Михаил Константинович Зарубин
Монах
Рассказав Андрею Федоровичу детали, попросил того позвонить в трест. Может, там есть выход на обком профсоюзов.
– Я, Толя, уже звонил. И в наш трест, и в генподрядный.
– И что?
– Ничего. Они нас решили козлами отпущения сделать. Работник наш, и смерть наша, и случай наш. А найти основание не трудно. Так что пусть отвечает Саша Петров. Он молодой, срок ему дадут условный.
– Ты разве не понимаешь, что этот парнишка не при чем?
– При чем, не при чем… Не тебя же под суд отдавать.
– Меня?
– А больше некого. Или он, или ты. Спасибо скажи, что на нем остановились.
– Кому спасибо?
– Не заводись, вопрос уже решенный.
– Удивляюсь я тебе, Андрей. Вместо того, чтобы драться, ты быстро находишь общий язык с начальством. А то, что парню жизнь испортим, тебе наплевать.
Андрей Федорович молчал. Отвернувшись от Анатолия Петровича, он смотрел в окно. Своей вины в случившемся он не чувствовал. Как бы между прочим сказал:
– Меня на совещание по несчастному случаю не пригласили. Наш управляющий рассказал подробности. Начальник пуско-наладочного заявил: если к ним будут претензии, они работу свернут. И найдут для этого причину. Здесь на них не найдешь управы, подчинение у них московское. Генподрядчик даже слушать ничего не хочет. Остались мы одни. Обещали сильно не давить, но мы должны свою вину признать и не спорить.
– А ты и согласие дал?
– Как будто бы ты поступил по-другому.
– Но нашей вины нет.
– Опять двадцать пять. Я уже все сказал. Советую тебе не дергаться, и хватит об этом. Надо на стройке порядок наводить, чтобы не повторилось такое.
– Если ты о бумагах, они в порядке.
– Вот и хорошо. Все инспектору покажешь, может, и будет какое послабление.
– С инспектором не мне надо говорить, а трестовским работникам. Я для него – шишка на ровном месте.
– И трестовские свое слово скажут, только подготовь, что нужно.
Анатолий Петрович встал, и, почти дойдя до двери, услышал негромкий голос в спину:
– Да, совсем забыл: я с завтрашнего дня уезжаю в командировку в Москву, на неделю. Оттуда к родителям на Новый год еще на недельку. Так что ты за меня остаешься. – И добавил: – С начальством согласовано, приказ по кадрам я подписал.
– Андрей Федорович, но ведь ты нужен здесь, твои связи нужны, твой авторитет. Да и похороны нужно провести, как следует…
– А ты на что? Похороны, конечно, дело не из приятных, но на них ума большого не надо.
– Удивляюсь я тебе, Андрей Федорович…
– Да брось ты, Толя, по-твоему, так и мне нужно в могилу лечь? Жизнь продолжается! Потом, я родителям обещал, а родители – это святое.
Он замолчал, давая понять, что разговор окончен. Анатолий Петрович, придя в свой кабинет, нервно ходил из угла в угол, пытаясь проанализировать ситуацию.
– В чем же он виноват, этот молодой паренек? Только полгода проработал здесь. Почему люди, призванные разобраться в трагедии, ищут крайнего? Конечно, у нас инструкции и регламенты такие, что сажать можно только за то, что пришел на работу. Русский язык богат оттенками, любую инструкцию можно прочитать так, как требуется. А технический инспектор? Какая все-таки сволочь! Сколько в нем равнодушия к людям, и живым, и мертвым. Парнишку жаль, но если не он, кто ответит? Я? А мне по полной закатят. Главному инженеру скидок не будет. А Андрюша хорош! Продал своих, в благодарность получил поездку в Москву. Каждый Новый год, когда дел по горло, исчезает. Да черт с ним, пусть валит отсюда, помощи от него все равно никакой.
Зазвонил телефон. Это был его приятель – городской военком Алексей Федорович Басин.
– Петрович, ты ничего не забыл? Время семнадцать, а тебя нет. Ничего не случилось?
Анатолий Петрович уже хотел рассказать о своих неприятностях, и перенести встречу, но вдруг, неожиданно для себя, сказал:
– Леша, извини. Через десять минут я у тебя.
– Жду.
Через десять минут он уже был в кафе, где они договорились встретится.
– Какие проблемы, Леша? – по привычке всегда начинать с главного, спросил он приятеля.
– Петрович, ты хоть дух переведи. Пива выпей. Или ты торопишься куда?
– Уже не тороплюсь.
– Вот и хорошо.
Они чокнулись кружками с пивом. Анатолий Петрович с удовольствием выпил, отметив про себя, что почти забыл вкус пива. Вытянул под столом уставшие ноги, пожевал кусочек сушеного кальмара.
– Петрович, помощь твоя нужна, котел на даче поставить.
– Какие мелочи, Леша.
– Это для тебя мелочи, а для меня – проблема.
– Когда нужно сделать?
– К Новому году, мечтаю в тепле встретить праздник.
– До Нового года осталось всего ничего.
– Две недели – не мало.
– А котел?
– Котел и все причиндалы я купил.
– И батареи купил?
– Обижаешь. Может, какой мелочи и не хватает, сам увидишь.
– Хорошо, Леша. Котел поставлю, только и ты мою просьбу выполни.
– Если она в принципе выполнима. Рассказывай.
– Мастера моего надо в армию отправить.
– Не понял. Разве это проблема?
– Отправить надо на этой неделе.
– Ну ты даешь! Что за спешка такая? И кому он сейчас в армии нужен? Призыв закончился…
– Дело серьезное, Леша. Парня посадят за несчастный случай, его уже наметили в жертву. Сломают пацану жизнь, а он ее еще не видел.
– Дотянуть до марта нельзя?
– Исключено. Машина уже набрала обороты, не остановишь. Андрей в Москву смылся, исполнять обязанности буду я. Сразу подпишу увольнение.
– Ну, и увольняй.
– Леша, не придуривайся. Одно дело – по повестке уволить, другое – неизвестно за что. Как ты молодого специалиста уволишь?
– Ну хорошо, Петрович, а до утра твое дело терпит?
– До утра терпит. Не ночью же его в армию забирать.
Они допили пиво, распрощались, и каждый отправился по своим делам. Анатолий Петрович поехал в общежитие, где жил Саша Петров.
Здание общежития из серого силикатного кирпича в свои пять этажей среди двенадцатиэтажных точечных домов выглядело несуразно. Длинное, как кишка, отдельные окна забиты фанерой. Внутри тоже особой красоты не было. На каждом этаже по всей длине тянулся коридор, справа и слева комнаты, два туалета, умывалки, рядом с ними – кухни. Три лестницы, душевые в темном заплесневелом подвале.
В общежитии всегда чем-то пахло. Запах этот не спутаешь ни с каким другим. Это смесь запахов сотен людей, проживавших здесь. Заходя в холл, сразу понимаешь, где ты. Многие в своей жизни прошли через общежитие, будь то студенческое, солдатское, или рабочее.
Саша удивился приезду Анатолия Петровича. Начальство посещало общежитие редко, и каждый раз, когда оно появлялось в длинных, покрашенных темной краской коридорах, это становилось событием местного масштаба. Просто зайти, чтобы выпить чаю, никто из руководства себе не позволял. Да никому это и в голову не приходило.
В небольшой комнате, куда провели Анатолия Петровича, стояли две кровати, с панцирными сетками, стол посередине и шкаф, что притулился у самой двери.
Сашин сосед, увидев начальство, мгновенно исчез.
– Значит, так ты живешь, – не зная, с чего начать разговор, сказал Анатолий Петрович, и неуклюже пошутил: – Хоромы-то тесные…
– Да уж не царские палаты, – подхватил цитату Саша.
– Я тоже после техникума в общежитии жил.
– В этом?
– Нет, даже в другом городе, хотя все общежития одинаковые.
Анатолий Петрович подошел к окну, посмотрел вниз, и, повернувшись, на одном дыхании рассказал о последних событиях. Саша слушал внимательно.
– И меня могут судить? – спросил он.
– Не могут, а обязательно будут.
– И дадут срок?
– Возможно, условный. Но судимость-то останется.
– Но я же не виноват! За технику безопасности отвечают другие люди!
– Ты прав. Но экспертное заключение по смертельным случаям делает технический инспектор, и как он напишет, такое решение и примет суд.
– И по-другому не бывает?
– Увы, не бывает.
– Но ведь есть свидетели. Неужели они будут молчать?
– Их не будут спрашивать.
– Но мы-то живые! Мы можем сделать опрос?
– Можем, но это – борьба, и итог ее в принципе неизвестен.
– Но в тресте есть юристы, целый отдел по охране труда, они что, тоже будут стоять в стороне?
– Я уверен, что и в нашем тресте мы не найдем помощников. Они согласились с предварительными результатами, и больше ничего делать не будут. Нам самим нужно спасаться, Саша. Я разговаривал с нашим военкомом, и попросил забрать тебя в армию. Причем немедленно. Ты как к этому относишься?
– Нормально отношусь. Но призыв уже закончился, а до весны далеко. К тому времени я уже на нарах сидеть буду.
– Ну, ты страхов-то не нагоняй. Такое случается на стройке. В прошлом году четыре смертельных случая, и никто на нары не сел. Да, будет судимость. Она закроет тебе карьеру. В партию не примут, в должности не повысят. Так и будешь мастером вкалывать до пенсии. Я тебя спрашиваю, пойдешь в армию, если на следующей неделе повестка придет?
– Конечно, пойду. Косить от армии я никогда не собирался, так и так весной идти. В Афган только не хочется.
– И в Афгане кому-то надо служить.
– Там не служат, там воюют.
– Значит, воевать будешь.
Саша впервые за вечер улыбнулся.
– Спасибо, Анатолий Петрович. Наверно, вы правы, это единственный выход. И все-таки я не вижу своей вины…
Однако Анатолий Петрович не стал обсуждать детали, и заторопился к выходу.
– С завтрашнего дня, Саша, твое место в конторе.
– А что я там делать буду?
– Завтра все расскажу.
Утром Анатолий Петрович увидел Сашу у дверей своего кабинета.
– Я по привычке. На объектах все начинается на час раньше, – словно оправдываясь, сказал Саша.
– Было бы хуже, если бы ты опоздал.
Они вошли в кабинет.
– Садись, сейчас кофейку сварю. Ты не отказывайся, такое удовольствие будет не каждый день. Место твое – в производственном отделе, мои поручения будешь выполнять.
– Какие?
– Какие будут. Главная твоя задача – ждать повестку из военкомата.
– А вдруг она не придет?
– Придет. Это моя проблема.
Повестку в армию Саша Петров получил за неделю до Нового года. Он позвонил вечером из общежития и радостно закричал в трубку:
– Анатолий Петрович, она пришла! Что мне теперь делать?
– Кто пришла?
– Повестка!
– О, господи, извини, в голове все перемешалось. Завтра с утра – ко мне.
Утром Анатолий Петрович вызвал к себе начальника отдела кадров, и, передавая ему повестку, сказал:
– Леонид Васильевич, нужно срочно подготовить приказ об увольнении Александра Петрова.
Старый опытный кадровик, немного помолчав, не глядя ни на кого из сидящих в кабинете, тихо, но твердо сказал:
– Я приказ готовить не буду.
– Почему?
– Андрей Федорович перед командировкой дал мне указание: приказы на увольнения и премии временно приостановить.
– Но это же уважительная причина! Человека в армию забирают!
– Анатолий Петрович, вы временно исполняете обязанности начальника, а я ему подчиняюсь постоянно.
Анатолий Петрович с искренним удивлением смотрел на начальника отдела кадров. Бывший военный, пенсионер, тихий, неприметный, всегда вежливый, он открылся еще одной чертой характера, а может, она была в нем всегда, только редко проявлялась. Приказ старшего по званию для него – закон.
В кабинете повисла тишина. За окном гудели машины, Анатолий Петрович встал, подошел к окну: все было, как обычно, грейдер чистил снег, позади собралась колонна машин, самые нетерпеливые начали сигналить.
– Саша, выйди, на минутку.
Саша вышел за дверь.
– Леонид Васильевич, если Петров не уйдет в армию, его будут судить. Ни за что, ни про что.
– Не надо меня уговаривать. Если я не выполню указания, с работой можно проститься. А кому я нужен со своими болячками?
– А может быть, так сделаем: я подготовлю приказ, отдам в бухгалтерию, а вы отдадите мне трудовую книжку Петрова, где я сделаю запись.
Кадровик повернулся и молча вышел из комнаты. Во второй половине дня из Москвы позвонил Андрей Федорович. Этого следовало ожидать. Сразу, без подготовки, на повышенных тонах начал разговор.
– Ты чего там дуришь? Какие увольнения? Начальника из себя строишь?
– Андрей Федорович, повестка из военкомата, Петрова в армию забирают.
– Засунь себе эту повестку в задницу. Без меня – никаких приказов. Слышишь?
– Слышу. Придется мне уволить Петрова без твоего согласия.
На другом конце было молчание. Анатолий Петрович подумал, что разговор закончился, и связь прервалась, как вдруг, из трубки стали вылетать фразы, полные угроз. Такого тона и таких слов, как сейчас, он не слышал от своего начальника никогда.
– Слушай меня внимательно, Петрович, и мотай на ус. Ни увольнять, ни принимать на работу ты не будешь. Я запрещаю. Если ты все-таки сделаешь это, ни одной минуты я работать с тобой не буду. Выбирай: быть хорошим перед мальчишкой, или вылететь с работы за нарушение техники безопасности и смертельный случай. А может, и под суд пойдешь, чтобы неповадно было другим. Все понял?
Анатолий Петрович положил трубку, сел за стол и задумался.
Не тон разговора поразил его, а что-то другое. И у него случались разносы, когда он «слетал с катушек», проводя совещания на объектах. Но это было от отчаяния, от безысходности, когда уже всем ясно, что кроме крика тут ничего не поделать. Обидные слова он пускал в ход больше для острастки, как профилактику. А здесь другое: пренебрежение, вседозволенность, унижение своего коллеги, с которым работают уже несколько лет вместе. Сказанные сейчас слова – как пощечины.
Даже не спросил, как прошли похороны. Нарушили его указания, видите ли. Какой великий и всемогущий: и под суд отдаст, и с работы выгонит. Наверно, от блата и связей мания величия одолела. Нигде ему преград нету, все позволено.
А может, он прав? Что это я лезу со своей добротой? Да и суд наверняка даст Петрову условно, а я тут затеваю неизвестно что. Но где справедливость? Почему должен страдать невинный человек, а действительные виновники прятаться за спины своих покровителей. Им даже партийный секретарь не указ, этим всемогущим серым кардиналам.
Он оглядел свой кабинет. Небольшой шкаф, набитый технической литературой, длинный рабочий стол, за которым каждую неделю собирались инженерно-технические работники. На подоконниках прочитанные журналы и газеты. Ко всему этому он привык, для него рабочее место было родным. Возвращаясь с объектов, он в первую очередь торопился сюда, отдыхая в тиши кабинета, изучая документацию по новым объектам. Он ни разу не позволил себе спорить с начальством, тем более идти наперекор. Так было еще совсем недавно. Но так уже никогда не будет…
Он сидел долго, до темноты. Включил свет, подписал приказ об увольнении Саши Петрова в связи с уходом в армию. Сходил в бухгалтерию, попросил, чтобы того рассчитали сегодня же. Зашел в отдел кадров, не спрашивая Леонида Васильевича, отыскал трудовую книжку Петрова, сделал в ней запись. Не забыл про учетную карточку, куда занес номер и число последнего приказа. Для себя он уже принял решение.
Саша зашел проститься. Он не говорил лишних слов, не благодарил. Они по-мужски крепко пожали друг другу руки, понимая, что их пути-дороги могут никогда не пересечься.
Поздним вечером Анатолий Петрович вышел из конторы на улицу.
Сегодня он переступил черту. Но ему стало легче от того, что он принял самостоятельное и такое трудное решение. Что ждет его? Да, Андрей Федорович не простит, подумал он. Ясно, что придется уходить. Но куда? В небольшом городке с работой трудно, да и начальник везде свои «метки» расставил. Найду, мир не без добрых людей. А по несчастному случаю у меня руки развязаны. Пусть ответит виновный. Со мной они не договорятся. Инспектор, конечно, сволочь, но не все же там такие…
Под ногами скрипел снег.
Глава III
Саша вышел из управления в половине пятого. Все улицы и площади сверкали новогодними украшениями. Он поднял голову вверх: над ним плыли темные облака, они плотно закрывали небо, и не было на нем ни одной прогалины, через которую солнечные лучи могли бы пробиться на землю.
Когда и где образовались эти облака? Может, кто-то и знает, но разве от этого легче? Человеку всегда хочется яркого солнца, светлого дня. Но ничего не поделаешь, край здесь такой, темный, неприветливый. Почти каждый день льют дожди, начинаясь и заканчиваясь всегда неожиданно. Он прожил здесь недолго, но так и не смог полюбить эту землю: дома, улицы, погоду, людей.
Иногда ему снился удивительный сон. Родные места, где прошло его детство. Высокий Красный Яр, вознесшийся над рекой почти на сто метров. С его вершины видно все окрест: деревни, что раскинулись вольготно по берегу реки, поля, приносящие богатый урожай, которого хватает всем, кто здесь живет, а излишки колхозные машины увозят в район. Над всей этой благодатью – ослепительные потоки солнечного света.
Воздух чист, зимой можно обжечь легкие, если дышать полной грудью, Летом он настоян на лесных травах, пряной хвое, кедровых и сосновых орехах и лиственничной смоле. Вокруг звенящая, гулкая тишина. Нет на свете места, обладающего такой притягательной силой, как Красный Яр. Тянутся от него невидимые нити, притягивают и ласкают, радуют и успокаивают. Так хочется побывать в родных местах, взглянуть на них хоть одним глазком. Мы не можем сделать этого наяву, зато можем совершить подобное путешествие во сне…
Саша присел на скамейку. Мысли его были о далеком родном доме. Два года не был там, не видел матери. Писал короткие письма-записки о своем житье-бытье, получал такие же короткие ответы от сестер, вот и все, что соединяло его с родным домом. Прикрыв глаза, он увидел большую комнату, кухню, сени. Яркое солнышко, августовское утро, теплый ветер за окном, запах свежеиспеченного хлеба, мамино дыхание – знакомое до боли, пахнущее парным молоком. В открытое окно залетает запах сена, от которого легко дышать. И голос мамы: «Сынок, вставай».
В военкомате было пусто. Он показал дежурному повестку, тот удивленно посмотрел на Сашу, но сказал, к кому обратиться.
Майор, начальник отделения призыва, к которому пришел Саша, долго вертел в руках повестку, с недоверием смотрел на Сашу:
– Ты ничего не перепутал?
– А что мне путать? Пришла повестка, и я пришел.
– Так у нас призыв закончился.
– Я же не сам себе повестку отправил.
Майор еще раз взглянул на бумажку.
– Постой, постой, странно. Повестка подписана самим военкомом.
Он еще раз долго и внимательно посмотрел на Сашу.
– Ты кто?
– В повестке же написано: Александр Яковлевич Петров.
– Я читать умею. Кто ты по профессии, и откуда родом.
– Строймастер из строительного управления. Родом из Сибири.
Майор в очередной раз посмотрел на повестку.
– Подожди меня.
У военкома он был долго, вышел раскрасневшийся и возбужденный. Увидев Сашу, всплеснул руками:
– Господи, про тебя-то забыл спросить, – и, повернувшись, опять исчез в кабинете военкома. Вышли они уже вдвоем, и военком – молодой подполковник, громко спросил:
– Кто Петров?
– Я, – ответил Саша и оглянулся, хотя вокруг никого не было.
– Заходи, – махнул рукой военком.
Саша зашел в кабинет. Длинная комната заканчивалась массивным столом, за ним открытая дверь в маленькую комнату. Это была комната отдыха, которые позволяли себе все местные руководители. Саша присел на стул. Ввзгляд его невольно остановился на небольшом столе в комнате отдыха. Он был уставлен бутылками водки и коньяка, здесь же стояли две трехлитровые банки, одна с огурцами, другая с капустой, на тарелке большими кусками нарезано сало.
– Подожди, я сейчас позвоню.
Звонил военком долго, наконец, нашел, кого надо, бубнил что-то в трубку, просил выручить, обещал никогда не забывать, и так далее.
– Уффф! – с облегчением выдохнул военком, укладывая трубку на телефонный аппарат.
Работающий вентилятор притащил запах спиртного. Саша уже давно понял, что пришел он не вовремя, все уже начали провожать старый год, заодно встречая и новый. Некоторые так напровожаются, что домой забывают явиться под Новый год.
– Ну вот, Петров, сколько забот с тобой, – весело сказал военком, – а все от того, что все надо делать вовремя.
Саша молчал. Он просто не знал, что отвечать.
– Ну ладно, что не сделаешь для хорошего человека. Значит так: двенадцатого января необходимо быть на призывном пункте.
– Двенадцатого? – удивился Саша.
– Так точно, двенадцатого. Подойдешь лично к начальнику пункта и скажешь, что от меня.
– Хорошо.
– Хорошо-то хорошо, да ни хрена хорошего, – забавно окая, сказал военком, и рассмеялся. – Не «хорошо», а «есть», салага. Вот тебе мой телефон, позвонишь, если что не так. Понятно?
– А что мне делать до двенадцатого?
– После Новогодних праздников выходи на работу.
– Меня уже уволили.
– Уволили, радуйся. Отдыхай.
– Можно и домой съездить?
– Можно, только вернись вовремя, мне проблемы не нужны. Ясно?
– Так точно! – козырнул Саша и с облегчением покинул кабинет весельчака-военкома.
Уже на улице он вспомнил: у меня же две недели свободного времени! Может, мне и вправду съездить домой?
Несмотря на свою простоту и очевидность, эта мысль поразила его. Она была с ним неотступно, до самого вечера. Перед глазами стоял их маленький дом в три окна, два из которых смотрели на огромное колхозное поле. Летом на этом поле росли рожь и пшеница, которые под дуновением ветра волнами раскачивались из края в край. Если смотреть от гумна, поле было похоже на море. От солнца и ветра оно сверкало ослепительным блеском. Над хлебами висел желтый туман: нежная золотая пыль над сочной зеленью. Никто не проходил мимо этой красоты, каждый остановится и полюбуется ею. Зимой поле надежно укрыто белым одеялом. От солнечных лучей белый цвет несколько раз в день меняет оттенки, от нежно-голубого до светло-желтого.
Когда Саша вспоминал о доме, перед его глазами прежде всего оживало поле. Дом и поле были неотделимы друг от друга. «Дом» – это не только постройки и огород. Дом объединял в себе реку, деревенскую улицу, лес, сенокосные поляны, школу, и много-много других мелочей, без которых не бывает настоящего дома.
Заскочив в общежитие, и закидав в сумку свои скромные пожитки, Саша понесся на вокзал, благо, тот находился в «шаговой» доступности. Удивительное дело, еще со студенческой поры вокзал для него – второй дом. Может, громко сказано, но бывал он, и сейчас бывает на вокзалах чаще, чем в кино, в магазинах и столовых. Ему глаза завяжи, по шуму сможет определить, где зал ожидания, комнаты для отдыха, и как попасть к платформам, и где железнодорожные кассы. Нет у нас вокзалов без электричек. Может, где-нибудь в глуши, где раз в сутки проходит поезд.
Электричка, хоть и вид транспорта, но это предмет особого разговора. Все пути-дороги сходятся в центре города, от которого в оба конца идет электропоезд, быстрый и удобный, громыхающий и дребезжащий, холодный зимой и душный летом.
В электричке жизнь кипит каким-то особым манером. Кто-то мирно досматривает сны, кто-то хохочет над анекдотами, кто-то грустит, плачет или смеется, изливая душу родному, или знакомому человеку, работяги играют в карты. В электричке много студентов. Интересно видеть, как во время сессий в вагонах, где они сидят, наступает тишина, которую нарушает усердное сопение, да скрип ручек от переписывания пропущенных лекций.
А сколько веселья и неподдельной радости возникает у молодых, когда в вагон входят контролеры. На вооружении вечно безденежных и безбилетных студентов сотни объяснений отсутствия билета. От обычного – не успел, до самых невероятных, жутких и кошмарных историй.
Электричка все пять студенческих лет была основным видом транспорта для Саши. Он привык к ней, как другие привыкают к автобусу, трамваю. Когда бы он и откуда не возвращался в общежитие, все было на автомате, главное успеть к отходу электрички. Расчеты на секунды, бывали случаи, когда в вагон влетали с ребятами на ходу.
Вот и сейчас электричка уносила его в областной центр. Весь вагон, как всегда, был полон, Саша стоял в тамбуре, вдыхая запах потных тел, винного перегара. Было впечатление, что стоявшие люди приклеились друг к другу. Но никто не роптал, все знали, что по-другому не будет, а многие привыкли к такому состоянию, и мирно храпели, словно были уложены вертикально.
– Ну вот и домой, – думал Саша, только были бы билеты на самолет, все-таки канун Нового года. Вот удивится мама, и сестренки тоже. Надо купить подарки, но это в аэропорту. Господи, пусть хоть здесь повезет.
– Парень, убери сумку, весь бок уже продавило, – услышал он.
Чуть повернув голову, даже не голову, а скосив глаза, он увидел пожилого мужика, пытающегося отодвинуть сумку. Саша втянул в себя воздух, с трудом снял лямку сумки с плеча, и, тяжело переминаясь, сдвинул ее между ног. Стоять стало неудобно, но помеха была убрана. Он опять стал думать, как прилетит домой.
В зале аэропорта людей было больше, чем в электричке, все свободное пространство было занято. Кто-то сидел, кто-то лежал. Все как всегда.
Саша всю ночь просидел у окна кассы в ожидании чуда, оно, к его счастью, произошло. На его глазах какой-то чудак сдал билет.
– Повезло тебе, – сказала кассирша, – такое редко бывает в Новогоднюю пору.
– Редко, но бывает, – почти запел Саша.
Она улыбнулась ему в ответ.
– Бывает, бывает, – пересчитав деньги и подавая билет Саше, с напевом проговорила она.
Он побежал к стойке регистрации, счастливый и возбужденный.
– Когда-то должно повезти, – подумал он.
Встал в длинную очередь, прикрыв глаза от усталости, он искренне хотел, чтобы все шло быстро, но регистрация шла тихо и уныло, так всегда бывает ранним утром.
Самолет разгнался по полосе, взревел двигателями, словно таким образом набирал в себя земную силу, нужную ему, и, оторвавшись от бетонки, стал набирать высоту, протыкая своей металлической тушей сначала одиночные облачка, а затем белое марево. Вот уже самолет над облаками, выше этих воздушно-махровых созданий, и даже солнце было где-то сбоку, оно выглядывало из-под одиночных облаков, освещая своими лучами их снизу. Саша глядел в иллюминатор, любуясь бескрайней красотой неземной картины, у него даже возникло желание пробежать на лыжах по удивительно чистым полянам, и прокатиться с покатых гор. Ровный шум моторов. Земли не видно. Слева и справа необъятный воздушный океан.
Саша закрыл глаза. Все, что накопилось в нем за эту ночь, возбуждение от того, что он летит домой, унынье из-за отсутствия билетов, бессонная ночь, полная надежд на счастливый случай, стало выходить из него, что воздух из проколотой шины. Голова его нашла удобное место, и добрый сон молодого организма победил. В эти минуты не было силы, которая могла бы разбудить его, да никто и не пытался это сделать.
За три часа до Нового года Саша Петров прилетел в свое районное село, от которого родная деревня, где жили мать и сестренки, была в пяти километрах. В этой поездке ему удивительно везло. Так бывает раз в жизни. И в областном центре, где была пересадка в родное село, ждала удача. Самолет, скорее самолетик, летающий один раз в неделю, был как раз в тот день, когда прилетел Саша. С билетами трудностей не было. Все складывалось так, словно сама судьба желала того, чтобы Саша прилетел домой. В сторону его деревни попутки не оказалось, прилетевшие были из районного центра, и почти сразу исчезли в темной завесе ночи.
Саша долго не раздумывал, он понял, ждать некого, и пошел по единственной дороге к себе домой.
Кругом стояла удивительная тишина. Было морозно. Зимой всегда мороз на его родине. Побывав в других краях, он знал, что в Новый год вместо снега может идти дождь. Но в его деревне зимой – мороз и снег, как и положено. Подошвы ботинок скрипели. Скрип летел впереди него. Он подгонял себя мыслями о доме, почти бежал. Пар шел от него. Замелькали огоньки в деревенских окнах. Их было много. Он удивился, почему не спят. Вспомнив, что подошел Новый год, и в каждом доме ждут праздничного часа, обрадовался. Сердце стучало. Я дома, я дома, крик чуть ли не вырывался наружу. Он прикрыл перчаткой рот, но все равно внутри катался комок. Это был комок радости. Перед тем, как взобраться на угор, он на секунду остановился, сняв шапку, обтер ею лицо и, вдохнув большой глоток воздуха, стал взбираться на крутой берег. Вот еще один поворот. У соседей из дома звучала музыка. Наконец, окна родного дома, через них на улицу падал свет. Он, не чуя под собою ног, взлетел на крыльцо, и, не стучась, открыл в избу дверь.
– Мама, здравствуй, я пришел.
Она сидела у стола, смотрела телевизор. Услышав знакомый голос, встала со стула и растерянно посмотрела в темный угол, где была входная дверь.
– Мама, это же я… – Он подошел к матери, обнял ее. От мамы пахло земляничным мылом – он запомнил этот запах с раннего детства, ничего роднее его он в жизни не знал.
С удивлением подумал, что мама стала ниже ростом, голова ее не доставала Саше до подбородка.
– Господи, господи, – повторяла она, словно не знала, что сказать. – Откуда ты, сынок?
Он усадил ее на стул, сел рядышком и стал смотреть в родное лицо. Он плакал от счастья и даже не вытирал своих слез, они бежали по лицу, оставляя блестящие дорожки.
– Ой, Сашенька, что же мы сидим так? Нужно за Машей и Лидой сбегать, они к Кузнецовым ушли, Новый год встречать. Там вся молодежь собралась.
– Еще успеем, мама. Давай вдвоем посидим.
Но посидели они одну минутку.
– Ты сиди, сынок, а я на стол соберу, скоро двенадцать.
Мать ушла в кухню, а Саша принялся рассматривать семейные фотографии, висевшие на стенах. Вот его дедушка Семен, таежный охотник, который в одиночку ходил на медведя. На его груди – два георгиевских креста. Вот его отец Яков, его бабушки, тети, сестры, племянницы – вся родня собралась здесь, на потемневших бревенчатых стенах отчего дома.
– Какой же ты стал красивый, сынок, тебя прямо не узнать, – приговаривала мать на кухне, – еще вчера был маленький, мужичок с ноготок, а сегодня вымахал – мужик мужиком… Вот говорят – чудес не бывает… А я тебе так скажу – в декабре я просила у Пресвятой Богородицы встречи с тобой, и вот тебе – пожалуйста – сынок приехал…
– Предрассудки, мама, – снисходительно сказал Саша, – это не Богородица, а я выполнил твою просьбу…
– Нет, сынок, это она наставила тебя на путь истинный…
Саша не стал спорить. Кто его знает, может, это и есть та самая неведомая сила, которая подняла его в дорогу? Может, мамины слова через сотни километров дошли до его сердца, и произошла удивительная встреча.
– Ты не веришь?
– Верю, мама, верю.
– Схожу, позову твоих сестер. Вот радости-то будет!
– Да что ты, мама, я и сам сбегаю.
– Увидят тебя там, не отпустят. А я хочу, чтобы мы встретили Новый год всей семьей. Когда еще такое счастье выпадет?
Он остался один. Может, это сон? – думал Саша. Нет, не похоже на сон. Я дома. Какое же это счастье! Все здесь было просто и уютно. Вот старый деревянный сундук, мама рассказывала, что он гораздо старше ее, и пришел к ним от ее родителей. Иногда на сундук стелили матрас, и Саша спал на нем. У стены стоит старая железная кровать, накрытая лоскутным одеялом, он его помнит с раннего детства. Маленькие сестренки спали на ней «валетом». Кровать украшена полоской ткани с вышивкой и кружевами, на подушках наволочки, тоже с вышивкой.
