Марина Колесова
Чуждость
Туман вскоре густым маревом заволок весь овраг, и в его кисельной мути пробираться вдоль дна оврага стало еще труднее. Сконцентрировав все внимание на постоянном движении, Мила не давала себе даже небольшой передышки. её тело сотрясал озноб, от боли темнело в глазах, в ушах шумела приливающая и пульсирующая в висках кровь, поэтому она не сразу поняла, что слышит позади себя громкий шум. Остановившись, она обернулась, напряженно вслушиваясь и пытаясь понять, кто с таким шумом пробирается по лесу. Вдали послышались голоса.
– Люди, – мелькнуло в голове, и она облегченно вздохнула. В сложившейся ситуации даже появление Брюса было не самым худшим вариантом. Подспудно её пугала мысль, что она может столкнуться в лесу с крупным зверем. А с поврежденной ногой ей от него ни убежать, ни влезть на дерево, да и оружия никакого кроме палки…
И в это время из окружающего марева тумана прямо на неё выскочил крупный волк и злобно щерясь, замер напротив.
Вздрогнув от неожиданности, Мила перенесла вес на здоровую ногу и подняла палку, показывая, что сдаваться без боя не намерена, и волку придется либо отступить, либо вступить с ней в схватку. Однако приближающиеся шум и хруст валежника, указывающие, что преследующие волка охотники, похоже, уже близко, лишили его возможности отступить и, не сводя с неё напряженного взгляда, волк продолжил, злобно щерясь, стоять. По его напряженным мышцам ей показалось, что он готовится к прыжку, и она решила не ждать нападения. Схватив палку двумя руками за середину, на небольшом расстоянии ладоней друг от друга, она сама бросилась на волка, стараясь в броске запихнуть в пасть зверя кусок палки меж рук.
Каким-то чудом ей это удалось и, повалив зверя и прижимая палкой его разинутую пасть к земле, она всем телом навалилась на извивающегося и пытающегося вырваться из-под неё волка. Его когти проехались по её боку и ноге, но страх, что вырвавшись, волк кроме когтей пустит в ход и зубы прибавил ей сил, и она усилила нажим на палку.
Волк хрипло зарычал, и тут же кто-то рядом громко закричал:
– Фу! Нельзя! Нельзя!
Волк под руками Милы перестал выдираться, и тут она с удивлением заметила ошейник на его шее, а в следующее мгновение чьи-то сильные руки обхватили её сзади и потащили в сторону.
Справившись с первым изумлением, Мила отпустила палку и, повернув голову, увидела лицо Брюса.
– Ты ранена? – он прижал её к себе, ощупывая плечи и руки.
– Это что, твой зверь? – ничего не отвечая на его вопрос, срывающимся голосом нервно выдохнула она.
– Нет, его, – Брюс кивком указал на замершего неподалеку мужчину в полицейской форме, держащего за ошейник поднявшегося с земли её противника. – Это полицейская собака. Так он ранил тебя?
– Какая это собака?! Это волк, – Мила судорожно сглотнула и поморщилась.
– Он полукровка, – тихо пояснил полицейский, держащий неприязненно глядящего на неё и тяжело дышащего пса, – но это все же больше собака, чем волк, и он отлично выдрессирован. Вернее, мне казалось, что выдрессирован. Вы первая на кого он бросился без команды, – и нервно повел плечами: – Похоже, теперь придется его усыпить, раз такое случилось.
– Он не виноват, – Мила качнула головой. – Я сама на него набросилась, подумала: волк, и решила не ждать нападения. Так что он тут не причем.
– Ну да, в таком тумане его и впрямь за волка легко принять, – согласно кивнул тот, сокрушенно добавив: – Да тут еще кольцо на ошейнике сломалось, и он с поводка сорвался. Все одно к одному.
– Так ты ранена? И что это у тебя с ногой? – руки Брюса, обнимающие ее, скользнули ниже, и он, почувствовав на пальцах окровавленную ткань, тут же тихо выругался: – Черт! Похоже, он все же зацепил тебя. Весь бок в крови и нога тоже. Да что же за напасть такая! Очень больно, малышка?
Боль и жалость к себе затопили Милу и, не выдержав нахлынувших чувств, она, судорожно всхлипнув, уткнулась в плечо Брюса.
– Лу, девочка моя, – он прижал её к себе и крепко обнял. – Потерпи! Все будет хорошо! Я сейчас постараюсь помочь. Все будет хорошо!
Ласковый тон Брюса окончательно пробил её защиту, и она безудержно разрыдалась, давая выход накопившимся эмоциям.
– Тихо, тихо… Ну что ты, малышка? Не плачь, не надо. Мы нашли тебя, теперь все будет хорошо. Тут уже не особо далеко до станции, я отнесу тебя, а оттуда на машине до ближайшей больницы вообще рукой подать… там тебе обязательно помогут, и все будет хорошо, не плач…
В больнице, куда Милу привез Брюс, ей обработали раны и, сделав рентген, заковали ногу в гипс выше колена.
За все процедуры Брюс расплатился наличными. После чего, еще раз выслушав рекомендации врачей, что его жене, как он представил ее, теперь ближайшие несколько месяцев ни в коем случае, если она хочет сохранить ногу, нельзя её нагружать и передвигаться не иначе как на костылях, уверил их, что обязательно проследит за всем этим и именно такой режим обеспечит, подхватил её на руки и вынес на улицу.
У подъезда больницы их уже ждал полицейский автомобиль, и молодой капрал, услужливо распахнув дверку, помог усадить её на заднее сиденье.
– Давай за руль, Тони, – бросил ему через плечо Брюс, садясь рядом с ней и осторожно обняв за плечи, добавил: – Только не гони, моя жена плохо переносит езду на машине.
– Лучше пусть быстрее едет, скорость для меня безразлична в отличие от времени в пути, -тихо проронила Мила, заранее сжавшись и прижав руки к вискам.
– Значит так, вводная меняется: врубай сирену и давай с максимальной скоростью, – Брюс заботливо прижал её ближе к себе.
– Куда едем, господин полковник? – капрал, сев за руль, повернул ключ зажигания.
– Ко мне домой, – Брюс назвал адрес.
– Понял, – кивнул тот и, выехав со двора больницы, включил сирену с проблесковыми маячками, после чего выжал до отказа педаль газа, и машина рванулась вперед по трассе, разрывая утреннюю тишину громким и требовательным воем.
***
Оказавшись дома, Брюс отпустил капрала, а сам отнес жену в гостевую комнату на первом этаже и бережно опустил на кровать.
– Думаю, тебе будет удобнее здесь, чем в спальне. Здесь и стол есть и отдельная ванная комната с туалетом, и обустроить можно все так, чтобы ты лишний раз ногу не нагружала. И угораздило ведь тебя, – он неодобрительно покачал головой. – Ты хоть сейчас-то понимаешь, что из-за своего глупого упрямства чуть было ноги не лишилась? Ты вообще хоть изредка соображаешь, что творишь, или как?
– Ты какого ответа ждешь от меня? – губы Милы саркастично дрогнули.
– Намекаешь, что несмотря ни на что осталась при своем мнении?
Мила не стала отвечать. Честный ответ однозначно привел бы к очередному витку выяснений отношений, а у неё уже не было сил ни спорить, ни пытаться хоть что-то объяснить.
– Понятно… – Брюс тяжело вздохнул и, сев рядом с ней на кровать, осторожно погладил по волосам. – Ты на редкость упряма, Лу… Хотя ты всегда такой была. Правильно мать сказала: скорее лоб расшибешь, чем пойдешь на попятную… Ну ладно, я знал кого в жены беру, и характер твой упрямый знал. Будем считать: во всем виноват я. Я вновь повел себя как-то не так, и именно из-за меня ты попала в эту неприятность. По любому – дело прошлое. Но сейчас надо определиться, что делать дальше, чтобы с наименьшими потерями выбраться из всего этого и чтобы ты не потеряла возможность в дальнейшем полноценно ходить. Ты ведь не хочешь остаться хромой или вообще без ноги? С этим ты согласна?
– Я была уверена, что ты сейчас вновь на силу напирать начнешь, а ты стал апеллировать к логике, и даже не чужд самокритики, – она скосила на него удивленный взгляд. – Что ж, у меня не то положение, чтобы не попытаться достичь хоть какого-то компромисса. Говори, какие есть предложения и что ждешь от меня.
– После такой фразы хочется удавиться, но я проглочу, Лу. Компромисс, так компромисс. Хотя мне больше нравятся слова: любовь, семья, взаимопомощь, взаимопонимание… Но похоже тебе теперь они не близки… Ладно, переживем. Главное хоть как-то начать понимать друг друга…
– Короче можешь? – она неприязненно поморщилась.
– Могу. Пообещай, что, по крайней мере, пока полностью не заживет нога, не станешь больше пытаться сбегать. Для твоей ноги это может иметь фатальные последствия и стоить тебе будет слишком дорого… Ну и примешь мою помощь и моей матери, и с озорницами общаться нормально будешь…
– А если не пообещаю?
– Лу! Черт! Не надоело еще? Нет? – он схватил её за плечи и уперся в глаза неприязненным злым взглядом. – Вот чего ты добиваешься? Чего? Чтобы я начал придумывать как тебя связанной и под надзором круглосуточным держать? Так я придумаю! Можешь не сомневаться!
– Извини, – она отвела взгляд. – Я этого не хочу. И злить тебя не хотела. Просто устала очень за сегодняшний день и нанервничалась, вот и капризничаю. Я не стану сбегать и приму все твои условия, только позволь иметь ноутбук с доступом в интернет.
– Ты меня совсем за осла держишь? Хочешь с любовником своим прямо из нашего дома общаться? Надеешься: приедет и заберет тебя?
– Я обещаю, даже клянусь, что ни с кем общаться не стану. И вообще в интернет выходить могу лишь при тебе. Мне лишь доступ к сайту публикаций института нужен и к материалам конференций. Все.
– Смысла тебя контролировать не вижу. Я не настолько хорошо во всей этой компьютерной дребедени разбираюсь, чтобы суметь отследить послала ты что-то кому-то или нет, активировав например вложенную самораскручивающуюся программу.
– А если я пообещаю? Пообещаю не использовать интернет для передачи сведений обо мне и попыток сбежать? Ты поверишь мне?
Брюс долго молчал, вглядываясь ей в глаза, потом задумчиво хмыкнул, отстранился и тихо проговорил:
– Интересно ты ставишь вопрос… Получается: какая же мы семья, если я сам тебе не верю… Хорошо… Я сделаю этот шаг и поверю. Если пообещаешь, что будешь лишь получать информацию, а сама никакую информацию не отправлять. Вообще никакую. Я поверю, и ты получишь ноут с подключением к интернету. И телефон в доме отключать не стану, и мобильную связь глушить, если пообещаешь никому кроме меня не звонить и ни с кем не общаться.
– А готовую неподписанную статью скинуть можно будет?
– Нет, – тут же категорично отозвался он.
– Почему?
– Лично я и по неподписанному рапорту почти безошибочно могу определить, кто его писал. Думаю, я не единственный, кто обладает такими способностями. Так что, или только получаешь материал или не получаешь ничего.
После секундного размышления Мила согласно кивнула:
– Хорошо. Я согласна и клянусь, что интернет буду использовать лишь для получения информации, и по телефону кроме тебя никому звонить не стану, и сбегать не буду пытаться, пока нога полностью не восстановится.
– Замечательно. Только еще пообещай, что после того, как медики признают, что с ногой у тебя полный порядок, мы сначала откровенно поговорим, и лишь потом ты будешь вправе пытаться возобновить свои попытки уйти из семьи.
– Резонное требование с твоей стороны, – усмехнулась она, – правда, мне скребет слух словосочетание «уйти из семьи», но каждый вправе трактовать ситуацию по-своему, и я соглашусь. Перед тем как возобновить попытки покинуть твой дом я откровенно поговорю с тобой, обещаю.
– Ну вот и договорились… Тогда сейчас съезжу за матерью и озорницами, они помогут тебе в мое отсутствие, а к вечеру принесу ноут с работы и костыли постараюсь для тебя достать, чтобы ты хоть как-то по дому передвигаться могла.
– Спасибо. Только перед тем, как уйти, помоги мне, пожалуйста, побывать в ванной комнате. Вряд ли кому-то кроме тебя будет под силу помочь мне в этом.
– Конечно, Лу. Извини, что сам не догадался предложить. Сейчас помогу, – он наклонился к ней. – Хватайся за шею, и я отнесу тебя туда.
Когда они вернулись, и он вновь осторожно опустил её на кровать, она, прошептав «благодарю», утомленно откинулась на подушки и прикрыла глаза.
– Лу, я тоже хотел тебя попросить, – коснулся её руки Брюс.
– Да, – она тут же вновь распахнула глаза.
– Я не знаю, как объяснить озорницам, почему ты решила изменить внешность и сделала пластическую операцию… Может, скажем, что ты вновь попала в аварию… и это была вынужденная мера?
– Как хочешь, так и объясняй. Мне все равно, – равнодушно повела она плечом. – Считаешь, что надо сказать про аварию, скажи. Я не возражаю.
– Прекрасно, – он обрадовано улыбнулся. – Тогда может, для большей правдоподобности согласишься, чтобы я тебе голову бинтом замотал? Ну чтобы им не сразу кардинальное изменение твоей внешности в глаза бросилось, а?
– Да хоть всю замотай. Ради спокойствия твоих детей я согласна потерпеть, – усмехнулась Мила и, видя с какой поспешностью Брюс направился в ванную, где, как она заметила, находился шкафчик с аптечкой, иронично добавила: – Надеюсь, уж совсем в мумию ты меня не превратишь…
– Нет, нет, что ты… Я лишь чуточку… – подходя к ней с бинтом в руке заверил он, и помогая сесть на кровати, тихо попросил: – Только ради всего святого, не называй их «моими детьми» особенно при матери. Не хочешь своими звать, называй по именам.
– И как их зовут?
– Да уж… Похоже ты решила играть роль до конца… Хотя не понимаю: вот какого черта тебе это надо? Чтобы меня лишний раз позлить? Ведь вот так и подмывает рот тебе замотать, чтобы прекратила измываться, – начав наматывать бинт ей на лоб, не удержался от колкости Брюс.
– Если тебе так будет легче, замотай, – хмыкнула в ответ она.
– Ладно. Переживу. Забыла, так забыла. Значит так, дочек зовут: Сьюзен и Каролина, а мою мать: Полина. И уж если так пошло, то меня зовут: Брюс Честер.
– Приятно познакомиться, – иронично проговорила она и, ощутив, как напряглись пальцы Брюса, наматывающие ей на лицо повязку, подумала, что, скорее всего, зря ответила так.
Однако он сдержался и, мрачно процедив сквозь зубы: «я рад, что тебе приятно», продолжил наматывать бинт. Закрепив кончик, он оглядел дело рук своих и с удовлетворением выдохнул:
– Неплохо, неплохо… Хоть и давно это было, а похоже, помню еще, как на курсах первой помощи учили повязки накладывать. Ладно, отдыхай, – он помог ей улечься и укрыл одеялом. – Через пару часов привезу мать, и она покормит тебя, а пока постарайся поспать, ты же всю ночь в бегах провела.
– Ты тоже, насколько я понимаю.
– Мне легче. Я – мужчина, да и на работе привык сутками не спать. Так что обо мне не беспокойся. Со мной все в порядке.
Он вышел, и Мила утомленно закрыла глаза. Нога под гипсом неприятно ныла, не давая уснуть, но усталость вскоре взяла свое, и она провалилась в зыбкую пелену сна.
***
Проснулась она от тихого, но достаточно эмоционального шепота:
– А ну кыш, отсюда, озорницы. Мама спит, и будить её нельзя.
– Ну, бабулечка, мы не будем будить… мы только тихонечко посидим рядом с ней… ну разреши…
– Я знаю, как вы тихо сидеть умеете, так что давайте, давайте выходите отсюда, и побыстрей.
– Ну, бабулечка, мы, и правда, тихо… вот честно-честно тихо…
– Вот проснется она, и если хорошо себя чувствовать будет, я вас к ней позову, а сейчас идите или в гостиной поиграйте, или в саду.
Послышался шорох, потом скрипнула дверь, и топот детских ножек по коридору ознаменовал, что матери Брюса удалось выпроводить девочек из комнаты.
Мила с облегчением вздохнула, общаться с детьми ей сейчас совсем не хотелось. Хотя ей сейчас вообще ничего не хотелось, даже двигаться и то не хотелось. Загипсованная нога болела, а в груди комком засела досада на себя и на столь неудачно сложившиеся обстоятельства… Но преодолевать себя было для Милы делом привычным и, стряхнув остатки сна и подавив все внутренние негативные чувства, она села на кровати. После чего, стараясь не сильно тревожить больную ногу, придвинулась ближе к изголовью и, подложив под плечи подушку, оперлась на спинку кровати.
Откуда-то сбоку к ней на кровать тут же вспрыгнул Персик. И с громким «мяу» начал головой тереться о руки.
– Привет, разбойник, – почесала его за ушком Мила.
Удовлетворенно замурчав, Персик тут же развалился рядом с ней и опрокинулся на спину, подставляя для поглаживания свой толстый живот.
– Раскормили тебя знатно… Похоже, ел ты с утра до вечера и с вечера до утра, – массируя ему живот, неодобрительно покачала она головой.
В это время дверь приоткрылась, и в комнату заглянула худенькая невысокая женщина с подобранными в пучок темными с проседью волосами и большими серыми глазами.
– Луиза, ты проснулась… Разбудили тебя все-таки… и как я не уследила, – она сокрушенно покачала головой. – Это озорницы постарались или этот пушистый проказник умудрился? Может, я заберу его, а ты еще поспишь немного? Брюс сказал, тебе врачи отдыхать побольше велели, просил дать выспаться тебе хорошенько…
– Спасибо, но я больше спать не хочу, – отрицательно качнула головой Мила.
– А покушать хочешь? Я тут на скорую руку супчик овощной сварганила и котлеток нажарила. Будешь?
– Нет, спасибо, есть тоже не хочется. А вот если бы Вы мне принесли стакан воды, я бы не отказалась.
– А может чая тебе сладкого сделать или какао? Ты вроде какао раньше любила…
– Спасибо, не надо. Лучше просто воды, если Вас это не затруднит.
– С чего это меня помощь тебе затруднить-то может? Меня ничего не затруднит. Так что если что надо, кричи сразу: «мама Поля, помогите, то-то и то-то надо» и не стесняйся. Поняла? – чуть наклонив голову, добродушно осведомилась женщина, глядя ей прямо в глаза. А потом, видимо заметив растерянность в её взгляде, озадаченно нахмурилась и шагнула к ней: – Что-то не так, Луиза? Я что-то сказала, что пришлось тебе не по душе?
– Да нет, все так. Я благодарна Вам очень. Спасибо, – Мила поспешно отвела взгляд.
– Ты зря лукавить пытаешься, девочка. Я не враг тебе и «держать марку» со мной не надо. Я человек простой и ценю откровенность. Что не нравится, на сердце складывать и молчать не надо, скажи прямо и честно, я постараюсь учесть и подобным больше не досаждать.
– Да ничем Вы не досадили… С чего это Вы взяли? – Мила недоуменно повела плечами. – Просто неприятно беспомощной себя осознавать и от чужой помощи зависеть, вот и все.
– Ну это разве неприятность? – дружелюбно усмехнулась в ответ та. – Это временное неудобство и не более того. К тому же мне даже в радость, что я чем-то помочь могу и помощь моя нужна. Так что не тушуйся и проси. Я с радостью все сделаю.
– Хорошо, – покорно кивнула Мила, внутренне с ужасом осознавая, что вряд ли при всем своем желании сможет переломить себя и начать кричать: «мама Поля, помогите»… нет, это явно выше её сил. И угораздило же её влипнуть в такую ситуацию.
– Ну вот и славно. А водички я тебе сейчас принесу. Озорниц-то к тебе позвать? Или попозже?
– Можете позвать, пусть приходят, – пересилив внутреннее неприятие, выжала из себя натянутую улыбку Мила.
– Что ж, пойду порадую их. Они уж ждут – не дождутся, чтобы тебя повидать. Извелись прям все, – мать Брюса скрылась за дверью.
А уже через пару минут в комнату с радостным криком: «Мамочка, ты, наконец, проснулась!» влетели близняшки и, не обращая на увещевания и просьбы вести себя потише спешившей за ними бабушки, бросились к кровати, обнимать и теребить Милу:
– Мамочка, мы так соскучились, мы так рады! Наконец-то ты дома! Мы так ждали. Как ты себя чувствуешь? Тебя больше в больницу не заберут? Ты не уезжай больше в больницу, ладно? – прижимаясь к ней и ласкаясь, тут же забросали они её восклицаниями и вопросами.
Нервно сглотнув, Мила прикрыла глаза, ей до жути захотелось последовать примеру Персика, который, только увидев близняшек на пороге, быстрее молнии шмыгнул под кровать.
– Девочки, девочки! – держа в руках чашку, к кровати шагнула мать Брюса, – Ну что вы так накинулись на маму? Разве можно так? Она еще не особо хорошо себя чувствуют, с ней так нельзя. Вы посмотрите она того и гляди сознание потеряет. А ну успокоились и тихо себя ведете. А то мигом за дверь выставлю.
– Мамочка, мамочка, мы же тихо! Ну скажи бабуле, что мы тихо. Мы же только обняли и ничего плохого не делаем, а она сразу ругаться… – продолжили ласкаться девочки. – Скажи ей, чтобы не ругалась. Скажи, что мы не мешаем тебе. Ведь правда? Правда, мамочка?
– Не мешаете, не мешаете… – Мила, притянув близняшек к себе, ласково потрепала их по волосам.
И на неё моментально обрушился град вопросов:
– Мам, а ты скоро поправишься? Выздоравливай скорее, ладно? А то нам без тебя грустно. А ты нам сказки будешь на ночь рассказывать, как раньше? А в цепочки логические будем играть? А в загадалки? А про медвежонка, который не любил умываться, будешь нам рассказывать? И про часики… Будешь? А про утенка, который не умел плавать, но очень хотел научиться? И про бельчонка, про бельчонка, как он считать учился… Про бельчонка расскажешь? А то бабуля никаких этих сказок не знает. Говорит: «нет таких» и только по книжке читает… или про курочку и колобка рассказывает. А твои сказки интереснее. Ты ведь будешь нам их рассказывать? Будешь?
Сметенная напором девчушек, она лишь согласно кивала, повторяя: «конечно-конечно» и гладя их по волосам, при этом где-то глубоко в душе отчаянно завидуя Персику, затаившемуся в самом дальнем и укромном углу комнаты.
До обеда сестрички не отходили от нее, и когда мать Брюса, наконец-то, увела их в столовую, чтобы накормить, Мила с облегчением вздохнула. Голова у неё к этому времени раскалывалась так, что казалось еще чуть-чуть, и она треснет, а ногу дергало и сводило до судорог. Дотянувшись до прикроватной тумбочки, она взяла обезболивающие таблетки, прописанные врачом и предусмотрительно купленные Брюсом в аптечном киоске при больнице, и запив их остатками воды из чашки, обессилено откинулась на подушки. Грядущие несколько месяцев подобной жизни казались невыносимым адом.
Через некоторое время, когда таблетки начали действовать, боль немного стихла, а Мила начала проваливаться в зыбкую пелену сна, в комнату вновь вошла мать Брюса.
– Луиза, тебе надо что-то поесть. Скажи что хочешь, я приготовлю.
– Ничего не хочу. Хочу спать, – сонно пробормотала Мила, глубже зарываясь головой в подушку.
– Так дело не пойдет! – мать Брюса решительно шагнула к кровати. – Тебе необходимо есть. А ты с утра крошки во рту не держала. Лишь воду пьешь, – она кивнула на пустую чашку на тумбочке у кровати. – Поэтому либо скажешь что хочешь, либо принесу, что уже приготовила, и буду насильно кормить.
– Насильно? – недоуменно переспросила Мила, приоткрывая один глаз.
– А ты как думала, девочка? Ты мне чай не чужая. И смотреть спокойно, как ты от голода загибаешься, не стану, – мать Брюса села на край кровати рядом с ней и, ласково коснувшись плеча, иронично усмехнулась: – ты не смотри, что я ростом невелика, ежели надо чего, то силушкой Бог не обидел. Так что лучше по-хорошему кушать соглашайся, – а потом тихо и просительно добавила: – Надо тебе кушать сейчас, Луиза. Даже, если совсем не хочешь, через силу надо. Иначе у тебя совсем сил не будет. А тебе силы сейчас ой как нужны, чтобы скорее поправиться. Ну скажи, чего хочешь, я любое постараюсь сготовить.
Было невозможно не расслышать искреннюю заботу и беспокойство в голосе этой безыскусной и прямолинейной, но в тоже время чрезвычайно располагающей к себе женщины, и Мила, через силу улыбнувшись, тихо проговорила:
– Не надо ничего специально для меня готовить, несите то, что уже приготовили, я поем.
Когда мать Брюса принесла ей заставленный тарелками поднос, и она, устроившись поудобнее в изголовье кровати, принялась за еду, та с сожалением глядя на нее, сокрушенно покачала головой:
– И ведь угораздило тебя второй раз в аварию попасть… Ну ничего-ничего, главное жива осталась, остальное – дело поправимое. Ты молодая, даст Бог, быстро оправишься, все хорошо будет. К тому же дома ты уже, а дома и стены помогают. Хоть и новый это дом для тебя, а все равно помогают. Да и мы во всем помочь постараемся… и я, и Брюс. Он уж так рад, так рад, что ты нашлась, и что жива ты… Любит он тебя очень, – и перехватив её взгляд, поспешно добавила: – Ты не смотри на меня так, не смотри, вот истинно говорю, что любит. Он может и не мастак ласковости какие говорить и в любви признаваться, ну или по другому как-то это показывать, но уж поверь матери, без тебя он жизни не мыслит… Одна ты у него на сердце. На другую какую за все это время и не посмотрел ни разу… – а потом, увидев, что Мила, отложив ложку, выпрямилась, готовясь вступить в дискуссию, поспешно замахала рукой: – Ты это, не отвлекайся, кушай, моя хорошая, кушай… Я не собираюсь в вашу жизнь лезть, это я так сказала, что б ты просто знала… Не обижайся…
С языка у Милы рвались слова о том, что нельзя любовью оправдывать желание полностью контролировать жизнь другого человека и подстраивать её под себя. Но мысль, что полемика на эту тему с матерью Брюса в данный момент вряд ли уместна, заставила прикусить язык, и мило улыбнувшись, она вновь взялась за ложку и продолжила есть.
***
Вечером Брюс ей принес ноутбук и костыли. Подавив желание немедленно выйти в интернет, чтобы узнать последние новости об институте, Мила потянулась к костылям и, осмотрев их внимательно, обернулась к стоящему рядом с кроватью Брюсу:
– Подстрахуешь? Я хочу их опробовать, но боюсь упасть.
– А ты более разумна, чем я ожидал. Мне казалось, ты первым делом в ноут вцепишься, – усмехнулся он и протянул руку: – Конечно, подстрахую, что за вопрос…
Опираясь на костыли, Мила с его помощью осторожно встала с кровати и сделала несколько неуверенных шагов.
– Молодец, очень хорошо, – ободряюще проговорил он, поддерживая её сзади. – Только не забывай, что врачи тебе велели совсем на загипсованную ногу не опираться.
– С чего ты взял, что я могу это забыть? – раздраженно хмыкнула она.
– А почему я не могу напомнить? От моего напоминания ты же ведь не развалилась, – не менее раздраженно тут же парировал он.
Тяжело вздохнув, она переборола волну нахлынувшей злости и согласно кивнула:
– Не развалилась. Спасибо, что напомнил.
В ответ Брюс притянул её к себе и, пытаясь поцеловать, неловко ткнулся губами в забинтованный затылок:
– Ты не сердись. Я просто волнуюсь за тебя.
В голове у неё вертелся шутливый ответ, что волноваться «сложно», наверняка дело довольно проблематичное, поэтому вполне логично, что он решил волноваться «просто», но она промолчала, решив, что вряд ли Брюс поймет и оценит её иронию.
А он, видя, что она не возражает, обнял крепче и чуть навалившись, стал более пылко целовать шею под бинтами.
– Ты хочешь, чтобы я упала и сломала еще и вторую ногу?
В её тоне было столько ядовитого и злого сарказма, что Брюс моментально отпрянул и тихо прошептал:
– Извини, я не подумал…
Через некоторое время Мила уже достаточно ловко с помощью костылей научилась передвигаться по комнате, после чего, поблагодарив Брюса, вновь удобно устроилась на кровати и, нарочито неторопливо включив ноутбук, зашла на сайт института.
Как только знакомая заставка появилась на экране, окружающая её реальность тут же отошла на задний план, и Мила радостно погрузилась в знакомый мир последних публикаций и новостей института. Она не слышала как Брюс, напряженно стоявший за её спиной, вышел из комнаты, как несколько раз заглядывала его мать и, видя, что она абсолютно не реагирует ни на какие вопросы, с тяжелым вздохом уходила.
А потом в комнату влетели близняшки, и вот тут ей пришлось волей-неволей оторваться от экрана и вернуться к реальной действительности.
***
Брюс сидел в кабинете и нервно курил, ожидая появление матери. Сегодня он снял с лица Луизы бинты и пояснил удивленной Сьюзен, что тогда в магазине она действительно видела маму, которая побывав на тот момент еще раз в аварии, очередной раз потеряла память и ничего не помнила, поэтому её не узнала. А теперь вот память к ней вернулась, и она возвратилась к ним. Радостно закивав, Сьюзен тут же гордо объявила, что ему еще тогда надо было поверить ей, и тогда мамочка уже давно была бы с ними. А вот по глазам матери Брюс понял, что та не поверила объяснениям, и ждал, что рано или поздно она выберет момент, чтобы откровенно поговорить.
Предчувствия не обманули его. Он докуривал третью сигарету, когда услышал легкий стук в дверь и после его «да, войдите» на пороге появилась мать.
– Нам бы поговорить, сыночка… – несмело начала она.
– Да, конечно, заходи, присаживайся, – тут же откликнулся он.
Мать вошла и, осторожно сев на краешек кресла, замерла, нервно теребя руки.
– Я внимательно тебя слушаю, – Брюс затушил сигарету.
– Это ты её так?
– Что «так»? – Брюс нахмурился.
– Ну избил и покалечил так… Ты? – мать, не сводя с него напряженного взгляда, нервно сглотнула. Эти слова ей явно дались с трудом.
– Ты в своем уме? С чего ты это взяла?
– Я ж видела тогда её свадьбу… Ты ведь по шраму на ноге догадался, что это она…
– Да, догадался по шраму, у неё амнезия была, и она не помнила ничего. Вон даже Сьюзен не узнала… Но я её не калечил. Мне и в голову такое прийти не могло. Как ты могла про меня такое подумать? – с напором выдохнул он. – Ты считаешь, я способен сломать жене ногу из-за того, что её очередным провалом памяти воспользовался какой-то проходимец и убедил в том, что она его невеста?
– А как такое вообще могло случиться?
– Как, как… Она после той нашей ссоры вышла из дома и, похоже, этот гад сбил её на машине. А потом воспользовался тем, что у неё в связи с этим случился рецидив амнезии, и чтобы скрыть следы преступления, сделал ей пластику и уверил в том, что она его секретарша и невеста, которая по видимому то ли погибла, то ли убил он ее… Не сумел я это выяснить, он следы мастерски заметает, да и втягивать в новое разбирательство Луизу не хочу. Он и так едва не убил ее, подстроив несчастный случай, когда понял, что его афера раскрылась… Я с трудом сумел её спасти и вытащить из всей этой передряги… Одним словом, она не по своей воле втянута во все это оказалась, и у меня к тебе огромная просьба: постарайся не расспрашивать ее… у неё до сих пор проблемы с памятью, да и так она вся на нервах…
– Господи… ужас-то какой, – с испугом выдохнула мать. – Бедная девочка… Ты уж прости, что на тебя подумала… Просто смотрю она при твоем появлении прям напрягается вся, вот и подумалось… Извини.
– Да ничего, ма. Это, кстати, хорошо, что ты ко мне пришла, и мы откровенно поговорили. Хуже было бы, если бы молча стала себя глупыми подозрениями изводить. А то что напрягается Лу, так это естественно, память к ней так до конца и не вернулась, и она боится попасть в глупое положение, сказать что-то невпопад, боится, что её сочтут сумасшедшей… Я ж тебе еще тогда говорил, что это у неё прям фобия, что её могут посчитать сумасшедшей. И меня боится. Боится, что я её или во всей этой афере обвиню, или в психушку сдам…
