Михаил Константинович Зарубин
Монах
– Попадетесь еще раз, живыми не уйдете!
Поезд тронулся. Друзья тяжело дышали, провожая взглядом набирающий ход состав. Последними прошли вагоны восстановительного поезда. Краем глаза Иван заметил, что стрела крана находится в свободном положении. Что-то необычное и странное показалось ему в этом. Движение стрелы даже при еще не набравшем ходе поезда было большое и явно выдавало какую-то неисправность.
Иван смотрел вслед поезду, пытаясь осознать необычность ситуации. Он еще не понимал до конца случившегося, пытаясь оценить возможные последствия. Что же может произойти, если стрела все-таки не зафиксирована?
– Иван, что с тобой? – дернул его за руку Петька.
– Да все нормально. Только одно не выходит из головы: почему стрела крана находится в свободном состоянии?
– Ну и что?
– Не полагается так.
– Да у нас много чего не полагается.
– Если это то, что я думаю, то дело плохо…
– Это у нас с тобой дело плохо. Когда следующий поезд?
– По-моему, утром. Пойдем к дежурному, может, на какой товарняк пристроит. А покупки-то мои – тю-тю! Уехали… Девчонки кое-что заказали, и Маша просила купить подарки родным.
Дежурный выслушал их, поулыбался, «утешил» тем, что до утра ничего не предвидится.
Иван посмотрел на кислую физиономию Петьки и тоже рассмеялся.
– Ну что, кровный брат, давай думать, где ночевать будем.
– Может, костер разведем у реки?
– Костер можно, но спать захочется. Мы ведь с тобой не сибирские охотники, спать в лесу при минусовой температуре не умеем. Придется всю ночь бодрствовать.
– Ты не прав, Иван, мы много чего умеем. В десять лет колхозный скотный двор спалили. Такой пожар полыхал – любо-дорого. Тоже на ночь глядя. Так что с костром мы вполне управимся. И все-таки ты как хочешь, а я здесь, недалеко от дежурного посижу…
– Пойдем к реке, Петя, пока светло. Посидим у костра на камешках. Валуны вряд ли загорятся.
– Другого выхода нет, пойдем.
– Ты что, с тех пор никогда костров не разводишь?
– Если честно – сам не развожу, и другим не советую. Страх во мне сидит, Иван, такой страх, что иногда и спички взять в руки боюсь.
…Они уже открыли к дежурному дверь, когда услышали его взволнованный голос. Он кричал в микрофон:
– Авария? Где? С пассажирским?
Иван быстро подбежал, что-то спросил дежурного, но тот только досадливо махнул рукой.
– Авария с пассажирским! На сто десятом километре! Машинист с помощником живы! – быстро проговорил дежурный.
– Это с каким пассажирским? – спросил Петька. – На котором мы ехали?
– Тут пассажирских – кот наплакал, – ответил машинист. – Конечно, на нем.
И только тут до Ивана дошло. Он сразу вспомнил железнодорожный кран с болтающейся стрелой и свободно висящими стропами…
– А вы что, с него сошли? Может, какую неисправность видели? – спросил дежурный.
Иван промолчал. Только начни рассказывать, замучают расспросами, а потом допросами.
– Нас мужики пьяные вышибли из вагона, еле от них убежали, – объяснил Петька.
– Повезло вам, – вздохнул дежурный, – считай, заново родились.
Они вышли из избушки дежурного, немного постояли на платформе.
Какая-то сверхъестественная сила, случайная, неподвластная им, вытолкнула их из поезда, которому суждено было уйти под откос через несколько километров от разъезда.
Они не знали по молодости лет, что в жизни каждого человека порой случаются вещи, объяснить которые невозможно. Но объяснить надо, и поэтому люди списывают все на случай, на стечение обстоятельств, на удачу, или, напротив – на патологическое невезение.
Воспитанный советской атеистической пропагандой, Иван даже не мог подумать, что какие-то высшие силы ведут человека с момента его рождения и до самой смерти, и что нет в жизни ни случайностей, ни закономерностей, а только одно – чья-то высшая воля, «руководящая и направляющая».
Кругом был мир атеизма и материализма. Иван жил в этом мире со своими соплеменниками под красным знаменем марксизма – ленинизма.
Чья-то невидимая, неведомая рука дергала их за ниточки, как марионеток: они сели в вагон, встретили врагов, подрались, отстали от поезда, а через десяток минут – катастрофа. Кто это сотворил – Бог? Но как он это сделал? И почему, сделав добро Ивану и его другу, он десяткам, если не сотням людей принес горе и смерть.
Если Бог есть всемогущая Высшая Сила, то почему же он еще что-то требует от нас, слабых, несовершенных и грешных? Почему он сам не может избавить нас от зла и смерти, если он сотворил и людей, и вообще всю вселенную?
Однажды Иван задал эти вопросы глубоко верующей женщине, и получил ответ, который оказался для него непостижимым.
– Бог, конечно, мог бы уничтожить зло, которое мы творим, да и нас самих, но он любит нас и создает нам все условия для покаяния и исправления. Исправиться мы можем только при содействии Бога, и только при наличии свободной воли…
Иван не знал и не понимал философии религии. А кто из его сверстников что-то знал и понимал? Иван уверен был только в одном: ничто не происходит просто так. Видимо, права присказка, что каждому дано ровно столько горя и счастья, сколько он готов вынести.
– Иван, что с тобой? – услышал он голос друга.
Иван встряхнул головой, словно отбрасывая от себя мысли, мешавшие ему осознать окружающее…
– Все в порядке, Петя, задумался.
– О чем?
– О жизни. О себе, о тебе. Недавно все складывалось против нас, в вагоне могли убить, покалечить, мы могли погибнуть при аварии. А оказалось, что нам повезло. Вот я и думаю – мы что, чем-то лучше других? Вроде такие как все. Почему же повезло именно нам?
– Тебе надо, Иван, на философа выучиться. Любишь ты умные разговоры.
Они впервые за этот вечер улыбнулись друг другу. Плечо у Ивана распухло и сильно болело. Петька ощупал руку и авторитетно сказал:
– Вроде кость целая, Иван.
Через час они уехали вместе с электромонтерами – на мотовозе к месту аварии.
Катастрофа произошла в лесу. Говорить о каких-то подъездах по лесным дорогам не приходилось, их просто не было. Солнце зашло, наступило время, когда полная темнота еще не пришла, стояли глубокие сумерки. К небу поднимались клубы черного дыма. Понять, что горит, было невозможно. Иван с Петькой наткнулись на первый вагон, лежащий на боку. Вокруг никого не было.
– Где же люди? – спросил Петька.
– Откуда мне знать.
Иван забрался через выбитое окно внутрь вагона и стал кричать:
– Есть ли живые, отзовитесь!
Услышали стон, это был мужчина. Петька протиснулся в сплюснутый коридор, где еще можно было передвигаться, хотя и ползком, помог мужчине выбраться наружу. Откликнулся еще один человек, этот оказался проводником. Он вылез из этого же прохода и сказал, что живых больше нет. Люди лежат, раздавленные железными частями вагона и щебнем, которым отсыпано дорожное полотно. Как щебень попал внутрь вагона, казалось загадкой. У второго вагона, лежавшего у самой реки, копошились люди, выносили пострадавших. Кто-то призывал разжечь костры, чтобы хоть как-то было видно. Иван и Петька принялись искать хворост: ломали ветки сосны, ели, лавируя между завалами, боясь наступить на погибших и раненых. Иногда, натыкаясь на тела, Иван непроизвольно вскрикивал от неожиданности. Пришла темная осенняя ночь, даже луна спряталась за тучами и ей не хотелось смотреть на человеческую трагедию.
Кругом стоял мрак, разрываемый стонами раненых. Петька дотронулся до руки Ивана, показывая надпись на вагоне – «Вагон-ресторан». Он пострадал больше других вагонов. Позже выяснилось, что там погибли все, кто находился в нем в момент крушения. При свете факелов, которые из пакли и мазута соорудили прибывающие железнодорожники, Иван увидел лежащего мужчину, лицо показалось знакомым. Это был тот самый «горилла», что гонялся за ними по вагонам, орудуя пустой бутылкой, тот самый, что получил сокрушительный нокаут от женщины, умевшей орудовать кулаками не хуже профессионального боксера. На лице его не было ни единой ссадины, но затылочную часть головы снесла какая-то железяка, одежда в кровище. Иван наклонился к нему, но проводник, заметив это, сказал:
– Мертвый, я проверял.
Недалеко сидела молодая девушка в разорванной одежде, закрыв лицо руками, плакала, захлебываясь слезами, соплями и кровью, на нее никто не обращал внимания. Живая, и слава Богу.
Определить границы аварии можно было по пикетным столбикам и по километровым столбам, но Ивану это и в голову не приходило. Зачем? Слава Богу, темнота закрывала ужасные картины. Иногда в свете факелов или костра поднимался к небу искривленный рельс с прицепленной к нему каким-то невероятным чудом шпалой, или, словно волосяные космы, спускались с неба провода. Где была железнодорожная насыпь с рельсами и шпалами, понять невозможно. Стали прибывать аварийные бригады. Звучали команды, люди распределялись по вагонам, разбивали стекла, деловито переговаривались и вытаскивали людей. Появилось электрическое освещение, включили прожектора.
Впервые в жизни Иван видел такую аварию, видел страдания, убитых, раненых, покалеченных людей. Вместе с Петькой он выбивал стекла, выкидывал сидения и части конструкций вагона, освобождал проходы и выносил пострадавших из-под завалов.
Увечья были тяжелые – рваные раны, открытые и закрытые переломы, проникающие ранения от металлических частей вагона, в основном от сидений. Как ни странно, острые элементы их креплений были основной причиной травм и смертей.
Остатки крепежа – рваные зубцы металла, резали людей, как ножами. Часть состава с вагонами восстановительного состава лежала на боку, а сам кран своими тросами был плотно прижат к светофору. Тросы опутали светофор, но вырвать их у крана не хватило силы. Наверное, это и явилось причиной аварии – подумал Иван. Это твердо засело у него в голове, он был уверен именно в этой причине. Два вагона, сойдя с рельс, стояли на втором пути, удержавшись на колесах. Это добавляло драматизма открывающейся картине: словно вспоротые ножом, лежали, наползая друг на друга, изувеченные вагоны, и среди них два, обойденные бедой. Едкий дым не давал дышать, хотелось закрыть лицо ладонями.
Многие погибли в этом поезде. Те, что уцелели, словно побывали на том свете, вид их был безумно-пугающим, но больше всего страшили их глаза. В них отражался весь ужас происходящего. Кругом были разбросаны вещи: чемоданы, баулы, авоськи, мешки, на земле валялись какие-то тряпки, продукты.
Часа в три ночи, хотя это время можно назвать и утром, прибыли бригады из конторы Ивана. К этому времени собрали живых и мертвых. Живых отправляли на мотовозах, платформах и дрезинах в больницы, подальше от этого жуткого места. У самой реки складывали трупы. Они лежали в несколько рядов, прикрыть их было нечем. При свете костра и факелов, картина выглядела ужасающей. Иван старался не подходить близко к этому месту. Руки и ноги устали, спину было трудно разогнуть. К тому же рука нестерпимо ныла. Плечо опухло. Лицо, руки, одежда в грязи и крови раненых и погибших.
Машу он увидел издалека.
– Маша, я здесь! – Ему казалось, что крикнул он громко, в действительности это было похоже на скрип телеги. И все равно каким-то чудом Маша его услышала и повернулась.
Крик, немой крик был на ее лице. Она не могла окликнуть его, она лишилась дара речи. Она стремительно побежала к нему, вот она рядом, он увидел ее, но, усталость от происходящих событий не давала раскрыться чувствам радости и долгожданного счастья. Сказать, что она обняла его, значит не сказать ничего. Она вцепилась в него до белизны в костяшках пальцев, она не могла разжать их, несмотря на физическую боль от той силы, с какой она не хотела его ни на минуту больше отпускать.
Судорожно оглядывая его, она продолжала говорить:
– Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо.
Она целовала его лоб, его руки, его глаза, и наконец, она просто расплакалась.
Успокоившись, она прильнула к нему, обвила своими руками его шею и тихонько опять заплакала от радости второго обретения любимого человека. Им никто не мешал, хотя кругом были люди. Слезы текли по ее лицу, она улыбалась, она была счастлива, что он жив.
Иван вытирал ее слезы, размазывая их по лицу вместе с сажей от факелов, при этом и его лицо было не лучше. Она посмотрела на него и засмеялась сквозь слезы. Это немного сняло напряжение.
– Я была уверена, что ты живой. С тобой все в порядке? У тебя кровь. Тебя нужно показать врачу. Дай я посмотрю, есть ли раны…
– Маша, успокойся, у меня все в порядке. Это не моя кровь.
– А чья?
– Тех, кого мы уже несколько часов вытаскиваем из вагонов.
– Пойдем к реке, помой лицо, тебе станет легче.
– Петя, познакомься, это моя невеста. Маша.
Маша почему-то покраснела. Видимо, слово «невеста» было ей непривычно и волнительно.
– Здравствуй, Маша. А я – Петр, Комаров моя фамилия. Можешь звать Петькой. Я кровный брат Ивана.
Маша смотрела на них непонимающе.
– Это долгая история, Маша. Петька – мой деревенский друг, земляк.
– А как он тут оказался?
– Мы встретились с ним в военкомате.
К восьми часам утра железнодорожное полотно было отремонтировано, пустили первый грузовой поезд. Он потихоньку, со скрипом шел по новому участку, скрипели рельсы, прогибаясь и уплотняя щебеночное основание. Заработала полевая кухня. Иван с Петькой и Машей с удовольствием съели кашу, сдобренную тушенкой.
Солнце выглянуло из-за гор, его лучи осветили место аварии. На всем протяжении, куда только мог дотянуться взор, насыпь осталась лишь под одну колею, вторую нужно было отсыпать заново. Какой-то фантастический пейзаж: изуродованные аварией деревья, глубокие борозды, собранные в кучи покореженные вагоны, которые еще очень долго будут валяться тут, пока не превратятся в залежи ржавого железа.
Осеннее солнце почти не грело. Его краешек выглянул из-за дальней сопки и медленно поплыл вверх, все больше становясь похожим на уютный домашний абажур. Картина ночной беды пополнялась новыми подробностями. Иван с удивлением заметил, что трава как-то низко наклонилась к земле, отдыхая от пережитой ночи, вода в реке стала спокойной и тихонько журчала на перекатах, словно нашептывая колыбельную. Иван смотрел на эту таежную красоту, и она подкупала его своей понятностью и определенностью. Ни метаний, ни сомнений. Трава, оттаивая на нежарком солнышке, постепенно покрывалась крупными каплями росы. Все пространство берега, густо заросшее травой, веяло свежестью и прохладой, стоило только отойти от реки, в нос лезли резкие запахи гари и мазута. Трава была еще зеленой, но срок ее уже вышел, очень скоро она окончательно пожелтеет, а потом и покроется снегом. Река пробуждалась от сна, ее волнение становилось все более заметным и слышным, небо набирало свой утренний цвет. Приближался день.
Иван страшно устал от пережитой ночи, ему хотелось спать. Но Маша не давала ему прилечь. Она хорошо понимала: простуда мгновенно возьмет Ивана в свои объятия.
Аварийные бригады собирали инструмент, отправляясь по своим местам. Подошла очередь их конторы.
– Ну что, Петя, продолжим путь?
– Да нет, Иван, не стоит. Эта встреча и так никогда не забудется. Ты – мой кровный брат, и никуда от меня не денешься. А я буду возвращаться, нельзя на службу опаздывать…
– Какую службу? – спросила Маша.
– Службу в армии.
Пошел мокрый снег. Кутаться в одежду не хотелось, она пропахла гарью и еще каким-то незнакомым, неприятным запахом. Может быть, так пахла кровь? На откосе насыпи валялись разбитые чемоданы, матрасы, скатерти, посуда и много, много бумаг, теперь ненужных. Осиротевшие шляпы и шляпки. Похоже на свалку.
– Ты прости меня, Петя, за такую встречу.
– Брось ты, Иван. Хорошо, что встретились.
– Я все хотел спросить тебя о матери. Жива еще?
– Я с ней не виделся ровно столько, сколько с тобой – десять лет. Когда меня забрали в детдом, она ни разу не приезжала ко мне. Иногда мне кажется, что у меня никогда не было матери.
– Прости.
– Не за что. Этим я уже переболел. Детство для меня – это ты. Часто вспоминаю, как мы идем с тобой из школы, и по очереди читаем стихи Некрасова. На улице мороз, все завалено снегом, я держу твою руку, и от счастья ору стихи во все горло. Прохожие оглядываются и, наверно, думают – вот придурок! Сколько времени прошло, а я все помню…
Ивану было грустно. Конечно, он рад был этой встрече, а грустил оттого, что жизнь разлучает их вновь. Надолго ли?
– Жду письма, Петя.
– Куда писать-то?
– Ну, пока на техникум, запомнишь адрес?
– Постараюсь. А ты, Иван, знай, у меня в жизни никого не было и нет, кроме тебя…
Поезд на Междуреченск тронулся, Петька стоял на платформе вагона, широко расставив ноги, чтобы не упасть, и махал рукой до тех пор, пока последний вагон не скрылся за ближайшим поворотом.
