Максим Привезенцев
История Мираксздания
Я позвонил моему адвокату, Светлане, которую еще при работе на Курском вокзале мне посоветовал мой консультант, отставной генерал. Я зачитал Светлане ордер; она, выслушав, попросила не волноваться и пообещала в течение двух часов приехать.
Пока я говорил по телефону, жена разбудила детей и повезла их в детский сад и школу – раньше обычного, но все лучше, чем оставаться дома в такой обстановке. Дети спросонья были немного ошарашены, но вели себя растерянно-вежливо: мы предупреждали, что у нас могут быть незваные гости, что это неприятно, но не страшно – просто у папы разногласия с плохими людьми, и они будут мстить.
Невооруженным взглядом было видно, что обыск не носит какого-то системного характера. Складывалось ощущение, что стеллажи и шкафы досматриваются скорее для проформы, чем в надежде что-то найти. Спустя час хаотического шатания по комнатам Агарков позвал меня в комнату старшего сына, якобы уточнить, что это у него за коллекция виниловых пластинок, и могут ли на полках с музыкой быть спрятаны документы. Даже для проформы извлек пару и осмотрел содержимое, когда из моего кабинета послышался голос Черкащенко:
– О-па, а это что тут у нас?
Искренне недоумевая, что он мог там найти, я направился в кабинет. Агарков, вернув пластинки на полку, последовал за мной.
Войдя в кабинет, я увидел Черкащенко, держащего в руках некий документ в прозрачном файле.
– Что у нас, Артем? – спросил Агарков, входя следом за мной.
Он подошел к коллеге и хмуро посмотрел сначала на лист бумаги, потом на меня.
– Что-то плохо улики прячете, Максим Вячеславович, – сказал он.
– А что это вообще такое? – удивившись чужому документу, задал я вопрос.
– Вам лучше знать, ваш же кабинет, – сурово ответил Черкащенко.
– Именно что мой. И я прекрасно знаю, что никаких документов, тем более в файлах, здесь нет, поскольку, ожидая ваш визит, я успел сделать генеральную уборку.
– Дерзите, Максим Вячеславович, – не скрывая раздражения, процедил Агарков. – Если вы тут так хорошо все убрали, откуда взялся этот документ?
– Как я вам могу сказать, если даже не вижу, что это такое? Может быть, он вообще из барсетки следователя выпал…
Агарков побагровел лицом, но ничего не сказал – просто забрал документ из рук Черкащенко и, подойдя, показал его мне.
Это был таинственный, явно наспех состряпанный акт, в котором я якобы давал согласие на незаконное подключение к электрощитовой дома. Мою подпись, при всей ее внешней простоте, тоже срисовать нормально не удосужились; та закорючка, что стояла на «акте», даже слепому говорила о дешевой подделке.
– Это «липа», – пробежав лист глазами, с усмешкой сказал я. – Такого документа никогда не существовало, и подпись на этом фейке ко мне не имеет никакого отношения. Зачем так нелепо подбрасывать несуществующие документы?
– «Несуществующие»… Все так говорят, – с раздражением огрызнулся Черкащенко.
– Следствие разберется, где «липа», а где «не липа», – холодно вставил Агарков. – Приобщаю к протоколу обыска.
Он вернул фейковый акт коллеге и вышел из кабинета.
Я промолчал. Опять же – никаких иллюзий насчет левого документа, «чудом» оказавшегося в моем кабинете, я не питал: его совершенно точно подбросил либо Черкащенко, который его нашел, либо кто-то из «понятых» чуть раньше. Я старался казаться спокойным, но получалось не слишком: это, в конце концов, был мой первый обыск, и происходящее неслабо выбивало меня из равновесия.
Пока Черкащенко заполнял протокол, приехала мой адвокат Светлана. Я вкратце пояснил ей, что произошло. Стиль работы следователей ее нисколько не удивил, и она совершенно спокойно объяснила мне, что я должен написать в протоколе обыска о подброшенном документе, и предупредила представителей ДЭБа, что мы будем жаловаться.
Их это, впрочем, не удивило и не расстроило. Возможно, они просто решили, что я не осознаю всей серьезности происходящего, но, скорей всего, им было плевать. Они просто делали свою «работу», исполняя приказ сверху.
Наглость не позволяла им предположить, что я мог как-то подготовиться, и потому они даже не пытались вести себя осторожней. А я действительно подготовился, потому что хотел обезопасить себя и свою семью; например, узнав о том, что против меня возбуждено уголовное дело, я не ограничился генеральной уборкой и установил дома скрытую систему видеонаблюдения.
Когда с обыском было покончено и следователи с силовиками уехали, я рассказал Светлане о камерах. Вместе мы просмотрели запись с той, что находилась в кабинете, и, разумеется, легко нашли момент подлога: Черкащенко зашел в кабинет, достал из барсетки фейк-улику, положил на стол и позвал понятого, после чего незамедлительно заголосил: «О-па, а это что тут у нас?»
Все было настолько явно, беззастенчиво, неприкрыто, что я даже немного растерялся. С другой стороны, как вообще должен выглядеть подлог, я не знал. Наверное, трюки в духе Копперфильда смотрелись бы еще странней.
– Учтите только, что этот козырь нужно разыгрывать очень аккуратно, – предупредила Светлана. – Я подумаю, как нам учесть всех их покровителей, а пока просто напишем жалобу на подброс фиктивной улики и требуем экспертизу подписи.
– Как скажете.
Она уехала готовить жалобы, а я закинул видео на телефон и, позвонив отставному генералу ведомства горячих сердец, договорился о встрече.
Около полудня я вошел в «Кофеманию» на Баррикадной, которая находилась в двухэтажном культурном центре имени Чайковского. Заказав по кофе, мы с генералом устроились за круглым дубовым столиком в углу. Уютное, спокойное место с теплым светом и кремовыми стенами – кажется, интерьер кафе меньше всего располагал к беседе, которая нам предстояла, но, с другой стороны, подобные истории требуют тишины. Когда наш заказ принесли, я показал генералу маленькое кино с подлогом. Он посмотрел его с невозмутимым лицом и, вернув мне мобильник, сказал:
– Клоуны. Поясни-ка еще раз, в чем вообще причина конфликта?
Я рассказал ему нашу с Полонским историю. Генерал выслушал, задумчиво пожевал нижнюю губу, потом спросил:
– Кто участвует с их стороны?
Я перечислил фамилии. Генерал выслушал без особых эмоций, лишь на фамилиях «Хорев» и «Школов» я заметил какие-то мимолетные колебания в мимике, но и только. Когда я закончил, он взял небольшую паузу и сказал:
– Мне надо время на подумать и посоветоваться. Обвинение белыми нитками шито, но больно крепко за тебя взялись, имена такие и чины… Они могут тебя кошмарить, чтобы ты про дела Полонского им начал петь, например, или еще десяток разных неочевидных причин. Нужно понаблюдать, поспрашивать, подумать. Видео это перешли, покажу ребятам, а сам жди, я с тобой свяжусь, как новости будут.
На том мы и расстались. Надежда на связи генерала была, но, судя по его рассуждениям про разные версии наезда, достаточно зыбкая. Стресс, конечно, не лучший советчик, но спасение утопающего зачастую оказывается в руках самого утопающего, и потому я невольно задумался об альтернативных путях решения проблемы. Поиски альтернативных консультантов и советчиков ни к чему не приводили – фамилии Школова и других действовали магическим образом, как некое заклятье: стоило их назвать, и бодрые кандидаты на помощь грустнели, вспоминали о других срочных делах, а некоторые и вовсе испарялись либо переставали брать трубку. Друзья поступали практически так же – разводили руками и желали удачи. Никто не хотел участвовать в неравной войне с топ-менеджерами корпорации МВД.
Тогда я решил зацепиться за соломинку и написать письмо Медведеву.
Глава 10. Медведев. Дворкович
2020 г.
Сейчас такой поступок может показаться странным, но в 2009 году все было иначе. Не знаю, с каких иллюзий, но коммерсантов в России охватила эйфория перемен, связанных с президентством Медведева. Это сейчас понятно, что для подобного не было никаких оснований, а тогда, с кем ни поговори, все считали, что это новый НЭП и уж теперь-то мы станем свободны.
Хотя годы спустя очевидно, что ветер перемен дул тогда в задницу, а не в лицо. Впрочем, годы спустя многие вещи кажутся простыми и понятными.
Ироничней всего, что Полонский называл членов команды Медведева, Наталью Тимакову и Аркадия Дворковича, своим «близким кругом друзей». Хотя, конечно, это не совсем так: дружба – это общие интересы и доверие, а тут, скорее, была корыстная коммуникация. Для Полонского политическая поддержка, для власть имущих – источник решения бытовых задач с экономией денег. Симбиоз. И уж точно Полонский с Дворковичем не шахматные партии обсуждали, а с Тимаковой – политжурналистику. Плюс потом Михаил, брат Аркадия, работал в «Мираксе» советником.
Те еще «доверенные лица», прямо сказать.
Впрочем, к краху компании они если и были причастны, то лишь «косвенно» – ведь под влиянием от знакомства с ними строились очередные фантасмагорические конструкции в голове Полонского, когда он пытался оценить масштаб своей крыши. Такие имена, через одно рукопожатие с Медведевым! Это в его голове уже автоматически означало, будто он с Медведевым может вопросы решать. Такая вот подмена реальности. И, конечно, не будь в его телефоне их прямых номеров, он, думаю, был бы более адекватен в оценке рисков.
Не знаю, повлияло ли на меня это тоже в какой-то степени, но идиотской эйфории по поводу Медведева я, каюсь, поддался. Решил, что, если меня несправедливо щемят, достаточно написать письмо президенту, и он точно во всем разберется и поможет… и написал. По какой-то совершенно неясной мне сейчас причине я без утайки рассказал о творившемся беспределе, перечислил все фамилии – представителей ДЭБа, персонально упомянул Школова – и попросил восстановить справедливость.
В то время я верил, что надо говорить все, без утайки, только тогда помогут. Письмо Медведеву я отправил 23 октября 2009 года, а примерно через неделю после этого, в первых числах ноября, мне позвонил генерал и предложил встретиться после полудня в той же «Кофемании», где мы виделись до этого.
Глава 11. Ультиматум Полонского
2009 г.
Генерал, как обычно, с раскрасневшимся и слегка опухшим лицом, пришел в компании двух товарищей – крепких, подтянутых ребят с открытыми лицами. Они улыбались, но взгляды, пристальные, внимательные к деталям, выдавали в них действующих сотрудников спецслужб.
– Это – Максим, – сказал генерал. – А это – те, кто может тебе помочь с твоим делом.
Мы уселись за стол, и один из ведомства горячих сердец, мужчина лет пятидесяти на вид, в рубашке и пиджаке, подтянутый, с лицом добрее, чем лицо отца, сказал:
– Мы ознакомились с видео, плюс навели справки по вашему делу. Пресс серьезный, что тут скажешь.
– Но, мы считаем, надо пробовать с ним работать, – сказал напарник Добряк, сухой мужчина примерно тех же лет.
Он был куда колоритней своего спутника: гладко выбритая голова, лицо, изрезанное мимическими морщинами, и шрам в районе правой височной части головы – такой вот запоминающийся портрет. Я почему-то решил для себя, что это след от боевого ранения, хотя не знаю наверняка, как оно должно выглядеть. Одет Шрам был в джинсы, серый пиджак и черную водолазку.
Интересной деталью мне показалось отсутствие у моих новых знакомцев часов. Видимо, свой ведомственный стиль, решил я. Тогда была мода носить часы на правом запястье, такой «путинский флер» – типа, мы такие же, как он.
– И мы действительно готовы вам помочь, но при одном условии, – добавил Шрам.
Я подумал, что речь о деньгах, и уже мысленно начал прикидывать, какими ресурсами располагаю. Успел даже пожалеть, что надел на встречу «брегет», а не «свотч», когда Шрам продолжил:
– Мы хотим, чтобы вы стали нашей, так сказать, «наживкой» для оперативной работы по сотрудникам ДЭБа. Мы со своей стороны, насколько можем, обеспечим вашу защиту. Но при этом вы ни при каких обстоятельствах не должны говорить о том, что вас прикрывают сотрудники нашего ведомства.
– Даже близким?
– Никому. Вообще. Если эта информация просочится куда-то, мы сразу сворачиваем работу, и вы остаетесь один. Это надо сразу проговорить и согласовать, чтобы потом не было недопонимания.
– Никакого реального компромата на вас у них нет, – вставил первый. – Только липовые и фиктивные документы и куча слива и показаний Полонского и коллег из «Миракса». Расчет больше на то, чтобы вас запугать, чтобы вы добровольно им все отдали.
– Но меня же могут по этим липовым доказательствам закрыть? – спросил я.
– Могут. И закроют. У них же там все согласовано, свои люди, никто не будет связываться с МВД. Но им хочется же побыстрей все получить, вот и давят, чтобы вы сами им все вернули и чтобы не устраивать канитель с прокуратурой и судами: делиться они явно не любят. Решайтесь. И с нами-то шансов немного, прямо скажем, но без нас их вообще нет.
С его словами было трудно поспорить. Юристы и друзья отступили, и я был один против Полонского и Темникова с их поддержкой в лице Школова, Хорева, Захарченко и других, менее известных, но достаточно влиятельных людей.
– Что ж, выбор у меня небогатый, – сказал я со вздохом. – Давайте работать. Любая поддержка лучше никакой. Только я тут неделю назад письмо написал…
– Какое письмо? – нахмурился Шрам, отчего его лицо сделалось невыносимо страшным.
– Медведеву.
– В смысле по поводу вашего дела? – дернув бровью, уточнил его дружелюбный напарник.
– Ну да. Описал ситуацию, перечислил все фамилии, попросил помощи.
– У Медведева попросили помощи? Чтобы он помог вам в деле против замминистра МВД?
– Ну… да, – неуверенно ответил я. – А что… не стоило?
Теперь я и сам уже засомневался – а не поспешил ли я что-то писать?
Оперативники переглянулись. Шрам хмыкнул, его напарник снова посмотрел на меня и сказал с мягкой улыбкой:
– Вы понимаете, оно, конечно, ничего страшного… но просто смысла в нем нет. Его, получается, перенаправят для проверки, по сути, тем же людям, которых вы обвиняете в превышении полномочий и прочих сомнительных делах. А Медведев…
Он запнулся и не стал продолжать свою мысль.
– Но вы не переживайте, – сказал Шрам. – Мы разузнаем, что там с вашим обращением.
– Что вообще от меня требуется теперь? – спросил я.
– Ничего, – пожал плечами дружелюбный. – Сидеть, ждать, как они себя поведут. Сообщать нам все, обсуждать вместе дальнейшие действия. Не пороть горячку.
– Мы от себя, если будут какие-то подвижки, тоже, разумеется, будем сообщать, – заверил Шрам. – Но и с контактами осторожней надо. Лучше встретиться лишний раз, если повод веский. Телефон ваш слушают, а на наружке сэкономили.
– И, главное, никому ничего про нас не говорите, – напомнил второй.
Я вернулся к тревожному ожиданию. Весь ноябрь – никаких вестей, томительное ожидание. Нет ничего хуже неопределенности. В такой ситуации мозг начинает бесконтрольно писать сценарий самого страшного фильма ужасов.
3 декабря Темников позвонил и предложил встретиться в «старбаксе» в Сити.
– Зачем? – резко спросил я. – Вы с Полонским решили, что мы можем договориться?
– Можно и так сказать.
Мы условились на два часа дня. Темников опоздал на 20 минут и, усевшись напротив, с ходу заявил:
– Смотри какая ситуация, Максим: теперь, чтобы заключить с нами мировую, помимо того, что за тобой Курский, ты должен будешь передать Сергею все свои активы.
– Что? – нахмурился я.
И прежнее-то условие Полонского напоминало бред жадного сумасшедшего, но новое било все рекорды по неадекватности. Сергей, зная, что должен мне больше 12 миллионов долларов, требовал отдать ему все, что я заработал, не платя при этом по счетам!
– Квартиру, в которой живешь, можешь оставить себе, – с мягкой фальшивой улыбкой сказал Темников, – не будем уж людоедствовать. Но расходы на твои дела должны быть компенсированы. Понимаю, что тебе уже плевать, что там с «Мираксом», но ты должен понимать, как недешевы услуги наших друзей. Ну, что скажешь? Подумаешь еще, или мозги уже включились?
Глядя на стакан с кофе, стоящий передо мной, я произнес:
– Скажу, что слово «на хуй» пишется раздельно и с восклицательным знаком.
– Тогда тебе пиздец, – пожав плечами, ответил Темников и, поднявшись, пошел к выходу.
Судя по новому предложению, Полонский окончательно уверовал в свой успех и решил форсировать события. Что тому виной – лишняя дорожка или гарантии сверху, что там все схвачено – было неясно, но такой рост аппетита недвусмысленно намекал, что самое интересное впереди.
13 декабря 2009 года около девяти утра Темников позвонил снова. Я снял трубку и поднес к уху:
– Я непонятно выразился?
– Не борзей. Сегодня к тебе подарок приедет, – едко сказал Темников. – С днем рождения и наступающим Новым годом. Можешь не благодарить.
В трубке послышались короткие гудки. «Подарком» стала подписка о невыезде. По объяснениям моих новых опекунов из «ведомства чистых рук», это была весьма распространенная практика: подписка нужна, чтобы клиент осознал, что сбежать из страны он уже не сможет – да, при должном бюджете пути отступления есть, но это билет в один конец, и тебя уже точно заочно осудят и объявят в международный розыск. После подписки клиенту остается либо просить пощады, соглашаясь на условия заказчика, либо готовиться к следующему подарку – «заключению под стражу до суда».
Когда я рассказал о случившемся моим помощникам на очередной встрече, они только развели руками.
– Все идет по плану, – сказал Шрам, – но это необходимо в рамках… скажем так, «оперативной игры».
– Так а второй подарок мне ждать?
«Федерал» посмотрел на меня исподлобья, хмыкнул.
– Время покажет, – сказал он, – но вы не волнуйтесь.
Я кивнул, хотя, если честно, я не волновался, а сильно очковал. Да и можно ли ощущать себя иначе, если тебя могут легко упечь в тюрьму, хотя ты ничего и не совершал – просто потому, что ты решил выйти из бизнеса, которому посвятил немало времени и сил. Вдобавок было неприятно осознавать, что у ДЭБ с подачи Темникова и Полонского есть информация обо всех моих счетах и активах. Я был у них как на ладони, и вся моя защита, как казалось в тот момент, умещается в одну короткую фразу моего «опекуна»:
«Не волнуйтесь».
Тогда я решил, что, если выпутаюсь из передряги, больше никогда не стану пытаться открыть бизнес в России. Слишком высоки риски, слишком велик шанс, что в какой-то момент придет государство или другой дядя просто вышвырнет тебя на улицу и либо посадит, либо заставит отдать все, что ты заработал, и еще немного сверху.
Прав в России не тот, кто прав, а у кого больше влиятельных друзей и кэша, а суд, как говорил мне следователь на допросе, «где собаки ссут».
Глава 12. Новое уголовное дело
2009–2010 гг.
Каждый раз, когда мы с моим адвокатом Светланой входили в главное следственное управление Москвы, там пахло канцелярией и кофе.
– Кто, к кому? – бросив на нас рассеянный взгляд, спрашивал дежурный. – Документики предъявляем…
Мы протягивали раскрытые на первом развороте паспорта.
– К следователю Передерееву, на допрос.
– А, точно, вам ж уже не впервой…
– Каждую неделю ходим, как на работу.
Это была чистая правда. Перед Новым годом Полонский, словно Дед Мороз, активизировался; подарки от него и Темникова посыпались один за другим: сначала Кучер, отправив моей маме письмо и доверительно рассказав, что ее сын – вор и преступник и скоро окажется в тюрьме, довел до госпитализации с инсультом; потом, ближе к праздникам, осенил первой повесткой. 13 января меня ждали в ГСУ Москвы на рандеву к следователю Передерееву. С той поры мы со Светланой посетили уже четыре допроса, и на каждом из них Передереев задавал одни и те же «уточняющие» вопросы:
– Скажите, в период такой-то по такой-то вы действительно работали в фирме «Миракс»?
– Поясните, что именно входило в круг ваших обязанностей?
– Имели ли вы доступ к финансам?
– Могли ли распоряжаться финансами вверенных вам подразделений на свое усмотрение без письменного согласования с Сергеем Юрьевичем Полонским?
– Может, все-таки могли?
И так далее, и тому подобное. День за днем, приходя в ГСУ, я чувствовал себя героем старого фильма «День сурка» – все повторялось с пугающей точностью, и я порой подспудно боялся, что навсегда застряну в этом надоевшем дне и буду каждое следующее утро просыпаться только для того, чтобы снова и снова отвечать на набившие оскомину вопросы. Очень быстро я понял, что меня просто держат в тонусе, постоянно напоминая, что я на крючке и никуда уже не денусь, ну и, разумеется, ожидая, что я в итоге спасую перед этим прессом и сдамся.
Памятуя о поддержке со стороны Шрама и Добряка, я терпеливо следовал по этой бесконечной петле, раз за разом возвращаясь в исходную точку, снова, снова…
И опять…
Светлым пятном стала выписка мамы. Ее возвращение домой внушало оптимизм: сначала мы победили рак, теперь – инсульт, осталось победить только Полонского.
Мои допросы по его делу меж тем продолжались вплоть до середины марта. 10-го, накануне очередного визита в ГСУ, мы снова встретились с моими благодетелями в уже знакомой нам «Кофемании».
– Ну что, Максим, завтра на очередную очную ставку? – участливо спросил Добряк. – Готовы морально?
– Устал уже, конечно, – вымученно улыбнулся я. – Но в целом готов. А что?
– Полонский оплатил ваш арест до суда, – без обиняков, напрямик, как и обычно, сказал Шрам. – Завтра вам предъявят обвинение по 165 статье УК «Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием».
– Новости так себе… мягко говоря, – откинувшись на спинку, заметил я.
– Ну, вы не волнуйтесь, мы работаем над этим, – заверил Шрам. – Но, если что, морально готовьтесь, что придется присесть. Полонский прямо так… основательно накат усилил и подключил к вашему аресту вообще всех, кого только смог. Нам открывать карты нельзя, поэтому давайте рассчитывать на худший сценарий, а там по ситуации.
Кажется, он говорил что-то еще, но я в какой-то момент отключился и ушел в себя. Легко им желать «не волнуйтесь»! Как вообще на это реагировать? Как объяснить семье, что после очередного допроса я могу не вернуться домой до суда, то есть пропасть из их жизни на несколько месяцев? Не говорить им, что такая вероятность есть? Да нет, так еще хуже – если потом закроют, не успею толком попрощаться.
Утром я собирался, как будто меня уже приговорили: взял с собой все необходимые вещи, обнял детей, поцеловал жену.
– Давай не выдумывай, – сказала мне она. – Сходишь и вернешься.
Я улыбнулся и пообещал:
– Так и сделаю: схожу и вернусь.
Однако по пути в ГСУ никак не мог прогнать мысли о грядущем аресте. Почему-то казалось, что он неотвратим. Наверное, сказывался стресс, в котором я жил уже без малого полгода.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал Передереев, когда я постучал и заглянул в кабинет. – Сейчас, разберусь тут немного…
Мы со Светланой опустились на стул перед его заваленном бумагами столом. Документы валялись везде, горой громоздились на мониторе компьютера, огромном, словно сундук. Передереев что-то искал – возможно, папку с моим делом. Прищурившись, он бросил взгляд на сейф в углу, потом искоса посмотрел на меня и сказал:
– Вынужден сообщить, что в связи с новыми обстоятельствами, выясненными в ходе расследования по вашему делу, было возбуждено новое дело по статье 165-й Уголовного кодекса Российской Федерации…
Я слушал его монотонный бубнеж и с трудом сдерживался, чтобы не начать ерзать на стуле. Передереев наконец нашел файл с какими-то бумагами и, улыбнувшись, протянул его моему адвокату:
– Прошу вас и Максима Вячеславовича ознакомиться с деталями выдвинутого в его адрес обвинения и подписать в местах, где галочки стоят.
Светлана взяла файл из рук следователя и углубилась в чтение. Наблюдая за ней, я невольно мучился угрызениями совести: не подозревая о помощи Добряка и Шрама, она билась за меня, как лев, а я не мог даже намекнуть ей на то, что обстоятельства намного сложнее, чем ей кажется.
После ознакомления с деталями Передереев помог с заполнением бумаг по делу и вообще в тот день был до странного вежлив. Еще удивительней, что меня в итоге все-таки не арестовали. До чего же смешанное ощущение – ты переживаешь, что тебя обвиняют в том, чего ты не совершал, и обещают впаять от 3 до 5 лет, и одновременно радуешься, что тебя не посадили в камеру до суда! Когда я вернулся домой после допроса, меня встречали, будто я уже отсидел весь присужденный срок.
– С чего ты вообще решил, что тебя могут посадить? – спросила жена за ужином.
Я замялся. Как вести себя в подобные моменты, я так однозначно и не решил – я не любил врать, тем более близким, но условия нашего соглашения со Шрамом и Добряком предусматривали полную конфиденциальность. Поэтому я туманно ответил:
– Знакомые с «Миракса» предупредили.
– Ох уж эти знакомые с «Миракса», – покачала головой жена, – только взбудоражили всех.
Я кивнул, хотя, конечно, когда с тобой играют «втемную», лучше перебдеть, чем потом получить неприятнейший сюрприз в виде неожиданного ареста, когда ты на деле просто шел на допрос.
Тем временем, пока мы с женой и детьми радовались маленькой победе, мое письмо Медведеву, о котором я уже практически забыл, совершило интересный пируэт по бюрократическим кабинетам и в итоге попало в генеральную прокуратуру – где, по словам Темникова, у Полонского было все если не «отлично», то «очень хорошо». Правда, о том, что письмо оказалось именно там, я узнал не сразу и не напрямую.
– У меня для вас новости, Максим Вячеславович, – сказал Передереев, когда 30 марта мы со Светланой явились на очередной допрос.
Следователь смотрел на меня сквозь очки фирмы ED HARDY с легкой полуулыбкой, немного прищурив один глаз – насмешливая такая поза человека, который упивается своей властью, или, как минимум, обладает некоей ценной информацией, недоступной для его собеседника, но очень ему интересной. Передереев не отказывал себе иногда в удовольствии поиграть в кошки-мышки, покичиться своим положением относительно меня.
– Слушаем вас внимательно, – угрюмо сказала Светлана, отвлекая «огонь» на себя.
– Сообщаю вам, что дело № 255771 в отношении Максима Вячеславовича закрыто в связи с отсутствием состава преступления, – включив монотонный бубнеж, произнес Передереев. – Наши с вами встречи, однако, продолжатся, ввиду обвинения по статье 165 Уголовного кодекса Российской Федерации… И еще вот, ознакомьтесь.
Он положил на стол перед Светланой официальный бланк письма с «шапкой» генеральной прокуратуры и датой – 19 марта 2010 года. Я пробежал лист глазами и едва удержался от нервного смешка. Как и предупреждали Шрам с Добряком, генпрокуратура по поручению Медведева проверила мое обращение и не обнаружила фактов нарушений со стороны перечисленных в моем письме лиц. Таким образом, по мнению прокуратуры, Школов и компания действовали в рамках закона, а значит, никакой помощи ждать не следует.
– Забирайте, не стесняйтесь, – с улыбкой сказал Передереев. – В рамку можете дома поставить, на память.
– Вы очень добры, – сухо поблагодарила Светлана.
Я же молча убрал ответ генпрокуратуры в рюкзак. Мы снова проговорили со следователем уже надоевшие обоим связки вопросов и ответов, правда, теперь, в связи с закрытием одного из дел, глупых уточнений стало немного меньше. Еще один крохотный позитивный момент, однако радоваться я не спешил. Не покидало ощущение, что письмо мне как-то аукнется – не может ведь быть, что Школов и другие просто съедят попытку их скомпрометировать в глазах высшего руководства?
Чутье не подвело: 2 апреля во время допроса Передереев предъявил мне новое обвинение – по 306-й статье.
– Это еще что такое? – угрюмо осведомилась Светлана.
Я хмуро разглядывал лежащий на столе лист.
– В отношении вашего клиента возбуждено уголовное дело, квалифицируемое следствием как «заведомо ложный донос», – сидя со скрещенными на груди руками, ответил следователь.
– Я знаю, что такое 306-я статья, – холодно сказала Светлана. – Я хочу понять, на каком основании возбуждено дело.
– Читайте, – с нажимом сказал Передереев и, подвинув к ней раскрытую папку, застучал по клавишам двумя пальцами.
Мы углубились в чтение. Перед нами был чрезвычайно увлекательный, смешной и одновременно пугающий труд. Настоящая трагикомедия абсурда, невероятная ухмылка судьбы – за обращение гражданина к гаранту конституции гражданину предъявили обвинение по уголовной статье! Ни Светлана, ни Шрам с Добряком, ни генерал на пенсии, ни тем более я сам не могли предположить, что письмо Медведеву приведет к такому поразительному результату.
Согласно документам, лежащим в папке, 19 марта 2010 года замминистра МВД Школов, получив материалы проверки генпрокуратуры об отсутствии злоупотреблений в его действиях, написал заявление на имя начальника ГУВД Москвы Колокольцева о привлечении меня к уголовной ответственности по статье 306.
Колокольцев, в свою очередь, 23 марта 2010 года направил заявление Школова в ГСУ по городу Москве с сопроводительной запиской «Глухову И. А. Провести проверку и принять решение в порядке ст. 144–145 УПК РФ». Дата, подпись – все как положено.
31 марта, через неделю – очевидно, потраченную на проверки в отношении моей скромной персоны – мой старый знакомец, следователь Передереев, написал рапорт на имя Глухова по заявлению Школова, что в факте моего обращения на имя Президента усматриваются признаки преступления по статье 306 УК РФ. Более того, согласно заключению Передереева, в моих действиях можно было усмотреть даже нарушение 41 статьи Конституции!..
И вот, 2 апреля, против меня возбудили новое дело.
И теперь я должен подписать лист ознакомления.
Я перечитывал эти строки снова и снова, не зная, плакать мне или смеяться. За 5 месяцев по моему обращению на имя президента о нарушениях в МВД и незаконном уголовном преследовании я получил лишь новое уголовное дело против себя самого. Две недели понадобилось замминистра МВД Школову, чтобы превратить мое письмо в улику по делу о нарушении Гражданского и Уголовного кодексов и даже 41 статьи Конституции!..
– Закон что дышло… – пробормотал я, листая дело.
– Прочли? – не глядя на меня, томным голосом уточнил Передереев. – Подписываем…
Я посмотрел на Светлану, она отрывисто кивнула. Вид у нее был удрученный.
Рука моя дрожала от волнения. Отдав Передерееву документ и ручку, я спросил:
– Вы, получается, 30 марта уже знали об этом обвинении, да?
Следователь наконец оторвался от экрана, посмотрел на меня, вздохнул и сказал:
– Понимаю, как это выглядит вашими глазами… но вы моими попробуйте посмотреть. Мне сказали – проверяй, я проверяю. Сказали вам донести это, а это – не донести, я так и поступил. Ничего личного, Максим Вячеславович.
Я кивнул и, поднявшись, покинул его кабинет. Выйдя из управления и сев в машину, я первым делом набрал моим «помощникам» и договорился о встрече.
