Максим Привезенцев
Дихроя. Дневники тибетских странствий
– Я позову лекаря, – сказал Цыбиков одними губами. – Он поможет…
Против собственной воли он лукавил: будь у Чэшоя хоть один-единственный шанс спастись, Гомбожаб уже притащил бы кого-нибудь из врачевателей, того же Бадару… но востоковед понимал, что все кончено.
«Даший так трясется за свою жизнь, но вылечить его можно водкой и ножом… Чэшой же умирает с улыбкой на устах…»
– До встречи в новой жизни, Гомбожаб, – мягко сказал предводитель.
И замер навсегда.
Цыбиков еще долго смотрел на него, застывшего с распахнутыми глазами: тонкое тело в очередной раз избавилось от грубого, удерживающего его на земле.
– До встречи, Чэшой, – тихо сказал Гомбожаб.
Три дня паломники добропорядочно отмаливали погибших, после чего похоронили их и отправились в дальнейший путь. К этому моменту Даший уже пришел в себя и больше не жаловался на хворь.
Так предводителем отряда стал Ешей.
•••
2–3 октября 2019 года
Дорога на Басонг-Тсо. Авария на перевале Мая. Проблемы с дроном. Нангтри
Пробуждение в восемь далось непросто, но снова на помощь пришел местный растворимый «кофе». Собрав мысли в кучу, я отправился на последний инструктаж перед выездом на озеро Басонг-Тсо. Когда я пришел в фойе, народ еще сползался. Последним пришел Павел с огромной спортивной сумкой.
– Ты чего, палатку с собой взял? – удивился Лама.
– Да нет, – пожал плечами Павел. – Просто… всякого. Не знал, что пригодится.
Тут пришла Лариса с крохотным рюкзаком, и Павел залился краской, а мы с Ламой едва сдержали улыбки.
Олег, дождавшись, пока все соберутся, выступил с короткой речью. Содержание было вполне стандартным – горные дороги, повышенная опасность, давайте все будем максимально осторожны. Единственная важная новость – на хайвэй нас не пустили, а это значит, придется ехать через перевал узкими серпантинами. Для нас, путешественников, новость хорошая, а вот для провожатых – не очень: перевалы – это всегда лишние хлопоты и риски.
Джимми большую часть времени стоял за плечом нашего гида и с важным видом кивал – наверное, для убедительности, – а в конце в двух словах напомнил, что «власти Тибета просят вас уважать их ценности и жизненный уклад». Впрочем, говорил он вполне беззлобно, как говорится, просто делал свою работу.
«Иногда мне кажется, что любую хрень в мире можно оправдать словами «он просто делал свою работу».
«Интересно, когда мы покинем Тибет, этот голос исчезнет? Хотя сложно не признать, что мысль – прямо в яблочко…»
– Что ж, – убедившись, что Джимми закончил, хлопнул в ладоши Олег, – если вопросов нет, давайте выдвигаться.
Подхватив наши сумки, мы отправились на стоянку.
BMW GS800 оказался весьма легким и маневренным аппаратом, не слишком тяжелым, но устойчивым на дороге. Однако главные опасности были связаны вовсе не с мотоциклом – куда больше меня беспокоили красивые пейзажи, отвлекающие от поворотов и ям, и пресловутое кислородное голодание, которое вполне могло вызвать иллюзии, что дорога идет прямо, хотя на самом деле она уходит в сторону.
В принципе я начал волноваться еще в тот момент, когда Павел, спрятав свой баул в багажник джипа, нацепил на шлем камеру «гоупро». Не сказать, чтобы парень водил из рук вон плохо, но, когда мы ехали в Драк Йерпу, некая нервозность чувствовалась – то свернет позже нужного, то ускорится, где не надо, то, наоборот, затормозит. Вдобавок ко всему во время медленной езды Павел держал ноги над дорогой, не ставя их на подножки, – верный признак неуверенного водителя, который боится завалить мот и морально готовится упереться подошвами в асфальт при первом намеке на опасность.
В общем, когда мы ехали к перевалу Мая, дорога ушла влево, а Паша как катился прямо, так и продолжил – пока не начался обрыв. Тут его выбросило из седла, а байк, завалившись набок, покатился дальше и бился о камни до тех пор, пока не остановился метрах в двадцати от трассы.
Мы, побросав мотоциклы у обочины, поспешили на помощь.
– Ты в порядке? – спросил я, первым подоспев к бедняге, который, ошарашенный, сидел на земле.
– Нормально… – буркнул он.
– Как ты вообще так навернулся? – качая головой, сказал Лама. – Ты что, не видел, что дорога поворачивает?
– Да я… на горы засмотрелся… – нехотя признался Павел. – Хотел их снять… получше.
– Ну, вот и снял, – вздохнул Лама. – Хорошо, хоть скорость была небольшая, иначе б вообще больше ничего не снял, никогда.
И без того белый Павел от этих слов побледнел еще сильнее. Вид у него был не ахти, но, слава богам, все кости оказались целы и шлем сполна отработал встречу с камнями.
А вот мотоцикл с разбитым правым боком, булыжниками под дугами безопасности, замявшими выхлопной коллектор, оторванными приборной доской и фарой, казалось, продолжить путешествие уже не сможет.
Пока Павел отряхивался в стороне, Олег придирчиво осмотрел помятый байк и с угрюмым видом сказал:
– Надо его как-то дотащить до полицейского кордона, я сейчас своим позвоню, скажу, чтобы эвакуатор вызвали.
К счастью, искать варианты транспортировки не пришлось: мот, ко всеобщему удивлению, завелся, и мы кое-как вытолкали его обратно на дорогу. На такой высоте это оказалось архисложной задачей: кислорода катастрофически не хватало, и каждый толчок восьмисотки давался нам с невероятным трудом.
Когда под колесами мота снова оказалось полотно трассы, ребром встал вопрос, кто покатит увечный байк до кордона – Джимми, который изначально вызывался подменить того, кто первым устанет или испугается здешних дорог, или Павел. Казалось, выбор очевиден. Но Павел, вслед за своим мотоциклом, удивил: к этому моменту выброс адреналина сменился апатией, и парень спокойно сел на байк, заверив, что 20 километров до полицейского кордона он доедет сам. Отговаривать его мы не стали. Есть поверье: если после аварии сразу не сядешь на мотоцикл и не проедешь немного, потом из-за страха можешь вообще никогда не вернуться в седло.
– Пусть едет, – сказал Лама Олегу и Джимми, и те не стали спорить.
До кордона Паша ехал во главе колонны, сам выбирая комфортную скорость. Она была черепашьей, но в тот момент мы просто радовались, что наш спутник жив-здоров, и любовались красотами заснеженных перевалов.
Оставив раненую восьмисотку на стоянке рядом с полицейским блокпостом дожидаться эвакуатора, Паша пересел в джип к Олегу и Джимми. «Гоупро» наш незадачливый попутчик спрятал в сумку, хотя как раз теперь мог снимать, сколько влезет.
«Странная логика», – подумал я, наблюдая за тем, как Павел, убрав камеру, закрывает багажник джипа. Впрочем, в Тибете говорить о логике поведения приходилось все реже.
Почувствовав мой взгляд, парень обернулся и сказал:
– Ничего, страховка ж есть… Надо взять другой байк, попрошу, чтобы в Самье прислали.
– Страховка-то есть, – угрюмо вставил Лама, – но ты не забывай, что там франшиза на 3000 баксов. Учитывая, что ремонта тут тысяч на 5–6, на «трешку» ты пристроился точно.
– Да я помню, помню, – заверил Паша.
При этом он странно улыбался, словно речь шла о 3000 юаней.
– Там, кажется, только 1200-й остался, – удивленный такой прытью, осторожно сказал Олег.
– Ну и что? – пожал плечами Павел. – Справлюсь.
И, не говоря больше ни слова, забрался на заднее сиденье джипа и захлопнул дверь. Олег устало посмотрел на меня.
– 1200-й лучше не давай, – тихо сказал я. – Точно убьется.
– И то верно… – вздохнул наш гид. – Но как я могу ему запретить?
– А ты скажи, что я попросил не давать байк, – подумав, произнес Лама. – Пусть, если что, ко мне подходит, обсудим.
Олег, помедлив, кивнул и, обойдя джип кругом, уселся на переднее пассажирское кресло.
Мы покатили дальше. В авариях, подобной той, которую пережил Павел, есть один несомненный плюс: после подобных ЧП все едут вдвое осторожней, чем обычно.
Мы достигли пика перевала Мая и некоторое время ехали, наслаждаясь красотой: шел снег, было холодно, но очень красиво.
«Даже хорошо, что нас в тоннели не пустили, – думал я, озираясь по сторонам. – Ничего бы этого не увидели…»
К обеду распогодилось. Когда остановились перекусить в крохотном поселке, через который шла трасса, было уже +12. Быстрее других закончив трапезу, я отправился к местным торговцам лечебными травами, чтобы узнать у них о дихрое, но единственное, что удалось выяснить, – она растет где-то за перевалом, то есть наш караван двигался в верном направлении.
«Теоретически».
Дорога вдоль реки радовала глаз. Зеленеющие холмы на дальнем берегу, вздымающиеся один за другим, напомнили мне об Альпах. Правда, там вода в реке, как правило, белесая, а тут – бирюзовая, как в карибской части Атлантического океана. Единственное, что немного портило чудесный вид, – это автобаны, изредка разрезающие бетонной линией вечный пейзаж, и опоры ЛЭП, которых тут имелось великое множество. На расстоянии взгляда от заправки, куда мы заехали по пути, находилась местная ГРЭС, и один из попутчиков, Виталий, запустил своего дрона, чтобы ее снять. Я нахмурился и покосился в сторону джипа, но Джимми отчего-то не спешил возмущаться. Вообще на дроны в Тибете нужны особые разрешения, вдобавок их блокируют на высоте 50 метров, но «пепелац» Виталия, к моему удивлению, спокойно преодолел ограничение и воспарил к облакам.
– Как ты блокировку обошел? – поинтересовался я, подойдя.
Виталий с опаской покосился в сторону джипа и тихо сказал:
– Китайская симка. На нее блок не распространяется.
Я уважительно кивнул.
– Скинешь потом фото?
– Без проблем.
Однако не все оказалось так просто: буквально 15 минут спустя, воя сиреной, к нам подъехала полицейская машина. Джимми, сонно хлопая глазами, выбрался из джипа и пошел разбираться, чего они от нас хотят; долго что-то обсуждал, после чего подошел к Виталию и возмущенно вопросил:
– Почему ты запускал дрона без разрешения?! Ты что, не понимаешь, что нас сейчас всех из-за этого могут развернуть и отправить обратно в Лхасу?! Тут же промышленный объект! Это серьезное нарушение пребывания в Тибете!
Виталий смущенно потупился и неуверенно спросил:
– Ну… неужели нельзя никак договориться?
Смерив Виталия гневным взглядом, Джимми нехотя сказал:
– Уже договорился. Они требуют, чтобы ты удалил все фото, которые тут сделал, и больше даже не думал запускать дрона.
– Все фото? – ушам своим не поверил Виталий.
– Радуйся, что они не изъяли дрон! – раздраженно фыркнул Джимми.
Виталий насупился, пошел к кофру своего мотоцикла, вскоре вернулся с дроном и вручил нашему провожатому:
– Вот, очистил флэшку. Пусть проверяют, если хотят.
Джимми кивнул и, забрав дрона, пошел к полицейским.
– Ты что, правда все стер? – подойдя к Виталию, тихо спросил я.
– Да нет, конечно. Просто флэшку поменял на пустую, а ту Павлу сунул, чтобы он ее у себя подержал. В отеле заберу.
– Хитро, – заметил я.
– А, просто уже не в первый раз такое, – хмыкнул Виталий. – Я всегда на «фарт» снимаю, иногда прокатывает, иногда – как вот сейчас… но разрешение же их хрен получишь!
По приезде в отель, однако, выяснилось, что в этом продуманном плане был один веский изъян в виде дырки в кармане Пашиных брюк.
– Да как можно было ее проебать? – негодующе воскликнул Виталий. – Ты же в джипе ехал! Она на сиденье, наверное, упала или на пол…
Павел в ответ лишь грустно и растерянно пожал плечами. День у него, мягко говоря, не задался – мот помял, флэшку потерял…
«Вставая с кровати, поломал ногу – карма, хуле…» – меланхолично изрек голос в моей голове.
Ужинали мы практически в тишине, молча переваривая события прошедшего дня, которых хватило бы и для недельного путешествия. Каждый, поев, вставал из-за стола, сухо прощался и отправлялся спать, словно робот из фильмов о межпланетных вторжениях.
На следующий день встали на час позже – путешествие через перевал Мая вышло интересным, но утомительным. Во время общего сбора Павел с видом гладиатора-победителя вернул Виталию потерянную флэшку: оказалось, она не выпала, а просто провалилась в подкладку.
– Реабилитирован, – просияв, с улыбкой сказал хозяин дрона и пожал парню руку.
Пока Павел с Виталием обсуждали вчерашнюю стычку с полицией, Лариса подошла к Ламе и тихо, почти шепотом, попросила дать ей таблетку от «горняшки». Вид у девушки был замученный – видимо, ночью она практически не спала.
– Рекомендую укол, – со знанием дела сказал Боря. – Сама или помочь?
– Сама, – со слабой улыбкой сказала наша единственная попутчица и, взяв лекарство, поднялась к себе в номер.
Упаковав вещи быстрее, чем в предыдущие дни, мы отправились к озеру Басонг-Тсо – небольшому, но одному из самых красивых озер Тибета, притаившемуся в кругу горных гималайских вершин. Здесь же, на небольшом острове, находилась цель нашей утренней вылазки – монастырь Бучу. По словам Олега, это был один из восьми храмов «демона покорения», по преданию, построенный тем самым магом, обретшим чародейскую силу во время длительной медитации в Драк Йерпа. К сожалению, в это же время в этих краях находилось множество туристов, которые, по ощущениям, именно сегодняшним утром решили посетить монастырь Бучу вместе с нашей группой. Из-за толкучки я вспомнил Поталу – еще один сомнительный аттракцион, где скопление людей портит все впечатление от старинных зданий.
«Люди вообще все портят. Только посмотри, во что они превратили планету? Осталось космос засрать, и можно вымирать со спокойной совестью».
Я усмехнулся про себя. Чем дальше, тем более здравыми мне казались мысли моего «соседа», поселившегося у меня в голове.
Быстро устав от толчеи, я отделился от команды и отправился прогуляться по берегу озера. Природа здесь была удивительная – каждый прибрежный камень походил на работу неизвестного мастера, который не просто придал граням нужную форму, но еще и декоративным мхом облепил валуны для полноты композиции. Деревья шелестели разноцветной листвой на ветру – желтой, красной, зеленой…
Не оставляя надежды отыскать дихрою, я заглядывал в каждую крохотную лавочку, что встречал по дороге, и задавал тамошним продавцам заранее заготовленный вопрос, но всякий раз уходил ни с чем. В лучшем случае меня отправляли либо на юго-восток, либо на юго-запад Тибета, в худшем – объясняли, что не знают китайского языка, который выдавал мне гугл-переводчик.
Около часа спустя я с удивлением обнаружил в мобильнике, переключенном в беззвучный режим, 10 пропущенных вызовов от Ребе.
– Макс, ты куда пропал? – спросил Саша, едва я ему набрал. – Джимми тут нервничает, извелся весь, когда увидел, что ты исчез.
– Да я вдоль озера гуляю, скажи, чтобы не волновался.
– Не думаю, что он успокоится раньше, чем ты вернешься назад, – после паузы заметил Ребе.
Его слова меня немного удивили, но виду я не подал – лишь сказал, что скоро буду.
– Почему ты ушел, не предупредив? – хмуро спросил Джимми, когда мы повстречались вновь.
– Я же передал через Борю и Сашу, что пойду прогуляться, – пожал плечами я. – Плюс мобильный есть, если что.
– В следующий раз подходи прямо ко мне, хорошо? – вежливо попросил наш «провожатый».
Джимми был очень напряжен, и я, заверив, что подобное больше не повторится, показал ему несколько потрясающих фото, которые мне удалось сделать во время моей «самоволки». Кажется, это немного успокоило нашего провожатого, и я со спокойной совестью примкнул к группе… и с удивлением обнаружил, что за время моего отсутствия в нашей команде что-то поменялось – все, за исключением разве что Романа и Ларисы, казались усталыми и одновременно перевозбужденными – то ли от духов монастыря, то ли от недосыпа, то ли от «горняшки», а может, от всего сразу. Это были еще не открытые ссоры, но, судя по электричеству, которое буквально искрило между паломниками, я чувствовал, что это лишь вопрос времени.
«Интересно, как долго еще продержится равновесие? Кажется, что коктейль из «горняшки» и усталости вполне может обернуться массовой истерией… Надеюсь, так только кажется», – думал я, пока мы ехали в город Нангтри.
Провинциальный оазис северо-восточного Тибета закрыт для иностранных туристов, но фирма Олега, по счастью, смогла договориться с властями о возможности переночевать здесь, чтобы нам не пришлось пилить еще 300 километров в ночной мгле до следующей возможности бросить кости.
Город встречал великий китайский праздник во всем своем великолепии, что подразумевало множество безвкусной иллюминации в духе Диснейленда, полицейские машины и броневики.
На площадях толпились радостные горожане с разноцветными флажками.
«Такое ощущение, что осенью в Китае половина празднует, а половина сторожит. Почти как в России», – вставил свои пять копеек мой «ментальный товарищ».
В принципе сам город мне понравился – чистый, опрятный, куда ни пойдешь, в аптеку, в бакалею, в сувенирную лавку – везде приветливые, улыбчивые люди, и кажется, радуются тебе они совершенно искренне, а не по нужде. Если сравнивать Нангтри с… да тем же Владимиром, где примерно столько же народу живет, то наш русский город, конечно, значительно проигрывает китайскому что по инфраструктуре, что по чистоте, что по гостеприимству. Хотя обилие полиции говорило о том, что в этом регионе не все так просто, как кажется на первый взгляд.
Во время ужина я снова обратил внимание, что большинство моих попутчиков выглядят так, будто трое суток отпахали у станка на заводе – лица у всех были измученные, усталые. Грустней всех мне показался Павел, который волей случая сидел слева от меня, с угрюмым видом поглощая лапшу.
– Что-то случилось? – спросил я.
Он вздрогнул, покосился в мою сторону и нехотя сказал:
– Да как-то все… не то. Переезды, холод… никакого удовольствия.
Услышав последнее слово, я несколько опешил и не нашел, что сказать, – молча уткнулся в свою тарелку, а доев, отправился к себе в номер.
Уже вечером, заполняя дневник минувшего дня, я то и дело ругался под нос:
«Удовольствие»… он поехал сюда, в Тибет… осенью… за, блядь, удовольствием!..
•••
Август 1900 года – январь 1901 года
Прибытие в Лхасу. Первые впечатления. Тинджол. Благая весть
от Дашия
«Страх. Страх во мне, и сам я давно стал средоточием страха. Страх смерти преследует меня с того самого дня, как я отправился в это путешествие. Каждый день я представляю, как меня разоблачают и казнят. Практически каждую ночь вижу сон подобного содержания. Савельеву легко говорить громкие речи о колоссальной пользе этой экспедиции для Родины – он, Савельев, далеко, не ему расплачиваться жизнью за проклятый французский фотоаппарат, за дневник, за обман…
Мысли путаются. Изливаешь переживания на бумагу – чуть полегче, но чем дальше, тем хуже этот способ помогает бороться с внутренними демонами…»
Такая запись появилась в дневнике Цыбикова утром после налета разбойников на их лагерь. Той ночью Гомбожаб так больше и не смог заснуть, как ни пытался; перед глазами стояло лицо умирающего Чэшоя, которое иногда – буквально на пару мгновений – сменялось свирепой физиономией разбойника на лошади, который, бешено размахивая саблей, стремительно несся на востоковеда.
Потом, конечно же, в голове раздавался выстрел, и это совершенно не способствовало сну.
Кое-как домучившись до рассвета, Гомбожаб вместе со священной книгой «Сто ступеней на пути к блаженству» покинул палатку и при тусклом свете утреннего солнца с трудом вывел на листе эти строки тупым карандашом. Прочел их, хотел добавить что-то, но тут попутчики стали выбираться из палаток, и востоковед, опасаясь ненужных вопросов, вернулся к себе.
Дальнейший путь был долог, но благодаря опыту Ешея оказался не так труден, как предыдущий. Во-первых, он действительно отлично знал местность и вел караван лишь проверенными тропами. Во-вторых, увеличил количество дозорных, чтобы разбойники больше не смогли застать путников врасплох. В итоге та стычка, в которой погибли Чэшой и другие паломники, стала последней на пути в Лхасу. Трудно было сказать, следствие ли это решения Ешея или банальное везение, но факт есть факт: больше никто в пути не умер, а те, кто хворал, включая Дашия, благополучно поправились.
– Чудо, а не отвар у тебя все-таки, Гомбожаб, – ворчал недавний больной, сидя у Цыбикова в палатке. – Если б Бадара надо мной не хлопотал, решил бы, что это твой сбор меня вылечил.
– Если это и лекарство, то только для души, – мягко улыбнувшись, сказал Цыбиков.
За то время, что они провели в Лабранге и Гумбуме, Даший весьма пристрастился к любимому напитку Гомбожаба. Востоковеду это не нравилось: мало того, что заводить друзей в путешествии он не планировал (опять же из страха быть разоблаченным), так еще и сбор таял буквально на глазах – из трех мешков один уже опустел.
«Но что я могу сделать с Дашием? Отказать ему? Или прогнать прочь? Да нет, глупости…»
В палатку вошел Ешей.
– Опять твой отвар пьете, Гомбожаб? – спросил он, окинув хмурым взглядом обоих спутников, сидящих с кружками в руках.
Тон предводителя сразу не понравился Цыбикову. Казалось, Ешей чем-то недоволен. Решив, однако, не обострять общение, Гомбожаб как ни в чем не бывало ответил:
– Как видишь.
– Ну, так допивайте скорей, потому что мы отправляемся, – холодно произнес предводитель. – К вечеру мы должны быть в Лхасе, а потом хоть опейтесь вашим варевом…
Развернувшись, он вышел из палатки. Цыбиков и его гость обменялись недоуменными взглядами.
– Чего это с ним? – неуверенно хмыкнул Даший. – Раньше с нами чаевничал охотно, а теперь ворчит…
– Ну, он же теперь не обычный паломник, а предводитель, – пожал плечами Цыбиков. – Видимо, чувствует ответственность, поэтому и стал так строг.
– Ну, может и так, Гомбожаб… – пробормотал Даший.
Он помолчал, а потом добавил – так же тихо, как прежде:
– Но вообще говорят про него всякое.
– В каком смысле? – нахмурился Цыбиков.
Он не слишком много общался с другими паломниками, а потому Даший был, пожалуй, единственным мостиком новостей между востоковедом и прочими членами каравана.
«Один из немногих плюсов нашей дружбы…»
Даший отхлебнул из кружки, причмокнул, а потом нехотя сказал:
– Ну, в общем, слышал я, что Ешей ни перед чем не отступится, чтобы добиться своего. И если кто-то между ним и его целью встанет, он от этого кого-то избавится очень быстро.
– Ну, честь ему и хвала, – неуверенно хмыкнул Цыбиков. – Такому целеустремленному. Но мы-то с тобой ему не соперники, окажемся в Лхасе – и все, расходимся кто куда.
– Ну, я просто передал тебе, что говорят, – пожал плечами Даший.
Он залпом допил остатки напитка, утерся рукавом и, поставив пустую кружку перед хозяином, резко поднялся со словами:
– Но лишний раз злить его не хочу, пойду собираться.
На ходу вытирая руки о дорожный наряд, гость пошел к выходу.
– Даший, – окликнул Цыбиков.
Бурят обернулся и вопросительно посмотрел на хозяина.
– Как думаешь, нападение разбойников могло быть… как-то связано… с Ешеем? – спросил востоковед.
Даший от неожиданности вздрогнул. Взгляд его на несколько мгновений остекленел, но быстро прояснился.
– Я об этом просто стараюсь не думать, – сказал Даший, пристально посмотрев на Цыбикова. – Как ты сам сказал, нам бы до Лхасы добраться, а остальное…
Он махнул рукой и вышел из палатки, оставив Гомбожаба в одиночестве.
«Да нет, не мог он связаться с разбойниками ради того, чтобы возглавить караван, это не путь буддийского паломника… – подумал Цыбиков. – А раз Ешей едет в Лхасу, он именно паломник, а не разбойник, и знает прекрасно, что Будда все видит – у кого за душой камень, у кого руки в крови…»
Однако сомнения, конечно же, никуда не делись, и Гомбожаб, дабы отвлечься, позвал слугу и вместе с ним начал собирать вещи. Пока складывали пожитки востоковеда, явились другие паломники. Общими усилиями свернули палатку, навьючили верблюдов и вскоре продолжили путь к заветной цели…
– Лхаса, – сказал Ешей. – Место Богов.
Они достигли ворот древнего города уже на закате и теперь с перевала Го-ла наблюдали за тем, как позолоченные крыши храмов отливают багрянцем в лучах заходящего солнца. У Цыбикова перехватило дыхание от увиденного. Он подъехал к Ешею и остановил своего верблюда рядом с верблюдом предводителя.
– Дошли, – сказал востоковед, не в силах сдержать облегченную улыбку.
Ешей смерил его хмурым взглядом и через губу бросил:
– Не расслабляйся раньше времени, еще не доехали.
Оглянувшись, он прокричал:
– Хватит, потом налюбуетесь! Едем!
И, сжав бока верблюда ногами, первым понесся к воротам Лхасы.
«Как быстро меняются люди…» – провожая предводителя хмурым взглядом, подумал Цыбиков.
Около получаса спустя паломники уже заселились в скромную двухэтажную гостиницу на южной окраине Лхасы. Гостиница принадлежала сорокалетней женщине по имени Цэрин – милой и приветливой, но с пронзительным взглядом зеленых глаз, который, кажется, просвечивал человека насквозь. По крайней мере Цыбикову показалось, что хозяйке хватило одного-единственного взгляда, чтобы узнать все его секреты, включая самые страшные. Стараясь не думать об этом, Гомбожаб занял отведенную ему комнату на втором этаже и, пользуясь столь долгожданным одиночеством, достал из сумки священную книгу, чтобы сделать заметки по минувшему дню и вкратце расписать план на ближайшие дни, когда в дверь его постучали.
Это оказался Даший.
– Ну что, соскучился, Гомбожаб, – с широкой улыбкой сказал старый знакомец.
– Ты что же, тоже поселился тут? – удивился Цыбиков.
– Да нет, я у знакомого ламы остановился, но это в пяти домах отсюда, так что мы опять почти соседи.
«Какая радость, словами не описать», – подумал Гомбожаб, но вслух сказал:
– Отлично.
– Тоже так думаю, – хмыкнул Даший. – Ладно, отдыхай, и я тоже пойду… Если что, найдешь меня в пяти домах от своего в сторону центра.
– Хорошо, я запомню, – пообещал Цыбиков.
Даший снова улыбнулся и вышел из комнаты.
Дождавшись, пока шаги приятеля стихнут, Гомбожаб открыл священную книгу на нужной странице и взялся за карандаш.
«3 августа. Мы наконец-то достигли города,
куда я стремился последние девять месяцев…»
Чтобы не путаться в записях, Цыбиков условно поделил книгу на две части: официальная велась с первой страницы к последней, неофициальная – с последней к первой. Отобразив в подробностях события минувшего дня, Гомбожаб хотел заняться личным дневником, но карандаш на первом же слове сломался. Скрипнув зубами, Цыбиков отложил книгу и покосился в сторону дорожных сумок, кучей сваленных в углу: час был поздний, а потому разбирать вещи востоковед решил уже завтра, проснувшись.
«Проще, наверное, нож у Цэрин одолжить, чем свой искать», – подумал Цыбиков, поднимаясь с лежака.
Однако внизу хозяйки не оказалось. Решив, что из-за ножа беспокоить ее в столь поздний час не стоит, Гомбожаб собрался вернуться к себе, когда его окликнул приятный женский голос:
– Вы что-то хотели?
Цыбиков оглянулся и замер, увидев, с кем говорит: у приоткрытой двери в одну из комнат, держась за ручку тонкими бледными пальцами, стояла юная девушка с черными как смоль волосами. Она была немногим младше самого востоковеда; зеленые глаза незнакомки смотрели так же пристально, как глаза Цэрин.
«Сестра? Да нет, слишком молода…»
Будто прочтя его мысли, девушка сказала:
– Я дочь Цэрин, Тинджол. А вы…
– Цыбиков. Гомбожаб. Я из… России… бурят… паломник… у святынь Тибета, – сбивчиво ответил востоковед.
Слова давались Цыбикову с неожиданным трудом. Взгляды Цэрин и Тинджол были похожи, да, но не одинаковы. Если мать смотрела на молодого востоковеда с высоты возраста, изучая, скорее, по привычке, чем из реального интереса, то дочь…
«Кажется, я ей понравился», – вдруг подумал Гомбожаб.
– Вы что-то хотели? – спросила Тинджол, подходя ближе.
От нее пахло пряностями – видимо, девушка хлопотала на кухне и, услышав шаги, вышла взглянуть, кто пожаловал.
– Да… я… нож… – пробормотал Цыбиков.
Тинджол выгнула тонкую черную бровь, и Гомбожаб, не придумав ничего лучше, протянул ей карандаш:
– Вот…
– А, вам заточить, – поняла девушка.
Она облегченно улыбнулась, и Цыбиков улыбнулся тоже.
– Сейчас… – бросила Тинджол и скрылась за дверью, возле которой стояла.
Ее не было буквально полминуты, но Цыбикову показалось, что прошла целая вечность.
– Вот, – сказала девушка, снова появляясь в коридоре.
Она вручила Гомбожабу крохотный ножик, и востоковед с благодарностью принял его.
– Если позволите, я верну его утром, хорошо? – сказал он.
Тинджол кивнула, и Цыбиков пошел к себе наверх. Когда он уже поднимался по лестнице, девушка сказала:
– Доброй ночи, Гомбожаб.
Востоковед остановился и, повернувшись, мягко произнес:
– Доброй ночи, Тинджол.
Их взгляды снова встретились, и девушка, улыбнувшись, ушла обратно в кухню. Проводив ее взглядом, Цыбиков поднялся в комнату и, заточив карандаш, занялся дневником. Нашлось в нем место и для Тинджол.
«Встретился с дочерью хозяйки. Трудно описать словами, что почувствовал. Как сказал бы писатель – «между ними проскочила искра»… хотя, может, я просто слишком давно не встречал красивых женщин?..»
Утро началось с того, что к гостинице начали стекаться покупатели, желавшие купить у паломников верблюдов и лошаков, ставших теперь ненужными. Цыбикову свезло продать своего непокорного горбатого «скакуна» довольно быстро, и, хоть друзьями их назвать не повернулся бы язык, на душе у Гомбожаба было горько.
– Позаботьтесь о нем, – сказал востоковед новому хозяину своего верблюда. – Он, конечно, с характером, но преданный.
Покупатель кивнул и увел верблюда, а Цыбиков, проводив их взором, пошел за своим молитвенным барабаном.
Разобравшись с горбатым «скакуном», востоковед вернулся на перевал Го-ла, дабы запечатлеть на снимке всю Лхасу. По счастью, никто не отвлекал Гомбожаба, и он мог действовать не спеша, что увеличивало шансы на удачный кадр. Затем Цыбиков вернулся в город и приступил к изучению его достопримечательностей.
Очень быстро востоковед понял, что на исследование Лхасы можно потратить не одну, а две или даже три жизни, и все равно не увидеть всего, что находится в Месте Богов.
Главными памятниками города считались две статуи будды Шакьямуни – Чжу-ринбочэ и Чжу-рамочэ. По легенде, они были получены тибетским царем Срон-цзан-гамбо в качестве приданого двух его жен, китайской и непальской царевен. В 653 году по приказу непальской для ее статуи был возведен храм Прул-нан-цзуг-лагхан9, вокруг которого и выросла со временем Лхаса. Царь же Срон-цзан-гамбо построил на горе Марб-ори замок; на его месте теперь находился Потал, дворец Далай-ламы.
Чем больше времени Цыбиков проводил в Лхасе, тем больше он укреплялся во мнении, что город этот представляет собой этакую помесь Гумбума и Лабранга, с поправкой на куда более солидные масштабы. Здесь, как и в Лабранге, простые глинобитные дома соседствовали с роскошными дворцами и особняками перерожденцев; и, как и в Гумбуме, большинство улиц Лхасы были узкими, кривыми и грязными. Впрочем, ничего удивительного в этом Цыбиков не видел: в Месте Богов проживали многие тысячи монахов, куда большее количество, чем где-либо еще.
