, прощупывая лёд альпенштоком. Его красная нить исчезла ещё на ледопаде, но он всё чаще касался запястья, будто проверяя невидимую защиту. На коже остался след – бледная полоска, словно татуировка от другого измерения.
– Левее! – крикнул он, указывая на участок, где снег неестественно блестел. – Там полость. «Ледяной капкан», – добавил он про себя, вспоминая, как на Алтае такой же блеск унёс его друга.
Андрей, шедший вторым, едва слышал сквозь свист ветра. Звук напоминал плач ребёнка – тот самый, что он слышал в бреду после смерти отца. В ушах гудело, мозг, лишённый кислорода, цеплялся за обрывки мыслей: «Шаг. Ещё шаг. Не упади». Каждый шаг отбрасывал его в прошлое: вот отец учит вязать узлы, вот Сергей вручает первый ледоруб, вот мать плачет у окна. За спиной хрипел Максим – его плечо распухло, и каждый взмах ледоруба заставлял его скрипеть зубами. Звук, похожий на скрежет костей, перемалываемых жерновами судьбы.
– Замедляемся! – Сергей обернулся, и Андрей увидел его лицо: синие губы, веки, припорошенные инеем. Глаза Сергея казались стеклянными, как у рыбы, выброшенной на лёд. – Макс, ты как?
– Иди… дальше… – выдавил Максим, опираясь на скалу. Его пальцы впились в камень, оставляя кровавые отпечатки – автографы агонии.
Сергей кивнул, но его взгляд скользнул к Андрею: «Следи за ним». Взгляд, который Андрей видел лишь однажды – в больнице, когда Сергей скрывал диагноз его матери.
***
Трещина появилась внезапно. Она выросла под ногами, как пасть чудовища, разбуженного их наглостью. Андрей, поправивший балаклаву, не заметил, как снежный мост под ним прогнулся. Последнее, что он увидел перед падением – фотографию Клэр, выпавшую из кармана Сергея и улетающую в бездну. Первым ощущением был холод – пронзительный, обжигающий лёгкие. Холод смерти отца, холод материнских слёз, холод одиноких ночей в пустой квартире. Потом удар спиной о выступ. Позвоночник хрустнул, выпустив стаю чёрных птиц перед глазами. Страховочная верёвка натянулась, вырвав из рук ледоруб. Он упал вниз, вращаясь, как стрелка сломанного компаса.
– Держись! – закричал Сергей, бросаясь на край расселины. Снег осыпался ему за шиворот, но он не чувствовал холода – только адреналин, горький, как цианид.
Андрей повис над бездной. Внизу, в синеватом мраке, поблёскивал лёд, словно зубы чудовища. Они мерцали, подмигивая, заманивая в объятия. Верхние края трещины осыпались, засыпая его снежной пылью. Она оседала на ресницах, превращая мир в белое марево.
– Не дёргайся! – Максим, забыв о боли, закрепил верёвку на скальном выступе. Его руки дрожали, как в тот день, когда он хоронил жену. – Вытягиваем!
Сергей спустился на несколько метров, цепляясь за выступы. Его движения были точны, как в операционной – каждый шаг, каждый хват просчитан. Его дыхание, передаваемое через рацию, хрипело в наушниках Андрея:
– Есть уступ. Подтянись на мою верёвку! В голосе Сергея звучала мелодия, которую он напевал при сложных операциях – странный гибрид молитвы и рок-баллады.
Андрей попытался перехватиться, но пальцы, одеревеневшие от холода, скользили по льду. Они больше не слушались – предатели, замерзающие в самый нужный момент.
– Не могу…
– Можешь! – Сергей был уже в метре от него, протягивая руку. – Давай! В его глазах вспыхнуло что-то дикое – звериная воля к жизни, смешанная с готовностью к жертве.
В этот момент карниз над Максимом обрушился. Камень, размером с мяч, ударил его по шлему – тот самый мяч, в который они играли с отцом на базовом лагере. Максим рухнул на колени, теряя сознание. Кровь заструилась по виску, рисуя на льду абстракцию в стиле его покойной жены-художницы. Верёвка ослабла.
– Нет! – Андрей сорвался вниз, но Сергей успел схватить его за страховочную систему. Ремни впились в рёбра, выжимая последний воздух.
– Я тебя держу! – крикнул Сергей, упираясь ногами в стену трещины. Его голос сорвался на фальцет. – Макс! Приди в себя, чёрт возьми! Сквозь радио донеслось бормотание – Максим звал Любу, свою погибшую жену, как в кошмарах.
Максим застонал, пытаясь подняться. Кровь текла по его виску, окрашивая лёд в розовый. Цвет заката на их первой совместной экспедиции.
– Режь… – прошептал Сергей, глядя вверх. – Режь верёвку, Макс. Иначе все трое… Глаза его блестели, как скальпели.
– Не смей! – закричал Андрей, цепляясь за его куртку. – Вытащи нас! Под пальцами хрустел значок «Спасатель года-2018» – награда, которую Сергей получил за спасение ребёнка при обрушении школы.
Сергей улыбнулся – той самой ироничной улыбкой, которая всегда раздражала и успокаивала одновременно. Улыбкой человека, знавшего цену жизни и смерти.
– Помнишь, ты спросил, зачем я курил? – он одной рукой расстегнул карабин на своей страховке. – Это был мой… способ чувствовать контроль. Глупо, да? Пепел его последней сигареты всё ещё лежал в кармане Андрея – реликвия, которую он хранил как талисман.
– Нет! – Андрей понял, что он задумал. – Нет, нет, нет! Но уже видел во сне этот момент – Сергей падает в синеву, а он не может крикнуть.
– А вот и нет, – Сергей выдернул из кармана нож и перерезал свою верёвку. Лезвие блеснуло, как тот самый скальпель, что подарил ему отец-хирург.
Они падали несколько секунд. Сергей толкнул Андрея в сторону узкого уступа, приняв удар на себя. Его тело ударилось о выступ с глухим стуком – звук, который Андрей будет слышать в каждом кошмаре.
***
Андрей очнулся от тишины. Тишины, какой не бывает в мире живых – абсолютной, давящей, как земля на крышке гроба. Тело болело так, будто его переехал ледник. Каждая клетка кричала, но крик терялся в вакууме высоты. Над ним зиял пролом, через который лился синеватый свет. Он напоминал витраж в церкви, где венчались родители. Рядом, обхватив руками камень, лежал Сергей. Его нога была неестественно вывернута, а лицо покрыто инеем. Сосульки на ресницах сверкали, как бриллианты на пальце невесты.
– Проснись… – Андрей пополз к нему, срывая ногти о лёд. Кровь рисовала на снегу иероглифы отчаяния. – Проснись!
Сергей открыл глаза. Радужки потускнели, став цвета свинцовой тучи.
– Глупый… – он кашлянул, и на губах выступила розовая пена. Отёк лёгких. Пузырьки крови лопались, как шампанское на их последнем празднике. – Я же… врач. Знаю… когда конец. Он говорил так же, как тогда, закрывая лицо матери Андрея простынёю.
– Нет! Мы вытащим тебя! Максим…
– Максим едва жив, – Сергей с трудом поднял руку, показывая вверх. – Видишь? Он спускает верёвку… но она короткая. Возьми… его кислород. И иди. В его голосе не было страха – только усталость альпиниста, дошедшего до финиша.
– Не оставлю тебя!
– Ты… должен. – Сергей сунул ему что-то в руку – смятый листок из блокнота. – Для Клэр… если встретишь. Бумага пахла йодом и духами «Красная Москва» – запах его покойной матери.
Андрей развернул записку. Кривые строчки: «Если читаешь это, я ошибся в расчётах. Шанс был 37%, а не 63. Но я всё равно бы пошёл». Цифры дрожали, как пульс на последнем издыхании.
– Почему? – Андрей схватил его за куртку. – Зачем ты лгал? Куртка была мокрой от слёз, которых он не помнил.
– Потому что… – Сергей закрыл глаза, – иначе ты бы не решился. А мне… нужно было верить… что хоть одна наша жертва… не напрасна. Его последний выдох смешался с ветром, унося в небо обрывок песни, которую он всегда напевал.
Его грудь перестала двигаться. Тишина стала ещё громче. Где-то сверху, словно из другого мира, донёсся хриплый крик Максима:
– Андрей! Голос звучал чужим – хриплым эхом из прошлого, когда он звал жену.
***
Они спускались двое. Два призрака, прикованных верёвкой к миру живых. Максим, с перевязанной головой и безумием в глазах, то смеялся, то бормотал имя жены. «Люда… я положил кольцо… ты видишь?» Андрей волок его на самодельных носилках из верёвок и ледоруба. Стропы впивались в плечи, оставляя шрамы, которые останутся навсегда. Кислород кончился ещё у Сергея. Теперь они дышали болью.
– Оставь меня… – Максим хрипел на пятые сутки, когда они достигли лагеря 4. Его пальцы копошились в кармане, пытаясь достать несуществующее кольцо. – Я… останусь с ней.
– Нет, – Андрей привязал его к себе, как когда-то отец привязывал его на Денали. Тот же узел «бабочка» – символ хрупкой надежды. – Ты вернёшься.
Он не помнил, как дошёл до базового лагеря. Помнил только:
– Вопль Лам Тенцинга, похожий на крик гималайского орла.
– Снег, окрашенный в розовый цвет заката – или это была кровь на его рукаве?
– Свои пальцы, примерзшие к верёвке, которые пришлось отдирать кожей.
Помнил, как Максим, придя в себя, разорвал карту Эвереста и бросил в костёр. Бумага вспыхнула, высвобождая демонов, терзавших его двадцать лет.
– Больше никогда, – сказал он, глядя на пламя. В огне танцевали тени – Люба, Сергей, отец Андрея.
Андрей молчал. В кармане лежали обрывок красной нити и компас со сломанной стрелкой. Стрелка указывала на север – туда, где в деревне ждала мать с недочитанными письмами.
Где-то над ними, на склоне, ветер играл пустой кислородной маской Сергея – свистел печальную мелодию для тех, кто остался.